Первые люди
Рука Нодона потянулась под столом к висевшему на поясе ножу.
— В палец шириной, — произнес Усия, словно то, что татуированный варвар стоит перед ним с занесенным топориком — совершенно нормально.
Рабал кивнул.
— Только в мой палец, — поспешно добавил Усия.
— Если тебе достанет мужества положить его на слиток, старик.
В трактире повисла мертвенная тишина. Все наблюдали за происходящим за столом. Трактирщик положил слиток на изборожденную трещинами столешницу и одарил Усию улыбкой, обнажившей острые резцы. Однако кладовщик совершенно спокойно поднял изувеченную руку и положил грифель, вставленный в кожаный манжет, на внешний край серебряного слитка.
— Это не палец, — прорычал Рабал.
— Я всегда называю его пальцем для письма. Мы ведь не договаривались, какой палец я положу. А если не веришь мне, спроси кого хочешь у меня на якорной башне. Это знают все!
Топор обрушился на слиток на волосок от грифеля.
— Как был пиратом, так им и останешься, — проворчал повар, разглядывая глубокую зарубку, оставленную на слитке топором.
— Это хорошее серебро из дальнего леса, — заявил Усия. — Так что не возмущайся.
Улыбка на лице повара замерла. Топор снова ухнул вниз.
Нодон отметил, что Рабал попал точно в то же место, что и в первый раз. Он мастерски обращался с топором и был на удивление проворен для человека с телосложением тюленя. Повар взял отрубленный кусок себе и, не тратя больше слов, вернулся к очагу.
— Милый парень, — заметил Нодон.
— Мы ходили несколько лет на одном корабле. «Любите лунный свет в зимнем лесу» в основном ходил по маршруту юг-север. Мы часто бывали в дальнем лесу. Он неплохой парень. Но тоскует по родине и бабам, как и все мы в Нангоге. Вот только когда Рабал пьет, от него лучше держаться подальше. Большинство мужчин с Плавучих островов не умеют пить ни вино, ни пиво. Не говоря уже о самогоне!
— Этот слиток не из дальнего леса, — произнес Нодон.
Усия взял серебро здоровой рукой и спрятал его в кошель.
— Да какая разница? Серебро хорошее. По цвету видно, да и на вкус тоже понятно. И, раз уж мы заговорили о том, кто откуда… Откуда ты, а, рыжий? Таких, как ты, я никогда еще не видел, — Усия кивнул в сторону трактирщика. — А ты ведь видишь, я знаю кучу странных типов.
— Я из Друсны.
Кладовщик покачал головой.
— Друсна? Не похож ты на друснийца. Там мужики как медведи. У них кудлатые бороды из золота и огня. А у тебя щеки чистые, как детская попка. Друснийцы срыгивают, пердят и пьют, как настоящие варвары. Не такие, как Рабал, который любит помахать топором, но на самом деле душа у него очень чувствительная. Когда надвигается ночь и в трактире остается совсем мало людей, он читает стихи собственного сочинения. Так что давай еще раз. Откуда ты, рыжий?
— Друсна, — не отступал Нодон.
Усия раздраженно засопел.
— Если хочешь, чтобы я рассказал тебе историю, то сначала я хочу послушать твою. Причем настоящую историю! Если не хочешь придерживаться такого уговора, то пей свое вино, которое я тебе обещал, и уходи. А теперь сними свой чертов капюшон. Здесь, под крышей, нет дождя, а я люблю смотреть в глаза людям, с которыми беседую.
— Ты не захочешь смотреть мне в глаза.
— Думаю, я не захочу даже вино с тобой пить. Ты что, считаешь меня слабоумным стариком, потому что у меня в бороде появилась парочка седых волосков? Думаешь, я не понимаю, что ты хочешь расспросить меня? Я парень добродушный. Люблю порассказать историю-другую. Но я хочу знать, кому. А плата за истории — это собственные истории, рыжий. Либо ты придерживаешься уговора, либо лучше убирайся.
— Ты когда-нибудь слышал о рощах духов в Друсне, Усия?
Кладовщик покачал головой. Он изо всех сил пытался казаться мрачным, но Нодон видел, что вызвал интерес Усии. Дети человеческие странные. Несмотря на то что здесь, в Нангоге, они каждый день живут с конкретной угрозой в виде Зеленых духов, им нравятся истории о подобных созданиях.
— Тогда слушай… Рощи духов — это такие места, где растут странные деревья. Мы вешаем на ветки музыку ветров, оружие и шлемы наших погибших героев. Если меч ударяется о старый бронзовый шлем, раздается низкий протяжный звук. А когда ветер гуляет в ветвях, шумит листва, а шлемы звенят, словно погребальные колокола, значит, наши умершие предки совсем рядом. Некоторые из них не уходят в место, предназначенное для умерших. Они остаются в лесах и наблюдают за нами. В рощах духов ветер, листья и колокола доносят до нас их голоса.
— А куда уходят мертвые, если находят верный путь?
Вопрос застал Нодона врасплох, к нему он не был готов.
— Золотые чертоги, — поспешно произнес он, надеясь, что Усия не слышал других историй о Друсне. — В моей провинции, на самом севере, мы верим, что умершие воины собираются в Золотых чертогах, где пируют вместе, едят и до скончания времен хвастают своими подвигами.
Суровые черты лица кладовщика стали мягче.
— Лучше быть друснийцем, чем лувийцем. Они верят, что души мертвых уходят в мрачную дыру глубоко под землей, — Усия ткнул пальцем в закопченный потолок. — Там вот так темно. И не сбежать до скончания времен. А как тебя зовут-то?
— Остановимся на Рыжем. У меня на родине мое имя проклято. Так что лучше тебе его не знать.
Рабал подошел к их столу и поставил перед кладовщиком миску с вареным рисом и крупными красными бобами, плававшими в густом соусе.
— Вино сейчас будет. Пока не было времени спуститься в подвал и сломать печать на амфоре с моим лучшим вином.
Нодон озадаченно поглядел вслед трактирщику.
— Он шутит. Конечно, у него нет погреба, — пояснил Усия, закидывая рис в рот деревянной ложкой. — А теперь расскажи мне, почему ты проклят. Поподробнее. Ничто так не подстегивает пищеварение, как хорошая история, — он усмехнулся, а соус потек по его бороде. — По крайней мере, если ты уже достиг моего возраста. Убери же капюшон. Хочу наконец увидеть твои глаза. Глядя человеку в глаза, я вижу, лжет ли он.
— И ты будешь при этом есть?
— Давай уже!
Нодон огляделся по сторонам. Остальные посетители все еще наблюдали за ними — более или менее осторожно. Он повернул голову так, чтобы его мог видеть только Усия. А потом показал лицо.
Кладовщик уставился на него, открыв рот, стали видны наполовину пережеванные бобы.
— Это… — Он поперхнулся, закашлялся, через стол полетели бобы. — Ты что такое? Спрячь немедленно! Не хочу больше видеть твои глаза!
Нодон натянул капюшон, снова пряча лицо. Даже хорошо знавших его детей альвов пугал вид его глаз, состоявших, казалось, только из черных зрачков. Не было белков, не было красивой радужки. Только чернота.
— Я тебя предупреждал, Усия.
Кладовщик проворчал что-то и уставился на него.
— Что ты такое? — В его голосе звучала угроза.
На Нодона он особого впечатления не произвел. Даже если все эти грустные типы, включая хозяина, обрушатся на него, он вряд ли окажется в опасности. Но внимания к себе привлекать не хотелось.
— Я же говорил, я проклят. В детстве у меня были красивые голубые глаза. Но потом друзья подбили меня на испытание мужества. В ночь, когда была гроза, я пробрался в рощу духов, находившуюся в глубине леса. Почти обезумел от страха. Когда молнии начали бить в деревья вокруг меня, я побежал. Я не увидел корня, сильно упал и подвернул ногу — пришлось ползти. В наших лесах есть волки. Один из них нашел меня. Он сразу понял, что я — легкая добыча, но в одиночку нападать не стал. Вместо этого поднял ужасный вой. В этот миг в шорохе листьев я услышал голос своего умершего дяди. Ветер трепал ветки. Старые мечи звенели, и каждый раз, когда ударяла молния, я видел между деревьями волка. Большую тощую тварь с косматой шерстью. У него было только одно ухо. Вся морда в шрамах, глаза такие же голубые, как у меня. Дядя сказал мне, что хочет помочь. Я должен был широко открыть рот и думать о нем, каким я видел его во время праздника зимнего солнцестояния. Спустя несколько дней его убили в лесу. Кто это был, так и не узнали.
— Тебе что, моя еда уже не нравится? — Рабал поставил на стол кувшин вина и два надтреснутых глиняных стакана.
— Все в порядке, — Усия убрал бобы и рис с грязной столешницы. — У стариков иногда выпадает изо рта. Ты же знаешь.
— У меня еще все зубы на месте. Я не старик, — обиженно заявил Рабал и пошел прочь.
— Значит, ты услышал голос своего дяди в деревьях. А потом что? — настойчиво поинтересовался Усия.
— С ветвей упал один из бронзовых мечей. Он воткнулся в землю рядом со мной. Я словно обмер, но дух требовал, чтобы я взял его и открыл, наконец, рот. Мне было ужасно страшно. Он хотел вселиться в меня, понимаешь? Каждый ребенок в Друсне знает эти истории. Тут ударила молния, и я увидел, что волков уже трое. В этот миг я открыл рот настолько сильно, как мог… С тех пор иногда происходят вещи, которые я будто бы делал, а я и не помню. А началось все в ту ночь.
Когда на следующее утро меня нашли, в руках я держал окровавленный меч дяди. Позже жрец рощи духов нашел двух волков, которые уползли прочь, будучи смертельно раненными. К тому же ты должен знать, что моего дядю похоронили без меча. Его так и не нашли. И мои глаза стали другими. С той ночи они выглядят так, как сейчас.
Усия налил два бокала.
— Хорошая история. Давай выпьем за это.
Нодон нерешительно отпил вина. Его разбавили медом.
— Из-за этой истории и твоих глаз тебя и изгнали?
— Изгнали меня из-за трех мертвецов.
— Каких мертвецов? Давай, выкладывай. Терпеть не могу, когда приходится выуживать у других истории по крошке.
— Спустя пять лет отправился я на праздник в соседнюю деревню. Поссорился там с тремя мужиками. У одного из них на плаще я заметил брошь моего дяди. Эту штуку в форме медведя ни с чем не спутаешь. И снова я толком не помнил, что случилось. Будто бы я проткнул всех троих сломанной веткой. Меня привели к князю, как убийцу. Весь мой клан поверил мне, поддержал меня, но жена убитого с брошью утверждала, что купила ее в базарный день у бродячего торговца. Поэтому меня не казнили, но приговор вынесли — изгнание. Мне было четырнадцать. С тех пор подвизаюсь наемником, и обо мне идет определенная слава.
Усия негромко присвистнул сквозь зубы.
— Вот это я понимаю, история. Но если бы я не видел твои глаза, то не поверил бы ни единому слову, — он поднял стакан. — За всех маленьких мальчиков, с которыми поступили несправедливо.
Нодон задумался, не иронизирует ли старик, но стакан свой поднял.
— Теперь твоя очередь рассказывать историю. Ты когда-нибудь пролетал над Устьем мира? Что там видно? Там есть храм?
— Довольно много вопросов, парень, — Усия провел пальцем по деревянной миске, облизнул соус. — Я пролетал над Устьем мира всего один раз, случайно. Кстати, бессмертные запретили это. Но иногда, если ветер не попутный, собирателя облаков, который хочет закрепиться, может отнести в сторону. Когда я был над Устьем мира, я ничего не видел в кратере, кроме тумана, — старик поглядел на соседние столики, а потом понизил голос до шепота. — И тайного храма.
Нодон был разочарован.
— И все?
— Так уж получается с тайнами. Они покрыты тайной.
— И никто не знает, что внизу кратера?
— У кратера нет дна. Он ведет вниз, к сердцу мира. Невообразимо глубокая и темная дыра, — Усия подлил себе еще вина. — Есть и еще кое-что. Это я узнал от лоцмана. Вроде как он видел лес из красного бамбука. Но совершенно без листьев. Только бамбуковые трубки. Тысячи трубок.
— А что, ничего про это не рассказывают?
Кладовщик срыгнул.
— Кувшин опустел. Давай, выпей со мной. Не люблю пить один.
Нодон поднял бокал. Он не привык к вину. Он уже чувствовал, что захмелел. Одно слово силы — и яд алкоголя уйдет из его крови. Он осторожно огляделся по сторонам. Безопасно ли здесь? За соседним столом сидела группа одетых в пестрые одежды темнокожих людей. Может быть, торговцы? Они говорили на языке Арама и оживленно обсуждали, как отразится землетрясение на торговле и стоит ли готовиться к тому, что цены на рожь и рис вырастут еще сильнее.
— Рабал! Еще вина. Хорошего!
Хозяин кивнул Усии.
— Истории — это не то же самое, что свидетельства очевидцев. Историй-то много. Но теперь ты скажи мне, почему тебя интересуют сады цапотцев.
— Мне всегда интересно попасть в места, в которые нельзя заходить.
Кладовщик застонал.
— Ах, парень, это так глупо! Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься. Цапотцы создали каких-то чудовищ, смесь человека и хищной кошки. Они охраняют сад, таятся в тени и разорвут тебя в клочья. От этих тебя даже дух твоего дяди не защитит.
— Зачем они так хорошо охраняют сады? У них что, золото в храмах? — Конечно, золото его не интересовало. Он просто хотел подстегнуть Усию рассказать что-нибудь еще.
— С золотом на голове можно попасть туда, — появился следующий кувшин вина, и кладовщик подлил ему еще. — Они ищут золотоволосых людей. Приманивают их красивыми девушками, но тот, кто входит в проклятый храмовый квартал, не возвращается.
— Все всегда бывает в первый раз.
— Ты уже говоришь как Микайла. Еще один друсниец. Он, как и ты, забирался на мою башню и смотрел на сады. Стройный парень с короткой бородой. Он мне нравился. Вчера хотел поискать одну из тех, кто ловит мужчин, — Усия раздраженно заглянул в свой стакан. — Молю богов, чтоб не нашел. Сегодня он не приходил…
Нодон с удовольствием посмотрел бы на этого светловолосого парня. Возможно ли, чтоб здесь, в Золотом городе, были другие эльфы?
— Было в нем что-нибудь примечательное?
— Его чертовы светлые волосы. И вера в свою непобедимость. Болезнь, от которой умирает большинство молодых людей. Если хочешь попасть туда, не нужно перелезать через стены. Найди одну из их девушек, и она проведет тебя в храмовый квартал.
— Он не сказал, зачем идет туда?
— Искать друга, которого, возможно, утащили туда, — язык Усии начинал заплетаться. Вино брало свое. — Я говорил ему, что этого делать не надо. Светловолосый мужчина, вошедший в Белые врата, — покойник.
— Но почему же? Что они делают со светловолосыми?
Кладовщик отчаянно развел руками.
— Откуда я знаю? Они из Цапоте. Они мыслят не так, как нормальные люди. Они приносят светловолосых в жертву своим богам. Там, в парке, спрятана большая каменная голова змеи. Говорят, это вход в царство мертвых.
Нодон решил, что поглядит на эту змеиную голову как-нибудь безлунной ночью. Но не один.
— Ах, знаешь, Рыжий, — продолжал болтать Усия. — О цапотцах столько историй. Некоторые говорят, будто они были первыми людьми в Нангоге. Другие рассказывают, что раньше в Устье мира был храм всех богов. Но потом случилась ссора. И цапотцы что-то принесли туда. Что-то темное. Только они могут справиться с этим и использовали это для того, чтобы прогнать из кратера всех остальных священнослужителей. Всем пришлось бежать. А потом изгнанные жрецы воздвигли башни вокруг кратера и теперь каждый час сторожат то, что благодаря цапотцам живет теперь в кратере.
— И что это может быть?
— Тех, кто видел это, уже нет в живых. Этому существу приносят в жертву светловолосых мужчин. Оно поглощает сердца воинов. Таким образом цапотцы держат его в узде.
«Еще одна впустую потраченная ночь», — подумал Нодон. Слишком запутанная история. Вполне вероятно, что в ней нет ни крупицы правды. Язык уже совсем не слушался старика. Он был в стельку пьян. Между ними на столе уже стоял третий кувшин вина.
— Спасибо за рассказы, Усия, — произнес Нодон и поднялся. — Нужна помощь, чтобы добраться до постели?
— Я всюду доберусь, — упрямо проворчал кладовщик. — Я был корабельщиком. Видел чудеса этого мира. И я знаю, что там, — он знаком попросил его наклониться ниже. — Иди сюда, тайны нельзя рассказывать громко.
Нодон наклонился. Теплое дыхание старика ударило ему в лицо. Глаза у Усии стали водянистыми, словно он вот-вот собирался заплакать.
— Не ходи к цапотцам, ладно? Не ходи с их девушками, — пробормотал он. — Тогда я поведаю тебе тайну. Но сначала пообещай мне.
— Клянусь тебе духом моего дяди.
Усия растроганно кивнул.
— Хорошая клятва, — и он наклонился так близко, что его дряхлые губы почти касались щеки Нодона. — Там, внизу, они держат в плену дракона. Настоящего дракона.
Назад: Сады храмового квартала
Дальше: Пленница
