Книга: Ведун 10-12
Назад: Пленник
Дальше: Жертва крови

Дворец богов

Утро в очередной раз напомнило Олегу, почему нельзя держать коней в воинском лагере и на время привалов необходимо отводить в сторону под прикрытием отряда табунщиков — один из оставшихся внутри каре скакунов отсыпал крупную благоухающую кучу рядом с овчиной воеводы, у самого изголовья. Запах заставил ведуна вскочить, начисто прогнав сон.
Его товарищи продолжали безмятежно спать — до сих пор побаиваясь перевернуться на спину. Небо еще оставалось темным, но звезды уже начали гаснуть, сигнализируя о наступлении утра. Однако, несмотря на ночь, где-то совсем рядом были слышны человеческие голоса, приглушенное ржание.
— Значит, я все-таки был прав, — пробормотал ведун. — Раджаф приготовил нам какую-то пакость. Причем именно здесь. Что же, тогда попытаемся испортить ему удовольствие. Нанесем удар тогда, когда его еще не ждут… Подъем! Подъем, друзья!
— А? Что? — повскакивали сонные путники.
— Можете пока не просыпаться. Но только не ложитесь. Легионы, слушай мою команду… Сомкнуть ряды! Вперед, марш!!
Ведун не рассчитывал разгромить врага одним неожиданным броском — он собирался всего лишь вытеснить Раджафа с поля, на котором здешний правитель столь явно рассчитывал затеять сражение и на котором наверняка заготовил ловушки и неприятные сюрпризы.
Запереть дорогу, идущую на поляну, не дать коннице развернуться. Если загнать противника обратно в лес, вынудить отступить до следующего, достаточно обширного луга — тогда битва начнется примерно на равных — там, где лишнего времени на подготовку не получил никто. Поэтому менять построение, продумывать план сражения Олег не стал. Каре и без того строй практически неуязвимый, способный выдержать атаку с любой стороны. А все, что требовалось сейчас от легионов — это просто перейти поле от одного края до другого.
— Постой, боярин! Останови их, пока нам всю упряжь не потоптали! — вдруг спохватился Будута — Надо хоть коней оседлать, сумки им на спину закинуть, боярин. Попортят ведь все!
— Стоять! Давай быстрее. А то не видно в темноте ничего, я и не вспомнил.
Хотя лошадей седлали в восемь рук, но собраться мгновенно не удалось. К тому моменту, когда путники поднялись в седла, горизонт посветлел, а звезды исчезли все до одной. Восход должен был начаться с минуты на минуту.
— Легионы, вперед! — опять скомандовал Середин, но теперь они двигались уже не во мраке, а в предрассветных сумерках, хорошо видя впереди, на удалении версты, серую массу конницы. Значит, конница тоже видела их.
В небесах послышался встревоженный клекот, карканье, посвист и писк. Олег поднял голову, и увидел, как пепельного орла атаковала с разных сторон стая из доброй сотни ворон, ласточек и стрижей. Пикируя с разных сторон, они долбили огромную птицу в крылья, спину, хвост. За кумаем, словно дымный хвост за подбитым самолетом, тянулась серая полоска из выщипанных перьев. Орел пытался отмахиваться, достал клювом какую-то пичугу — вниз рухнул мохнатый безжизненный комок, — но силы были явно не равны.
— Аркаим обмолвился, всего с полсотни у него кумаев, — вспомнил ведун. — Вот, стало быть, зачем Раджаф столько живности сюда подманил. Похоже, поддержки с воздуха мы сегодня не получим. Не подпустят.
Словно в знак солидарности с мужественными пернатыми, впереди вдруг взвыли всадники, от общей массы отделились несколько отрядов, помчались на легионы.
— Сейчас! — выдохнул Любовод, когда до рыхлой лавы осталось всего несколько шагов.
И вдруг всадники резко повернули, понеслись вдоль передних рядов, едва не задевая стременами острия выставленных копий, принялись метать толстые корявые пики, отвернули назад. И вдруг… Строй начал рушиться. Затормозилось движение слева, потом по центру. Стала возникать толкучка по правую руку от ведуна.
— Стоять! Легионы, стоять! Сомкнуть строй!
Каре остановилось, однако шеренги никак не выравнивались. Правда, по крайней мере, строй больше не разрушался. Всадники продолжали крутиться совсем рядом, перед самым строем, помахивая совнями, похожими на мечи на длинной рукояти.
Олег привстал на стременах, пытаясь понять, что случилось, и увидел слева, там, где строй прогнулся особенно ощутимо, что из щитов нескольких легионеров торчат копья с длинными тонкими железными наконечниками. Под собственным весом копья отклонились вниз, и теперь упирались в землю, не давая легионерам идти вперед. Просто до идиотизма, но тем не менее весьма эффективно.
— Да выдерните же их! Первый ряд, выдерните копья из своих щитов!
С высоты седла было видно, как воины, высунув за щит руку, безуспешно пытаются вытянуть глубоко засевшие наконечники. Умелые всадники, да еще с малого расстояния, вгоняли свое оружие весьма надежно. Один из легионеров вовсе бросил щит, встал на него, взялся за древко обеими руками и… И ближний из всадников ловко смахнул его голову совней.
— Электрическая сила… — скрипнул зубами Олег. — Хоть бы отогнать этих…
Но отогнать конницу было нечем — ни лучников, ни пращников, ни даже метателей дротиков у него не имелось. Слишком уж творческое это занятие для существ, не имеющих ни разума, ни мозга, приводимых в движение какими-то силовыми сгустками из царства мертвых. То ли бесами, то ли блуждающими душами, то ли силой Итшахра, то ли еще чем из арсенала здешних колдунов. Всадники гарцевали аккурат на удалении вытянутого копья, а потому каждый, высунувшийся за пределы строя, рисковал головой. Впрочем, этот закон существовал на войне со времен изобретения фаланги. Вне строя ты труп.
— Легионы, три шага назад! Сомкнуть строй!
Олег прикусил губу. Да, конечно, теперь стена из щитов выровнялась, положение воинов стало устойчивым. Но пока из щитов торчат эти проклятые пики, двигаться вперед совершенно невозможно.
— Да пусть просто бросят, боярин, — вдруг предложил холоп. — Бросят щиты порченые, да назад отбегут. Опосля подберут, как рать вперед пройдет. Да пики эти спокойно повыдергивают.
— Не получится. Останутся за пределами каре — считай, погибли.
Словно намереваясь подтвердить его слова, всадники начали заезжать справа и слева от строя, и, пока они не напали на фланг, Олег приказал третьему и четвертому легионам встать щитами наружу, пятому — развернуться назад. Армия безнадежно застряла. И хотя зомби не нуждались ни в еде, ни в пище, ни в отдухе — стоя на одном месте, битвы не выиграть.
— Ладно, попробуем развернуться. Четвертый легион, киа-ум! Вперед! Третий легион, а-атхра!
Правый и левый легионы, повернувшись на четверть оборота вперед, начали выдвигаться вперед, размыкая каре. Конница испуганно прыснула назад. Похоже, всадники получили твердый приказ не наскакивать на копья, не погибать без всякой пользы. За несколько минут Олегу удалось развернуть легионы в полноценную фалангу от леса до леса. Теперь можно было немного перевести дух. Он вскинул лицо к небу.
Безнадежно. Синева была истыкана множеством черных точечек, штрихами от раскинувших крылья ворон и цапель. Места для орлов не оставалось.
— Что же, — вздохнул ведун, — придется прорубаться самим. Легионы, слушать мою команду. Первой шеренге: бросить щиты, уйти назад. Остальные: вперед!
Конница отхлынула назад по всему фронту, причем неожиданно далеко. Легионеры мерной поступью двинулись в наступление. Вскоре длинный ряд из брошенных щитов остался за их спинами.
— Кто без оружия! Подобрать щиты, выдернуть копья. А теперь все в строй.
На поле битвы из-за легкой конницы вынеслись колесницы, промчались вдоль передних рядов. На каждой, помимо возничего, стояло по два воина, которые сноровисто метали собранные в пучок пики. Строй опять начал кривиться.
— Стоять! — зычно крикнул Олег. — Первому ряду бросить щиты и отступить! Остальные, сомкнуть строй! Вперед!
— Кажись, получается, — обрадовался купец. — Гоним мы их, гоним!
И в самом деле, всадники Раджафа теперь не успевали даже приблизиться к строю, чтобы помешать легионерам выдергивать копья, как пострадавший от атаки ряд сменяла свежая шеренга, и атака возобновлялась. Раз за разом, раз за разом, раз за разом…
Олег даже не заметил, во время какой из атак среди конницы оказалась пара сотен смолевников. Он осознал опасность, лишь когда заметил, что левое крыло фаланги вдруг начало отставать. К счастью, кованой коннице удалось проломить только пять рядов из восьми, после чего всадники завязли в человеческой массе, и их быстро истребили. От ведуна и вмешательства не потребовалось — он лишь бросил пару раз взгляд в ту сторону, дабы убедиться, что все в порядке.
Потом возле правого крыла появились сразу полсотни колесниц, которые буквально закопали легионеров своими копьями, испортив щиты половине воинов и в первом, и во втором ряду. Напротив левого крыла в это время крутилась только легкая конница, пытаясь испугать мертвецов своими совнями, так что Середин смотрел больше вправо — и опять упустил момент, когда всадники расступились, пропуская меж собой плотный отряд смолевников, разогнавшихся для копейного удара.
Краем глаза он заметил только, что происходит что-то не то, что-то неправильное, а когда повернул голову, то мертвецы уже разлетались в стороны, словно стряхнутые с доски шахматные фигурки, а на поле стали вырываться один за другим одетые в броню всадники.
— Пятый легион, вперед! — закричал он, хватаясь за саблю.
Однако смолевникам не было дела до кучки всадников, что стояли в сотне шагов за сражающейся фалангой, они тут же начали сворачивать вправо и влево, снося головы стоящим в задних рядах легионерам.
— Обезумел, колдун?! — схватив под руку, удержал Олега купец. — Куда едино супротив рати рвешься?
Строй был прорван всего на ширине двух десятков легионеров, но через эту дыру, словно через пробоину в плотине, хлестали и хлестали всадники, колесницы, опять всадники. Возничие колесниц повернули свои повозки и погнали их сзади вдоль строя, подрубая шипами на ступицах ноги заднему ряду воинов, — а Олег не мог развернуть легионы, потому что с той стороны тоже напирали вооруженные совнями каимцы.
— Пятый легион!!!
Плотный, ощетинившийся копьями прямоугольник наконец подошел к месту прорыва, вдавил остриями каленых наконечников прорвавшихся врагов обратно в пробоину — хотя, конечно, большая часть всадников осталась на земле. Колесницы, развернувшись, ринулись на помощь своим, застряли в строю легионеров и были истреблены. Но к этому времени фаланга потеряла четыре задних ряда! Четыре из восьми… Это означало, что новый удар тяжелой конницы мог прорвать ее практически в любом месте. В любом…
Однако Раджаф предпочел не рисковать и ударил там, где тонко — опять в левое крыло. А может, там, под деревьями, полегли последние из отсеченных легионеров, открыв врагу дорогу. Всадники и колесницы появились совсем на границе леса, за пятым легионом, стремительно обходя его по дуге.
— Проклятье… — Олег простер руку в сторону залитого кровью края поля, зажмурился и как мог четче и размереннее произнес заветные слова: — Аттара храш коми, тхара, тзара, Тхор! Ананубис, кхор, тра Кнор, Кнор, Кнор-Кронос! Атахи!
Когда он открыл глаза, мертвецы уже поднимались — залитые кровью, с пробитыми доспехами и расколотыми щитами, поднимались, продолжая удерживать в руках мечи, которыми минуту назад бились против Олега.
— Убейте их! — указал на атакующего врага ведун, и восставшие из мертвых повернулись, готовые к первой после своей гибели схватке.
Но у них не было ни больших щитов, ни пик, ни времени, чтобы все это подобрать и сомкнуться в строй. Всадники налетали на них, сбивали конской грудью, рубили сверху — зомби прикрывались щитами, резали брюхо скакунам, чтобы потом добить упавших.
Потом примчались колесницы, пробивая рыхлую массу пехотинцев грудями коней, прочными дышлами, кромсая их шипами колес. И опять самыми уязвимыми оказались рысаки — стоило легионеру рубануть одного, как повозка опрокидывалась, раскидывая возничих и метателей копий, как ненужные игрушки.
Олег опять вскинул руку:
— Аттара храш коми, тхара, тзара, Тхор! Ананубис, кхор, тра Кнор, Кнор, Кнор-Кронос! Атахи!
Ему некогда было смотреть, что происходит сейчас с фалангой, все его силы и внимание сосредоточились на том, чтобы заткнуть прорыв, удержаться, не дать второй раз обойти фалангу со спины. Вот поднялись мертвецы, убитые считанные секунды назад, развернулись навстречу бывшим друзьям, вскинули клинки. И опять всадники принялись прорубаться через рыхлый строй. Все ближе, ближе, ближе.
— Теперь точно пора… — Олег снял щит с задней луки, крепко ухватил за перекладину, вытянул из ножен саблю. Послал коня вперед.
Ближний к нему каимец как раз пытался зарубить бывшего возничего колесницы в шлеме с высоким гребнем из конских хвостов на макушке, но удары его раз на разом приходились на вскинутый горизонтально меч. Ведуна воин, увлекшись, просто не заметил, и Олег с замаха полоснул его клинком поперек спины.
Слева, сбив хромающего мертвеца, наскочил другой враг. Середин подставил под падающий на голову меч свой щит, попытался уколоть противника саблей снизу, но тоже попал в деревяшку. Чуть отпрянул, отдергивая деревянный диск, успел уловить поверх него взгляд больших голубых глаз по сторонам от наносника. Каимец опять рубанул сверху — но Олег на этот раз поймал чужой клинок на саблю, отвел в сторону, а щит резко метнул вперед, окантовкой в открытую грудь врага. Тот охнул, повалился от седла — но теперь на Середина налетели сразу двое. Он вскинул щит, закрываясь от одного, отбил саблей удар другого, опустил деревянный диск, стремительно нанося укол кончиком клинка. Пусть наугад, но шанс есть. Сталь упруго отдала в руку, входя во что-то мягкое, и в тот же миг на лопатки, выбивая из легких воздух, обрушился тяжелый удар. Милостью прекрасной Мары, пластинчатая броня выдержала плоский шлепок, и ведун смог, выдергивая саблю, тут же широким движением рубануть неловкого бойца понизу, под щитом, глубоко рассекая тело чуть выше бедра.
— А-а-а! — Раскидывая пехотинцев, прямо на него неслась колесница.
Рубануть лошадиную голову Олег не успел, вскинул щит. Мощный удар копья выбил щит у него из рук, но ведун успел взмахнуть саблей и достал мчащегося мимо, излишне ловкого копейщика по шее сзади. Узнать результат удара он не смог: лошадь повалилась набок — похоже, шипы со ступицы переломали ей ноги. Олег спрыгнул, но неудачно, на чье-то тело, поскользнулся, упал на спину. Последнее, что он увидел — так это обитое медными заклепками колесо, неотвратимо накатывающееся на грудь..
* * *
Первое, что понял Олег, когда пришел в себя, так это то, что он умер. Тело он чувствовал до уровня сосков, ниже шло нечто вроде широкого ожога — во всяком случае, все горело, как в огне, — а еще ниже вообще ничего не ощущалось. Руки тоже не откликались на попытки почесать нос, пригладить волосы или потереть затекшее и замерзшее ухо. Вдобавок ко всему, и вокруг не было ничего. Ни света, ни тени, ни дуновения ветерка.
— Значит, атеисты были правы, — с горечью признал ведун. — Нет ни ада, ни рая, нет Валгаллы, нет даже Калинова моста через реку Смородину и царства прекрасной Мары. После смерти настает полное вечное ничто. Или это сама смерть и есть?
— Никак, колдун, очнулся? — услышал он совсем рядом голос Любовода. — А я уж думал, помер ты совсем.
— Понятно, — вздохнул Середин. — Беру свои слова обратно. Атеисты почти наверняка врут.
— Это ты о чем, друже?
— Да так, мысли всякие. Мы где?
— В порубе здешнем. Мало того, что у них города, как ямы, так под ними еще и порубы имеются. Смех просто! Можно подумать, сами иначе живут.
— Так ты видел, как нас сюда тащили?
— Вестимо, видел. Ты как на этих архаровцев кинулся, как бить их начал, мы уж и встрепенулись, животы класть собрались. А как ты под копыта колесницы упал, так и мы поняли… Опустили мечи, в общем. Я и Будута. Ксандр к тебе было кинулся, да его тут же с конем сбили и потоптали изрядно. Лежит вон. Повязали нас, стало быть, в возок покидали да сюда привезли. Затащили на город, в люк какой-то спихнули, а опосля еще глубже, в яму сунули. Тихо тут. В такой глуши даже крысы не водятся.
— Тогда признайся честно, друже… Я целый?
— Ну… — задумался купец. — С тела, вроде, кровь не капала…
— Да не то, Любовод. Скажи, руки-ноги у меня на месте?
— А-а, это? Да на месте все, колдун, уцелело. Не потеряли ничего по дороге.
— Отчего же я ничего не чувствую?
— Дык и я ничего не чую. Вяжут они тут гостей так, что опосля и без веревок не шелохнешься.
— А я брюхо чую, — вдруг встрял в разговор холоп. — Почто не кормят-то? Второй день не жрамши пошел.
— С чего кормить-то, несчастный? — удивился купец. — Зазря токмо харч переводить. Все едино ведь повесят. Забыл, как о прошлый раз было?
— О прошлом разе еще били изрядно. Ныне не так. Может, обойдется, боярин?
— Думаешь, так бросят? Похоронили зараз без промежуточных хлопот?
Будута смолк. Видать, задумался. В наступившей тишине Олег опять как-то незаметно уплыл в беспамятство и пришел в себя снова, только когда по глазам ударил ослепительный свет.
— Вынимайте их, — распорядился наверху мужской голос. — Целых тащите, увечного тут бросьте. Еще накровянит где-нибудь. Оставьте.
После черноты поруба ослепительным светом показались всего лишь красные отблески факелов. В их свете Олегу удалось разглядеть, что тело его действительно целехонько. Во всяком случае, по виду. Когда же пленников поволокли выше и на них упал свет дневной, ведуну, чтобы не ослепнуть, пришлось закрыть глаза. С десяток минут было больно даже от ярко-красных век, но потом стало легче, и Олег попытался сперва прищуриться, а затем и открыть глаза.
С десяток плечистых воинов, одетых в полотняный доспех — многослойная рубаха, вываренная в соли, — несли их по узкой пологой лесенке, плавно изгибающейся по часовой стрелке. По правую руку то и дело открывались проходы, но воины целеустремленно спускались все ниже, пока не совершили почти полный круг, остановившись на ровной овальной площадке перед немного более широким выходом.
Лестница, правда, продолжала опускаться дальше, но ратные люди бросили пленников и принялись прихорашиваться: поправлять завязки на сапогах, отряхивать шаровары, перестегивать ремни с оружием, осаживать поровнее панцири, перевязывать удерживающие волосы ленточки, покрытые какими-то рунами. Наконец старший решил, что теперь ему не стыдно за своих бойцов, и махнул рукой:
— Ну, хватит. Самого великого ждать заставляем. Поднимайте их. Идем…
Он приосанился и вошел в двери. Пленников подняли вертикально, потащили следом.
Это был зал, не менее роскошный, нежели чертоги мудрого Аркаима. Слегка изогнутый, он имел ширину около десяти метров, почти столько же насчитывал в высоту, и был весь залит радужным светом. Поверху шли резные балки, соединяемые более тонкими поперечинами, а те — еще более тонкими. Вся эта конструкция поддерживала слюдяной потолок. Причем местами вместо слюды лежали пластины из каких-то цветных полупрозрачных материалов. Поначалу ведун даже подумал, что это стекло — но, умей каимцы его отливать, какой смысл использовать слюду? Стены плотно укрывались мохнатыми, как соболиные шкурки, коврами, пол же был набран из разноцветных древесных пород в геометрический рисунок из треугольников, пентаграмм, квадратов и прочих фигур. Причем рисунок нигде не повторялся, а значит, скорее всего, нес какую-то смысловую нагрузку. Помимо свидетельства о высокой культуре строителей этого зала, их чувстве прекрасного, мастерстве, эта красота свидетельствовала еще об одном знании каимцев: они умели мыть пол. Как ни смешно, но такая мудрость была известна в этом мире далеко не всем. Владельцы европейских замков, например, грязь на полах предпочитали просто забрасывать соломой. Слой за слоем. И так на протяжении столетий.
— Жалко, сгниет все это лет за триста в труху, и не увидит больше никто. Даже следов, кроме слюдяной крошки, не останется, — пробормотал Олег и тут же получил тычок меж лопаток:
— Заткнись, уродец!
Боль пробежала по всему телу, от плеч до пальцев на ногах, и Олег понял, что не парализован — чувствительность сохранилась. В общем, когда ему опять наденут петлю и поставят на цыпочки — пару часов он продержится. А может, и нет — сейчас ведун не падал только потому, что с двух сторон его поддерживали воины.
— Великий Раджаф! — неожиданно сложился пополам старший. Остальные ратники тоже склонили головы.
Спустя несколько мгновений из-за изгиба стены появился уже знакомый путникам мужчина с вытянутым лицом. Голову его венчал большой тюрбан, увенчанный крупным кристаллом горного хрусталя. Халат правителя очень походил на тот, в котором он сдавался в плен, но только теперь он был темно-зеленого цвета, с голубой шелковой вставкой на груди.
Правителя сопровождали двое стариков пониже ростом, в тюрбанах без всяких украшений, в халатах из атласа, но какого-то серого, бесцветного. Зато старцы были седовласы и длиннобороды.
— Я знаю, вы стремились во дворец богов, чужеземцы, — остановился перед пленниками Раджаф. — Можете радоваться, вы в него попали.
— Красивое место, — ответил Олег. — Нас повесят здесь, или лобное место где-нибудь на задворках?
— Ты торопишься умереть, чужеземец?
— У меня все так болит, Раджаф, что, чем скорее, тем лучше. Коли все равно помирать, то хоть такая радость.
— Великий Раджаф! — опять схлопотал удар по лопаткам ведун.
— Похоже, вы считаете меня кровожадным чудовищем, чужеземцы? — милостиво улыбнулся правитель. — Это ложь. Не знаю, что вам наговорил мой брат, но это именно он изгнан из страны за служение злу, за поклонение богу смерти.
Правитель резко повернулся, взмахнув полой халата, прошелся перед пленниками, остановился, вперив взгляд в ковер.
— Вы считали, что служите добру, но на самом деле служили на стороне зла. Разве вы не уразумели этого, когда получили под свою руку войско из мертвецов? Я понял, что вы обмануты, когда вы приняли присягу от жителей Кивы. Ведь ты, воевода, по уму, перебить их всех должен был, опосля оживить, да в войско свое принять. Но ты, заместо того, чтобы себя усилить, свободу и счастье им пообещал, да в целости селение оставил. И с Ламью так же, и с Птухом, и с Аналарафом. Тысячи смертных, что на службу себе мог обратить, живыми оставил! Однако же, что обманут ты, после первого города я понял. Что добро в твоем сердце и совесть живы, а злу вселенскому ты по ошибке служить присягнул. Ведь так, чужеземец?
— У меня есть хороший способ определить, где зло, а где добро, великий Раджаф. По тому, как правители к людям относятся. Когда Аркаим взял пленника, то был тот принят с уважением, не побит, не связан, не ограблен, чести никак не лишен. Доставлен к границам страны в целости и сохранности. Пленники же Раджафа связаны, побиты, брошены в яму и голодны страшно. Так кто же из вас зло, а кто добро, правитель?
Великий Раджаф повернул голову, задумчиво окинул взглядом старшего воина.
— Я не был пленником Аркаима, чужеземец. Я был твоим пленником. И знал, что ты не станешь глумиться над тем, кто доверился тебе и твоей власти… Хотя, конечно, это мало что меняет. Квамен, разрежь их путы.
— Да, господин.
Старший вынул нож, зашел. Олегу за спину Хватка на руках ослабла, и Середин… тут же распластался на полу.
— Твои люди умеют вязать пленников, великий Раджаф, — простонал он. — Хоть с веревками, хоть без них, а все равно беспомощен, как половая тряпка.
— Они знают свое дело, чужеземец.
— Скажи, великий Раджаф… Ты как мыслишь — война закончена или еще идет?
— Ты здесь, твое войско истреблено. — Правитель изволил отойти от ковра и приблизиться к собеседнику. — Кому теперь воевать? Значит, закончена.
— Коли так, то и пленных быть не должно. Ты уж реши, будь любезен. Коли считаешь, что мы преступники, тогда вешай, и дело с концом. Коли считаешь гостями, тогда отдохнуть дай, умыться. Напои, накорми, а потом речи веди мудрые.
— Видимо, ты сильно страдаешь, коли так просишь смерти, чужеземец, — поджал губы правитель. — Ларак, осмотри его.
Один из старцев опустился рядом с Олегом, быстрым движением вспорол рубаху. Олег даже не понял, чем. Провел прохладной ладонью ему от соска к соску, стукнул подушками пальцев по грудине, вынудив ведуна вскрикнуть от боли.
— Это всего лишь ушиб, великий, хотя и сильный. Ребра и кости целы. Исцелить это можно за два десятка дней, но снять боль — за пару часов.
— Отдаю их тебе, ученый Ларак, — решил правитель. — Отмой их, переодень, накорми. Даю тебе три часа. После этого они должны стоять на ногах и не просить о смерти, как о милости. Ты меня понял, Ларак?
— Все будет исполнено, великий, — почтительно поклонился старик. — Стража, берите их и тащите в моечную.
О степени уважения каимцев к своим пленникам можно было судить и по тому, что поволокли их — спасибо, под мышки, а не за ноги, — не в какую-нибудь баню или хотя бы ванную, а во влажную, поросшую плесневелым грибком и наполненную паром комнату, где полсотни румяных упитанных баб отбивали, выполаскивали, натирали щелоком белье, рубахи, штаны и прочее тряпье. Здесь пленников и помыли — путем обливания из ведра теплой водой, растирания все тем же щелоком и повторного обливания. Любовод и холоп после этой процедуры смогли встать на ноги, а вот Олега все равно пришлось нести — двое стражников доставили его на скрещенных руках в небольшую комнату, устланную ковром, с разукрашенной цветами кошмой на стенах и набранным из сосновых стволиков потолком. Вход находился, как принято в здешних землях, в потолке, свет струился через узкую прорезь у самой стены.
— Зеркало… — тут же опознал недоступную драгоценность купец. — Свет отражает наружный.
— Да уж, окон тут не прорезают, — согласился ведун, уложенный на покрытую махровым покрывалом лавку. — Отчего окон не уважаете, служивые?
Воины, не ответив, удалились.
— Ты чего это, колдун, все смерти у князя здешнего выпрашиваешь? — тут же сменил тему Любовод. — А ну, напросишься?
— Не, не напрошусь, — усмехнулся через боль ведун. — Где ты видел, чтобы князь-победитель побежденного убеждал, что неправильно тот поступал намедни? Над побежденным воеводой насмехаются — сколько угодно. Оскорбляют — тоже запросто. С уважением в палатах дорогих удерживают — и такое бывает. Отпускают за выкуп сплошь и рядом. Но зачем, скажи, победителю проигравшего уговаривать, что тот сражался на неправильной стороне? Похоже, нужны мы зачем-то Раджафу, вот и уговаривает, время свое тратит. А коли нужны — зачем казнить?
— Может, о брате своем выведать чего хочет? — подал голос Будута. — Об Аркаиме?
— А ты много о нем знаешь? — покосился на него Олег. — Чего рассказать-то сможешь? Нет, для расспросов о брате ему проще выкрасть кого из местных. Того же Черного Сарыча при его очередном наскоке на этот берег заловить. А мы чужие. Чего у нас выспросишь? Не-ет, другие у него планы.
— А ну, колдун, он желаемое от нас получит, а нас опосля на осину качаться повесит?
— Вот то-то и оно. — Олег опять опустил голову на подстилку. — Потому я и хочу, чтобы он нас гостями публично признал. Гостей ведь вешать, сам понимаешь… Не «комильфо».
— Чего? — не понял купец.
— Не… не по понятиям… — Середин никак не мог подобрать нужного слова. — Ну, нехорошо. Аморально.
— Дык ведь… Че князь сказал, то и правильно. Захочет повесить, друже, — вздернет, хоть и отцом родным до того называть станет. Али не истребляли князья отцов и братьев своих, коли на стол стремились? А уж чужаков-то…
Закончить разговор не удалось. Открылся люк, из него в сопровождении двух полуодетых девиц и двух молоденьких мальчиков с мешками через плечо, одетых в одни шаровары, появился седобородый Ларак. Будута, глядя на девок, довольно зацокал языком — но они всего лишь сложили на одну из скамеек стопки чистой одежды и тут же ушли. Старик же присел рядом с ведуном, подманил мальчишек, указал на пленника:
— Глядите. Муж сей получил удары тяжелые по груди, отчего кожа его мертветь начинает, местами язвы гнилые появились. Как сие нам исцелять надобно?
— Горячительной мазью, ученый Ларак, — обрадовался один из мальчишек, — горячительной мазью! Кровь прильет, наполнит сосуды, напоит ткани, и они исцелятся!
— Как же они исцелятся, коли мертвы уже! — шлепнул ладонью мальчишку по лбу старик. — Мертвы и гнилостью истекают!
— Нужно запустить туда опарышей, ученый Ларак, — высказался второй мальчуган. — Опарыши токмо мертвую плоть едят, а живой не трогают. После них язвы пропадут, раны очистятся, а чистую рану можно мхом болотным заложить. Мох любую гниль зараз убивает, оттого она чистой остается и заживляется!
— Молодец! Давай, бери их и накладывай.
— Ой, мама, — искренне содрогнулся ведун и закрыл глаза. Сопротивляться не стал, потому как знал про такой способ лечения. Но до сей минуты — только теоретически.
Что-то прикоснулось к груди, он испуганно вскрикнул, приподнял одно веко. Оказалось, пока еще — только пальцы мальчишки. Ларак стоял позади и что-то перемешивал пальцем в глиняном горшочке размером с кулак.
«Лучше не знать…» — подумал Олег и закрыл глаза поплотнее.
Старый лекарь с учениками молча возились, постукивали крышками глиняных сосудов, время от времени прикасались к нему руками, протирали что-то тряпочками. Никакой боли ведун не чувствовал, а потому предпочел не вмешиваться.
— Та-ак, молодец, Морок, все ладно исполнил. Теперь что?
— Теперь мох болотный, учитель.
— Это верно, Морок, мох на ране хорош. Он и кровь остановит, и гниль внутрь не допустит… Ты куда смотришь, Латух? — Послышался звук подзатыльника. — Слушай, коли другие умнее оказываются. Стало быть, мох на ране хорош. Но тут у нас крови-то, почитай, что и нет. А потому можно порошком цветочным присыпать. Он в малой крови запечется, да ранки-то и закроет. А гниль он так же хорошо, как и мох, отпугивает…
Лекари опять застучали крышечками и горшочками, запахло ванилью и ландышами.
— Далее нам что делать, Морок?
— Мазью растереть, учитель. Она грудь охладит, сосуды сожмет, дабы кровь в рану не изливалась, от боли раненого избавит.
— Коли кровь к ране не потечет, так и заживления не получится. А, Морок? А ты чего присоветуешь, Латух?
— Горячительную мазь на барсучьем жиру, ученый Ларак! — радостно отчеканил школяр. — Кровь прильет к ране и ускорит заживление!
— Коли прильет, так ведь и в рану со всех дырочек засочится. Так, Ларак? И чего же мы делать станем?
— Ничего! — не выдержал ведун. — Подождать с полчаса, пока кровь запечется и ранки закроет, а уж потом барсучьим жиром растирать. Через запекшуюся кровь ничего не выступит.
— Верно чужеземец глаголет, обождать надобно. Самое трудное в деле лекарском — это ждать, ничего не делая, на страдальца глядючи. Но и сие умение лекарю всякому усвоить надобно. Эх вы, олухи. Чужеземец из диких земель никчемных, варварских — и тот знает! А вы молчите! Стыд-то какой, ученики, стыд великий.
— Может, из земель диких, варварских, а половина городов ваших мне клятву принесла и не пикнула, — обиделся за Русь ведун. — Глядите, ведь не я один, а человек пять приплыть могут. Что тогда делать станете?
— Медный страж сам решит, — невозмутимо ответил ученый Ларак. — Ну, пожалуй, и горячительную мазь употребить можно. Давай, Ларак. Токмо не ту, барсучью. Розовую давай, она исцеляет быстрее.
Мальчишки принялись натирать ведуна снадобьем, и уже через несколько секунд тот взвыл, что раненый вепрь:
— Вы чего творите?! Да вы что?! Это же… Это… — От мази грудь словно опоясало раскаленным обручем. — Зажарить хотите?
— Дык ведь мазь и есть горячительная. Ты повертайся, надобно и спину полечить.
— У-у-у!!! — взвыл Олег, но все-таки перевернулся на живот. — Ой, электрическая сила… Не хочу быть боярином столбовым, хочу быть лекарем заморским. Ну как, все?
— Все, все. Вы кушайте, сейчас снедь принесут. А как великий призовет, я тебя мятным составом помажу. Лечения от него мало, но боль снимет, не беспокойся. Идем, мальчики, пусть отдохнет болезный. Ты поспи часок, чужеземец, поспи. И пока не одевайся, бо одежда мазью пропитается.
— Еще и издевается, — взвыл Олег. — Чтоб тебя самого так от насморка полечили!
Ученый Ларак, не отвечая, убрался в люк вместе с учениками и лекарствами, оставив раненого вертеться, как уж на сковородке. Какое положение ни занимай, а все равно припекает. Легче стало только, когда стражники принесли угощение — весьма объемистый казан бараньего плова. Разумеется, никаких ложек, мисок или иной посуды хозяева к угощению приложить не догадались, а столовый инструмент путников остался в чьих-то руках вместе с оружием.
— А куда денешься? — пожал плечами купец, отер руку о подол рубахи и запустил пальцы в казан. Олег, вздохнув, последовал его примеру, а рядом с ведуном пристроился и холоп.
Седобородый лекарь явился часа через два, на этот раз только с одним учеником и одной баночкой. Указал Олегу лечь на спину, осмотрел раны:
— Присохло все. Теперича исцелится, коли не повредишь. Давай, Латух, успокаивай его, не то с правителем говорить не сможет, скулить начнет.
— Я что, скулю? — возмутился ведун.
— Дык ты и без туники. Тебе кожу не трет и не парит. Ты не спорь, чужеземец. Не то послушаюсь, да без мази мятной оставлю.
Больше Олег не произнес ни слова до тех пор, пока пятеро стражников в полотняных доспехах не провели их обратно в роскошный зал великого Раджафа.
На этот раз правитель находился уже там — общался о чем-то с тремя оплывшими узкоглазыми мужчинами в шелковых, расшитых алыми тюльпанами одеяниях и в островерхих матерчатых шапочках. Неподалеку ожидали окончания разговора еще трое мужчин. Один пожилой, в короткой войлочной куртке, густо исшитой золотой нитью, в атласных штанах и тапочках с высоко загнутыми носками, на каждом из которых сверкало по изумруду, и двое лет по тридцати — один в тяжелом бархатном халате, другой весь в коже, местами проклепанной золотыми пластинками, часть из которых к тому же украшались самоцветами.
И все же, раскланявшись с собеседниками, великий Раджаф повернулся не к ним, а направился к пленникам:
— Ну что, чужеземцы, ваши раны уже не гнетут вас с прежней силой?
— Они гнетут еще сильнее, правитель, — вежливо склонил голову Олег. — Ведь наш товарищ, брошенный в сыром порубе со многими ранами, за то время, пока мы отдыхали, стал совсем плох…
— Еще один? — Великий Раджаф перевел взгляд на стражника. — Найди мне Квамена. Немедленно!
Воин согнулся в поклоне и умчался.
— А ты, — ткнул пальцем в другого правитель. — Разыщи старого Ларака и передай мое повеление забрать раненого из поруба и исцелить его.
— Благодарю тебя, великий Раджаф, — не постыдился низко поклониться ему Любовод. — Благодарю за доброту и величие твое.
— А ты, чужеземец? Ты ничего не скажешь? — полюбопытствовал правитель.
— Я благодарен тебе за милость, великий Раджаф, — вновь склонил голову Олег. — Ты всесилен и мудр. Я могу задать тебе один вопрос, правитель?
— Какой?
— Если забрать камень с твоей чалмы, ты утратишь свою силу навсегда?
— Ты дерзок, чужеземец! — как-то подтянулся и расправил плечи правитель. — Ужели ты решил, что в ответ на твое уважение ко мне я стану терпеть любые твои выходки?
— Как можно, великий Раджаф. — В этот раз Олег отвесил более глубокий поклон. — Но один мой знакомый как-то упрекнул правителя Аркаима, что тот боится открывать эту тайну даже союзникам. Очень хочется узнать, что же это за тайна?
— Да, я помню этого знакомца, — неожиданно улыбнулся хозяин. — Помню… Нет, чужеземец, ни я, ни мой брат не утратим своего могущества надолго. Этот камень не есть источник силы. Он служит лишь для концентрации. Сила находится внутри нас и досталась нам от отца. Как только мы найдем нечто похожее, пригодное для сосредоточения, то снова сможем превращать и повелевать. Но должен тебя огорчить. Даже будь я без камня, ты окажешься слишком слаб, чтобы одолеть меня, смертный. Слишком слаб… Ступайте, — совершенно неожиданно для Олега отпустил он обоих оставшихся стражников. — Попробуешь?
— Я верю тебе, великий Раджаф, — приложил руку к груди Середин. — Тем более, что, даже если смогу победить, все равно вряд ли уйду отсюда живым.
— Разумно… — Глаза правителя стали холодными. — Разговаривать с разумными людьми намного проще, чем с дураками или фанатиками. А теперь послушай меня, подумай и ответь мне на один вопрос. На один. Сколько вас пришло в нашу землю?
— Друже, — обернулся на купца Олег. — Сколько людей у нас было, когда мы сюда приплыли?
— Пятьдесят четыре корабельщика, двое кормчих, шестьдесят шесть варягов судовой рати, приблудный холоп, я, да тебя двое, — четко отрапортовал Любовод. — Окромя нас и холопа, каждый задаток получил перед походом.
— Вот, — развел перед правителем руками ведун.
— А не людей? — с нажимом уточнил великий Раджаф.
— Нежити, что ли? Это ужо по моей части… — Ведун призадумался. — Нет, никого я не чуял. Совсем никого. Хотя на кораблях хранители свои, да приживалки медные быть должны — как же без них? Но не беспокоили. Видать, мало совсем водилось. А то и вовсе никого.
— Ты знаешь, что такое пытки, чужеземец? — ласковым тоном поинтересовался хозяин дворца.
— Пытки — это необычайно познавательно, — улыбнулся в ответ Середин, хотя в животе его появился предательский холодок. — Но ты должен понимать, великий Раджаф, что ни одна пытка не сможет выбить из человека того, чего тот не знает. А вот обстоятельный дружеский разговор с готовым помочь человеком способен извлечь из памяти те тайны, о которых их обладатель даже не догадывается… — На последнем слове дыхание ведуна кончилось, и он замолк, не закончив фразы.
— Пытка, разговор… Пытка, разговор… Пытка, разговор… — начал задумчиво перебрасывать Раджаф из ладони в ладонь невесть откуда появившийся камушек.
— Прости, о великий, — хрипло прервал его сомнения Любовод. — Но после дружеской беседы гостя всегда можно подвесить на дыбу. А вот после дыбы поговорить дружески…
— Да! — поймал камушек в левую ладонь хозяин дворца. — Продолжить беседу возле теплого очага можно в любой час. Либо с пивом хмельным, либо с железом раскаленным. Пойдемте, смертные. Сейчас вы увидите величайшую из святынь…
На почтительно склонившихся гостей правитель даже не взглянул, быстрым шагом прошел в дальний конец помещения и начал подниматься по крутой, но широкой лестнице с перилами из красной вишни и ступенями из мореного дуба. С трудом поспевая за хозяином, Олег все же отметил, что с лестницы имеются сходы на три этажа. Причем этажа солидных — метра по четыре высотой каждый. Видимо, здесь, за тяжелыми непрозрачными пологами из кошмы и бархата, находились покои правителя.
Вскоре они поднялись на верх города, остановились. Великий Раджаф поднял лицо к небу, зажмурил глаза. То ли молился, то ли думал, то ли просто радовался свету и свежему воздуху. Ведун, пользуясь случаем, огляделся. Дворец богов, который они покинули, легко узнавался по сверкающему кольцу, отгораживающему центр города от прочего селения. Сам дворец закрывался проще — плотной стеной высоких подсолнухов и иван-чая, растущих по периметру жилища властителя Кайма.
— А почему у вас города такие? — решился Олег прервать созерцательность правителя. — Меня с самого первого дня мучает этот вопрос. Что за странная прихоть? Вход через крышу, вместо стен — валы. Ни ворот, ни частокола. Наверху просто ровная площадка с клумбами. Это же неудобно! Ни въехать в город, ни от врагов обороняться.
— Отчего же неудобно? — пожал плечами великий Раджаф, продолжая подставлять лицо солнечным лучам. — Вполне практично. Как часто тебе нужно затаскивать в дом большие грузы? Токмо раз в году — как урожай в погреба укладываешь да дрова запасаешь. Скотину, опять же, раз в год от холода и снега в дому укрывают. А по весне — пусть на травке гуляет. Ну, коли ворог нападет, тоже прятать приходится, но ведь беда такая не каждый день случалась. Так что, чужеземец, хлопот с дверьми такими немного. А вот польза — большая. В домах, что плотно стена в стену стоят, завсегда теплее. Иные жадины и вовсе не топят, коли соседские стены теплые. И ничего, не замерзают. Зато без ворот оборону куда как проще держать. Сколь иноземцев ни приезжало, все одно сказывали: самое слабое место в городе — ворота его. То вышибут их, то предатели отворят, то еще какая неприятность, а через них и вступают вороги. Не так разве?
— Есть такое дело, — признал Середин.
— А у нас ворот нет, и беда такая не заботит. Крыши ради тепла, да чтобы не протекали, землей исстари засыпают. Чем толще, тем лучше. А что опосля на крышах таких цветы многие сажают — так пускай. Для души отрада, и город краше. Ужели не понравилось?
— Красиво, — опять согласился ведун. — Но красота красотой, а как степняки налетят…
— Как степняки налетят, чужеземец, добро и скотину каждый в дом спрятать норовит… Опосля к частоколу, на стену наружную выходит. Чужак наверх лезет — его по голове мечом и топором бьют. Стену подроет — тоже ему мало радости. Поди там, в темноте, да в лабиринтах стен разбери, куда бежать, где сражаться, что хватать? А горожанам ходы знакомы. Там чужаков выслеживают да бьют нещадно. Коли силен больно враг случился, смог и стену первую, и дома захватить — за вторую все отходят, а дома разоренные запаливают. Пока горят — всем отдых. Перестанут — ворогу сызнова новую стену одолевать надобно. И так — любой город, кольцо за кольцом. Добыча вся в огне сгорает, а захватчикам по три-четыре раза все новые стены штурмовать приходится, чтобы сопротивление сломить. Ох, сколько степняков, сколько ворогов в городах наших животы свои оставили — не счесть. Но отвыкли. Я же, чужеземец, и отучил. Дозорами верховыми крепкими, стражем медным, стенами крепкими. Так отучил, что частоколы в городах и ни к чему вроде ныне. Полтораста лет не наведывался никто. Боятся. Этого тебе Аркаим, вестимо, не рассказывал? Сказывал токмо, что мечей ныне нет ни у кого у смертных? А зачем им мечи, коли бояться некого? Не быков же ими забивать! А если на дело бранное тянет, так в сотнях моих завсегда место для мужа храброго найдется. Приходи, служи земле своей, с ворогами на подступах дальних бейся, удаль свою показывай. На порубежье, а не в спорах после пирушки хмельной! Али я не прав, чужеземец?
— Звучит вроде как умно, — усмехнулся Олег. — Но вот пришел я внезапно с ратью под стены городов твоих — и кто дома свои защитить смог? Все шею покорно согнули, под хомут новый подставили. Нет меча в доме — значит, и воли, и дома, и страны такой нет. Стоять токмо до тех пор будет, пока везения не лишится. А удача — это дама такая… Хвостом в любой миг вильнет.
— Ты даже не понимаешь, насколько прав, чужеземец. — Правитель шумно втянул носом воздух. — Идемте, теперь я готов показать вам сокровище предков.
Следующее за дворцом богов кольцо оказалось засажено скромными васильками и фиалками, а люков не имело ни одного. Скорее всего здесь, в центре столицы, кольцо служило арсеналом, казной и чем-то вроде склада на черный день разных припасов одновременно. Если уж враг доберется сюда — значит, страны больше нет и беречь резервы незачем. Но главное сокровище Кайма хранилось, разумеется, еще дальше — в самом сердце города.
К удивлению Олега, здесь поднимался небольшой шатер в форме луковки, увенчанный правосторонней свастикой. Ну, что поделать, коли этот знак всегда был символом солнца, плодородия, жизни и бессмертия! Еще больше ведуна поразило то, что луковка была крыта самой обычной, потемневшей от времени и дождей, сосновой дранкой.
— Сюда… — Правитель открыл такой же простецкий, грубо сколоченный и укрытый от дождей цельной коровьей шкурой люк, пошел по поскрипывающим ступенькам вниз.
Здесь было относительно светло. Зеленоватое сияние струилось из матерчатой палатки, поставленной в центре небольшого — метров десяти в диаметре — помещения.
Увидев великого Раджафа, четверо служителей в одинаковых длинных балахонах почтительно склонились, попятились, освобождая проход. Широкие плечи, осанка, оценивающий взгляд сразу выдавали, кем именно являлись эти мужчины. Олег не удивился бы, если б под балахоном у них обнаружился доспех, а в просторных складках одеяния нашлись бы и меч, и кистень.
Дальше, у полога палатки, правителя встретили двое старцев, словно в насмешку одетых точно так же, как и охрана. Старцы тоже уважительно поклонились, Раджаф же опустился на колени и поцеловал землю перед палаткой. Под пристальными взорами служителей путники поступили точно так же. Побрезговать поклониться там, где это не стыдится делать правитель страны — уже наглость.
Старцы расступились, осторожно приподняли полог, пропуская гостей внутрь. Следуя примеру хозяина, в палатке путники поклонились еще раз. С тихим шелестом опустился позади полог, и Олег наконец-то смог взглянуть на то, ради чего демонстрировалось столько почтения.
Посреди палатки, в самом центре столицы Каима, на ровном гранитном постаменте лежала растрескавшаяся малахитовая плита, где-то с полметра в длину, вдвое меньше в ширину и в три пальца толщиной. Именно от этой плиты и исходил тот самый зеленоватый свет, который наполнял помещение, в полной мере достойное наименоваться храмом.
«Храмом малахитовой плиты», — мысленно усмехнулся Середин, подходя ближе. Плита мало того, что была расколота, у нее не хватало нескольких фрагментов, из-за чего было трудно разобрать смысл рун, начертанных на поверхности. Они показались Олегу знакомыми, но… Но все равно непонятными.
— Это всесильная книга Махагри, смертные, — с придыханием сообщил правитель. — Та самая, из-за которой мир однажды уже чуть не погиб.
— Какая же это книга? — утробно гукнул Будута. — Это же всего лишь камень!
— Да… — согласно кивнул хозяин. — Разве вы не слышали про эту книгу? Не знаете о ней?
— Нам очень стыдно, великий Раджаф, — развел руками Олег. — Но мы слышим о ней в первый раз.
— Я думал, о ней известно всем, — удивился правитель. — Видно, вы пришли уж очень издалека. Хорошо, я поведаю ее историю.
Он глубоко вздохнул, поклонился плите, почтительно сложив руки на груди, и неспешно заговорил:
— Очень давно, больше шестидесяти веков назад, после сотворения вселенной предки моего народа ушли с горы мира и поселились на этой реке, среди здешних лесов и лугов. Они охотились, растили хлеб, пасли тучные стада свои, радовались пище и покою, любили женщин, растили детей и познавали этот прекрасный, красивый мир. Век проходил за веком, поколение за поколением. Минули тысячи лет, и в познаниях своих отцы наши превзошли все мыслимые пределы. Они могли одним взглядом останавливать бури и обращать вспять реки, слову их подчинялись земля и небеса, по воле их дикие звери сами приходили и отдавали себя на заклание, дабы насытить животы их.
Превзойдя знанием своим богов, предки мои возгордились и задумали изменить сей мир по своему желанию и усмотрению. Не по нраву им пришлось, что в иных пределах существуют племена дикие, не знающие письма и огня, — но не служат нам, каимцам, богоподобным. Что в близких пределах живут красивые девы — но детей рожают простым смертным, а не нам, богоподобным. Что строят в разных концах мира прекрасные храмы — но молятся в них не нам, а богам, по знанию своему ничем от нас не отличным.
И захотелось моим предкам изменить мир так, чтобы служили все в нем только нам, почитали только нас и только от нас зачинали детей в лонах своих. А богов захотели и вовсе исторгнуть в небытие, истереть из памяти людской, выбросить за пределы обитаемой вселенной. Увы, верно оценив свою мудрость, предки мои не осознали силу богов и беспредельность их гнева. Прознав о замыслах таковых, боги обратили всесильную книгу Махагри, в которой были собраны все наши знания, в камень, разбили ее на девяносто девять кусков и раскидали эти осколки по всему свету, а на землю обитаемую обрушили великий потоп, сокрывший все леса и все горы, дабы истребить весь наш род от мала до велика, где бы, на каком краю света хоть кто из него ни скрывался…
Великий Раджаф тяжело выдохнул, а потом нежно провел по растрескавшейся плите рукой.
— Да, жестокая история, — кивнул Олег. — Наверное, в мире никто и не подозревает, из-за чего все это случилось. Потоп, в смысле…
— История еще не закончена, чужеземец, — остановил его правитель. — Значит, много дней и ночей покрывали воды землю, и лишь когда боги поверили, что род каимский истреблен до конца, схлынули эти потоки и обнажили землю. Однако можно ли было бы говорить о равенстве моих предков богам хотя бы в знании, если бы они не смогли оградить свои дома от вод и пересидеть потоп в безопасности? Легенды гласят, что именно с тех пор наши города строят таким образом, чтобы потопы не захлестывали улицы наших городов, а прокатывались над ними. Многие погибли из нашего рода, но многие и уцелели.
Горя желанием отомстить богам за их гнев и обрушенную на нас кару, великие маги, соединяя обрывки уцелевшего у них знания в единое целое, начали собирать по всему миру осколки всесильной книги Махагри, дабы восстановить мудрость целиком и снова сравняться с богами. Долго трудились каимцы, собрав книгу почти полностью. Оставалось лишь семь крохотных осколков, что еще не вставлены на свои места — когда боги опять прознали про планы нашего рода. Придя в великую ярость, они поклялись истребить наш род до самого семени.
Настало время великих битв. Боги больше не верили в силу стихий, а потому стали создавать могучих воинов. Воинов огня, полыхающих жарче солнца, воинов камня, ростом превышающих горы, воинов железа, убивающих все живое на своем пути, неуязвимых для любого оружия. Наши предки мужественно сражались против этих монстров, иногда побеждая, иногда погибая. Силы были слишком неравны, и воины богов пришли на нашу землю, сжигая все, что могло гореть, затаптывая все, что гореть не могло и убивая все, что двигалось. И когда на земле остались только слабые младенцы, то взмолились они богам о милости и поклялись великой клятвою, что не станут искать последних осколков всесильной книги Махагри, что не станут поклоняться богу смерти Итшахру, что тайно сочувствовал нашему роду, и навеки забудут желание покорять соседние народы.
Великий Раджаф облегченно выдохнул:
— Вот такова история моего рода, моего народа и этой книги. Со времен великой клятвы между богами и каимцами прошло больше десяти веков. С тех пор наш народ никогда не стремился покорить соседние племена, не посещал алтари Итшахра, не искал запретных знаний. Мы стали просто охотниками, просто пахарями, просто пастухами, каковыми родились шестьдесят веков назад.
— Если каимцы ныне просто пастухи и пахари, то кто тогда ты, великий Раджаф? — поинтересовался Олег.
— Мы двое, я и мой брат, — последние из рода магов, кто не испугался сохранить крупицы запретного знания. Жрецы и старейшины решили, что для благополучия народа кому-то надлежит обладать силой большей, нежели обычные смертные. Но, конечно же, меньшей, нежели сила богов. Ведь тогда это станет нарушением клятвы.
— Подожди, Раджаф… — От волнения купец забыл упомянуть титул правителя. — Если эта книга так страшна для богов, почему они не раскидали ее снова?
— Наверное, мои предки смогли достаточно умело спрятать ее от глаз богов. Ведь они обладали великими знаниями. А с младенцев, только и оставшихся от нашего рода, что был за спрос? — В голосе правителя звучала явная гордость за предков и ни малейшего уважения к богам.
— Значит, с тех пор вы свято соблюдаете данный уговор? От первой и до последней буквы? — осторожно уточнил Олег.
— Мы стараемся, — не менее аккуратно ответил великий Раджаф. — Мы, народ каимский, его старейшины, жрецы и правители, этот уговор соблюдаем. Но иногда появляются бунтари, что желают исполнить мечты предков, возродить величие нашего рода и опрокинуть богов с небес под землю. Они пытаются призвать к этому наш народ — но люди еще не забыли кары, что пришлось пережить нашим предкам, и отвергают нарушителей клятвы. Мы изгоняем их за реку. Тамошние горы уже много веков как стали отверженными землями.
— Землями отверженных, — машинально поправил ведун, до которого начал доходить тайный смысл услышанного. — Аркаим. Первый человек земли каимской, твой старший брат, который должен был унаследовать власть над страной вместо тебя…
— Да, ты понял правильно, чужеземец, — кивнул правитель. — Мой брат Аркаим неверно распорядился нашим родовым знанием. Он начал поклоняться Итшахру и пытаться призвать его из забвения, он стал искать осколки книги, он призывал народ восстать, обрести силу и взять, наконец, власть над всем миром. Над всей обитаемой вселенной, чужеземцы. В том числе и над вашими родными землями, над вашей страной, вашей отчиной, чужеземцы. Теперь вы понимаете, кому служили, ради кого проливали свою кровь, кому отдавали свою силу? Тому, кто намерен сделать ваших сыновей своими рабами, а ваших дочерей — своими наложницами! Кто намерен наложить руку на ваше добро и вашу землю. Понятно?
— Я бы тоже не отказался от власти над миром, — усмехнулся Олег, — да кто же мне ее даст? Мудрый Аркаим сделал отличную попытку… Признаю, не без моей помощи. Но он разгромлен. Попытка сорвана, бунт закончен. И очень надолго. Ведь горные кладбища опустели, набрать новое войско ему просто негде. А живых воинов под его рукой намного, намного меньше, нежели было мертвых.
— Я рассказал не все, — покачал головой правитель. — Было пророчество. При заключении уговора боги захотели узнать будущее, дабы узнать, останутся ли каимцы верны клятве. И обратились они к великому Кроносу, отцу древних богов, и попросили у него пророчество. Кронос сказал, что каимцы станут исполнять свой договор до тех пор, пока по реке, разделяющей души братьев, не явятся на их земли человек нерожденный с сыном озерной русалки, не разбудят забытого Итшахра, не соберут книгу и не перевернут трон.
Замолчав, Раджаф задумчиво пригладил волосы, не заметив, как озадаченно переглянулись купец и ведун.
— Много веков считалось, что пророчество это означает вечную незыблемость нашего уговора, ибо невозможно существование человека нерожденного, да еще дружного с ребенком русалки. Откуда им взяться? Но когда решением совета старейшин и жрецов старший мой брат Аркаим после смерти нашего отца был признан недостойным трона и был изгнан в земли отверженных за отказ выполнять великий уговор, я понял, что река, разделяющая души братьев, уже появилась. Тогда я потратил годы, но истребил в реке всю нежить, дабы из нее не появился сын русалки. Я наказал дозорам следить за нежитью и поощряю торговлю защитными амулетами, отгоняющими все неживое. Ведь нерожденный не может быть живым, правда? Я приказал продавать всех девочек, рожденных с разными глазами, с синим и зеленым, в дальние страны. Я знаю, это не совсем хорошо, но ради спасения страны я должен не допустить, чтобы в Кайме оставались девочки с разными глазами. Между «убивать» и «продавать в дальние страны» я все же выбрал второе. К тому же, такие девочки рождаются у нас раз в сто лет…
— Прости, великий Раджаф, — перебил его Олег. — Я так и не понял, при чем тут девочка с разными глазами?
— Согласно ритуалу, чужеземец, чтобы пробудить бога Итшахра к жизни, на его алтаре следует произвести тройное жертвоприношение девочки с глазами разного цвета. Жертва девичества, жертва крови, жертва жизни, — перечислил правитель. — Сперва на алтаре нужно лишить ее девственности, затем там же следует пролить ее кровь и, наконец, там же ее необходимо убить.
Назад: Пленник
Дальше: Жертва крови