Глава 5

До конца дня я хожу как во сне. Делаю все что положено. Возвращаюсь на свое место у входа в шахту и уношу мои заметки в школу, чтобы изобразить отчет. Постороннему наблюдателю я кажусь такой же, как всегда. А вот внутри меня все изменилось. Весь мой мир переменился, и я не знаю, как с ним свыкнуться.

Я делаю то же, что и всегда, но рядом со мной нет сестры. До сегодняшнего дня я толком не осознавала, насколько само собой разумеющимся я считала ее присутствие. Теперь все, что я делаю, кажется мне неполным. За обедом на месте Чжан Цзин со мной сидит другой ученик. В нашей спальне с ее опустевшей кровати забрали постельные принадлежности. Но острее всего свою потерю я ощущаю в студии. Старательно изображая свою часть отчета, я ловлю себя на том, что все время бросаю взгляды туда, где раньше работала она. И каждый раз при виде пустующего места я с новой силой ощущаю боль.

Я испытываю огромное облегчение, когда приходят Старейшины и объявляют, что нам разрешено раньше закончить вечерние труды, но только до того мгновения, когда я понимаю: нас отпустили, чтобы мы смогли пойти на похороны Бао, если пожелаем. Некоторые подмастерья предпочитают продолжить работу. Я прерываюсь, желая убраться из этого помещения с его воспоминаниями. Я надеюсь улизнуть обратно в библиотеку и попытаться понять, почему эти звуки мучают меня – и никого больше. Я еще раз проверила все записи и пока остаюсь единственным человеком, испытывающим подобное.

Когда я оказываюсь в коридоре вместе с теми, кто решил уйти, замечаю Чжан Цзин – она сметает в коридоре грязь. Я впервые увидела ее в этой новой роли, и у меня чуть не остановилось сердце. На ней темная одежда прислуги, голова почтительно опускается, когда мимо нее проходят остальные. Я замираю, проверяя, не скажет ли кто-то что-нибудь, не прокомментирует ли ее новое положение… Однако никто ничего не говорит. На самом деле ее как будто не заметили. В чем-то это даже хуже, чем если бы кто-то бросил презрительное замечание. Для всех остальных она стала невидимкой. Даже больше – она стала для них никем.

Когда остальные уходят, я останавливаюсь перед ней, но она быстро делает мне знаки:

«Прошу тебя, Фэй, не надо! Ты делаешь только хуже».

Меня передергивает от ее слов, будто это я довела ее до такого состояния.

«Ты в безопасности, – говорю я ей. – Это главное. Я просто хотела, чтобы у тебя все было нормально».

Секунду она смотрит в никуда, а потом тяжело вздыхает и отвечает мне:

«Сегодня у меня все нормально. Завтра и послезавтра тоже будет нормально. Дальше… Кто может знать? Но нет смысла заглядывать настолько далеко. Я сосредоточусь на том, чтобы жить одним днем, и буду надеяться, что мое зрение еще хоть сколько-то времени сохранится».

В этот момент по коридору проходит еще один подмастерье. Он вежливо кивает мне, а потом изумленно застывает, узнав Чжан Цзин. Секунду он удивленно рассматривает ее костюм служанки, а потом смущается из-за того, что его поймали на любопытстве. Быстро отведя взгляд, он поспешно уходит. Снова посмотрев на Чжан Цзин, я вижу, что она раздосадована.

«Лучше тебе уйти, пока больше никто тебя не увидел, – говорит она. – Не надо привлекать к нам обеим внимание. Твое положение по-прежнему поддерживает высокую репутацию семьи».

«Прости, – говорю я ей, чувствуя, что у меня глаза наполняются слезами. – Я не хотела, чтобы так получилось».

«Мы обе не хотели, чтобы так получилось, – отвечает она. – Нам надо стараться принимать все, как есть. И я понимаю, что ты сделала все что могла. Я благодарна».

Она берет метлу и продолжает мести коридор, оставляя меня стоять на месте. Я чувствую себя просто ужасно. Я действительно сделала все что могла? А может, я могла еще как-то ей помочь? Ее слова заставляют вспомнить, что заявил мне Ли Вэй, перед тем как удалиться: «Нельзя просто терпеть день за днем. Жизнь должна иметь какой-то смысл, в ней должна быть надежда».

Я внезапно понимаю, что он имел в виду, и в горле у меня встает ком. Чжан Цзин смирилась с тем, что ей можно надеяться выжить еще немного, надеяться, что слепота не наступит еще один день, мысленно отодвинуть тот момент, когда ей придется присоединиться к попрошайкам. Это ужасное, мрачное существование. Это вообще не жизнь.

Когда она скрывается за углом, я неожиданно обнаруживаю, что направляюсь к ближайшей двери. Мои намерения пойти в библиотеку забыты, вместо этого я присоединяюсь к тем, кто шагает к центру деревни на похороны Бао, назначенные на время заката. Я толком не знаю, что меня туда влечет. Сначала мне кажется, что беда Чжан Цзин заставила меня острее осознать трагичность того, что случилось с Бао. Однако когда я оказываюсь рядом с толпой, собравшейся на церемонию, то понимаю, что привело меня сюда на самом деле.

Ли Вэй.

Впервые за долгое время при взгляде на него я не вспоминаю тот сверкающий образ из детства. Неумолимое влечение и эмоциональные последствия ухода к художникам по-прежнему меня жгут, но и эти чувства на какое-то время приглушаются. Сейчас к нему меня притягивают его потеря и его ярость из-за ситуации, в которой оказались мы все. Это созвучно той боли, которая меня терзает из-за Чжан Цзин, и, хотя я не уверена, что он захочет со мной разговаривать, я понимаю, что должна попробовать с ним поговорить.

Он стоит в первых рядах собравшихся: спина у него прямая, выражение лица гордое и почти высокомерное. Вот только глаза выдают его, как обычно, несмотря на внешнюю стойкость. Я вижу переполняющие его чувства, и мое сердце сжимается от боли. Я достаточно хорошо его знаю, чтобы понять – он собрал все свое самообладание, желая оставаться спокойным в присутствии остальных. Мне хотелось бы броситься к нему, схватить за руки, показать, что он имеет право горевать и проявлять свои чувства.

На нем белая рубашка – наверняка взятая на время из общественных фондов. Записи говорят, что в прежние времена на похороны все жители поселка приходили в белом. Когда торговый обмен с нижним городом стал уменьшаться, запасы одежды оскудели. Сейчас только ближайшим родственникам выдают белое из тщательно хранимых общих запасов. Несмотря на то что белый цвет говорит о печальных событиях, я поражена тем, как хорош собой становится Ли Вэй, когда вымоется и оденется не в грязную рабочую робу. Я его таким редко видела. Смыв с себя грязь, он кажется почти царственным – человеком, который способен быть вождем и внушать почтение, а не трудиться в темной шахте.

Священник склоняется перед алтарем памяти, на котором уже установлены священная лампада, две свечи и пять чашек. Его помощники подносят благовония, он весьма церемонно возжигает их и возлагает на алтарь. Вскоре аромат сандалового дерева достигает и того места, где стою я. Священник повторяет привычные знаки и танцы, и хотя я почтительно за этим наблюдаю, мысли мои уносятся прочь. С появлением слепоты похороны участились, так что вся церемония нам даже слишком хорошо знакома.

Я снова сосредотачиваюсь на Ли Вэе, думаю о его словах и его убежденности. Он действительно намерен осуществить то, о чем говорил? Он и правда собирается попытаться спуститься вниз? Может, в нем просто говорил гнев?.. Однако, когда я в него всматриваюсь внимательнее, что-то подсказывает мне, что его слова не были порождены минутным порывом. Не удивлюсь, если он планировал свое предприятие уже давно. Просто необходим был достаточно весомый повод, который бы подтолкнул, и им стала гибель отца.

Мои мысли внезапно и очень грубо прерывает шум, заставивший меня буквально подскочить на месте. Из-за душевного смятения и благодаря способности адаптироваться, я всего за пару дней научилась не слышать большую часть фоновых звуков – тех звуков, которые поначалу меня ошеломляли. Теперь, по прошествии этого времени, я игнорирую привычные звуки и сосредотачиваюсь только на тех, которые напрямую меня касаются или оказываются особенно заметными.

От нового шума мороз идет по коже, и я ищу его источник. Рядом со священником один из его помощников только что ударил в церемониальный гонг. Мои глаза округляются: я понимаю, что этот чудовищный звук был вызван движением, которые я бессчетное число раз наблюдала на похоронах и во время других ритуалов. Я и не подозревала, что конечным итогом этого становился такой шум. Я обвожу взглядом собравшихся, проверяя, отреагировал ли на него еще хоть кто-то. Однако все почтительно наблюдают за священником, не считая пожилой женщины рядом со мной – она заметила, как я вздрогнула.

«А ты знаешь, почему они бьют в гонг?» – спрашиваю я.

Женщина кланяется, отдавая должное моему статусу, а потом отвечает:

«Это должно распугать злых духов, которые могли бы помешать уходящему покойнику. – Она делает небольшую паузу. – По крайней мере, так мне говорила моя бабка. Не знаю, почему удар по нему их пугает. Наверное, это какая-то магия».

Я благодарю ее и наблюдаю за церемонией дальше. Несмотря на всю мрачность происходящего, мне почти хочется улыбаться. Я-то понимаю, как это может распугать злых духов! Все это время я и не подозревала, в чем на самом деле цель удара в гонг. И никто не подозревал. Много поколений священников продолжают использовать гонг по привычке, хотя его уже давно никто не слышит. Интересно, сколько еще вещей такого рода были нами потеряны, когда исчез звук?

И почему, в сотый раз пытаюсь понять я, это чувство возвратилось ко мне одной?

Когда похороны заканчиваются, Ли Вэя окружают те, кто хочет выразить ему соболезнования. В их числе много девушек примерно нашего возраста; и хотя они вроде бы искренне сожалеют о его потере, я сомневаюсь, что ими движет именно это чувство. Наверняка не у меня одной рядом с ним начинают подгибаться ноги, и я ведь совсем не знаю, как он проводил свободное время после того, как я перешла жить к художникам. Он вполне мог перенести свое внимание на кого-то еще. Эта мысль тревожит меня сильнее, чем следовало бы.

Когда последняя девушка из сочувствующих Ли Вэю уходит, я пристраиваюсь за ним; он в одиночестве уходит из центра поселка. По дороге я прохожу мимо попрошаек, и их печальная доля снова заставляет меня вспомнить про Чжан Цзин. Моя решимость крепнет, и я осторожно трогаю Ли Вэя за плечо, когда он сворачивает на дорожку, ведущую к нескольким небольшим домам. Он оборачивается и, похоже, удивляется, увидев меня. Возможно, он даже немного раздражен, что вполне понятно, если вспомнить, как мы в последний раз расстались.

«Чего тебе надо?» – спрашивает он.

Его резкая реакция вызывает у меня желание поежиться.

Собравшись с духом, я кланяюсь и выражаю ему должные соболезнования, приличествующие ситуации:

«Я очень сожалею о твоем отце. Да живет его душа вечно».

«Спасибо», – отвечает Ли Вэй, но он явно подозревает, что это не все.

Я убеждаюсь в том, что поблизости никого нет, и забываю про все формальности.

«Ты по-прежнему планируешь уйти?»

Его лицо каменеет.

«Да. А что? Собираешься кому-то сказать? Добиться, чтобы меня остановили?»

«Нет. – Он выжидающе смотрит на меня. Я делаю глубокий вдох и собираюсь с силами. – Я… я хочу пойти с тобой».

Слова слетают с моих пальцев прежде, чем я успеваю их остановить. Эта мысль зрела в глубине моего подсознания весь вечер, но, пока я ее не высказала, я не отдавала себе отчета, что именно собираюсь сделать. Беда Чжан Цзин заставила меня понять, что у нас ничего не изменится… Если кто-то не постарается все изменить.

Ли Вэй недоверчиво смотрит на меня, а потом у него вырывается смешок – довольно резкий.

«Ты? Изнеженная, балованная художница? Ты ведь уже не та храбрая девчушка. Не отнимай у меня время. У меня много дел».

Он качает головой и собирается уйти, но я хватаю его за рукав. Помня, как на меня в прошлый раз подействовало прикосновение к нему, я стараюсь тут же его отпустить и держаться на почтительном расстоянии.

«Какая храбрая девчушка?» – недоуменно переспрашиваю я.

Он чуть медлит с ответом.

«Та, которая забралась на прогнивший сарай, хоть и знала, что это опасно. Просто чтобы доказать, что может. Я тогда счел тебя такой смелой! Смелой, отважной и красивой. И я считал так много лет, пока… Пока ты не изменилась».

От мысли о том, какое недопонимание встает между нами, мне становится больно.

«Я не менялась, – говорю я. – Слушай, я обдумала то, что ты сказал – что нам больше нельзя просто думать только об одном дне, как сейчас. Я видела сестру… Она именно такая. Недовольна своей жизнью, но уверена, что другого варианта просто не существует. Я не могу допустить, чтобы она так жила, без всякой надежды. Я хочу тебе помочь. Я тоже хочу поговорить с Хранителем и посмотреть, нельзя ли все изменить».

Я говорю путано – совсем не так убедительно, как хотела бы. Несколько долгих мгновений Ли Вэй внимательно на меня смотрит. Утренние дождевые тучи исчезли. Солнце уже село, а луна еще не взошла. Дорожки в поселке освещены факелами, которые отбрасывают мерцающий свет и неверные тени, но я вижу достаточно хорошо, чтобы понять: он пытается определить, правду ли я говорю. И если я не ошибаюсь, то в его взгляде даже вспыхивает надежда, словно он тоже думает о том, не можем ли мы как-то исправить наше прошлое.

Но в конце концов он снова качает головой.

«Нет. Это слишком опасно, Фэй. Ты не справишься. Мне и так сложно будет выжить. Я не могу постоянно тревожиться еще и за тебя».

«Я не буду обузой! – заявляю я. – Я могу тебе помочь».

Теперь ему явно становится смешно.

«И как же? Ты перетянешь на свою сторону Хранителя Дороги, нарисовав ему картину?»

Я досадливо вздыхаю.

«Хлопни в ладоши», – велю я ему.

Он смотрит на меня с вполне понятным недоумением. Я нетерпеливо взмахиваю рукой, и, пожав плечами, он делает три хлопка. Звук получается отрывистым и громким.

«А теперь снова, – приказываю я и отворачиваюсь. Я жду – и ничего не слышу. Проходит несколько секунд. Я поворачиваюсь обратно и возмущенно смотрю на него. – Ты не хлопал!»

Он немного удивлен, но снова пожимает плечами.

«А в чем смысл?»

«Просто сделай, – требую я. Я поворачиваюсь к нему спиной, и на этот раз он хлопает. Я снова смотрю на него. – Ты только что хлопнул три раза».

Эта процедура ему явно непонятна, но он, похоже, еще не понял, что происходит нечто.

«Ну и что? Я и в первый раз так сделал».

«Тогда хлопни другое количество раз, а я тебе скажу, сколько. – Видя, что он совершенно сбит с толку, я добавляю: – Делай».

Он хлопает четыре раза, и я называю ему число. Потом два. Потом семь. А в последний раз он вообще не хлопает, а когда я оборачиваюсь, глаза у него невероятно округлились.

«В этот раз ты не хлопал», – говорю я.

«Как ты это делаешь?» – спрашивает он.

Я сжимаю зубы и собираю все свое мужество, чтобы высказать то, чему сама едва могу поверить.

«Я могу слышать звуки: они появляются, когда ты хлопаешь. Я сама не понимаю в чем дело, но ко мне почему-то вернулся слух. Я это слышу. Я много чего слышу».

Эта идея настолько абсурдна, настолько выходит за пределы привычного, что Ли Вэй даже не пытается отнестись к ней серьезно. Он смотрит на меня так, словно мы снова дети, увлекшиеся какой-то игрой.

«Это какой-то фокус. Ну-ка, Фэй, объясни, как ты на самом деле это делаешь!»

«Это не фокус! – возражаю я ему. – Это продолжается уже два дня, и мне это непонятно. Вот почему я была так рассеянна, когда твой отец погиб, Ли Вэй. Ты первый, кому я рассказала. Ты должен мне поверить».

Он пристально на меня смотрит.

«Не может такого быть, – говорит он, хоть вид у него не такой уж и уверенный. – Слух для нас потерян».

«Не для меня», – уточняю я.

«Тогда почему только для тебя?»

«Хотела бы я знать… Ты даже не представляешь себе, каково мне было!»

Я начинаю ломаться под бременем этой тайны, и, кажется, Ли Вэй это замечает. Его лицо смягчается, наполняется симпатией, которую я уже давно не видела. По привычке он протягивает ко мне руки, собираясь утешать, как в детстве.

Я чуть было не позволяю ему это сделать, однако осознание важности происходящего дает мне силы подавить свои желания. Отступая на шаг, я стараюсь выглядеть стойкой.

«Смотри! – говорю я. – Хочешь – верь, хочешь – не верь, но дело в том, что я смогу помочь тебе в этом деле. Может, у меня получится общаться с Хранителем Дороги. Но я способна помочь и в другом. – Я подбираю небольшой камень и вручаю его Ли Вэю. – Брось им в одно из деревьев. – Я снова отворачиваюсь и жду. После небольшой паузы слева раздается резкий звук. Снова повернувшись, я указываю в ту сторону: – Туда. Ты бросил его вон туда».

«Не может такого быть! – снова повторяет он. Вот только по его лицу видно, что, несмотря на все протесты рассудка, он решился поверить моим словам. – Как? Как это случилось? Фэй, у тебя должны быть какие-то предположения!»

«Не знаю, – снова повторяю я. – Правда, не знаю. Но, кажется, он вернулся насовсем. А раз он у меня есть, это может оказаться полезно. Если я здесь услышала, куда ты бросил камень, я смогу услышать камнепад, когда мы будем спускаться».

Он перестает дышать, понимая, что я ему сказала, и впервые за все время нашего знакомства он не находит слов. Спустя довольно много времени он все-таки поднимает руки, чтобы сказать:

«Возможно… Возможно, от тебя в пути все-таки будет польза».