В романе Иэна Макьюэна «Суббота» (Saturday) главный герой Генри Пероун сталкивается с опасным преступником Бакстером. Подобно современному Шерлоку Холмсу, Пероун подмечает особенности поведения своего собеседника, а затем заявляет: «Это у вас наследственное — от отца». Преступник совершенно ошарашен: откуда этому незнакомцу известно, что его отец умер от болезни Хантингтона и что сам он в последнее время тоже подмечает у себя похожие симптомы? Ответ прост: Генри Пероун — нейрохирург. Упомянутый роман — доказательство того, что нейрохирургией заинтересовались и писатели. В статье «Расцвет нейроромана» (The Rise of The Neuronovel; 2009) критик Марко Рот называет несколько созданных в последние десятилетия произведений художественной литературы, авторы которых отказались от прежней традиции объяснять поведение героев с точки зрения социологии и психологии и обуславливают поведение своих героев генетикой и нейронами. Язык романа «Сиротский Бруклин» (Motherless Brooklyn) Джонатана Литэма воспроизводит речь людей с синдромом Туретта, и этим же заболеванием объясняется поведение главного героя. В романе «Загадочное ночное убийство собаки» (The Curious Incident of the Dog in the Night-Time) Марка Хэддона главный герой страдает синдромом Аспергера. Этот новый тип героя появился и в телесериалах — достаточно вспомнить Сагу Норен с аутизмом из сериала «Мост» или героиню сериала «Родина» Кэрри Мэтисон, страдающую от биполярного расстройства.

Если своей поломанной судьбой литературные злодеи прежних эпох обязаны жестокому отцу и детству, полному лишений, то Бакстер стал жертвой генетической ошибки в 4-й хромосоме. Опасным его сделала именно болезнь: резкие смены настроения, неумение контролировать свою мимику, неспособность чувствовать раскаяние и непонимание собственной индивидуальности. Достаточно крошечного сбоя в работе контрольных механизмов — и личность начинает кидать из стороны в сторону, словно велосипед с плохо привинченными колесами. Однако подобные сбои случаются не только у преступников и маргиналов. У самого Пероуна настроение тоже резко меняется, и он подходит к лечению со всей серьезностью ученого: «Он наконец ощутил ту легкую эйфорию, что следует за физическим напряжением. Благословенный бета-эндорфин, опиат собственного производства, успешно приглушает любую боль». Марко Рот следующим образом описывает подход авторов «нейророманов»: «Кажется, будто мы, пережив падение общества и крушение религии, подошли к разрушению субъекта (личности), чью изувеченную природу способна объяснить лишь наука. Ни мораль, ни общество, ни личность не прекратили своего существования, но теперь каждая из этих сфер демонстрируется с позиции врачей, а описание приобретает специфику, присущую медицинскому языку».

Подобная литературная интерпретация личности сформировалась под влиянием идей, характерных для научно-популярной литературы последнего десятилетия и опровергающих более ранние, распространенные в 19601970-х годах научные теории о том, что личность может с легкостью меняться. Основные положения этого нового подхода сформулировал американский лингвист Стивен Пинкер. В книге «Чистый лист» (The Blank Slate; 2002) он резко критикует теорию о том, что при рождении наше сознание напоминает «чистый лист». Пинкер утверждает, что наш мозг действует согласно определенным тенденциям и планам и особенности его работы обусловлены миллионами лет эволюции. Благодаря научному прогрессу в области нейробиологии у нас появились новые книги о человеческом поведении — в них объясняется, какие области человеческого мозга отвечают за благодарность и способность логически мыслить. Работы Дэна Ариели и Даниэля Канемана, доказавших, что поступками нашими зачастую руководит вовсе не разум, а почти первобытные предпочтения и предрассудки, пользуются небывалой популярностью. Ну а уверенность в том, что каждый из нас самостоятельно делает выбор, — это чаще всего самообман.

В 2012 году критик The New York Times Джеймс Атлас определил суть пособий по личностному росту как «почувствуй себя беспомощным». В статье под заголовком «Во всем виновато миндалевидное тело» он описывает влияние, оказываемое на нас биологией и физиологией. Наши поступки определяются автоматическими процессами, и мы почти не можем на них повлиять. Однако подобный детерминизм снимает с человека любую ответственность за поступки. Все что угодно можно оправдать фразой: «Это не я — это мой мозг!»

Критика этого принципа основана на тех же установках, что и критика эволюционной психологии. Многие считают, что она тоже оправдывает насилие и убийства («Во всем виноват мой тестостерон»), а также более мелкие прегрешения, такие как ненужное расточительство («Мужчины запрограммированы доказывать собственную силу, вот поэтому я и купил такой дорогой автомобиль!»). Предубеждение против эволюционных психологов отчасти подтвердилось, когда в 2013 году один из них, Джеффри Миллер, написал в Twitter, что студентам, страдающим от лишнего веса, едва ли удастся успешно завершить обучение, ведь их ожирение наглядно доказывает их слабую волю. Правда, вскоре он стер это сообщение и извинился, причем не стараясь оправдаться генетикой или эволюцией.

Если Ницше пытался связать человека и бытие концепцией «вечного возвращения», а Сартр шел к той же цели через идею экзистенциального дуализма, то в нашем светском обществе заменой Богу стала биология и в особенности эволюционная психология. Дополнительную весомость эволюционным теориям придает множество исторических примеров и обоснований, благодаря которым подобные теории приобретают дополнительную привлекательность и становятся похожими на романы. Обоснования и выводы эволюционных психологов излагаются (в довольно упрощенном виде) в научно-популярных журналах и книгах, объясняющих нам, к примеру, почему мужчины и женщины настолько разные, и дающих ответы на другие подобные вопросы.

В эссе для журнала New Yorker философ Энтони Готлиб заметил, что подобные эволюционные поведенческие модели, несмотря на всю их популярность, довольно сложно применить на практике: любое объяснение некоего психологического явления, основанное на эволюционном подходе, предполагает, что это явление уже было ранее объяснено и доказано. Только после этого можно смело выстраивать теории, объясняющие, почему именно эта поведенческая реакция со временем стала основной. Готлиб не отрицает, что поведение эволюционно обусловлено, но замечает, что придумывать версии событий, которые могли повлиять на эволюцию, — занятие необычайно увлекательное. Возможно, в долгосрочной перспективе такие теории довольно поучительны, однако своей популярностью они обязаны именно занимательным историям.

Приверженцы эволюционной психологии считают возникновение религии результатом человеческой склонности придумывать объяснения и выстраивать причинно-следственные связи между явлениями окружающего мира. Бог нам нужен, чтобы растолковать бессмысленные на первый взгляд явления (например, непогоду, землетрясение или войну), хотя, объясняя собственные действия, любители подобных теорий применяют эволюционный подход довольно редко. Однако самое привлекательное для нас в этом подходе — исторический масштаб: мы словно совершаем гигантское путешествие во времени и переносимся в эпоху плейстоцена, пусть и ценой утраченного божественного авторитета.

Возможно, успех сторонников этой теории, подрывающей веру в пособия по личностному росту, объясняется еще и нашим восприятием. Многим из нас такие пособия просто не нравятся, немало и тех, кому не нравится их навязчиво-радостный тон. Несмотря на достаточно резкий заголовок, книга Дэвида Макрейни «Психология глупостей» (You are not so Smart; 2012) — прекрасный пример конструктивной критики пособий по личностному росту. Макрейни методично разбирает наиболее распространенные случаи самообмана и дает советы, как ему не поддаться. Согласно Макрейни, в каждом из нас сосуществуют две личности — «я настоящего» и «я будущего». Личность, непосредственно столкнувшаяся с определенной ситуацией, склонна к обману и самообману; если же человек, отделенный от ситуации неким временным промежутком, вспоминает ее или теоретически выстраивает, он более честен и дальновиден. Самое разумное — это делать выводы и определять собственное отношение к ситуации заранее, будто бы глядя на «я настоящего» со всеми его слабостями отстраненно. Например, многие склонны откладывать дела в уверенности, что в будущем у них появится больше времени. Макрейни советует «привязать себя к мачте». Если собрался на тренировку, то иди туда с друзьями и заранее обговори время. Если хочешь спокойно поработать — закрой Интернет и до конца рабочего дня не проверяй ни почту, ни странички в социальных сетях.

Сами по себе такие приемы довольно старые, но теперь они подтверждаются снимками головного мозга. Философ Дэвид Юм и психолог Уильям Джеймс, жившие соответственно в XVIII и XIX столетиях, утверждали, что люди сначала действуют и лишь потом думают и вообще они склонны поступать нерационально. И Юм, и Джеймс давали людям очень похожие советы. Согласно Юму, главное — научиться дружить с собственной нервной системой, а не враждовать с ней. Подобные техники предполагают пессимистический взгляд на человека, что вроде бы отличает их от пособий по личностному росту. Однако в действительности у них немало общего, за исключением, пожалуй, таких установок, как оптимистический настрой и мотивация.

Судя по выражению «Привязать себя к мачте», древним грекам о некоторых особенностях человеческого мозга было известно еще во времена Гомера. Первым привязать себя к мачте приказал знаменитый мореплаватель Одиссей, когда его корабль проходил мимо острова сирен. После этого Одиссей повелел экипажу заткнуть уши затычками из воска — во-первых, чтобы моряки не слышали пения коварных обольстительниц, а во-вторых, чтобы они остались глухи к его, Одиссея, мольбам. Впоследствии эта история стала не менее популярной, чем народная мудрость «не стоит откладывать на завтра то, что можешь сделать сегодня».

Современные тактики саморазвития больше всего похожи на старомодную протестантскую мораль — с той лишь разницей, что место дьявольских искушений заняли теперь мозговые импульсы. В прежние времена поддаваться минутным слабостям и забывать о долге заставляли козни дьявола, однако способы борьбы с искушением с тех пор не изменились: главное — с недоверием относиться к собственным желаниям и возложить ответственность за решение на личность, находящуюся за пределами данной ситуации. В религии эта роль отводилась нашему Небесному Отцу. В современном мире мы вынуждены воспитывать строгого судью в себе, причем желательно, чтобы и он оценивал ситуацию со стороны. Если раньше постоянной величиной для нас был истинный и правдивый Господь, то сейчас нам осталось только верить в лживость наших желаний.