Глава 18
30 июня 1948 года. Колхоз «Рассвет»
ЗООТЕХНИК ИЗ ХАБАРОВСКА
Всей перешедшей по наследству плотью,
Всем обликом, которым дорожу,
К широкому в плечах простонародью
Я от рождения принадлежу.
Евгений Винокуров.
Основа
Миша с Артемом с разбега повалились в крапиву, прямо в заросли, густые, ядреные, так, что некогда было осматриваться, пришлось выскочить на неширокую тропку со всей возможной скоростью.
— Ухх! — Ратников шумно перевел дух и посмотрел на Тему. — А ну-ка, повернись…
Кровь, конечно была, да, но, слава Богу, стрела лишь чиркнула, оцарапала шею.
— Ничего, — хохотнул Михаил. — До свадьбы заживет — жить будешь. Сейчас подорожник приложим… а вообще, хорошо бы йод. И прививку от столбняка сделать.
— Дядь Миша, не надо прививки, — жалобно попросил Артем. — Хоть я уколов и не боюсь, ты ж знаешь, но… все равно неприятно, когда тебя иглой колют. Может, мы скорее в лагерь пойдем? А потом — домой. Самолетом или на поезде.
— Для начала нам бы переодеться не худо, — с усмешкой пробормотал Ратников.
Мальчик охотно закивал:
— Да, да, не мешало бы! А то ходим, как лохи.
— Переодеться… — задумчиво повторил Миша. — И еще кое-что сделать.
Молодой человек внимательно смотрелся по сторонам — Алии, как он и предполагал, нигде видно не было. Никакой засады. Оно и понятно — ее еще просто здесь нет. Не зря же они с Темкой на закат бежали… Ратников и в прошлый раз точно так же вот уходил — с упреждением. А значит, Алия и ее подельник… подельники (если таковые имелись) здесь, в будущем, еще только появятся, правда — скоро, дня через два или через неделю — вряд ли Михаил с Артемом намного их опередили.
Да, и еще помнить надо, браслетик-то синенький, значит, здесь тридцать восьмой или тридцать девятый год — времечко во всех отношениях жуткое.
Может, зря они сюда рванули? Сидели бы себе в тринадцатом веке, ждали бы у моря погоды! Да еще стрелы бы в бока получили — запросто. Нет, все же хорошо, что ушли — просто и деваться уже некуда было. Вон, шея-то у Темки — подорожник приложили, а все равно кровоточит, царапина знатная. Йод бы, конечно, неплохо… Ладно, что тут стоять? Надо действовать!
— Погодь…
Осмотревшись, Ратников вновь нырнул в крапивные заросли и, вытащив отобранный у медсестрички ТТ, тщательно спрятал его у корней какого-то сильно разросшегося куста — жимолости или барбариса.
После чего, поеживаясь, выбрался на тропинку и, подмигнув Темке, ухмыльнулся:
— Ну что, брат? Пойдем.
— В лагерь?!
— Да нет, Темыч… пока только к морю.
— К морю? Вот здорово! Только… ой! Ты ж говорил — переодеться надо… А где ж мы тут переоденемся? И во что?
— Точно! — Михаил с силой хлопнул себя по лбу. — Как же я забыл. Ты ведь прав, Темыч, в таком виде мы далеко не уйдем… Вот что — раздевайся! Все с себя снимай, трусы только оставь — не потерял трусы-то?
— Да нет.
— И я, слава богу… Та-ак, давай-ка свои лохмотья…
Вся средневековая одежка — портки, рубахи, сапоги, пояс с ножичком и саблей, Темкин армячок и фасонистый голубой дэли Ратникова безжалостно полетели в заросли чертополоха и крапивы. Не в те, что у кустарников, а чуть дальше…
— Да-а, — почесав грудь, улыбнулся Миша. — Экие мы с тобой, Темка, лохматые! Прямо хиппи какие-то.
— Не, дядь Миша. Ты больше на цыгана похож. Особенно, когда был в халате.
— Ла-адно, — весело отозвался Ратников. — Посмотрим еще, кто из нас цыган… Да, Артем, помнишь, я предупреждал, что мы с тобой не сразу дома будем?
— Да помню, ведь не склерозник.
— Надо говорить — склеротик. Впрочем, это не важно, — молодой человек пригладил волосы рукой и посмотрел вдаль. — Уговор такой: ты, Темыч, ничему сейчас не удивляйся и, главное, удивление свое на людях не показывай, а, если чего не поймешь — лучше у меня спроси. Только так, незаметно.
— Понял, — кивнув, мальчик недоуменно хлопнул глазами и негромко спросил: — Дядь Миша, а мы сейчас-то куда идем?
— К морю, Артем, к морю. Любишь ведь купаться-то?
— Люблю!
Вода оказалась теплой, но песочек еще не нагрелся, солнышко-то едва-едва встало. По Мишиным прикидкам шел, наверное, восьмой час утра… или даже еще раньше — шесть, полседьмого…
Пробежавшись по воде, Артем, поднимая брызги, нырнул в набежавшую волну… вынырнув, обернулся:
— Ой, дядь Миша! Здорово! А тут у нас лето, что ли?
— Похоже, что так.
Ратников тоже нырнул и с удовольствием поплавал на мелководье. Эх, хорошо. Только… лето-то оно — лето. Но вот точно — не «у нас». Тридцать восьмой год, знаете ли… Да-да, тридцать восьмой, ведь там, в прошлый раз, именно в этот год и вывел синий браслетик.
Где-то неподалеку, за лесополосою, прозвучал горн, громко заиграло радио… репродуктор… И вскоре послушались звонкие ребячьи голоса, и на пляже показались пионеры в длинных сатиновых трусах, красных галстуках и панамках. Весело крича, ребята бросились к морю.
— Первый отряд! — на бегу надрывалась вожатая. — В воду без команды не заходить.
М-да… поглядев на строгую девушку, Ратников покачал головой — точно, тридцать восьмой.
— Дядь Миш, можно я с ребятами?
— Да ради бога, — Ратников пожал плечами. — Лишнего только не сболтни.
Артем повел плечом и прищурился:
— Так ведь даже если и сболтну — не поверят!
— Это уж точно. Ну, беги, беги… я пока полежу, нам еще тут долго… купаться.
Был, был у Ратникова кое-какой план… созрел вот в голове только что. Главное сейчас — выждать, затаиться, легализоваться, что ли. И потом уже приступать ко второму пункту — желтенькому браслетику. Именно он — ключ к дому. Где-то здесь у злодеев — главная база, с посещением которой затягивать явно не стоит — Алия ведь совсем скоро явится, шухер поднимет.
— Та-ак! Первый отря-я-ад! Быстро выходим все из воды… Я сказала — быстро, иначе больше по утрам купаться не будете. Мальчик, ты откуда такой нестриженый взялся? Не из лагеря? Тогда иди… Кадушкин, помолчи! Что значит, что он твой друг? Быстро же ты себе друзей находишь. А вдруг он не привитый? Кто за ваше здоровье отвечает? Правильно — я!
А ничего себе девушка эта вожатая. Повернув голову, заценил Михаил. Приятненькая такая девушка, с косами, пухленькая… умм! Только вот выражение лица… словно бы в собралась куда-нибудь в Анталью или даже в Париж, а ее в аэропорту за неоплаченный дорожный штраф тормознули.
— Так, все расселись, — водрузив на голову панамку, продолжала командовать вожатая: — Начинаем утреннюю политбеседу. Кто у нас сегодня ответственный? Ведь ты же, Кадушкин! Что молчишь-то? О фашистской клике Тито политбеседу приготовил? Ой, Кадушкин… только не говори, что забыл!
— Я… я забыл, Фрося… Ну, правда забыл… листочек, на котором написано. Он у меня там, в тумбочке, я сбегаю, ладно?
— Сиди уж. Эх, горе мое. А еще правофланговый отряд! Ладно, пошли… после обеда политчас проведем. Но уж ты смотри, Кадушкин, не подведи!
— Не подведу, честное пионерское! Фрося, а можно, мы прямо с коек по утрам в море бегать будем, не одеваясь?
Клика Тито… Ратников проводил взглядом уходящий отряд. А это уже не тридцать восьмой… тут концом сороковых попахивает. Хотя тридцать восьмой — сорок восьмой — для них с Темой никакой разницы. Что там, что сям: «Да здравствует наш великий Сталин», со всеми вытекающими отсюда последствиями, для беглецов — весьма напряженными.
— Дядь Миша, — Темка улегся рядом. — Я бы съел что-нибудь.
— Я бы тоже. Там во-он, у лодок — ларьки. Только закрыты еще… рано.
Мальчик вздохнул:
— Ну, подождем, когда откроются.
— Ага… только где еще денег взять? Да ладно, не переживай, Темыч, раздобудем на зуб что-нибудь. Нам еще тут долго валяться.
— Так ведь и здорово! — во все губы улыбнулся Артем. — Пляж, море… солнышко! И никаких вонючих монстров с мечами, со стрелами!
Ратников засмеялся:
— Да уж, и не говори — вот оно, счастье-то! Впрочем, монстры тут и свои имеются… И еще не известно, какие страшней.
— Дядь Миша, ты о чем сейчас?
— Так. Не бери в голову. М-м-м… нам с тобой подстричься не худо… хотя бы чуть-чуть.
— Что, прямо вот сейчас, здесь?
— Да хорошо бы… — Молодой человек задумчиво посмотрел на маячивший метрах в пятидесяти причал, от которого уже начали отправляться рыбацкие баркасы… а вот «Эспаньолы» видно не было… ну, не все же сразу-то! Появится еще «Эспаньола», не здесь, так у другого пирса.
— Темыч, ты б к рыбакам сбегал, спросил бы ножницы… вдруг да есть у кого-нибудь?
— Ножницы?!
— Ну да, скажи — мы отдадим быстро.
Мальчик вскочил на ноги… и замялся:
— Дядя Миша! Что-то я не помню, чтоб ты кого-то подстригал…
— Иди, иди… Не сомневайся — принесешь ножницы, обслужу в лучшем виде.
Артем управился быстро, через пару минут уже бежал обратно, с ножницами и большим куском белого хлеба с салом и зеленым луком…
— Дядя Миша, а меня за цыганенка приняли, хоть и не темный вовсе!
Ну, конечно, не темный. Белобрысый, точнее — соломенно-желтый… Или — золотисто-соломенный?
— Ну, давай, садись. Устраивайтесь поудобнее, уважаемый господин. Ну-с, как стричься будем?
— Мне мелирование и пирсинг!
— Че-го?!
— Точнее — пилинг.
Ратников улыбнулся — это хорошо, что мальчишка шутит… да и говорит смешно, грассирует, словно камешки во рту языком катает — «мелир-рование», «пир-рсинг».
— Ну, вот, — отхватив последний клок, Михаил с подозрением покосился на кровавую царапину на Темкиной худенькой шее. Вроде перестала кровоточить, но… Все же надо бы смазать йодом.
— Ой, дядя Миша!
— Ты чего смеешься-то? Не понравилось?
— Не в том дело. Просто теперь моя очередь издеваться! Ну-с, как стричься будем? Может быть, одеколоном попрыскать?
Обкарнались они конечно же кое-как, уж как сумели, но и это было хорошо — длинные волосы в сталинском СССР уж точно не носили, что в тридцатые, что в сороковые.
— Ты чего йод у рыбаков не спросил?
— Забыл, дядя Миша. Да и не кровит уже… только щиплет.
— Щиплет у него… не хватало еще заразу какую-нибудь подцепить. Оп-паньки… Глянь-ка, Тема, там, случайно, не волейбольную сетку натягивают?
— Где? — мальчик радостно обернулся. — Бежим, дядя Миша, играть!
Ратников быстро поднялся на ноги и ухмыльнулся:
— Ну, что ж, идем. Стой, стой… ножницы-то рыбакам отнеси!
Знатная оказалась игра, но Михаил в грязь лицом не ударил и вскоре уже заслужил нешуточное уважение и прозвище — бомбардир.
Ближе к обеду народу на пляже собралось порядочно — подтянулись и организованные отдыхающие, из санаториев, и — «дикие». Мужики — в длинных сатиновых трусах до колен, женщины — черный низ, белый верх, в смысле — белый лифчик, обычное белье, без всяких там ухищрений. Даже простенький закрытый купальник — как во-он у тех симпатичных девушек! — в это (и не только в это) время — большой дефицит, просто так не достанешь.
— Миша, наша подача!
— А ну-ка, покажи им, бомбардир!
— Давай, дядя Миша, давай! — перекрикивая всех прочих болельщиков, надрывался Артем. — Закрути!
Ввухх!!!
Свечкой взмыл в небо мячик — Ратников специально так вот и подал, чтоб хоть какой-то шанс у команды соперников был…
— Потеря подачи! — замахал руками судья — брюхастенький мужичок в сделанной из газеты кепке.
Кстати, неплохая кепочка. Михаил давно заценил — можно и лохмы прикрыть. Это вот сейчас, пока мокрые, волосы еще более-менее прилично выглядят, а когда высохнут?
— Счет — одиннадцать: два в пользу… сами видите, кого!
— Ура! Ура чемпионам!
— Мише-бомбардиру — ура!
— Ну, что, товарищи? Купаться?
— А пошли!
Отдыхающие — и болельщики, и игроки — стадом бросились в море.
— Эй, Бомбардир, погодь, — на бегу окликнул Мишу брюхастый. — Может, по пивку?
— А есть? — Ратников заинтересованно остановился.
И Темка — тоже. Склонил голову к плечу, левый глаз прищурил:
— Что, дядя Миша, пивко пить будешь?
— Буду, Темыч. Ежели, правда, угостят…
— Обижаешь, Бомбардир! У нас, кстати, тут и бутерброды.
— От бутербродов тоже не откажусь… Два давайте!
— С колбасой или с салом?
— Темыч, тебе сало или колбасу?
— Колбасу, конечно. Тьфу… сало! Брр…
— Темыч, а ты ножницы-то отнес.
— Отнес. И даже йод спросил — вон… — Парнишка повернулся, показал густо смазанную йодом царапину и пожаловался: — Еще больше щиплет.
— Терпи… Может, тебе и не купаться пока?
— Ага, не купаться… в такую жару я тут весь и потом изойду… шея так и так мокрой будет. Так лучше уж водичка.
— Водичка-то морская, соленая, а душа, между прочим, поблизости не наблюдается.
— Вот вам бутерброды… кушай, мальчик.
Артем не заставил упрашивать, умял с ходу — и с колбасой, и с салом. Потом довольно похлопал себя по животу и заявил:
— А попить? Пить очень хочется, дядь Миша.
— Бомбардир! Ничего, если мы пацаненку твоему пива нальем?
Ратников махнул рукой:
— А, наливайте. Со стакана не захмелеет. Пей, Темыч! Только Маше ничего не рассказывай.
— Не скажу… умм… Фу-у… горькое! Ладно, я побежал уже…
Вернув стакан, мальчишка унесся к морю.
Ратников и любители пивка — компания из трех мужичков: «судьи» и двух загорелых до черноты парней из Мишиной команды — уселись уже основательно, в тенечке, достали припрятанную в кустах трехлитровую банку с пивом, бутылочку водочки — а как же без нее-то? Потом разложили на газете закуску — вяленую тараньку, зеленый лучок, редисочку, нарезанное мелкими брусочками сало. Хлеб вот только был белый, черного, ржаного, здесь не пекли.
— Ты как, Миша? — брюхастый — звали его Иваном Афанасьевичем — щелкнул по бутылке ногтем.
— Да неудобно, — Ратников замялся было.
— Неудобно штаны через голову одевать… Давай, давай — это ж наш выигрыш.
— А, — догадался Михаил. — Так мы на нее играли! Ну, тогда другой разговор, тогда конечно, пиво без водки — деньги на ветер!
— Эх, хорошо сказал! — разливая водку, хохотнул Иван Афанасьевич. — Сразу видно — наш человек, не какая-нибудь там интеллигенция. Ну, за вашу победу, что ли?
Чокнулись и быстро выпили. Стаканов-то было два — пили по очереди: сперва Иван Афанасьевич с Михаилом, потом — парни, шахтеры с Кузбасса.
Потянувшись к закуске, Ратников вчитался в газету:
ПЕРВЫЙ ХЛЕБ — ГОСУДАРСТВУ
СТАЛИНГРАД, 28. Колхозы южных районов Сталинградской области, развернув массовую уборку урожая комбайнами, приступили к сдаче хлеба государству…
«Правда», № 181, от 29 июня 1948 года.
— Мужички, газета-то свежая?
— Вчерашняя.
Ага… значит, сегодня — тридцатое. Июнь сорок восьмого. Примерно этого Миша и ожидал.
— Ты что задумался-то, Михаил? Давай-ка, накатим.
— Ого! Товарищи шахтеры уже выпили?! Быстро!
— Да что тут пить-то?
— Ну… — Иван Афанасьевич сделал торжественное лицо. — За товарища Сталина!
Ратников ничего не сказал, опасаясь сморозить пошлость, просто выпил молча да, крякнув, похвалил:
— Хорошая водка.
— А какой же ей, милой, быть-то? — дружно рассмеялись парни.
Покончив с водочкой, сразу же приступили к пиву.
— Вот вы — с Кузбасса, — Михаил похрустел редиской. — Ты, Иван Афанасьевич, — из Челябинска. Это что же — вы со всего Союза здесь?
— Так по путевкам. Во-он, видишь у лодок мужика с шахматами? Тот вообще из Хабаровска. Даже дальше еще — зоотехник из зверосовхоза имени Бонивура.
— Из Хабаровска? — задумчиво пробормотал Ратников. — Ну-ну… И когда у вас отдых заканчивается?
— Да послезавтра уже по домам.
— Жаль. Только ведь познакомились… Надо же — из самого Хабаровска!
— Дальше еще! Говорят тебе — зверосовхоз. Да он не один, с сыном приехал маленьким, но без жены. Насчет жены мы и не спрашивали.
Быстренько допив пиво, мужики, как и следовало ожидать, принялись гоношиться на продолжение банкета, от чего Михаил поспешно уклонился:
— Не, мужики. Мне еще вечером супругу встречать.
— А, ну раз такое дело… Не повезло тебе, Миша!
— И не говорите.
— Ну, бывай тогда… мы сейчас в магазин, а потом-потом осядем где-нибудь.
Простившись с собутыльниками, Михаил живенько выкупался и, выбравшись обратно на пляж, подошел к шахматисту.
— Сыграем партеечку?
— Охотно! — Зоотехник, лысоватый мужик, немолодой уже, но кряжистый и мосластый, проворно расставил фигуры и, зажав в кулаках две пешки, с улыбкой взглянул на Ратникова.
— Левый, — кивнул Михаил.
Зоотехник разжал кулак…
Мише выпало играть черными, да ему было все равно — конечно, не Остап Бендер, в шахматы не второй раз в жизни играл, но… все ж не очень-то жаловал это дело, больше предпочитал карты — преферанс там, кинга, покер. Вчетвером-то куда веселее играть, чем харя на харю.
Первую партию Ратников, к стыду своему, проиграл быстро и, можно даже сказать, стремительно, вторую… во второй ему уже помогал Артем. Подбежал ближе, шептал, советовал. Рядом болтался еще какой-то мальчик, совсем уж маленький — лет восьми. Стриженный почти под ноль, лопоухий, крепенький… Зоотехника сынишка, кто же еще?
— Ленька мой, — улыбаясь, кивнул отдыхающий. — Хорошо, что я его с собой взял.
— Дядь Миша… а можно я сыграю? — неожиданно предложил Артем.
— Играй, — с готовностью согласился Ратников. — Ой. Мы же с вами и не познакомились… неудобно как-то. Ратников, Михаил Сергеевич, инженер из Ленинграда. А это — Артем.
— Неужели из Ленинграда? У меня ж оттуда жена — бывшая… — Вспомнив о супруге, зоотехник сразу поник, свесив плечи. Впрочем, тут же встрепенулся, протянул руку:
— Собольков, Виталий Андреевич. Зоотехник.
— Издалека сюда?
— Из дальневосточной тайги… Что вы так смотрите? — Виталий Андреевич неожиданно рассмеялся. — Хабаровский край — самая что ни на есть тайга. Джунгли! Эх, и места там у нас…
— А вы в колхозе каком-нибудь трудитесь?
— Зверосовхоз у нас… раньше артель была. Зверосовхоз имени Сергея Лазо, может, слышали? Про нас и в центральной прессе писали — план четвертой пятилетки за три года и восемь месяцев выполнили.
— У вас там райцентр?
— Село Первомайское, старинное, еще, говорят, при Хабарове или Пояркове появилось. Ой!
— Мат вам, Виталий Андреевич! — лукаво прищурился Артем.
— Ну все… — Зоотехник с видимым сожалением посмотрел на часы. — Эй, Ленька… уходим. — Пообедаем, да собираться пора… Завтра уже и поедем. Сначала до Токмака, оттуда поездом — до Запорожья, а там — через Москву — домой.
— Целое путешествие у вас получается. Не слишком утомительно?
— Ничего. Зато всю страну посмотрим.
Простившись с зоотехником и его сынишкой, Михаил со всей серьезностью посмотрел на Артема:
— Слышь, Темыч… Тут вот какое дело. Теперь ты — Ленькой будешь. А я — Виталием Аркадьевичем.
— Дядя Миша…
— Я вон тут газетку прихватил — глянь на дату.
— Двадцать девятое июня… тысяча девятьсот сорок восьмого года!
— Вчерашняя. Теперь все усек?
— А-а-а! То-то я и смотрю — не так все… Понял, дядя Миша! Не подведу. Так ты об этом и предупреждал, когда сказал, что не сразу дома будем?
— Догадливый ты у нас, Темка!
— И что мы теперь будем делать?
— Какое-то время придется здесь пожить… дня три, может, неделю…
— Так можно тут, на пляже! Или дачку какую-нибудь снять…
— А деньги?
— Ой, правда… у нас ведь даже одежды нету. Придется чью-нибудь украсть! Некрасиво, конечно…
Ратников вздохнул:
— Не те времена, Темыч, чтоб на пляже жить или, тем паче, красть. Живо вычислят, или кто-нибудь донесет… не сомневайся. Очень уж сильно мы на других непохожи… слишком уж подозрительны. Ну, допустим, украдем одежку, может, и с деньгами так же повезет — и что? На лавочке не заночуешь, а комнату снять — на это деньги нужны приличные… Да и донесут, сразу же донесут участковому, те же соседи.
— И что же делать, чтобы не донесли? — похлопал глазами Артем.
— Самим к участковому явиться.
— Самим? Что, прямо так и пойдем, в трусах?
— Так и пойдем. Ты кепки из газет не умеешь делать?
— Не…
— И я не умею. Тогда вон, попроси тех ребят.
Примерно через час беглецы — полуголые, в газетных кепках — уже подошли к правлению колхоза «Рассвет», поднялись по крыльцу, вызывая законное недоумение конторских служащих.
— Милиция тут у вас где? — предупреждая возможные осложнения, громко поинтересовался Ратников.
— Милиция? А, вы к участковому, наверное… Вон туда проходите по коридору, если нету, так подождите. Он сегодня точно должен быть.
Остановившись перед обитой коричневым дермантином дверью с табличкой «Участковый уполномоченный Карась А. В.», Ратников немного подумал и решительно дернул ручку…
— Разрешите войти?
— Минутку… — Сидевший за столом чернявый, примерно одного с Михаилом возраста, мужик в синей майке «Динамо» поспешно махнул рукой. — За дверью обождите, товарищ. Я позову.
— Позовут, — пожав плечами, Ратников уселся рядом с Артемом на выкрашенную серой густотертой краской скамейку.
Дверь тут же открылась:
— Заходите товарищ… товарищи…
Уже успевший натянуть темно-синий, с серебристыми лейтенантскими погонами, китель, участковый, казалось, ничуть не удивился экстравагантному виду посетителей.
— Вот, на стулья присаживайтесь… Что? На пляже обнесли? Не первый случай.
— О-ох, — Ратников тяжело вздохнул. — Стыд-то, стыд-то какой!
— Говорю же, не вы первые. Как сезон — так начинается. Вроде и всех пересажали уже, ан нет…
— И главное, документы, деньги… вместе с одеждою все унесли! А мы ведь только сегодня приехали… и вот, нате вам, такая оказия!
Участковый махнул рукой:
— Да не переживайте вы так, дорогой товарищ, чай не в какой-нибудь Америке живем — вот там бы точно пропали, а здесь поможем, чем сможем. Сейчас с вас объяснение возьму… Вы, вообще, издалека к нам?
— Хабаровский край.
— У-у-у-у!!! Эт вы попа-а-али! Да ладно, сказал же — не переживайте.
— Зверосовхоз там у нас… имени Бони… имени Сергея Лазо.
— Знаю такой! Не первый раз уж от вас приезжают… обычно по профпутевкам.
— Ну а мы с сынишкой решили — диким так сказать, образом.
— Ай-ай-ай, товарищи! — милиционер шутливо погрозил пальцем. — Решили частный сектор кормить? Вот и покормили. Что же вы за вещичками-то своими не следили?
— Не болтай по телефону, болтун — находка для шпиона, — глянув на висевший над сейфом плакат, шепотом прочитал Артем.
— А? Ты чего шепчешь-то, хлопец? Ладно, давайте все по порядку. Сначала — с вас… Имя, фамилия, отчество и все такое прочее.
— Виталий Андреевич Собольков, зоотехник…
Ратников хорошо себе представлял, что дальше будет — пошлют телеграфный запрос в Хабаровский край… Там с паспортным столом сверятся, подтвердят — да, мол, есть такой гражданин, потом, может быть, в зверосовхоз позвонят — там тоже скажут, уехал, мол, товарищ Собольков в отпуск к Азовскому морю… и вот еще не вернулся. Пока то да се — время пройдет немалое. А за это время Ратников сильно надеялся отсюда убраться.
Можно, конечно, что-нибудь и получше было придумать, но… как сложилось, так и сложилось, чего уж теперь? Тем более участковый-то, кажется, мужик правильный.
— Ну вот… — лейтенант протянул исписанный мелким убористым почерком лист. — Прочтите, напишите — «с моих слов записано верно, мною прочитано», поставьте подпись. Все! Будем искать… Вы, верно, голодные?
Позвенев связкой ключей, участковый порылся в сейфе:
— Вот вам два талона… в колхозной столовой пообедаете… она в этом же здании, только с другой стороны вход. Ой… Как же туда пойдете-то, этакими индейцами? — милиционер ненадолго задумался и махнул рукой. — Ладно, до тетки моей прокатимся двоюродной. Муж ее, дядя Слава, на фронте, под Сталинградом, погиб. Хороший был мужик. Так вот — там насчет одежки сообразим, подберем что-нибудь. На вас — точно найдем, а вот насчет пацана — не уверен. Ха! Да какая пацану летом одежда? Трусы да тюбетейка, чтоб голову не напекло. Ну, что? Поехали?
Быстро заперев сейф, участковый водрузил на голову фуражку с синим околышем и, прихватив с собой полевую сумку, махнул рукой:
— Пошли. У меня тут мотоцикл рядом.
Протарахтев на мощном трофейном «БМВ» почти через весь город, вся честная компания высадилась напротив сильно покосившегося палисадника с маячившей за деревьями хатой.
— Вот здесь тетка моя и живет, — открывая калитку, с улыбкой пояснил лейтенант. — Зовут Степанида Лукьяновна. Вы не пугайтесь — она с виду только суровая, а так — золотой человек.
— Улица Ворошилова, тридцать семь, — прочитал табличку Тема.
— Ондре-эй! — послышался утробный голос из летней кухни. — Ты кого это привел?
— Людей, тетушка Степанида.
— Я вижу, что не собак. Что за люди-то?
— Объясню… Слышишь, им бы одежку какую-никакую старенькую. Ты ж от дяди Славы не всю продала?
— Хорошую — всю, сам знаешь, какое время было.
Показавшаяся из кухни Степанида Лукьяновна — высоченная, тощая, с изможденным, со впалыми щеками, лицом и крючковатым носом — сильно напоминала Бабу-ягу. Артем даже спрятался за широкую спину Ратникова.
— Не прячься, не прячься, — сурово погрозила ему старуха. — Смотри, абрикосы с деревьев не вздумай рвать… вон, с земли бери, ладно. Ондрей, ты мне когда забор-то поправишь? Да в сарае надо крыши покрыть — ить осень скоро.
— Так июль же еще не начался! Да сделаю, сделаю, тетя Степанида, перекрою тебе крышу… ну, вот как только время посвободнее будет.
— Крышу и я могу перекрыть, — бросив быстрый взгляд на сарай, негромко промолвил Ратников.
— Чего-чего? — тетка Степанида среагировала тут же. — А ты умеешь ли?
— Я ж на все руки мастер — и столяр, и плотник, — с ходу заверил молодой человек. — Если и хотите, и забор вам новый поставлю… только материалы нужны.
— А за материалами дело не станет! — обрадованно откликнулся участковый. — Ты, тетя Степанида, иди пока… одежку-то поищи… а мы тут погутарим малость.
Утро следующего дня, солнечным и жарким, Ратников проснулся рано и, сполоснувшись во дворе под рукомойником, тщательно осмотрел фронт работ — и забор, и сарай.
Тетка Степанида уже растапливала кухню — у нее со вчерашнего дня и остановились, так и порешив — Ратников (ну и по вечерам — участковый Андрей Карась) занимается ремонтом, а Степанида Лукьяновна их с Артемом кормит и поит. Да, еще и жилье сдала — тот самый сарайчик…
Вчера по этому поводу Михаил с Андреем даже тяпнули горилки, немного, так, за знакомство да за ремонт. Уходя, участковый протянул Ратникову полсотни — «на гвозди, да пива себе… ну и так, пацану — по мелочи».
— Что, Виталий, так рано поднялся-то? — выглянула с кухни хозяйка.
— Да, думаю, огляжусь тут.
— Ну, оглядывайся. К завтраку только ребятенка своего разбуди.
— Разбужу. Степанида Лукьяновна, а рынок тут далеко?
— Да не очень. Покажу — сходишь. Ты меня по отечеству-то не зови, говори просто — тетка Степанида… А рубаха-то на тебе хорошо сидит! И галифе… прям — генерал вылитый. Этот… Деголь иностранный.
Миша засмеялся:
— Скажете тоже — де Голль!
Рубашка, конечно, была старенькая, еще довоенная, но чистая, светло-голубая, а чтоб заплатки на локтях видны не были — Ратников рукава закатал. Защитного цвета брюки-галифе, конечно, к рубашке не очень-то шли… как, впрочем, и к коричневым босоножкам. Ну, тут уж не до жиру — что дали, то и взяли. Для Темки вон, вообще, тетка Степанида по соседям бегала — принесла выгоревшую майку да черные сатиновые трусы, они Артему ниже колен были. Даже панамку — и ту справили, вот только с обувью пока обломались. А с другой стороны — зачем нормальному советскому пацану летом обувь? И так, босиком побегает, чай не барчук какой.
Кстати, пора бы его будить уже.
Миша заглянул в сараюху:
— Эй, хватит дрыхнуть! Вставайте, корнет, нас ждут великие дела.
Позавтракав вареными яйцами (тетка Степанида держала кур), Ратников с Темой собрались на рынок.
— Во-он там, у старой водокачки, свернете, — напутствовала от калитки хозяйка. — Там здание будет кирпичное, красное — рыбозавод, так от него налево, а дальше спросите. Гвозди лучше на рынке купите, в сельмаге дорого.
Из дома напротив вдруг полилась музыка — кто-то выставил на подоконник патефон.
— А кукарач-ча, а кукарач-ча…
— Стремный какой плейер! — полюбопытничав, заценил Тема.
— Ты по чужим-то окнам взглядом не шарь — нехорошо это.
— Да ла-адно!
На колхозном рынке, несмотря на довольно-таки ранний, по Мишиным понятиям, час, народу было немало — покупатели, торговцы съестным, барахольщики… к последним Ратников и направился — поискать гвозди, да и так, глянуть хоть одним глазком — чем тут торгуют? А посмотреть было на что: чего тут только не продавали! В общем-то, конечно, дрянь: старые почерневшие самовары, кривоватые велосипедные колеса, какие-то жуткого вида штаны, старые галоши и даже — валенки, вот их-то Михаил никак не ожидал увидеть. Ухмыльнулся, скосив глаза на Артема:
— Может, валенки тебе купить?
— Лучше — крем-соду. Во-он в том ларьке продают, где и пиво.
— Погодь. Гвозди сначала купим.
Нужного размера гвозди отыскались быстро, с продавцом сошлись на червонце, и в придачу Ратников еще взял щеколду.
И застыл взглядом на патефонных пластиночках…
Продавец — интеллигентного вида дедок в довоенном пенсне и канотье с выгоревшей на солнце ленточкой — сразу же сделал стойку:
— Чего, дорогой товарищ, желаете?
— Так… смотрю просто.
— Вот, рекомендую — танцевальный оркестр Гарри Роя. Фирма «Одеон», качество гарантирует.
— Да какое с нашими патефонами качество!
— И не говорите, — испуганно оглянувшись по сторонам, продавец понизил голос. — Вот у одного моего знакомого — трофейная радиола. «Филиппс». Так там зву-ук! Умм! Такой звук можно на хлеб вместо масла намазывать.
— Д-а-а… — Ратников согласно закивал. — Что и говорить. А, кроме Гарри Роя, что у вас еще есть?
— А вот, пожалуйста, Барнабас фон Геша, естественно, довоенный. А вот — Оскар Йост, Бенни де Вайле. Вы такого нигде не купите.
— Я понимаю… да сейчас с деньгами туговато.
— С деньгами всегда туговато, — философски заметил старик. — Я — если б оптом — недорого б взял. Подумайте. А то ведь скоро четверг…
— А что такое в четверг будет?
— Ну, как же! — продавец снял пенсне и принялся тщательно протирать их фланелевой тряпочкой. — По четвергам ко мне самый важный клиент заглядывает… очень большой любитель музыки… и живописи, кстати. Очень-очень большой знаток.
— Интересно, кто ж такой-то?
— Один товарищ… он прибалтиец, кажется. Главврач закрытого санатория… ну, вы знаете.
Та-ак!!!
А вот эта встреча была уже из тех, когда на ловца и зверь бежит!
Михаил явственно ощутил, как запахло жареным, как покрылись потом ладони, как…
— Дядь Миша! Тебе что, плохо?
— Да нет, Темыч… Наоборот — хорошо! Очень хорошо. Теперь уж точно скоро дома будем.
— Скорей бы… Хотя и тут вроде неплохо. Вот только Маша с Пашкой…
Да, Маша с Пашкой… в том-то и дело.
Ладно… По четвергам, значит… Доктор Отто Лаатс — преступный немецкий хирург-изувер — обожал танцевальные оркестры и живопись. Неужели он здесь?! Что ж его там, на Горелой Мызе, не прихватили? Тогда еще, в сороковом… Выходит, нет. Или… Или прихватили — и решили использовать! Ишь ты — главный врач! Впрочем, может быть, это и не он вовсе. В четверг! В четверг увидим!
— Скажите, уважаемый… А больше в поселке нигде пластинки не продают?
— Завозят иногда в сельмаг… — презрительно прищурился старик. — Но там — фу, невозможно слушать.
— А парикмахерская, не подскажете, далеко?
— Да не очень. Там, около правления, будка «Ремонт часов», а от нее — направо.
В самом приподнятом настроении Ратников подошел к ларьку, купил себе кружку пива, а Артему — крем-соду. Выпили, а уж затем отправились в парикмахерскую. Подстриглись (Артем — полубокс, Ратников — «канадочку»), освежились одеколоном «Шипр» и, благоухая, зашагали к морю.
Мотобот «Эспаньола» покачивался на волнах у дальнего причала.
— Какое романтическое название! — подойдя ближе к удившим с пирса рыбу мальчишкам, негромко произнес Ратников. — Прямо так и пахнет пиратством. Чей кораблик — колхозный?
— Не-а, — один из парней — круглолицый, с густо усеянными веснушками щеками и носом — обернулся и, насаживая червя, пояснил. — Не колхозный, санаторский.
— О, как! — изумился Михаил. — У какого-то там санатория — уже свой флот!
— Тю, — забросив удочку, рассмеялся парнишка. — Скажете тоже — флот! Вы еще «Эспаньолу» шхуной назовите… или пиратским бригом.
— А что такое?
— Да так, этому мотоботу давно в утиль пора. Его еще до войны из тральщиков списали, как развозуху использовали, а потом вот профилакторию в аренду сдали. Сволочи!
— Почему сволочи? — Ратников удивленно моргнул. — И — кто?
— Слушайте, хватит вам тут болтать, — рассерженно обернулся один из юных рыболовов. — Рыбу всю распугаете!
— Да ладно, была бы рыба-то! — мальчишка, с которым разговорился Миша, презрительно махнул рукой и пожаловался. — Что-то сегодня клева нет никакого.
— Ну, так пошли, крем-соды попьешь, с сынишкой моим познакомишься — он давно приятеля ищет.
— Это с тем пацаном, что ли? Ну у него и трусищи — случайно, не из парашютов шили?
— Сам ты — парашют! — обиделся внимательно прислушивающийся к разговору Артем. — Уж какие есть. А почему такое название — «Эспаньола»? По Стивенсону, да?
— Ну да, — рыбачок неожиданно засмеялся. — По Стивенсону. Мировая книженция — недавно прочел. И кино мировое. Ты смотрел?
— Мне «Пираты Карибского моря» больше нравятся, — сдержанно откликнулся Тема. — Там один Джонни Воробей чего стоит!
— Не понял. Какой еще воробей?
— Ну, вы тут пока поболтайте, парни… а я пройдусь.
Подмигнув Теме, Ратников наклонился и прошептал:
— Про «Эспаньолу» у него выспроси.
— Угу, — коротко кивнул мальчик. — Понял.
Оставив ребят, Михаил неспешно зашагал по бережку, вдоль различного вида заборов, коими ограждали свою территорию многочисленные местные здравницы. Выходившие к морю ворота, наверное, и стоило считать главными, а вовсе не те, что парадно глядели с той стороны на шоссе.
«Санаторий завода ФИЗТЕХПРИБОР», «Пансионат „Ласточка“», пионерский лагерь «Рассвет»… — Ратников внимательно читал вывески, пока взгляд его наконец не остановился на глухих железных створках, выкрашенных шаровой краской. Вывески на них никакой не было, зато имелась надпись «Посторонним вход воспрещен» и чуть ниже — «Зона охраняется собаками».
Ага… верно, это и есть то, что нужно.
— Девушки, не подскажете, я через эти ворота к шоссе пройду? — Ратников помахал рукой проходившим мимо девчонкам в нарядных крепдешиновых платьях.
— Не, не ходите. Тут никто не ходит, да и не откроют вам. Лучше через пионерлагерь или во-он там, за пирсом, по тропке.
— Понятно. Спасибо, девушки. А здесь-то что такое?
— Какой-то закрытый профилакторий. Мы и не знаем точно, там ведь собаки… слышите?
— Да уж.
Судя по лаю, собаки там точно имелись, уж по крайней мере — одна.
Молодой человек осторожно прошелся мимо высокой бетонной ограды, поверх которой была густо натянута колючая проволока, так, что не перелезешь. Просто так не перелезешь, но если подойти к этой проблеме вдумчиво и не предвзято, то можно разрешить и ее. Тем более, что в припрятанном ТТ еще оставались патроны. К тому же особой-то надобности лезть в эту крепость и вовсе не имелось — доктора Отто Лаатса можно было спокойненько достать и на нейтральной почве — в четверг, у торгующего патефонными пластинками старичка. Кстати, как раз к четвергу бы и неплохо вооружиться…
— Арте-еом! — вернувшись обратно, Ратников помахал рукой. — Пошли, пора уже.
— Ага. Сейчас иду, дядя Миша.
Темка подбежал — радостный, веселый…
— Ой, дядь Миша! Я тут со многими пацанами перезнакомился… Этого веснушчатого, знаешь, как зовут?
— Как?
— Вилор. Что в переводе значит — Владимир Ильич Ленин — Организатор Революции. Первые буквы сложить, вот и выйдет — Вилор. Классный, между прочим, парень. Дядя Миша, можно, я вечером пойду погуляю?
— Ага… А забор кто делать будет, я?
— Так я на маленько…
— Ладно, сходи, что с тобой делать? Об «Эспаньоле» узнал чего?
— Да так… Вилорка сказал, что мотобот этот сперва хотели в школу его отдать — там клуб юных моряков есть. Но не отдали — из профилактория этого председателя попросили, вот он и…
— Понятно.
— Еще узнал, что последние недели две мотобот вообще в море не ходит — ремонтируется. Там два человека всего — моторист и его помощник, про которого Вилор сказал, что он приблатненый. Что это за слов такое, а, дядя Миша?
— Шавка бандитская, — Михаил сплюнул на песок. — Гонору много, ума мало. А что, за капитана у них там кто?
— А нету капитана, еще не назначили. Старому, говорят, в пьяной драке башку проломили.
Ратников ничего больше не сказал — лишь про себя усмехнулся. В пьяной драке? Ну-ну… Да на всякий случай предупредил Артемку:
— Смотри, меня при бабке дяде Мишей не назови.
— Не назову, — мальчишка даже обиделся. — Что я, маленький, что ли?
Вернувшись, они честно отработали часа три, как минимум, — участковый как раз привез штакетник. Пока, правда, только успели разобрать старый покосившийся и вот-вот грозивший рухнуть забор, но и то уже было немало.
— Ой, молодцы, ой, милые вы мои, — радостно причитала тетка Степанида. — Ой, горилки налью… поужинаем. А завтра Ондрейка приедет — столбы вкопать поможет.
— Степанида Лукьяновна, я тут пока один поработаю… а вы б покормили чуть парня. Гулять, вишь, ему приспичило — друзья-приятели отыскались.
— И правильно! Нешто без друзей-то можно? Иди, иди, детка, ужо молочком напою.
Пока не начало темнеть, Ратников, выпив стопку принесенной таки бабкой горилки и шумно закусив лучком, прикинул на глаз расположение новых столбов, после чего, попросив у хозяйки веревку, вымерял все уже гораздо более тщательно.
— Виталий, ужин-то поспел уже. Картошечка, сальцо. Иди-иди, горилочки тяпнем, посидим.
— Да, пожалуй, — махнул рукой Ратников и отложил взятую было штакетину в сторону, затем, подойдя к рукомойнику, принялся шумно, с отфыркиванием, плескаться, как и положено всякому рабочему человеку. При этом даже напевал: — Группа крови на рукаве… мой порядковый номер на рукаве…
А из окна напротив снова зазвучала музыка. Какой-то танцевальный оркестр, Миша не смог сейчас утверждать точно, какой именно, а ведь когда-то мог… Когда так же вот ловил чертова доктора!
Солнце уже скрылось почти что наполовину, и последние лучи его золотили крыши. Пахло солеными морскими брызгами, рыбой и почему-то — соляркой. Наверное, это был запах возвращающихся с лова баркасов.
Ага… вот занавеска в окне дома напротив дернулась… Хозяин патефона перевернул пластинку. Снова полилась музыка…
А вообще-то, почему б с этим меломаном не познакомиться? Может, именно через него и удастся выйти на доктора? Обычно увлеченные чем-то люди, как рыбаки, друг друга издалека видят.
И в самом деле — почему бы и нет?
Натянув майку, Ратников подошел к калитке — пластинка как раз закончилась:
— Здоров, сосед! Хорошая у тебя музыка.
— Хорошая… — Выглянувший в окно парень приветливо улыбнулся…
А Михаил едва не упал…
Сперва подумал, что показалось…
Да нет… Еще и темнеть-то не начинало…
Но… откуда он здесь? Наверняка ведь вот так же… провалился. Оттуда, оттуда, из профилактория. Разогнал банду да случайно наступил на браслетик и вот…
Больше не раздумывая, Ратников в три прыжка оказался под окном меломана, стукнул по подоконнику. Снова дернулась занавеска.
— Ну чего еще?
— Васька? Ганзеев? Ты?
— Ну, я.
— Ну, здоров, черт! Не узнал, что ли?
