Пограничной сторожевой корабль «Чукотка» покидал базу в сумерках. Пирс блестел от недавнего дождя. Впереди осторожно выруливал из бухты обшарпанный сейнер. Другой такой же повидавший виды швартовался к причалу. По гирляндам лампочек-ловушек, по просевшим ниже ватерлинии бортам было ясно, что ночная рыбалка на сайру удалась.

За кормой сторожевика покачиваются огни поселка. Угрюмые серые скалы сжимают выход из бухты. Остров вообще похож на крепость своими вертикальными стенами-обрывами, изрезанными высокими утесами, напоминающими сторожевые башни. Край земли? Нет, самое ее начало восточный передовой рубеж Советской страны.

На карте СССР этот островок не сразу и разглядишь. Но для рыбного промысла остров бесценен — в удобных его бухтах выросли мощные рыбокомбинаты, ведь здешние воды отличаются исключительной биологической продуктивностью, к тому же охранные меры и система рыборазведения умножают это национальное достояние.

Подразделение пограничных сторожевых кораблей базируется на окраине рыбацкого поселка. Участок здесь всегда был напряженным. Уже в мирное послевоенное время эта воинская часть награждена орденом Красной Звезды. На исходе лета и в начале осени у морских пограничников особенно много работы: в путину, когда косяки лососей, влекомые инстинктом, спешат на нерест из океанских далей к родным речкам, вслед за ними в нашу двухсотмильную экономическую зону регулируемого рыболовства, а то и непосредственно в территориальные воды, «подтягиваются» иностранные шхуны в надежде на легкую добычу...

Я не впервые на границе. Но каждый раз, приближаясь к этой строгой линии раздела, испытываю одинаковое чувство: словно к обрыву вдруг подошел... Граница представала предо мной в разных своих образах. Помню оживленное и сверкающее под солнцем шоссе на юго-западном участке. Шлагбаум, проверка документов, пожелание счастливого пути, — и через какую-то минуту мы уже в другой стране, здороваемся с дружелюбными людьми в пограничной форме. А навстречу идут автобусы с туристами и машины с грузом. Та граница между двумя братскими государствами оставила ощущение праздника. Помню западный участок «с той стороны». Пассажирский поезд «Берлин — Москва» был еще в десятках километров от границы, когда у самого горизонта вдруг прорезал ночную темень белый светящийся шпиль. Проводник тоже подошел к окну, глянул вдаль, сказал: «Брестская крепость». Когда переезжали плавный бесшумный Буг, во всем величии стал виден обелиск советским пограничникам: гигантский и сверкающий солдатский штык в перекрестье прожекторов.

Бывая на дальневосточной границе, убеждался, что здесь служба особенно сложна. Современные точные и чувствительные приборы вглядываются и вслушиваются в тишину. Лишь напротив заставы во внушительных пограничных заграждениях единственные ворота. Когда въехали через них на участок майора В. Габышева, тот, знакомясь, сказал вполушутку-вполусерьез:

— Граница на замке. Ключи у рядового...

— Рядовой Фролов, — представился часовой и щелкнул надежным запором...

Да, каждый раз граница представала передо мной в виде реальной, осязаемой преграды.

Первое ощущение от морской границы иное. В здешнем просторе не вспашешь контрольно-следовую полосу, тут вместо ее заостренных и чутких ко всякому нарушению ребристых волн тверди — волны морские, вечно живые. Над глубинами не выставишь пограничного знака, не увидишь никакого следа. Иллюзия открытости и даже беззащитности этих бесконечных берегов — вот первое впечатление.

Сразу за бухтой океанская зыбь приняла корабль на свою бугристую спину. «Чукотку» стало мерно раскачивать с кормы на нос и справа налево одновременно, но, похоже, никто этого не замечал. Штурман с линейкой в руках прокладывал курс, ориентируясь на маяк, мерцающий где-то там, на далеко вдавшемся в море скалистом языке. Корабль взял влево. Пара дельфинов, стремительно и слаженно скользя рядом с бортом, тут же поменяла курс, но красивое это зрелище не отвлекает ничьего внимания. Девятнадцатилетние матросы, что стоят рядом, предельно собраны. Исполняющий обязанности командира корабля (тот в отпуске на материке) старпом «Чукотки» Александр Васильевич Бурдун сидит в тесном креслице в просторной рубке. К нему сходятся все артерии управления кораблем, вся информация о том, что видят люди и приборы в небе и на воде, что слышит радист в эфире, а акустик в глубинах. Прямо перед глазами командира — расчехленные черные пушечные стволы.

За мысом ночь обволакивает корабль черным туманом.

— Самая бандитская погода, — вполголоса говорит мне капитан-лейтенант Бурдун и прислушивается к голосу у эхолота: «Под килем семь метров... под килем пять метров...» Кругом мели.

Ночь прошла спокойно. А на рассвете радист получил предупреждение о цунами. Хорошо стало видно, как в той стороне, где восходит солнце, спешно выходят из близкой бухты шхуны с иероглифами по бортам — разрушительная волна цунами страшна только у берега. Несколько лет назад она приходила и в поселок, где живет Бурдун. Зародившись где-то в океане, она устремилась тогда к острову со скоростью реактивного самолета. Начало бедствия выглядело просто фантастически: из бухты стала отступать вода — небывалый отлив был так стремителен, будто где-то за горизонтом вдруг открыли гигантскую «пробку». На десятки метров вдаль глазам предстало дно с поникшими лугами водорослей, замшелыми валунами и скоплениями разноцветных ракушек. Одно судно не успело тогда выйти из бухты, осталось у пирса на оголившихся камнях. Не прошло и трех минут, как вода при полном штиле вновь стала прибывать бесшумно и стремительно и наконец вспухла мутным пенным валом трехметровой высоты, покатилась вперед, сметая штабеля ящиков и бочек, приготовленных к путине. Застрявшее судно было выброшено невиданной силой далеко в траву — проржавевший его остов и сейчас высится над противоположным берегом бухты как молчаливое напоминание об угрозе с моря.

И вот теперь предупреждение о цунами заставило экипаж принять меры предосторожности. На глубоком месте «Чукотка» остановилась в ожидании, не придется ли кого спасать. Ко всяким вылазкам стихий пограничникам здесь не привыкать. Так, когда после долгого молчания и сна вдруг пробудился ближайший вулкан, громыхнув на всю округу извержением, и горячая пепловая туча накрыла остров и море, — спасение пришло от морских пограничников: на кораблях сыграли тревогу, как при атомном взрыве, то есть загерметизировали все отсеки, включили водяную защиту, фильтро-вентиляционные установки надели противогазы — и смогли спасти десятки людей на берегу, заблудившихся и обессилевших в пеплопаде, отрезанных потоками лавы от поселков.

На этот раз цунами, к счастью, прошла где-то стороной.

Берег другой страны здесь отделен от советской земли только узкой полоской пролива. Пограничный корабль проходит по незримому острию границы. Наша земля слева: яркий маяк и густое, тяжелое от росы разнотравье по мягкой округлости сопок. На их берегу — бросается в глаза кирпичная арка высотой с парковое колесо обозрения, рядом горит огонь, висят плакаты, установлены мощные громкоговорители. Под аркой система стереотруб, нацеленных через горловину пролива на советскую землю. Этот внушительный мемориал называется у них «стеной скорби». Его отгрохали те, кому на руку вражда между государствами и народами. Это они заботливо поддерживают огонь под аркой — эдакий очажок холодной войны на дальневосточном берегу. У «стены скорби» престарелые самураи и их потомки громогласно печалуются о Сахалине и Курильских островах, «незаконно оккупированных большевиками». И в последние годы, увы, реваншистские крики у «стены скорби» (да и не только там) раздаются все более нагло.

— Задерживаем недавно шхуну. Почему, спрашиваем, в наших водах орудуете? — рассказывал неспешно капитан-лейтенант Бурдун. — Они мне в оправдание свою карту тычут, свеженькую, только что отпечатанную. Смотрю и глазам не верю: наши острова раскрашены, как их территория.

Накануне я был в музее, созданном на острове. Каждый, кто попадает сюда, знакомится вначале с суровой историей открытия и освоения этого далекого архипелага. Первые российские экспедиции, первые примитивные карты, в основу которых легли сведения, добытые бородатыми казаками-землепроходцами, их портреты... Мужественные русские люди пришли сюда через льды Сибири почти триста лет назад — первыми. Вот уже который сезон ведутся на заповедном острове Уруп раскопки одного из важнейших селений XVIII века. Уже в ту эпоху крестьяне-переселенцы пытались на этой каменистой земле у подножия вулкана растить хлеб. У поселка было гордое имя — Курилороссия. Недавно руководитель экспедиции кандидат исторических наук В. Шубин, сообщая со страниц журнала «Дальний Восток» о последних итогах раскопок, подчеркнул: «Получили мы ответ и на самый главный, волнующий многих историков вопрос: жил ли кто в Алеутке (самая удобная бухта на Урупе. — В. С.) до прихода туда русских первопроходцев? Раскопки показали, что «русский слой» на Урупе — самый нижний. Все остальные появились гораздо позже». Да, эта земля, обильно политая потом первопроходцев, а в последнюю войну и кровью советских людей, воинов-освободителей, — земля Российская.

Неподалеку от огня у «стены скорби» на том берегу лежит на камнях иностранная шхуна проломленным днищем кверху. Говорят, она сбилась с курса, приняв этот лживый желтый огонь за свет маяка.

Когда корабль взял курс в океан, капитан-лейтенант Александр Васильевич Бурдун решился вздремнуть после бессонной ночи, проведенной в проливах, изобилующих мелями и рифами. Он зашел в свою каюту — уютную, комфортабельную, как на всяком современном боевом корабле, с удовольствием принял душ, напоследок привычно глянул на письменный столик — оттуда с фотокарточки улыбалась и всплескивала ручками дочка, симпатичное пятилетнее создание с ромашковым венком на светленькой головке. Он улыбнулся и машинально подумал, что скоро в отпуск, В отпуск они едут всей семьей на материк — к родителям, как и большинство сослуживцев. Ведь как ни крути, а хочется побродить с недельку по большому шумному городу, пожить с месяц в летнем российском селе, переполненном солнцем. А потом, на исходе отпуска, вдруг заскучать по своему острову с его пейзажами ошеломляющей красоты и с воскресной рыбалкой, со службой, наполненной настоящим делом. Все познается в сравнении: несколько недель боевого дежурства вдали от своего острова, и уже, кажется, нет на всем свете милее и желаннее уголка, чем этот поселок, притулившийся к склону не самой ласковой сопки. Здесь строят вполне приличные дома и есть неплохой клуб и даже плавательный бассейн, как где-нибудь на курорте. Но главное, конечно, не в этом. Главное — на скалистом берегу в маленькой уютной квартире живет его семья, на этой же улице его товарищи и земляки. И каждое возвращение к маленькому острову — это встреча с началом его большой Родины, спокойствие которой он охраняет вдали от родных берегов.

За иллюминаторами пенились волны, «Чукотка» переваливалась через них. Каждый раз, проваливаясь в ямищу между серо-зелеными валами, корабль будто шумно вздыхал. Но все это было привычно и знакомо капитан-лейтенанту и не могло нарушить его сон.

В эти минуты матрос Игорь Тихонов увидел на своем локаторе в монотонном вращении тонкого, как жало, луча серебристое пятнышко. Радиометристом Тихонов служит уже третий год, и не мог он спутать эту мерцающую пылинку ни с какой помехой. Наклонился к микрофону, доложил наверх:

— Есть цель. Дистанция... — кабельтовых.

А. А. Бурдун поднялся на мостик, застегивая последний крючок кителя:

— Боевая тревога!

Вот так частенько в этих водах. Я спрашивал у Бурдуна и многих других офицеров, как попали они на службу сюда, на край света. Оказалось, каждый сам просил направить его именно сюда по. окончании училища. «Здесь много настоящего дела», — сказал мне Бурдун.

Надо пояснить, что в двухсотмильной экономической зоне регулируемого рыболовства СССР в дальневосточных водах довольно оживленно от иностранных судов. Благодаря политике Советского государства, направленной на развитие дружественных отношений с соседними странами, японские рыбаки получили право рыбачить у наших берегов. В нашу экономическую зону ежегодно заходят около четырех тысяч японских судов. В разрешениях, выданные им советскими учреждениями, определены породы рыб, количество добычи и участки промысла.

Но в квадрате, где засечена неизвестная пока цель, и поблизости от него никаких судов находиться в эти дни не должно.

Над морем снова стлался легкий туман. Корабль вспарывал море, что называется, на всех «парах». Точка на экране локатора приближалась. И тут радиометрист Тихонов засек еще одну цель — в нескольких милях от первой. Они выбрали ближайшую.

Экипаж был готов к любым неожиданностям. Пока все смахивало на одну из уловок международных браконьеров. Одна шхуна, бывает, воровски ставит сети, а другая держится на фланге, совсем как тот жулик, который должен, ежели что, предупредить дружков об опасности. Следит это ворье за обстановкой через мощные локаторы. Когда «Чукотка» подошла к цели, оказалось, что это не судно, а особый хитроумный иностранный буй: браконьеры, выставив сети, покинули опасный район, а этот привязанный к канатам радиобуй поможет потом хозяевам отыскать снасть по секретному, только им известному радиокоду. Не теряя секунд, «Чукотка» взяла курс на вторую цель. И скоро сквозь туман проступил неестественно громадный корпус иностранной плавбазы.

Приблизились. И тут офицеры дружно чертыхнулись вполголоса: то, что в искаженной туманной рефракции выглядело громадой, было лишь обычной шхуной. «Чукотка» успела вовремя. На шхуне как раз заканчивали ставить снасть — сетчатый заслон на пути лососевых стад длиной ни много ни мало двенадцать километров. Номер шхуны словно невзначай был накрыт свесившимся с борта куском рогожи — тоже незамысловатая уловка на тот случай, если их засекут с самолета.

С «Чукотки» спустили катер. Начиналось самое сложное. Осмотровая группа переправилась на шхуну и осталась один на один с незнакомым экипажем.

У рыбаков были непроницаемые лица. Их капитан же (что делать, убегать-то поздно!) заранее выстраивал радушную улыбку с оттенком виноватого покаянья и держал поднос с пузатой бутылкой и рюмочками для «дорогих гостей». Это тоже распространенная привычная уловка нарушителей. Раз уж попались, так хоть как-то попробовать задобрить и заодно отвлечь внимание досмотровой группы. Обычно тут и щедрая выпивка на подносе, и «сувениры» суют в руки, и видеомагнитофон зазывает самым увлекательным фильмом со стрельбой и любовью. Но в досмотровой группе каждый на своем опыте знает, как сжимаются кулаки этих до приторности приветливых нарушителей, какой ненавистью и злобой наливаются их глаза, когда вскрываются тайники с незаконным уловом. Тогда они не скупятся на самые грязные ругательства, а то и пытаются (всегда безуспешно) дать взятку или, на худой конец, устроить потасовку. Был случай в этих местах, когда японские рыбаки, науськиваемые своим хозяином, вышли к борту, размахивая бамбуковыми палками, — мешали досмотровой группе подняться на шхуну, застигнутую за браконьерским выловом лосося. В здешних водах помнят еще более зловещее «дело»: три тайваньские шхуны, обнаруженные в советской экономической зоне небольшим советским суденышком сахалинской рыбинспекции, попытались идти на таран с целью перевернуть его...

Старший досмотровой группы капитан-лейтенант Павел Завальевский отвел в сторону услужливый поднос, официально представился, потребовал предъявить документы.

Началась работа. Замполит «Чукотки» Завальевский служит здесь с 1977 года: сразу по окончании Киевского высшего политического училища попросился на Дальний Восток. За эти шесть лет хорошо изучил повадки морских нарушителей. Первым делом он нацелил группу на проверку укромных углов: нет ли где двойного дна, тайников для особо ценных морепродуктов, водолазных костюмов. По скользкой от рыбьей чешуи палубе прошли к пластмассовым ящикам со свежим уловом, спустились потом в полутемный трюм.

Пограничники осматривали не только помещения, но и приглядывались к членам экипажа. Ведь нет-нет да и встречаются во время таких досмотров у советских берегов странные типы: в рыбацкую робу наряжен по всем правилам, а команды собственного капитана выполняет неумело, и лицо явно не иссечено солью и ветром, и руки тонкие, без признаков мозолей. Что делают на шхунах эти «белые вороны»? Недавно у здешних островов был разоблачен такой вот вырядившийся в рыбака агент японских и американских спецслужб Едзо Сога. Чуть позже задержали шхуну «Касуга Мару-88», нашпигованную шпионской аппаратурой, — капитан Цунаэси Мацуда сознался на следствии, что был завербован управлением общественной безопасности Японии.

Рыбинспектор В. А. Толстихин (в это путинное время представители Госрыбвода выходят вместе с пограничниками на ответственные дежурства) стал подсчитывать браконьерскую добычу. На глазок в трюмах шхуны не меньше пятнадцати тонн красной рыбы, но штраф им придется платить за каждого лосося поштучно — таков закон. Из тайника извлекли шкурку морского котика, убитого гарпуном. Еще, значит, шестьсот рублей штрафа — приплюсовал рыбинспектор.

Виктор Алексеевич Толстихин уже месяц в командировке. Это одиннадцатая шхуна, проверяемая им за последние недели. Толстихин работает в Сахрыбводе уже двадцать второй год, сам местный уроженец. Многие японские рыбаки ему знакомы давно. Накануне проверял шхуну, капитана которой он знает уже тринадцатый год. Никаких нарушений там не было, и рыбинспектор с симпатией вспомнил небольшой работящий экипаж: добрые соседи, не то что эти.

Учитывая большой ущерб, нанесенный государству, и в соответствии с международным правом, тайваньскую шхуну «Юли-3» СТ-6-0644 решено было конвоировать к советскому берегу. Капитан Су Маусён, узнав об этом, не скрыл раздражения. За международное браконьерство ему придется отвечать, как ответили уже некоторые его «коллеги». На памяти ведь совсем недавний арест шхуны «Ёсидзинмару-18», нанесшей в этих же водах большой ущерб нашей стране незаконным выловом рыбы, моллюсков и морских дверей, — ту шхуну конфисковали, экипаж привлекли к уголовной ответственности.

За штурвал «Юли-3» встал матрос Анатолий Борисенко. Впереди двое суток до ближайшего порта.

Почти каждому матросу-пограничнику приходится высаживаться в досмотровых группах, на борт иностранного судна. Никакая политбеседа не дает молодому парню такого ясного представления о жизни капиталистического мира, как эта будничные наряды. Вот и «Юли-3» — типичный символ чужой жизни. Снаружи она смотрится как рекламная картинка: чистенькая, аккуратная, в нарядных синих, желтых, красных красках. Еще бы: береговой покупатель должен видеть, с какой преуспевающей фирмой ему посчастливилось иметь дело. За переборками же, скрытыми от посторонних глаз, ржавчина в палец толщиной, грязные нары для команды. Во всех углах перекатываются пустые бутылки, в ходовой рубке их не меньше сотни. Рыба навалена вперемешку с орудиями лова, горой, вопреки всем санитарным нормам. Зато здесь же аккуратная кипа заранее заготовленных нарядных упаковок с самыми броскими ярлыками: «Продукт высшего качества!», «Продукт-супер!»

Матрос Борисенко проверил штурвал. Шхуна слушалась неохотно, постоянно норовя завалить то вправо, то влево. «Да у нас ее бы из порта не выпустили», — машинально отметил он.

Рыбаки — в большинстве своем молодые парни, ровесники Борисенко, — устроились играть в карты на деньги за стенкой кубрика, сплошь залепленной порнографическими рисунками. Поминутно прикладывались к замусоленным бутылкам, играли шумно, с руганью и взаимными обвинениями. На своего капитана они поглядывали зло, как на виновника свалившегося несчастья. Один из рыбаков безучастно раскачивался в углу с бессмысленными глазами: по всем признакам, принял наркотики. Другой, продувшись в пух, отшвырнул карты, подошел к пограничникам и вдруг закричал что было сил: «Хайль Гитлер!» Его тут же увели приятели. Из угла рубки слева от Борисенко глядел на все печальными глазами аккуратный божок в окружении тлеющих благовонных палочек. Пожилой радист экипажа подошел к божку, помолился старательно, потом знаками объяснил пограничнику, что просит у бога помощи в излечении желудка. Показал с явной гордостью коробочку лекарств, которыми пользуется. Борисенко даже присвистнул, увидев проставленную сбоку цену — 350 долларов.

С заходом солнца рыбаки натянули на себя куртки с крупными номерами, начертанными на спинах белой краской (капитан, отдавая команды, выкрикивает не имя, а безликий номер). Уткнулись в чашки с вареным рисом — ужинают. Пограничники достали хлеб, открыли банки с тушенкой. Свежий хлебный дух поплыл по всей шхуне, и тайваньские рыбаки закрутили носами, сглатывая машинально слюну. Рыбинспектор Толстихин только рассмеялся: «Надо бы поделиться с пролетариями». Угостили — русский хлеб им откровенно понравился.

Когда Анатолия Борисенко подменили, он устроился вздремнуть на часок и стал прикидывать, когда же получит следующее письмо от своей студентки с Украины, если почта идет дней двенадцать, а до берега еще двое суток. И как объяснить ей, что мечта о гражданском флоте после увольнения в запас у него всерьез, тем более что за годы службы он получил отличные технические знания для работы на судах. Мимо важно прошествовал в свою каюту хозяин шхуны, походя пнув юного босоногого рыбака.

Борисенко в который раз поймал себя на том, что вся эта шхуна с ее обитателями напоминает не то фильм, не то какую-то книгу из школьной программы о дореволюционной России. С чем еще мог сравнивать всю эту жизнь парень, выросший под Симферополем в рабочей семье?

Очень разными приходят на границу вчерашние подростки, разными по характеру и по житейскому опыту. И государственная граница каждого приучает к самостоятельности, заставляет подтянуться. Для некоторых она становится своеобразной линией раздела между вчерашней инфантильностью и сегодняшними очень взрослыми требованиями. Она проверяет, чего стоит каждый как личность. Здесь ведь все всерьез: и нарушитель не учебный, а самый настоящий, и если уж стреляют, то отнюдь не холостыми патронами. Я думаю, нигде так быстро не происходит гражданственное взросление, как в этих войсках. Притягательную и вдохновляющую силу здесь черпают во всей истории пограничья. Ведь сегодняшние молодые моряки «Чукотки» — прямые наследники таких же ребят, что на первом пограничном корабле «Воровский» в сентябре 1925 года изгоняли американских любителей легкой наживы с российских дальневосточных островов Ратманова, Крузенштерна и Врангеля и подымали там красные флаги; наследники тех, кто в 1945-м сбросил с курильской земли гранитные колонны с самодовольными иероглифами «Курильские острова — ключ к господству Японии в северных морях». Первых после освобождения Курил незваных гостей морские пограничники остановили здесь уже в 1947 году: два агента американского ЦРУ в обличье рыбаков приблизились тогда к берегу на рыбацкой шхуне. У них были изъяты новейшие фотоаппараты, пачки советских денег, водолазное снаряжение, карты советских островов с пометками удобных для высадки бухточек... С тех пор пролетели уже десятилетия, но почерк, стратегия у старых знакомых из-за моря остались прежними: как бы заглянуть, подсмотреть, разузнать, навредить и остаться безнаказанными... Но безнаказанными им оставаться не удается.

Почти через трое суток, когда шхуну подвели к пирсу и передали следственным органам, досмотровая группа с «Чукотки» вернулась на родной корабль. У них блестели глаза от бессонницы, а на подбородках выступила основательная щетина. Но экипажу «Чукотки» сойти на берег не удалось: пришел приказ взять курс к проливу Буссоль, где засечена подозрительная шхуна. Свободные от вахт смотрели кино, досмотровой группе разрешили отоспаться, пока корабль, глотая горючее и мили, идет на перехват. Я вспомнил, что не побывал на боевом посту гидроакустика. Спустился к нему — дежурил матрос Василий Дедов, воронежский парень. Не прошло и минуты, как на моих глазах приборы стали отбивать глубинную цель. Подводная лодка?

— Это рыба, — уточнил через секунды старший гидроакустик Дедов. — Здоровущий косяк прет за нами прямо к устью реки.

 

Краснознаменный Тихоокеанский пограничный округ