Глава пятьдесят девятая

Через несколько дней после убийства Флэя (Титу и Доктору удалось прорубить толстую дубовую дверь тем самым топором, который отрубил обезьянке хвост, и вернуться в населенные части Замка, находя путь по отметкам мелом, которые оставлял Флэй, преследуя Щуквола) останки Коры и Клариссы по приказу Графини были сложены в один гроб и похоронены со всеми обрядами и почестями, положенными сестрам Герцога.

Флэя похоронили в тот же день на кладбище для Избранных Слуг; кладбище было маленьким и полностью заросшим крапивой. По вечерам тень Кремниевой Башни ложилась на небольшое кладбище, усеянное коническими кучами камней, здесь было похоронено не больше десятка особо верных слуг, почивающих под сенью высокой травы и густой крапивы.

Если бы Флэй знал, как и где его похоронят, он, несомненно, по достоинству оценил бы честь, ему оказанную, – Флэй присоединился к избранной компании особо верных, которых за всю невероятно длинную историю Горменгаста оказалось так мало. А если бы он увидел, что на похороны пришла сама Графиня, одетая в черное – этот цвет был столь же глубокого опенка, что и перья ее ручных воронов, – то все его обиды были бы тут же позабыты.

Поэт был произведен в Хранители Ритуала. Перед ним встала невероятно сложная задача, и он каждый день до глубокой ночи корпел над книгами и рукописями.

Когда Хламслив, придя к Графине, рассказал о том, как были найдены останки Коры и Клариссы, о том, как был убит Флэй и о том, что Щуквол бежал, но, скорее всего, находится где-то в заброшенных частях Замка, Графиня встала со стула, на котором сидела, подняла его в воздух и стала методично обламывать ножки, одну за другой; при этом выражение ее лица никак не изменилось. Потом, словно по рассеянности, она начала выбрасывать обломанные ножки одну за другой в окно, выбив стекло.

Расправившись с ножками стула, Графиня подошла к окну и стала вглядываться в белый туман, в котором плавали верхушки башен.

Доктор Хламслив, глядя на Графиню, подумал о том, что она на фоне окна являет собой законченную картину, хотя он сам таких картин никогда не рисовал. В том, что изображал он, всегда присутствовало изящество и очарование, а в живой картине, представшей перед ним, не было ни того, ни другого. Привлек же Хламслива динамичный контраст между колючими, угловатыми осколками, торчащими из рамы, и гладкими текучими линиями плеч Графини; привлекла его внимание и цветовая гамма – темная медь волос Графини на фоне серебристо-жемчужных верхушек башен, зависших в тумане; глубокий черный цвет ее одеяний, мраморная бледность шеи, поблескивание осколков стекла, мягкие тона неба в обрамлении торчащих осколков. Но Доктор Хламслив не успел по-настоящему пожалеть, что с такой сложной живописной работой ему не справиться, – Графиня всей своей монументальной массой повернулась к нему и сказала:

– Садитесь.

Хламслив оглянулся по сторонам. Во всем том беспорядке, который царил в комнате, он не увидел ничего, на что можно было бы сесть. Более внимательный осмотр позволил ему отыскать небольшое местечко с краю на подоконнике, засыпанном зерном для птиц.

Когда Хламслив уселся, Графиня подошла к нему, остановилась совсем близко и замерла, башней возвышаясь над ним. Когда Графиня заговорила, она опустила глаза на сидящего перед ней Хламслива; но смотрела она не на него, а в переплетение рамы, видневшееся у его плеча. Обнаружив, что Графиня не смотрит на него и что слушать или отвечать, подняв голову, совершенно не нужно, ибо этого просто не замечают, Хламслив уставился на складки одежды, располагавшиеся в нескольких сантиметрах от его носа; а время от времени он вообще закрывал глаза.

Графиня говорила только об одном – о том, что следует во что бы то ни стало поймать Щуквола. В ее словах были и сила, и безжалостная простота, и произносила она их медленнее, чем обычно:

– … всякую обычную деятельность следует прекратить. Издать приказ: всем – мужчинам, женщинам и детям – включиться в поиски. Везде, где это требуется, в обитаемой части Замка выставить караулы. Этот зверь не должен иметь никакого доступа ни к воде, ни к пище.

Доктор Хламслив предложил собрать всех высоких должностных лиц, составить план кампании по поимке Щуквола; выработать расписание смены караулов и отправления поисковых партий, сформировать группы крепких молодых людей, призванных из самых низших слоев общества; люди и так достаточно озлобленны, а цена, которую следует назначить за голову Щуквола, еще больше будет способствовать их настойчивости и предприимчивости.

Графиня и Доктор Хламслив были единого мнения о том, что времени терять нельзя, ибо «негодяй» с каждым потерянным часом наверняка либо все глубже уходит в заброшенную часть Замка, либо ищет себе потайное место, где можно спрятаться, оставаясь при этом в самом сердце Горменгаста.

Следовало также назначить руководителей поисковой кампании и выдать оружие; Замок перевести на военное положение, ввести комендантский час, где бы, в каких бы закоулках ни скрывался убийца, он не должен иметь ни минуты покоя – в самых дальних уголках Замка он постоянно должен слышать шум шагов и видеть отсветы горящих факелов; рано или поздно он совершит свою первую ошибку, рано или поздно кто-нибудь заметит его перебегающим с места на место, увидит его тень; рано или поздно его обнаружат у какого-нибудь резервуара с водой, которую он будет лакать как дикое животное; рано или поздно он попытается проникнуть туда, где можно раздобыть еду.

Графиня предвидела все – было такое впечатление, что она впервые на полную мощность использовала свой могучий ум. Хламслив никогда не видел ее в подобном состоянии. Даже если бы в комнату влетела одна из ее ручных птиц и уселась на ее плече, даже если бы в комнату зашли ее кошки, то вряд ли она бы их заметила. Графиня была столь погружена в обдумывание и изложение того, что следует сделать, чтобы поймать Щуквола, что забыла обо всем на свете; она все это время даже не шелохнулась – двигались лишь ее губы. Она говорила все тем же тяжелым, медленным голосом, в котором, однако, ощущалось некоторое напряжение.

– Я его перехитрю… Все церемонии будут продолжаться, как и положено…

– А День Раскрашенной Скульптуры? – поинтересовался Доктор. – Будет ли он проведен как обычно?

– Как обычно.

– А будет ли позволено Живущим вне Замка войти в Замок?

– Естественно. Что может им помешать?

Действительно, что могло бы им помешать? Словами Графини говорил сам Горменгаст. По Замку может бродить злодей, руки которого обагрены кровью, но традиционные церемонии будут все равно продолжаться, священные, существующие с незапамятных времен, неотменяемые. Через две недели должна была состояться церемония в которой участвовали Жители Глинобитных Хижин. То был их день – вдоль стены в узком длинном дворе они выставят свои произведения, а вечером, когда с ревом взметнется к небу пламя костров, пожирающее все деревянные статуи, кроме трех, выбранных из самых лучших, Тит поднимется на балкон, Живущие вне Замка столпятся внизу, освещаемые отблесками костров, а потом Тит будет поднимать над головой каждый из выбранных шедевров. И каждый раз будет звучать гонг. После того, как стихнет гул третьего гонга, Тит прикажет отнести три статуи в Зал Раскрашенной Скульптуры, где, почти не просыпаясь, спал его древний хранитель Гниллокун, где пыль лежала толстым слоем и где тяжело летали большие мухи.

Хламслив поднялся на ноги и сказал:

– Да вы правы во всем. В жизни Замка не должно быть никаких перемен – лишь постоянная бдительность и неустанные поиски.

– В Замке не может происходить никаких изменений. Не должно. – Сказав это, Графиня, впервые за все время разговора, повернула голову к Хламсливу и посмотрела на него. – Мы поймаем его.

Ее голос, мягкий, тяжелый, гладкий как бархат, поразительным образом контрастировал с безжалостными огоньками, светившимися в прищуренных глазах. Доктору стало не по себе, и он, поклонившись, направился к двери. Он не мог больше находиться в столь напряженной атмосфере. Уже поворачивая ручку двери, он оглянулся, и взгляд его упал на разбитое окно. Окаймленные острыми осколками, торчащими в раме, виднелись плавающие в тумане башни, белесый туман казался еще более красивым, чем раньше, а башни выглядели совсем сказочными.