Глава 2
Лето. Побережье Азовского моря
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
Сегодня не будет поверки,
Горнист не играет поход.
Владимир Луговской.
Курсантская венгерка
Миша с Ганзеевым (тот, на правах старинного друга, увязался следом, да и опять же — по дедовской боевой славы местам) добрались до Москвы к вечеру, как раз к самолету, и в десять часов вечера уже были в Запорожье, точнее сказать — в аэропорту. Ну а там до Азовского моря взяли такси. Дорого, конечно, но не тот случай был, чтоб мелочиться… Тема… Неужели — правда?
Ратников осунулся и снова начал курить — оттого кашлял, то и дело сплевывая за окно, в ночь, табачно-коричневой тягучей слюной. Веселый Ганс — обычно балагур — на этот раз по большей части ничего не говорил, и со словами утешения не лез — а как тут утешишь? Знал ведь, Темка для Миши с Марьюшкой давно как родной, стал. Кстати, Маше ничего о случившемся не сказали, не хотели пока расстраивать, ей и с Пашкой забот хватало. Просто сказали: «Надо бы на родительский день съездить, Темка звал ведь», и Маша больше ничего не спрашивала — такой уж был менталитет: раз муж сказал, значит, так и надобно. Просто собрала в дорогу, поцеловала, перекрестила да спросила — когда ждать. Вот так-то…
Таксист попался неразговорчивый, все курил да слушал свой шансон… нет, не Азнавура или Жильбера Беко, и уж, тем более, не Брассанса, а то, что по российским радиоволнам обычно гоняют — песенки из жизни и быта уголовных зон. Чем подобная музыка народ привлекает, Ратников, честно говоря, не очень понимал — можно подумать, будто в России-матушке буквально каждый второй либо сидел, либо в самое ближайшее время сесть собирался.
А вот Ганзееву, кстати, нравилось! Ишь, сидел, головой в такт мотал… ну, оно и понятно — опер. С кем поведешься, от того и наберешься.
— Далеко еще? — дождавшись очередной паузы меж музыкальными номерами, негромко спросил Михаил.
— Да не очень, — водитель — лезгин или татарин — неопределенно хмыкнул и поправил на голове кепку. — К утру точно будем. Как рассветет, считайте — приехали. Вам там в какое место надобно?
— Сказали же — в детский лагерь! — Веселый Ганс неприязненно покосился на водилу.
— Там лагерей много.
— В «Рассвет», — пояснил Ратников. — Знаете, где это?
— В конце поселка, — таксист кивнул и снова закурил сигарету. — На окраине самой. Ничего — скоро уже доедем.
Снова все замолчали, а из колонок лился неумолчный шансон — «базар-вокзал» и все такое прочее.
— Светает уже… — Михаил показал вперед и чуть влево.
— Светает… — тут же согласился Василий, рад был, что дружок его хоть немного разговорился. — Давно хотел сказать, да как-то к слову не пришлось… Помнишь, о чем мы с тобой на озере говорили?
— Ну да, не забыл, — Ратников пожал плечами… даже, пожалуй, с некоторым удивлением. — А что?
— Так вот… так клиника, в Украине, что с бывшим директором детдома связана, — она ведь здесь рядом находится, в Токмаке — мы только что его проехали. Не сразу и нашли.
— А почему не сразу? — Михаил, видя усилия своего сотоварища, счел необходимым поддержать заявленную беседу.
— Потому что клиника-то — ведомственная! — довольно ухмыльнулся опер. — Какой-то «Физтехприбор», что ли…
— Вах! «Физтехприбор», говоришь, уважаемый? — неожиданно обернулся шофер.
Ганзеев хлопнул глазами:
— А что? Э, ты на дорогу-то смотри, уважаемый!
— Ха! Я эту дорогу с закрытыми глазами знаю… А на заводе «Физтехприбор» двадцать лет отработал, с младшего лаборанта начал. И сейчас бы работал, кабы не развалили все, уроды… Эх, и времена раньше были…
Водитель ностальгически вздохнул и даже чуть прикрутил звук, как видно, намереваясь предаться воспоминаниям.
— Такой заводище был — огромный! Поликлиника своя, ПТУ, три пансионата, больница — вы, верно, про нее сейчас и говорили — тоже в девяностые продали, прихватизаторы хреновы! Кстати, пионерлагерь этот, «Рассвет», куда вы едете, — он ведь тоже раньше физтехприборовским был. Во-он, видите — поселок? Еще километра три.
По краям шоссе потянулись заборы, ворота, частные домики, потом снова пошли тополя и снова заборы с воротами…
— Ну все, приехали, уважаемые, — заложив крутой разворот, водила остановил свою «семерку». — Сейчас багажник открою… Ага… Во-он туда, за тополя, гляньте-ка!
— А что? Это усадьба маркиза Карабаса?
— Сами вы маркизы, я извиняюсь… Это физтехприборовский санаторий… бывший. Ныне — уж и не знаю, кому принадлежит.
— Поня-атно! — усмехнулся Веселый Ганс. — Слышь, Миш — у них тут этот завод — вместо маркиза Карабаса, куда ни глянешь — все тут физтехприборовское.
— Так я ж вам и говорю — такой был заводище!
Взяв дипломат и рюкзак, приятели расплатились с таксистом и, переглянувшись, подошли к выкрашенным в тоскливый серовато-зеленый цвет воротам, с красно-белой вывеской «ДОЛ „Рассвет“». ДОЛ, да… Детский оздоровительный лагерь.
— Эй! — несколько раз нажав кнопку расположенного на стойке ворот звонка и не дождавшись результата, Ганзеев что есть мочи забарабанил по железным створкам кулаком. — Эй, есть тут кто?
Между прочим, уже совсем рассвело, и за лесополосой, над крышами поселка, выкатывалось ласковое желтое солнышко. Улыбалось, жмурилось — мол, что еще, лежебоки, спите? А вот, сейчас я вас!
— Чего хулиганите? — за оградою наконец показался сторож — худой и лохматый старик в потертой джинсовой куртке и малиновой баскетке с надписью «Ай лав Нью-Йорк». — Я сейчас в милицию позвоню!
Василий лишь ухмыльнулся, но «корочки» доставать не стал, лишь спросил — чего все спят-то?
— Солнышко-то — оно вон где!
— Солнышко-то вон где, а времени-то еще полшестого! — вполне здраво возразил старик. — Людям еще спать да спать, тем более — детям. Так что попрошу вас, граждане, не хулиганьте! А то ведь у меня этого того… быстро!
— Да ты, отец, не кипятись, — посмурнев лицом, вздохнул Ратников. — Мы ведь не просто так шумим — по делу приехали, издалека… Мальчик тут у вас… утонул…
— А-а-а, вон оно что, — сторож тут же завозился с запорами. — Так что ж вы сразу-то… Я ведь понимаю… Вы что же — родственники ему, значит… Ай-ай-ай… Артемка. Артемка — хороший парнишка… был. Эх, как же так… как же так-то…
Мише тоже очень хотелось поинтересоваться — а как же так-то? Но не у сторожа же спрашивать. А вот Ганзеев, ничего, спросил:
— А что, отец, как все случилось-то? Может, расскажешь?
— Да уж, чтой-то и я слыхал. Что знаю — поведаю. Во-он, в сторожку пока идите, сейчас я чайку…
— А тело-то, конечно, в морге, отец?
— А? Ах, да, да… там. В райцентре. Да тут недалеко, на шоссе выйдете — там и автобусы ходят, и маршрутки, да и так, на попутках можно.
— А тут мы просто вещи Артемины заберем…
— А как же! Я понимаю — память… Эх, ну, что ж за судьба такая злая, это ж надо — безвинное дите… Вон, на софу присаживайтесь. Сейчас, сейчас… В восемь у нас подъем, но вожатые и начальство раньше поднимаются — в семь. Планерка у них. Вот в это самое время они купаться-то и убежали… не иначе, как бес попутал! Ну, понятно еще было бы — кабы ночью, а то с утра пораньше вдруг. Сашок, вожатый, их и без того баловал — купаться каждое утро водил, хоть и не особенно близко тут.
— Чего же они поперлись-то?
— А поди знай! Я ж и говорю — бес.
Набрав в чайник воды из зеленого жестяного бачка, сторож достал из тумбочки пачку печенья, сухари, вазочку с сахаром. Развел руками:
— Уж попрошу, не обессудьте.
Ратников хотел было отказаться — как-то не до чая было, но передумал — зачем обижать старика?
— Так, значит, пацаны с утра купаться ушли, — между тем продолжал выпытывать Василий. — Пока вожатые на планерке были…
— Ну да, ну да, — сторож затряс головой. — Так. Втроем и убежали — Артемка и дружки его — Вовка с Русланом. А потом, уже в восемь, на подъеме, их и хватились — где да как? Сашок с вожатыми — живо к морю… А он уж, Артемка-то, и не дышит. Вовка-то с Русланом его вытащили — да поздно.
— Да-а-а, — сглотнув слюну, Ратников вытащил сигареты. — Слышь, отец, тебя как зовут-то?
— Иван Федотычем кличут.
— А я, стало быть, Михаил, отец Темки… приемный. А это — друг мой, Василий. Кури, Федотыч.
— Благодарствую.
Все трое закурили, меж тем поспел и чайник, старик Федотыч принялся заваривать какой-то особый чай с пахучими степными травами, мол, такого чая гости отродясь не пивали. Чаек и в самом деле оказался на удивленье вкусным, Миша выпил вприкуску сразу две чашки, а Ганзеев — три.
— Вещички Артемкины вам Матвеевна, начальница, отдаст… Может, вы и поговорить с кем хотите? Вчера милиция приезжала, Вовку с Русланом расспрашивали… а потом, вечером, родители за ними приехали, увезли. Мол, что уж им тут теперь… Понять можно.
— Та-ак… значит, дружков Темкиных здесь и нету!
— Нету, нету! Говорю же — родители вчера увезли. Они там друг другу какие-то родственники…
— Ага… — набычившись, кивнул Василий. — Ну, а место происшествия нам хоть кто-нибудь здесь может показать?
— Да хоть кто! Вон, хоть вожатого, Сашка, спросите.
Пока чаевничали, пока разговаривали, время и пролетело. В десять минут восьмого Федотыч привел гостей в кабинет начальницы лагеря, Алевтины Матвеевны, оказавшейся дамой лет под пятьдесят, весьма приятной наружности, из тех, кого в здешних местах называют — «бедовой». Типа — коня на скаку, и в огонь, и воду.
— Ай, ай, — едва узнав, кто перед нею, начальница тяжко вздохнула и даже смахнула слезу. — Вещички сейчас заберете… а пока садитесь, сейчас, я скажу — чайку…
— Да мы пили уже, спасибо. Федотыч, вот, угостил. Нам бы поговорить.
— Так вы присаживайтесь… Господи! Все мы виноваты, — женщина на пару секунд закрыла лицо руками. — За неделю до конца смены… да-а… Артем, Артем… хороший у вас парнишка, Михаил… э-э…
— Можно просто — Михаил.
— Да вы не стесняйтесь, спрашивайте, я ж понимаю — горе! Уж теперь, чем смогу… Вот, кстати, альбом, — начальница кивнула на лежащие на столе рисунки. — Тема ваш оформлял, с друзьями. Хотите забрать? Или… тяжело будет?
Женщина, похоже, переживала вполне искренне и так же искренне желала помочь… хотя, чем уж тут поможешь.
— Вы ведь в райцентр поедете? Так я отправлю машину, у нас есть, сейчас позову шофера…
— Ну, что вы!
— Нет, нет, прошу вас, не отказывайтесь… хоть в чем-то — помощь.
— А с ребятами нам нельзя поговорить? — осторожно закинул удочку подполковник. — С вожатыми опять же…
— Почему же нельзя? Можно. Скоро подъем, потом зарядка. Поговорите. Сначала, думаю, с Сашей, вожатым. Воспитатель у нас в отгулах, а он вам подскажет, кто из ребят больше всего с Артемом дружил… Вовка с Русланом, конечно, больше — так их родители вчера забрали.
— А родители их далеко живут?
— В Токмаке, на Володарского, кажется… Если вам нужно, я уточню.
— Можно, Алевтина Матвеевна? — приоткрыв дверь, в кабинет заглянула девчушка-вожатая.
— А? — начальница обернулась. — Заходи, Ирочка. Заходите, ребята… У нас планерка сейчас, — Алевтина Матвеевна, словно бы извиняясь, перевела взгляд на гостей.
— Да-да, мы не будем мешать, — толкнув локтем Ганса, поспешно поднялся Ратников. — Нам бы вот только поговорить…
— Да-да, понимаю, с вожатым… Вот как раз и он. Саша! Александр Борисович!
— Да, Алевтина Матвеевна? — высокий худощавый парень — блондин в смешных очках, чем-то похожий на знаменитого гайдаевского Шурика, отделившись от остальных, подошел к начальнице.
— Вот, познакомься — Михаил и Василий, Темины родственники…
— Ах, вот оно что… — вожатый протянул руку. — Хотите поговорить? Пойдемте, присядем где-нибудь, на скамеечке… понимаю, каково вам сейчас.
Выйдя на улицу, они уселись здесь же, на уютной скамеечке у крыльца. Ратников достал сигареты, помял пачку в руках, растерянно посмотрев на Сашу.
— Вообще-то у нас на территории лагеря не курят… Но вы… вы курите, пожалуйста.
— Ну раз у вас не курят, так и мы не будем. — Ганзеев безапелляционном забрал у приятеля пачку и сунул себе в карман. — Александр, вы нам место происшествия покажите, если, конечно, не затруднит. А по пути бы и побеседовали.
— Да нет, не затруднит, — мягко улыбнулся вожатый. — Напарницу свою я предупредил, что задержусь. Да тут не очень-то и далеко… Идемте.
Лагерь был, как лагерь — обычный, какие Ратников помнил еще по своему детству: те же выкрашенные синей и зеленой краской домики, беседки, летняя сцена, забор. За забором виднелся стадион, за ним — густые кусты акации и дрока, а уж дальше, за ними — бурая песчаная коса и море — ярко-голубое, дрожащее, словно бы тающее в синей туманной дымке. Дул легкий ветерок, и набегающие на песок и камни волны оставляли после себя пышную грязно-белую пену.
— Они сразу же подружились, эти мальчишки — Тема ваш, Вовка, Руслик. Их потом все тремя мушкетерами звали. Ну, как обычно в этом возрасте бывает — какие-то секреты, игры…
— Секреты?
— Да обычное дело. Тем более, отряд у нас разновозрастный, и «мушкетеры» — самыми старшими были, — вожатый вдруг замедлил шаг и, щурясь от солнца, показал вперед. — Вон, видите, косу, а на ней — будку?
— Ну.
— Раньше лодочная станция была, давно, в советские еще времена, теперь — сами видите — одни развалины.
— Да, — оглядывая покосившиеся стены, задумчиво пробормотал подполковник. — Вполне романтичное место.
— Главное — уединенное и от лагеря недалеко.
— А купаетесь вы тоже здесь?
— Да нет, что вы, — Александр замахал руками. — Тут слишком уж грязно, да и мелко — взрослому по пояс далеко не везде будет…
— Странно, — почесал затылок Василий. — Как же он мог тут…
— Да ничего странного, — вожатый уселся на старую, давно рассохшуюся лодку — тут много таких валялось килем кверху. — Это ведь ребенок, не взрослый. Мог оступиться, споткнуться, упасть — а там хлебнул воды, растерялся — и вот вам, пожалуйста. Он же не так уж и хорошо плавал, Артем-то.
Ратников согласно кивнул:
— Да, не очень.
— Ну вот видите… Другое дело — зачем он в воду сунулся? Ну сидел бы себе в будке…
При этих словах гости переглянулись:
— А действительно, зачем? Ребятишки-то что рассказали?
— Тема что-то им показать хотел… Секрет какой-то, потому попросил подождать на бережку, где коса начинается. Мол, сбегает к будке, а потом их позовет — махнет рукою.
— А чего в такую рань?
— Да черт его знает. В общем, проснулись они — Вовка-то ранняя пташка, дружков своих разбудил вовремя — и пошли. За лагерем уже в это время и не следит никто — сторож дежурство закончил, планерка началась, в столовой завтрак готовили… Народу на территории много.
— И конечно же никто не уследил.
— Да и не подумали даже!
— «Мушкетеры», кстати, и бутерброды с собой взяли, — вдруг улыбнулся Саша. — Хотя утром обычно мало кто кашу свою съедает. А тут…
Ратников снова кивнул:
— Ну, море, свежий воздух… понятно.
— К тому же бутерброд-то, да еще в старой будке, уж куда приятнее есть, чем манную кашу в столовой! — негромко заметил Василий. — Кстати, про бутерброды — это вам сами «мушкетеры» сказали?
— Да, они… Хотя нет, — вожатый на секунду задумался. — Это другие ребята сказали: мол, «мушкетеры» с вечера еще у кухни крутились. Готовились.
— Ага, — саркастически хмыкнул Василий. — Решили закатить лукуллов пир. В семь часов утра! Этакий пикник на обочине.
— Это ж дети — всяко бывает, — Саша пожал плечами. — Помните, как у Дюма? Завтрак при осаде Ла-Рошели? Вот и они так же.
Миша посмотрел на берег, до которого от косы было метров тридцать, не больше:
— Значит, это вот здесь он и…
— Да, — отрывисто кивнул вожатый. — И никто не знает — за каким чертом он в воду полез!
— Может, просто решил искупаться?
— Нет, его в одежде нашли — в шортах, в майке… «мушкетеры» крик услыхали да бежать бросились, вытащили… увы, уже поздно, — вожатый зябко поежился и продолжил: — Я так думаю — Артем на тот берег шел, вброд — глубина позволяет. Шел, шел, споткнулся… ну я вам говорил уже.
— Ага, — Ганзеев почесал небритый подбородок. — А что у нас на том бережку-то? Ну вот, прямо напротив, за кустами?
— А черт его… — усмехнулся Саша. — Раньше санаторий был, а сейчас… сейчас, по-моему, там вообще полное запустение… Впрочем, нет — кто-то недавно купил, кажется.
— Так пойдем, посмотрим! — Михаил вскочил на ноги и, не дожидаясь ответа, решительно скинул джинсы. Обернулся. — Вот прямо тут, по воде, и пойдем.
М-да-а… Вожатый Сашок оказался прав — глубины тут не было. Где-то — по колено, где-то — по пояс, а кое-где — и вообще — по щиколотку.
— Да уж, — выходя на берег, усмехнулся Веселый Ганс. — И курица брюхо не замочит. Впрочем… для ребенка хватит. Ну, что? Идем глянем, что там за забор?
Миновав заросли, молодые люди пошли по узкой тропинке, быстро перешедшей в уютную аллейку, тянувшуюся меж стройных красавцев-тополей… и упиравшуюся в наглухо закрытые ворота! Железные, глухие, двустворчатые, высотой метра два, да еще и с угрожающей надписью — «Проход запрещен! Частная собственность».
— Вот вам и заброшенный санаторий! — сплюнув, покачал головой Михаил.
Саша подошел ближе:
— Я же говорил — купил его кто-то.
— Эй, парни, — вдруг рассмеялся Ганзеев. — Вы на заборчик взгляните!
Да уж, забор, наверное, больше подходил для тюрьмы, нежели для санатория, — двухметровый, бетонный, а поверху — колючая проволока.
— Да уж, — Миша прищурился. — Частный инвестор собственность свою защитил, ничего не скажешь. Ну, что — идем обратно в лагерь? Интересно, что ж тут мог искать Тема? Ведь зачем-то он сюда шел?
— Почему ты думаешь, что именно сюда? — недоверчиво хмыкнул Василий. — Вовсе не факт. Может, у него на берегу, в кустах, что-то спрятано было? Какой-то сюрприз. Вот Темка и попросил дружков подождать, а сам — через заливчик…
— Ну, в общем — да, — согласился Миша. — Вполне логично.
Начальница лагеря угостила гостей завтраком — настояла, и отказываться было очень уж неудобно, тем более, и в самом-то деле, неплохо было бы подкрепиться.
— Спасибо, Алевтина Матвеевна, — искренне поблагодарил Ратников.
— На здоровье… Вещички Артемкины я приготовила, — женщина кивнула на небольшой рюкзачок и не выдержала, улыбнулась. — Не так уж и много у него и вещей, мы все шутили — мол, все свое ношу с собой.
— Так ведь — парень, не девка же! — ухмыльнулся Василий. — Чай, косметички не надо.
— Да нет, знаете ли, иные родители чадам своим чего только не напихают — фломастеры, игрушки, одежку чуть ли не на три сезона, а уж о печеньях и разных там чупа-чупсах и не говорю. Некоторые даже консервы суют, представляете? Как будто у нас есть нечего! Сережа! Сережа! — вдруг обернувшись, начальница помахала рукой невысокому чернявому парню в светлой рубашке с воротом апаш и в бежевых легких брюках. — Это Сережа, водитель наш… Ну что, Сергей, все готово?
— Да, Алевтина Матвеевна, — подойдя ближе, улыбнулся шофер. — Можно ехать.
— Ты, Сергей, на сегодня — в полном распоряжении Михаила с Василием. Сначала — в морг, потом — куда скажут. В общем, поможешь.
— Да вы не сомневайтесь, все сделаю, — водитель перевел взгляд на гостей. — Ну что, господа, поехали?
Белый микроавтобус «Газель» уже стоял у распахнутых ворот. Миша уселся рядом с водителем, Ганзеев — сзади, что, впрочем, ничуть не помешало ему взять на себя всю беседу. А что — молча тащиться, что ли?
— Слышь, Сергей, а что там у вас на побережье заборище, словно в концлагере? — едва только машина выехала на шоссе, тут же поинтересовался опер.
— Скажете тоже — концлагерь! — водитель хмыкнул. — Санаторий раньше был, техприборовский, потом позабросили все, разворовали, а вот весной вдруг и на то, что осталось, нашлись хозяева, купили, в порядок приводят. Забор, это, конечно — первое дело, и еще — охрана. Иначе ведь все растащат! Говорят, снова санаторий этот открыть собираются, только уже — для богатых. А что? Места тут для здоровья хорошие, да и красота кругом — сами видите.
— Да уж, видим. Сережа, а до райцентра далеко?
— Минут через пятнадцать будем.
Райцентр оказался обычным, зеленым на частных окраинах и довольно унылым в центре. Типичная застройка тридцатых-пятидесятых — облупившаяся штукатурка двухэтажных домиков, монументальное здание с колоннами — наверняка бывший горком, чуть дальше, за поворотом, — больница, а уж за нею — морг. Приземистое здание из красного огнеупорного кирпича. Старинное. Интересно, что в нем раньше было?
— Здравствуйте! — Едва успели затормозить, как, откуда ни возьмись, возник усатый мужчина в форме с погонами капитана. — Участковый уполномоченный Петренко, Иван Кузьмич. Мне из лагеря звонили, сказали, что вы едете. Здорово, Сережа.
— Здоров, Кузьмич. Так ты тут проводишь?
— За тем и жду, — улыбнувшись в усы, кивнул участковый. — У нас тут и морг, и кочегарка, и медэкспертиза — целый лабиринт, сразу и не разберешь — что где. Вы, значит, родственники? Что ж… сейчас все оформим — расписку напишете… Да, если с материалом проверки ознакомиться желаете — пожалуйста, я захватил. Жалко, конечно, пацана, но… дело ясное — типичный несчастный случай. Никого вообще рядом не было — ребятишки, те, что потом прибежали, чужих увидели б обязательно. Сказали б.
— Медэксперт то же самое говорит?
— Ну, естественно.
Мишу не покидало ощущение дежа-вю — ведь все это когда-то уже было, и не так давно. Тогда тоже он ездил в морг… и тоже — по такому же поводу…
— Вот, сюда, по лестнице… идите за мной. Осторожней, тут выступ… Ага… вот и пришли. Сюда, пожалуйста.
Петренко открыл дверь:
— Николай Васильевич! Мы по поводу мальчика…
— А! — оторвался от заваленного бумагами стола невысокий жизнерадостный толстячок в белом несвежем халате. — Кто из вас отец? Вы? Ну что же, пошли. Нервы-то крепкие? А то всякое бывало — вот, на всякий случай нашатырь держу. Странный, странный у вас ребенок, сказать честно — никогда такого не видел.
— И что же в нем такого странного? — насторожился Веселый Ганс.
— Да понимаете… я ведь давно уже работаю, много чего повидал, но… Боюсь тут вы не поймете, если по-научному объяснять.
— Так вы не по-научному — покороче.
— А покороче: такое впечатление, что этот мальчик вообще не от мира сего!
— Как это — не от мира? — удивленно переспросил Михаил.
— А так! Он словно бы никогда на принимал антибиотики, и прививок ему никогда не делали, никаких… Ага, сейчас налево, за мной, вот по этой лестнице… Ну… смотрите, если есть на то такое желание.
Желание, конечно, было, особенно — у старой ищейки Ганзеева, а вот Мишу трясло… и не только от холода. Впрочем, можно было понять…
— Вот он…
Доктор откинул простыню с трупа…
Ратников сглотнул слюну — Артем! Уже успевший загореть, худенький, с растрепанными соломенными волосами… Кукла! Теперь — просто восковая кукла. И выражение лица такое… не сразу и узнаешь.
— Вот и одежда его…
Михаил скосил глаза, повторил металлическим голосом:
— Да… это его одежда…
— И еще можно кое о чем спросить? — патологоанатом все не унимался. — Вот, под мышкой, слева, интересная вещь… все никак не могу понять — то ли шрам… то ли родинка, а вообще — сильно на клеймо похоже. Смотрите!
Врач поднял левую руку мальчика… и Ратников вздрогнул, увидев под мышкой… да нет, не похоже это было на родинку… на шрам — да. Давний, затянувшийся… или даже — клеймо, каким метят скот. У Артема ничего подобного не было!!!
— Ну-ка, ну-ка… — Михаил наклонился ниже, осматривая труп уже куда более внимательно, придирчиво даже, разве что уже только не нюхал…
И много чего нашел! Вот этой небольшой родинки за левым ухом — не было, и той… и того пятнышка… да и вообще…
Господи-и-и-и!!!
— Слушайте-ка! А это ведь и не Артем вовсе!
