Голова василиска
— И что было потом? — сладко зевнул Ворон.
— Может, я зайду в другой раз? — приподнялся Олег.
— Не обращай внимания, бродяга. Занимался с новой группой глубоким дыханием, теперь никак прочухаться не могу. Так что было дальше?
— Ну, антиквар уехал, а я решил встряхнуть обслугу. Я ведь теперь знал, что с ними ничего не случилось. Хотел настропалить, чтобы генератор чинили.
— Ну, и?
— Он, оказывается, все это время работал. От него и водопровод питался, и холодильники, и помещения персонала. Просто на время представления электричество отключалось в гостевом корпусе. Они все знали и были уверены, что ничего серьезного не происходит. Обычный цирк для ленивых богатых котов, решивших пощекотать себе нервы. Все как всегда. За Гаритой и ее мужем никто специально не следил, так что у Сергея и компании все прошло бы чисто и красиво, кабы не внеплановые гости. Это я про себя.
— Да, попортить, покрушить ты мастак, бродяга. Что ты сделал с этой парочкой?
— Ну, без Сергея беленой ее уже никто не подпаивал, мистический цирк закончился. В общем, оклемалась.
— Ты ей рассказал про мужа?
— Нет, конечно. Ты бы видел, как она на него смотрела! Любовь зла, полюбишь и козла. Ни за что не поверила бы. К тому же, он был такой ласковый, такой обходительный, так ее защищал…
— Ну? — поторопил старик.
— Ну, взял я тот медальон, вызвал духов и сказал, что правду знает Виктор. И чтобы они не отходили от мужика, пока он все не расскажет. Думаю, за пару месяцев такой компании или он свихнется, или Гарита от него сбежит. Очень весело каждую ночь в компании призраков проводить, которые за мужем шляются!
— Злой ты, бродяга, — рассмеялся Ворон. — Не мог покоем девочек вознаградить?
— Я ведь так и не узнал их имени, Ливон Ратмирович. — Середин достал медальон из кармана и положил на стол. — Опять же, ныне они важным делом заняты.
— Понятно, — подгреб к себе амулет старый чародей. — Ты затеял, а учитель все расхлебывай. Сам-то чего? Ленишься? Ну, чего вздыхаешь? Давай, колись.
— Кто-то хочет знать имя девушки с разноцветными глазами. Зачем? И причем тут моя монета?
— Думаешь, твоя Урсула единственная, кого природа наградила такой странностью?
— Она единственная, из-за кого может рухнуть наш мир. Зачем швейцарскому колдуну это имя? Что он затевает, чего ему не хватает? Неужели ты не хочешь этого знать, учитель?
— Я? Нет, — мотнул головой Ворон. — Тут что-то неладно. Зачем лезть в такой откровенный капкан?.. Та-а-ак… Ну, чего мычишь? Говорить по-русски разучился?
— Странно все это… Монета, имя, бессмертие. При чем тут Швейцария? И кто таков этот неведомый кудесник? Может, он тоже служит Итшахру и для последнего шага ему не хватает только имени?
— Но ведь он не знает имени, бродяга.
— Раньше не знал. Но теперь слишком много людей видели Урсулу. Рано или поздно слух о ней доползет до нужных ушей. Разве не лучше будет приехать туда раньше и разобраться с опасностью еще до того, как она отрастила себе зубы?
— Скажи проще, бродяга: тебя изводит любопытство. То самое, которое сгубило уже не одну кошку.
— Ничего подобного! Я опасаюсь за наш мир. Не хочу, чтобы он рухнул, завалив своими обломками…
— Не оправдывайся. — Старик взял со стола «Технику — Молодежи», покрутил перед глазами и бросил в мусорную корзину. — Не оправдывайся. Любопытство — хорошее качество. Если бы не оно, ты бы никогда не пришел сюда зубрить мои уроки, ты не произнес бы заветного заклятия, ты бы не отправился скитаться по миру прямо от дверей моей пещеры. Что поделать, коли все наши достоинства обязательно оказываются нашими же недостатками? Неодолимое любопытство познакомило тебя со мной, а теперь оно же тянет тебя куда-то в пасть крокодила.
— Ты мне поможешь?
— Так я и думал! Ты будешь развлекаться, а все шишки намерен свалить на мою несчастную голову.
— Если это ловушка — не могу же я сам привести туда Урсулу? Вот это уже точно будет величайшей глупостью!
— Должен признать, половина мозгов у тебя осталась, — довольно усмехнулся чародей. — Теперь подумай этой половиной: что случится, если кто-то возьмется за поиски девушки всерьез? Где ее станут искать?
— У моих родственников, друзей, знакомых…
— Надеюсь, ты еще не вычеркнул меня из числа своих друзей?
— Вот, проклятие, — потер виски Олег. — Ты прав, оставлять ее у тебя нельзя. Тогда где? Куда ее спрятать?
— Прятать нужно туда, где никто не станет ее искать.
— Эти загадки хороши для улик из детективов, а не для симпатичных молодых девушек. Не поселю же я ее к Костику на дачу? Чем это для них обоих кончится? Ну, не обязательно, но может. И с изрядной долей…
— Да ты ревнив!
— Не хочу чужие семьи разрушать. Тебе могу доверить. Себе могу. Вот и весь выбор.
— Ох, горе ты мое луковое… — покачал головой старик. — Все-то тебя выручать приходится. Ладно, чего же с тобой поделать…
Ворон встал, добрел до сейфа, клацнул ключом в замке.
— Отвернись от греха… — Середин послушно поднял глаза к потолку и опустил, только когда ощутил на коленях неожиданную тяжесть. — Пока не трогай! — предупредил учитель, видя, как рука молодого человека скользнула к узлу матерчатого мешка.
— Что там?
— Собачья голова. Высушенная. Брать нужно за уши, вынимать мордой от себя.
— И что будет?
— Про василисков слышал?
— Шутишь, учитель? Я одного даже прикончить сумел.
— И я сумел, — вернулся за стол Ворон, открыл холодильник и выудил бутылку пива. — Ты ведь знаешь, чем они отличаются? От их взгляда все живые существа каменеют. Да и нежить многая гибнет, не выносит.
— Знаю, — кивнул ведун.
— После гибели взгляд этот, знамо, слабеет, однако действует.
— Это как?
— Ежели кто с глазами василиска взглядом встретится — враз окаменеет. Но не до смерти. Лучи Хорса, дарующего миру жизнь, такое существо назад оборачивают. Ну, то есть, прежним оно становится.
— Оживает? От солнечного света?
— Ну да, — махнул рукой Ворон. — Я про то и говорю.
— Здорово… А почему ты ее на разборки с бандитами не взял?
— Какой от нее днем-то смысл?
— А сейчас какой?
— Вот тут ты не прав… Ой, не прав… — Ворон притянул к себе толстый регистрационный журнал, смахнул с него невидимые соринки, открыл, перелистнул несколько страниц, нашел пальцем одно из имен, снял трубку телефона и набрал номер: — Добрый вечер. Не разбудил, Артемка? Знаю, что поздно приходишь, потому звякнуть и не побоялся. У меня к тебе просьба одна есть… Нет, с клубом все хорошо. Просто загвоздка случилась у моего давнишнего приятеля. В командировку он на два месяца уезжает, а у него в коммуналке всякое случиться может… Нет, никаких драгоценностей. Очень красивый манекен у него стоит — девушка в древнеуральском одеянии. За него и боится. Это ведь ваша тема? Можно как-то?.. А попозже? Нет, в девять не поздно. Хорошо, он приедет и позвонит. Спасибо, Артем. Да, пусть выздоравливает. Вот и хорошо, что помогло. Спокойной ночи. — Он повесил трубку и подмигнул Середину: — Вот все и устроилось, бродяга. А ты боялся.
— Что устроилось?
— Завтра в девять вечера подъезжаешь к служебным воротам Музея этнографии. Звонишь Артему. У тебя телефон-то сотовый еще не потерялся? Звонишь, сдаешь ему манекен в древнеуральском наряде. Все будет честь по чести. Ты получишь официальную расписку, она получит инвентарный номерок, вместе пристроите поглубже в запаснике.
— А где мне взять манекен?
— Олух ты, — ласково посетовал Ворон. — Дубина стоеросовая. После заката привозишь девочку к музею, выводишь из машины и показываешь голову василиска. Потом встречаешь Артема и вместе относите внутрь. Во что одеть, придумаешь?
— У меня кольчуга есть. Ритуальная.
— Вот и чудно. Можешь поверить, бродяга: запасники Музея этнографии — это самое что ни на есть последнее место, где могут искать девушку с разноцветными глазами. У тебя паспорт заграничный есть?
— Нет. Но я как-нибудь выкручусь. Морок на пограничника поставлю, взгляд отведу. Это ведь не битва, можно спокойно сосредоточиться, наговор сотворить.
— Чего я спрашиваю? У меня ведь таких паспортов все равно нет. Ты вот что… Ты поторопись.
— Я помню, два месяца.
— Нет, бродяга. Ты просто поторопись. Упаси создатель, кто-то захочет поставить твою девочку в экспозицию, в большой светлый зал с широкими окнами… — Ворон прижал край пробки к углу стола и с размаху прихлопнул сверху ладонью. — Может случиться конфуз.
* * *
Для полета в Цюрих «Аэрофлот» выделил старенький «Ту-154». Чисто убранный, надушенный, с накрахмаленными подголовниками на креслах и ковриками в проходах, этот самолет все равно оставался потертой, потрепанной, пережившей много весен машиной. Пожалуй, он был старше даже старенького серединского мотоцикла, а оный уже не раз в самый неподходящий момент выдавал капризы с карбюратором, зажиганием и тормозами. Что поделать — годы… Осознание всего этого отнюдь не улучшало настроение Олега, да вдобавок к тому еще и пассажиры оказались сплошь нерусские. То ли немецкие, то ли скандинавские туристы, напрочь не желающие понимать школьный английский язык. Утешало лишь то, что место ведуну досталось возле иллюминатора — и можно было не смотреть на тощую шестидесятилетнюю соседку с дряблыми морщинистыми щеками, свисающими наподобие бульдожьих. Видимо, дама решила на старости позаботиться о здоровье и похудела центнера на полтора — примерно с двухсот до пятидесяти килограммов.
Тихо рыча, самолет прокатился по бетонным дорожкам, повернул круто влево и замер. Бортпроводницы прошли по центральному ряду, что-то улыбчиво вещая на тарабарском наречии. Потом послышался натужный рев, за иллюминатором замелькали кустики и красные железные ящики, колеса часто-часто застучали, как у мчащегося по рельсам поезда, потом перестали. Еще несколько секунд, и нос авиалайнера задрался вверх. Все, через три с половиной часа он будет в Швейцарии.
«В мое бы время не меньше месяца пришлось скакать, — подумалось Середину. — И то, если налегке, торопясь и без приключений».
«Тушка» между тем лезла и лезла вверх. Ненадолго она погрузилась в плотный ватный туман, после чего выбралась под ослепительное солнце, выровнялась и заскользила над мохнатой облачной поверхностью. Красивейшее зрелище! Любоваться им можно бесконечно — хоть целых четверть часа.
Через полчаса Олег попытался подремать — но сон не шел. Взять себе что-нибудь почитать он не догадался, играть было не во что и не с кем. Никаких фильмов на борту почему-то не показывали, плеера тоже не имелось. Оставалось только внимать заунывному реву турбин, слушать непонятную болтовню на неведомых языках и смотреть в окно на ватные небеса.
Через час экипаж придумал для пассажиров хоть какое-то развлечение — девушки разнесли по местам скудный обед в пластиковых тарелочках. Картошка, щуплая куриная ножка с торчащей косточкой, салат без мяса и приторно-сладкий вишневый сок. По громкой связи время от времени что-то сообщали — разумеется, не по-русски. После обеда Середин решил пройтись к кормовым кабинкам, но все они оказались заняты.
— Вот, елки-палки, — привалился спиной к стенке Олег. — Сегодня решительно не мой день.
— Ой, парень, ты русский? — обрадовалась подошедшая следом курносая девица с короткими, странного серого цвета кудряшками. — Здорово! А то я среди всей этой неметчины уже через пять минут по родине затосковала.
Середин отвернулся, глядя на алюминиевый уголок в стыке стенки и потолка, однако девица не унималась:
— Ты один или с компанией? Может, я к вам пересяду? А то вокруг меня какие-то саксы собрались. Пьют шнапс, пахнут пивом и говорят только о селедке. Обрыдло уже в самом деле.
Олег вздохнул, раздумывая о том, что в его положении лучше: уйти на место или дождаться свободной кабинки и спрятаться в ней от скучающей землячки.
— Слушай, парень, ну, это хамство в конце концов! — возмутилась девушка. — К тебе ведь обращаются.
Середин опять промолчал, но неугомонная путешественница толкнула его в бок:
— Ты чего, глухой, что ли?
— Значит так, красавица, — не выдержал ведун. — Если ты пообщаешься со мной хотя бы полминуты, у тебя переменится цвет глаз, по ночам начнут мучить кошмары, а днем преследовать вурдалаки. Поэтому советую отойти и отвернуться.
Насчет кошмаров и вурдалаков он, разумеется, приврал. Одного первого пункта общительной пассажирке, на его взгляд, было бы маловато.
— Ой-ой, какие мы грозные, — сморщила носик незнакомка. — Как таможню прошли, так все сразу британцев из себя корчат. Иностранцы хреновы. Да как был ты совком, так и остался! Иди с курвами своими французскими разговаривай. Как языка-то своего не забыл? А еще русским, небось, себя в детстве называл!
— Тридцать секунд прошло, — констатировал ведун. — С чем тебя и поздравляю.
— Ты меня еще на счетчик поставь!
— Я ведь о тебе же беспокоился, дурочка.
— Сам ты кретин безмозглый!
— Все, молчу! — вскинул руки Середин. — Какая теперь разница?
— Нужен ты мне, нацик нерусский!
К счастью, в этот момент одна из дверок отворилась, и Олег смог спрятаться от разошедшейся землячки. Когда он вышел, ее в коридорчике уже не было. Ведун вернулся к своему ряду, протиснулся к окну — и услышал с кормы восторженный поросячий визг. Вскоре каблучки курносой девицы простучали по полу салона, и кудряшка перевалилась через соседку, едва не стукнувшись лбом о лоб молодого человека:
— Смотри! Посмотри на мои глаза! Они были карими, а теперь один синий, а другой зеленый!
— Я же тебя предупреждал.
— Как ты это сделал?! Во классно! Ты так любого можешь переделать? А оранжевые белки сделать слабо?
— Милая, — вздохнул Олег. — А насчет кошмаров и вурдалаков ты не забыла? Неужели тебе глаз недостаточно?
— Да ну, — выпрямилась девушка. — Так вот прямо и придут?
— Будешь со мной общаться — еще и не то увидишь. Лучше беги подальше и никому про меня не рассказывай.
В этот момент к кудряшке подошла бортпроводница, они затеяли беседу на каком-то европейском наречии, после чего стюардесса наклонилась к Середину:
— Вы знаете, она утверждает, что после разговора с вами у нее изменился цвет глаз. С карего на… на… На разные.
— Если вы станете со мной общаться, это случится и с вами.
Женщина снова поговорила с девушкой, наклонилась к Олегу:
— Она вас не беспокоит?
— Вы не поверите, но она умеет говорить по-русски, — улыбнулся ей ведун. — Землячка. И все, что она сообщила вам про глаза — правда.
— Что меняется цвет глаз?
— Убить Ворона мало с его шутками, — покачал головой Середин.
В этот момент в беседу вступила старушенция. Говорила непонятно, но вежливо. Все начали улыбаться, после чего иноземка поднялась и ушла вперед вместе со стюардессой. Кудряшка плюхнулась на ее место:
— Ну, давай знакомиться, земляк!
— Тебе мало изменившихся глаз? Хочешь еще какой-нибудь напасти?
— А я люблю приключения. — Девушка протянула нежную розовую ладошку. — Меня Роксаланой зовут. Менеджер фирмы «Роксойлделети». Еду в Швейцарию на неделю кататься на лыжах.
— Олег, колдун. Еду в Швейцарию на два месяца, чтобы спасти мир.
— Вот здорово! Ты это серьезно?
— Надеюсь, что нет. Но есть такое подозрение.
— И ты будешь спасать мир? Может, тебе нужно помочь? Я могу. У меня первый разряд по лыжам, по стрельбе, и это… И вообще.
— Ты не боишься, — не смог сдержать улыбки ведун, — что злой колдун превратит тебя на тысячу лет в болотную жабу?
— А я люблю приключения! Я, между прочим, пять раз с парашютом прыгала, самолетом полчаса управляла, на пик Терскол поднималась!
— Когда ты успела? — не поверил Олег. — Тебе ведь, наверное, и двадцати нет?
— Двадцать один! А на работе скучно. Когда презентации или маркетинговая линия идет, там еще есть что делать. Ну, там, фотосессии, шубы, выезды, лекции на стендах. А когда переговоры или завалы с отчетностью, папа меня отдохнуть отпускает, пока снова работа не начнется.
— Какая классная у тебя работа, — с чувством ответил Середин. — А папа директор?
— Председатель совета директоров. Директор — это я. По продвижению и маркетинговому обеспечению. А ты чем занимаешься?
— Беру какую-нибудь железку, грею в углях, а потом луплю кувалдой до тех пор, пока она не превратится в подкову.
— Как интересно! А можно мне тоже потом попробовать?
— Ты блондинка? — с подозрением поинтересовался ведун.
— Нет, шатенка, — поморщилась девушка. — Покрасилась неудачно. Хотела рыжий с зеленым, сейчас так модно. Но волосы химию не приняли.
Их разговор прервал испуганный вскрик с кормы, громкие переговоры. По проходу торопливо застучали каблуки, и возле ряда кресел остановились сразу три бортпроводницы.
— Что вы с ней сделали?! — напористо спросила одна. — Посмотрите, что у нее с глазами!
— Это с нею из-за разговора с вами случилось? — спросила другая.
— Посмотрите на меня! — потребовала третья.
— Послушайте, дамы, — пригладил свои тонкие усики Середин. — Вы вообще задумываетесь над последствиями своих поступков? Я же честно предупредил: у всех женщин после разговора со мной меняется цвет глаз. Вот чего вы тут делаете, скажите на милость?
— Это хулиганство, — парировала первая. — Вы понимаете, что это злостное хулиганство?
— Вы не имеете права так себя вести! — добавила вторая. — Вы должны это прекратить!
— Тридцать секунд прошло, — откинулся на подголовник Середин.
— А может, он не виноват? — попыталась вступиться за ведуна Роксалана. — Это ведь помимо его воли может происходить. Просто передаваться при контакте другим людям.
— Тамара, у тебя глаза цвет поменяли… — Одна из стюардесс тронула пальцем лицо другой. — Это, наверное, какой-то генетический вирус.
— У-у, — вжала голову в плечи Роксалана. — Вирус — это абзац. Сейчас тебя высадят прямо здесь, без парашюта и выходного пособия.
— Все намного проще. — Ведун поспешно расстегнул поясную сумку, перебрал пальцами баночки, одну открыл, высыпал на ладонь чуть-чуть порошка, поднял на уровень рта и коротко, но сильно, дунул в сторону женщин. Те закашлялись.
— У вас все хорошо, — сообщил им Олег, — полет проходит спокойно и без происшествий, и закончится без приключений. Протяните сюда ладони…
Бортпроводницы выполнили приказ. Ведун капнул каждой из другого пузырька маслянистой жидкости:
— Это пустырник. Слизните. Вам полезно. Теперь идите, занимайтесь работой.
Стюардессы кивнули и отправились на корму.
— Что это было? — после некоторой паузы поинтересовалась девушка.
— Сон-трава пополам с пачимом и пурпурным казельцом. Вдохнув эту смесь, человек обычно слабеет волей и несколько минут выполняет любые приказы, которые ему отдают. Ну, пустырник в такой концентрации разве только не в сон валит — отличный успокаивающий эффект дает.
— Тебя за наркотики на таможне взять не пытались?
— Нет, только собачке понюхать дали. Она ничего, хвостом повиляла.
— Повезло.
— Нет, — усмехнулся Олег. — Я кое-что на себя капнул. Успокаивающее. Чтобы морок проще ставить было. А собака — она тоже живая. Так что и ей спокойно стало.
— Здорово! А после этого порошка человек, что, совсем-совсем любой приказ выполнит?
— Почти.
— А если ты девушке его навеешь, а потом… это…
— У вас у всех только одно на уме.
— И чего, подчинится?
— Не пробовал.
— А если прикажешь договор невыгодный подписать?
— Роксалана, — поморщился ведун. — Этот порошок ведь память не отшибает. Человек запомнит все, что по твоему желанию сделал. И женщина спустя четверть часа вполне может тебя в изнасиловании обвинить, а конкурент после насильственной подписи — киллера нанять. Я ведь тетенек просто успокоил. Они считают, что поступили правильно. Поводов для тревоги нет, скандал угас. А если бы заставил через себя переступить, они бы уже снова панику поднимали.
— Интересно… Дашь попробовать?
— После таких вопросов? Да ни за что!
— Жмот! — отворотилась кудряшка, но тут же повернулась обратно: — А что это за сон-трава?
— Растет такая у нас в хвойных лесах, там, где сухо и возвышенность. На крокусы немного похожа.
— А я сама наберу и насушу, вот! — гордо заявила девушка. — Чего ты смеешься?
— Ты забыла спросить, в какой сезон ее собирать нужно, в какое время, какую часть растения, как сушить и чем заговаривать. Собирай, милая, собирай. Сама не съешь — так кроликов покормишь.
Роксалана недовольно фыркнула, но тут же указала пальцем на сумку:
— А много там у тебя снадобий?
— Десятка полтора самых необходимых. Морок поставить, рану исцелить, человека успокоить, от нежити отгородиться. Ну, и еще полторы сотни здесь лежит, — Олег коснулся пальцем своей головы.
— А ты меня научишь?
— Научу.
— Что, так просто — и все тайны откроешь?
— Конечно. Всего шесть-семь часов в день — и через пять лет ты будешь знать половину того, чем со мной поделился старый Ворон.
— Ворон? Странное имя.
— Прозвище. Роксалана, кстати, тоже имя не частое. Восточное?
— Русское. Говорят, как-то в Турцию продали русскую невольницу, Роксалану. Лет через десять она захватила власть в Османской империи.
— У-у, какие у тебя планы! — покачал головой Середин.
— Нет, просто отцу само имя понравилось. Ведь красивое, правда?
— Красивое.
— Ты так и не сказал, куда едешь, колдун? Где сегодня решаются судьбы мира?
— Где-то в Швейцарии есть город Брюннен, это на Фирвальдштадском озере, недалеко от Люцерна. От него в горы ведет дорога к Чертовому мосту, перед мостом — поворот. Мне говорили, его невозможно не заметить. Там живет большой злой маг, которого мне и предстоит одолеть, — улыбнулся Олег.
— Как интересно! Я с тобой поеду. На лыжах я уже до опупения накаталась, а колдунов настоящих еще ни разу не видела.
— Не стоит. Если я ошибаюсь, там не будет ничего интересного. Если не ошибаюсь — там может оказаться очень опасно.
— А я люблю приключения!
— Нет. Простым смертным не стоит влезать в такие дела.
— Да мне ничего не стоит! Я лишь так посмотрю, как колдуны дерутся. Жутко интересно. Я только в кино видела. Вы будете превращаться во всяких монстров, да?
— Я не киношный колдун, Роксалана, я настоящий. А настоящая жизнь отличается от кино так же, как… Как от кино. В кино, например, драки — это красиво. А на самом деле это кровь, боль, вонь, стоны. Мерзость. Никаких красивых разворотов, никаких красивых прыжков. Скучно и противно. Чмок, чмок. Зубы в одну сторону, глаза в другую, кишки под ноги…
— Фу, какая гадость!
— Вот именно.
Динамик разразился длинной тирадой. Кудряшка вскинула голову, встрепенулась:
— Ой! Кажется, мы идем на посадку. Пристегнись и убери острые предметы… Смотри, смотри в окно! Видишь эти белые облака?
— Вижу.
— Так вот, это не облака. Это горы. Мы прибыли.
Одной возможностью Середин все же воспользовался. Капнув на усы, ворот ветровки и на волосы масла сандала с сон-травою и настроив энергетику на излучение спокойствия и уверенности, он отдал таможеннику паспорт Роксаланы, крепко обняв ее за плечо. Тот, привыкнув, что у пассажиров чаще всего все в порядке, поддался воздействию и решил: все в порядке и на этот раз, — проштамповал страничку в загранпаспорте девушки.
— Классно, — захлопала в ладони кудряшка, едва они вышли в просторный холл аэропорта. — Тебе только контрабанду возить!
— Спасибо тебе, красавица, — вернул он паспорт. — Ну, вот и все, нам в разные стороны.
— Нет, так нечестно! — попыталась загородить ему дорогу новая знакомая. — Мне же интересно! Я буду помогать! Ты обещал научить меня колдовству!
— Я тебя найду, — пообещал Середин, закидывая спортивную сумку на плечо. — Но сейчас мне нужно ехать дальше одному. Это мужское дело. В этой сваре тебя могут уничтожить, даже не заметив твоего существования. Это большая игра, с большими ставками.
— Да ты знаешь, кто мой папа? Да я могу купить всю эту страну вместе с ее банками и склянками! Не тебе учить меня большим играм.
— Я и не собираюсь, Роксалана. Мы просто расходимся в разные стороны. Все, прощай!
Олег решительно развернулся и направился прочь. Сориентировался в сторону группы, которая двигалась с сумками и чемоданами, увешанными яркими бирками, — значит, с рейса, — вместе с ней спустился ниже этажом, вышел на крытую стоянку, уставленную автобусами. Толпа, с которой он увязался, разделилась на несколько групп и стала грузиться. Между тем, на рейсовые машины эти «сараи» никак не походили. У лобовых стекол стояли таблички, начинающиеся со слова «HOTEL», а дальше шли меняющиеся названия. Да и вообще, парковка — это не остановка. Середин покрутился, подошел к белокожему толстяку в куртке со светоотражающими полосками:
— Плиз… Ай нид э тэкси стэнд.
— Э-э… — взмахнул полосатой палочкой толстяк и что-то затараторил. Палочка указала на дверь, из которой Середин вышел, потом направо, налево, еще раз налево, наверх.
— Сэнкью вэри мач.
Олег бодро направился указанным маршрутом. Минут пять он пробирался между какими-то стойками, указателями, уперся в табличку, изображающую стилизованную машину с шашечками наверху, повернул по стрелке, поднялся на этаж, вышел в стеклянную дверь… И оказался на железнодорожной платформе.
— Вот нечистая сила! Электричка.
Он прошелся взад-вперед по платформе, остановился возле группы чернокожих парней, одетых наподобие скоморохов в цветастое тряпье, и спросил снова:
— Экскьюз ми, ай нид э тэкси стэнд.
Пятеро негров заговорили все сразу, активно жестикулируя. Олег послушал, кивнул, вернулся обратно в здание. Второй этаж, пройти через весь зал, по небольшому коридору попасть в другой корпус, здесь, вроде, налево… Он толкнул дверь — и оказался в ресторане.
— Да что за проклятье такое? Рано повернул, что ли?
Он возвратился к предыдущему проходу, свернул в другую дверь, поднялся по широкой лестнице на три этажа и вдохнул свежий воздух: здесь была смотровая площадка, с которой открывался прекрасный вид на огромное летное поле, заставленное десятками самолетов, на сам аэропорт, зеленый лесок за ним и далекие горы. Но вот чего здесь не было совершенно — так это такси.
— Экскьюз ми, — обратился он к пожилой паре, любующейся окрестностями. — Ай нид э тэкси стэнд.
— А-а, — обрадовался мужчина и указал вниз, что-то старательно рассказывая.
— Понял, спасибо… — по-русски поблагодарил Середин. — Я так и думал, что все они где-то внизу.
Ведун сбежал до самого конца лестницы, повернул направо и вновь проделал весь маршрут к железнодорожной станции, но на сей раз на второй этаж не поднимаясь.
— Должна же где-то здесь быть земля и дорога? Значит, сюда, направо и еще раз направо… — И он оказался в длинном зале со стойками, на которых лежали красочные буклеты, а за прилавками сидели девицы с широкими лягушачьими улыбками. Над головой шумно прогрохотал поезд, заставив все здание мелко затрястись. — Убей меня кошка задом, кто же этот лабиринт придумал?
Одна из девиц приподнялась со своего места, взяла буклет, призывно им помахала:
— Would you buy a cheap tour through the most beautiful places in Switzerland?
Середин подошел ближе, тяжело вздохнул:
— Плиз, ай вонт э тэкси стэнд.
— Don't understand…
Олег ощутил сзади хороший толчок, резко обернулся, сбрасывая сумку с плеча, и увидел Роксалану:
— Ну что, Олежка, сокращенный курс английского по нормативам ВЦСПС от пятьдесят шестого года? Ты хоть знаешь, о герой магических сражений, что в Швейцарии немножко понимают на немецком, итальянском, французском, ретороманском языках, и очень скудно — на английском? Да еще с таким убийственным нижнетагильским акцентом.
— Что ты здесь делаешь?
— Я же говорила, — рассмеялась кудряшка. — Я люблю приключения. А вот что ты делаешь в «тревел-маркете»?
— Где?
— Ну, в зале для туристических агентств? Хочешь заказать небольшую экскурсию перед решающей битвой?
— Я ищу стоянку такси.
— Нет, о великий герой! Тебе не нужно такси. Во-первых, ты не напасешься на них никаких франков, а во-вторых, ни за что не сможешь объяснить, куда тебе нужно проехать. Тебе нужен прокат автомобилей. Шопинг-центр, зона «G1», третий этаж. У тебя ведь есть загранпаспорт с швейцарской визой? Тогда никаких проблем. Заполняешь, объясняешь, подтверждаешь…
— Ты сможешь взять мне машину?
— Я могу взять машину себе. А потом поехать в одиночестве в Лугану, либо с тобой — в Брюннен. — Она склонила голову набок и подмигнула зеленым глазом: — Что скажешь?
— И чем я должен буду отплатить за такое счастье?
— Ну-у, — мечтательно посмотрела в потолок курносая красотка. — Ты научишь меня колдовать… У-у… Ты возьмешь меня на битву со злым колдуном. У-у… Ты будешь послушным мальчиком. И никакого секса!.. У-у… Ты не станешь от меня прятаться, когда все закончится, и сделаешь меня самой большой и могучей колдуньей… У-у… Ну, остальное я скажу потом. Согласен?
Она принялась раскачивать свою сумку размером со станковый рюкзак.
— Ты прирожденная шантажистка, Роксалана, — подергал себя за ухо Олег. — Можно подумать, у меня есть выбор. Согласен.
— Вот и молодец, — широким движением она перекинула свою сумку ему в руку. — Сразу бы так! Топай за мной.
Девушка крутанулась на высоких каблуках и зацокала к дверям, старательно виляя затянутой в розовые лосины попочкой.
Цюрих особого впечатления на Олега не произвел. Дома — как в старых кварталах любого города. Но если в русских селениях сразу видна широта русской души: просторные, светлые, прямые, как тетива, улицы, — то здешнее городище походило на гнездо пугливого хомяка. Главные проезжие улицы — уже, чем питерские пешеходные зоны, пешеходные зоны — как коридоры в спальных вагонах. Дома стоят не по уму, а словно просыпались из дырявого кармана: тут выпирают, там проваливаются, как в яму, тут выше, там ниже, все улочки кривые, неровные, петляющие. Сразу вспоминаются жадные заколдованные гномы. Для них тут должно быть раздолье: отбежать, нырнуть за поворот, спрятаться, неожиданно выскочить и тут же исчезнуть за новым поворотом.
Но что впечатляло — так это река и мосты на ней. Величественный водный поток струился не меж берегов, а прямо между домами, растущими из самой Лимматы. Из любого окна можно было высовывать удочку и ловить себе завтрак, даже не выбираясь из постели. Мосты лежали почти на самой поверхности, опираясь на воду множеством опор между коротенькими, как кошачий шаг, пролетами. Дальше открывался вид на озеро. В первый миг показалось, что ветер выдул с урны на автобусной остановке сотню билетов, развеяв их по воде, — но уже через минуту Середин понял, что это не билеты, что белые точки кажутся такими маленькими из-за расстояния. На самом деле это паруса. Огромное множество парусов, уносящих куда-то за гору беззаботных прожигателей жизни.
— Ты не голоден? — поинтересовалась Роксалана, медленно выбираясь на миниатюрном «Гольфе» из мешанины городских улиц. — Тут мы все самое интересное увидели, можно гнать к озеру четырех кантонов. Перекусим в Люцерне.
— Это далеко?
— Разве здесь что-то может быть далеко? Тут вся страна с Московскую область. Через час будем там.
Люцерн производил впечатление одного большого кафе. Раскинувшись на берегу озера и по сторонам вытекающей из него реки, городок ухитрился заставить все набережные столиками и зонтиками, зонтиками и столиками. Исключение составляли только маленькие причальчики, к которым приваливали прогулочные теплоходы. В остальном город напоминал Выборг — и размерами, и архитектурой, и обилием воды, и остатками древних укреплений. Правда, места для архитектуры в Люцерне было маловато, а потому многие красивые дома забрались на окружающие скалы и отроги.
Пока Олег с Роксаланой подкрепляли свои силы, любуясь вершинами вдалеке и байдарочниками совсем рядом, он понял, что в старые добрые времена здешние жители пили не по-детски. Только длительным и тяжким запоем можно объяснить тот факт, что один из перекинутых через Рейн мостов вышел не просто кривым, но еще и стоял не от берега к берегу, а наискосок, почти вдоль реки! Протрезвев, строители, видимо, немало удивились и соорудили от того же места еще одну переправу, на этот раз перпендикулярную к берегу, а предыдущее сооружение так и осталось изумлять гостей, укрытое черепичной крышей и украшенное цветами. Во время очередной пьянки мастера промахнулись уже с башней, поставив ее не на линии крепостной стены, а шлепнув прямо в воду, метрах в тридцати от берега. Так она там и осталась, одинокая и ненужная — без стен, без бойниц, на отшибе и с подмоченными ногами.
Еще ведуна удивили лебеди. Жирные и ленивые, они бродили по набережным и плавали вдоль оных, совершенно не обращая внимания на людей, чувствуя себя полными хозяевами. От брошенного куска булки птицы гордо отказались. Видимо, употребляли исключительно пирожные и шоколад.
Перекусив, путники помчались дальше — сперва вдоль озера, потом по узкому зеленому ущелью между двумя отрогами.
— Странная страна, — заметилась, оглядываясь, Роксалана. — По площади немного меньше Московской области, по населению немного больше. Но при этом большая часть Швейцарии — совершенно дикие, безлюдные территории. В иные места нога человека столетиями не ступала.
— Это как?
— Горы, — пожала плечами девушка. — Горы, скалы, обрывы, трещины. Либо высоко, либо холодно, либо света нет, либо земли. В общем, пригодность для проживания — на уровне лунного кратера. Пригодных для людей мест — ну, как в самой Москве. То-то у них все начищено, как у кота в одном месте. Потому что и чистить им… не больше, чем у кота.
— Долго нам еще до Брюннена?
— Минут двадцать. В проспекте сказано, рыбалка там очень хорошая.
— Откуда здесь рыбалка? — усомнился Середин. — Я вот только что с Онеги. У нас там рыбаки на двух моторках трое суток за достойной рыбкой гонялись. Привезли двух белужин, одна на сто кило, другая на полтораста. Морда спереди моторки торчала, хвост сзади по воде волочился. Это я понимаю — рыбалка. А здесь?
— Здесь пойманную рыбу обратно выпускают, — хмыкнула кудряшка. — Так что можешь не облизываться. Завялить все равно не дадут.
Ущелье плавно завернуло вправо, и «Гольф» вылетел на дороги Брюннена. Именно дороги — курортный городок вальяжно раскинулся на просторе между озером и трехгорбой горой. В первый момент показалось, что из Швейцарии они попали в российский поселок. Дома здесь не теснились, а стояли друг от друга в десятках метров, окруженные газонами, цветочными клумбами, кустарниками, а то и могучими деревьями. Отдельные группки домов собирались в небольшие «анклавы», вокруг на сотни метров тянулись луга, потом начинался новый «анклавчик» из двух, трех, пяти домов — и опять зеленели сочные некошеные поля. Роксалана сбросила скорость, запетляла по дороге от одного сгустка домов к другому.
— Ты чего змейкой катаешься? — поинтересовался Олег.
— Вывески на русском ищу. В Швейцарии теперь много русских или хотя бы тех, кто нормальную речь понимает. Нужно рядом с таким магазинчиком или в таком отеле остановиться. Приятнее ведь, когда все вокруг тебя понимают, правда?
— Да уж, хорошо бы, — кивнул Середин.
Они крутились уже примерно четверть часа, когда Роксалана вдруг нажала на тормоз. Ведун повернул голову и увидел в витрине магазинчика большой плакат, написанный красным и зеленым фломастером:
«Швицаркие ножи
Швицаркие часы
Швицаркие платки
Швицаркие шоколад
Швицаркие франки
Швицаркие белье»
— А что такое «франки»? — не понял Олег.
— Здешние деньги. — Девушка заглушила двигатель. — Тут многие магазины рубли теперь берут. Эти, наверное, еще и меняют. Посиди здесь, у меня там женский разговор.
Вернулась она минут через пять, бросила ему на колени небольшой пакетик:
— Отель напротив. «Альфа». Говорят, вполне приличный. Даже русские не брезгуют. — Она завела машину, газанула, круто развернулась и затормозила возле покрытого светло-серой штукатуркой трехэтажного дома с остроконечной черепичной крышей. — Бери вещи, пошли. Только к стойке не подходи. За таксиста сойдешь.
Через несколько минут они уже вошли в комнату на втором этаже, почти неотличимую от той, в которой Олегу довелось пожить в Гагатьем скиту. Разве только санузел оказался совмещенным, да из окон вид открывался на далекие, где-то километрах в пяти, заснеженные горы.
— Восемь сорок пять, — посмотрела на часы кудряшка. — Ты веришь, что еще в полдень мы маялись в душной стекляшке питерского аэровокзала? Надо, кстати, два часа убавить… — Она начала тискать кнопки вокруг циферблата. — Ты это… Номер я один взяла. У тебя все равно документов нет. Да и пропадешь ты один, никому ничего объяснить не сможешь. В общем, ты мой бойфренд. Я сказала, ты у озера живешь, меня пришел поселить. Но тут не совок, в постель заглядывать не станут. Остался кто-то в номере, значит остался. Разве, в счет чего-нибудь припишут и то вряд ли. Я сейчас с дороги приму душ, потом ты. Ну, и пойдем, осмотримся. Колдуна твоего половим. Как его узнать, кстати?
— У него замок по дороге отсюда к перевалу, по которому Суворов Альпы перешел. Сказали, указатель к Левентинскому замку будет.
— А-а, это я и сама знаю. Была у нас экскурсия по суворовским местам. Ну, значит, просто так погуляем. Или съездим, тут минут десять всего. Как хочешь. Отвернись.
Олег отошел к окну, задернул занавеску, чтобы никому снаружи не пришло в голову подглядывать за его обнаженной спутницей. В комнате сразу стало сумеречно. Роксалана за спиной несколько минут пошуршала, потом хлопнула дверь, полилась вода. Он оглянулся, открыл свой баул, вытянул из-под одежды саблю и ножи, оставил их наверху, чтобы легче было выхватить в случае опасности. Кистень переложил в поясную сумку, огляделся.
— Та-ак… — Постель была большая, но одна, диванов в комнате не имелось, два кресла перед телевизором на раздвижные не походили. Если кудряшка хотела обойтись без интима — где предстояло спать ему? На стуле калачиком? — Ладно, потом разберемся.
Взяв с телевизора пульт, он включил «одноглазого друга», пощелкал по каналам. Везде что-то происходило, и везде — не по-русски. Наконец попалась музыкальная программа — он оставил песенку, походил из угла в угол, слегка прихрамывая. С момента стычки на берегу прошло две недели, но нога все еще болела, хотя и слушалась, как здоровая.
— Ну, вот и я! — появилась пахнущая жасмином Роксалана в коротком белом халатике. — Свое полотенце возьмешь или гостиничным вытрешься?
— Гостиничным…
Душевая была угловая, пластиковая, и струи воды били сразу со всех сторон и на всех уровнях. С чем пришлось повозиться, так это с настройкой душа — с одним-единственным рычагом, который крутился сразу во всех направлениях. Но вскоре Середин с ним разобрался, смыл в швейцарскую канализацию питерскую пыль, просушил полотенцем волосы и тело, оделся, вышел в комнату…
Роксалана стояла возле постели в одних трусиках, тихая и неподвижная, глядя вниз, в приоткрытую сумку… В серединскую сумку.
— Любопытство сгубило кошку, — вспомнил Олег предупреждение учителя. — Разве тебе не говорили, что лазать в чужие вещи — нехорошо?
Кудряшка, конечно, не ответила. Ведун осторожно приблизился и, глядя в сторону, запустил руки в сумку, освободил из ладоней девушки собачью голову, затянул узел, переставил баул на пол. Провел пальцем по щеке нежданной спутницы, по ее шее и груди.
На ощупь Роксалана казалась словно гипсовой: кожа гладкая, жесткая, скользкая. Тело, однако, оставалось теплым — и это все, что выдавало в ней признаки жизни.
— Как там моя Урсула? — вспомнил невольницу Олег. — Каково-то ей в темном чулане?
С одной стороны, Урсулу было жалко: одна, взаперти, ни единой души кругом. Чернота, тишина. С другой — она ведь ничего этого не чувствовала и не замечала, пребывая в колдовском анабиозе. Все безопаснее, нежели приехать сюда, к неведомой угрозе. Безопаснее и для девушки, и для… человечества.
— А вот с тобой что делать? — засомневался ведун. Если отдернуть занавеску — кудряшка, конечно, оживет… Голая… Перед ним. Засмущается? Или завизжит? Сделает вид, что все в порядке? Или разозлится и выгонит к лешему? — Ничего-то я про тебя пока не знаю… Ладно, попытаемся затереть лапкой.
Он отдернул покрывало, уложил девушку в постель, накрыл одеялом. Затем раздвинул занавески окна… А там, оказывается, уже наступил закат. Окна домов осветились желтоватым светом, вдоль дорог засияли фонари.
— Значит, не судьба… И вообще, сегодня и так был слишком долгий день.
Он разделся, вытянулся под одеялом рядом с кудряшкой и почти сразу уснул.