Глава 3
Розыск
На выстрел и крики из дома выбежала женщина лет пятидесяти.
– Что тут происходит?
– Милиция! Задерживаю убийцу.
– А кто убийца?
– Вот этот!
Андрей показал рукой.
– Сынок! Нет, неправда! Он хороший.
– Тогда спроси его, как он утром человека насмерть сбил и скрылся на этой машине.
– Случайно вышло.
– Разберемся. А сейчас всем снять брючные ремни. Машина на ходу?
Леонид кивнул. Парни с видимой неохотой сняли брючные ремни. Наверное, полагали – бить будут ими по мягкому месту. Ошибались, не маленькие. Андрей ремнями связал им руки. Потом обыскал машину. Ничего компрометирующего не обнаружил.
– У кого ключ?
Ответил Леонид:
– У меня, в брючном кармане.
Андрей вытащил ключ зажигания.
– Всем сесть на заднее сиденье, едем в милицию.
– Я жаловаться буду, – закричала женщина.
– В суде, я не против, но уже после приговора.
Срывались все планы – отдохнуть у тетки, съездить на Ярославский вокзал в камеру хранения. Надо ехать в райотдел. Машина – вещественное доказательство, орудие преступления. Да и задержанных допрашивать надо по горячим следам. На опытных преступников они никак не тянут, надо искать главаря. Кто-то должен руководить шайкой, чье-то указание они выполняли. Парни уселись на заднее сиденье. Вчетвером тесно, ругаться стали.
– Молчать всем, как на базаре.
Андрей ворота открыл, выехал. Конечно, машина обращала на себя внимание снятым левым капотом. А куда его класть? Но и бросать нельзя. Андрей поднял увесистую железяку, пристроил на место переднего пассажира.
На капоте могут быть следы, Частички кожи и крови Никандрова, экспертиза поможет. Тогда этим субъектам не отвертеться.
Ох хороша машина! Зажрался Леонид, называя этот «Мерседес» старой рухлядью. Мотор тихий, тянет мощно, сиденья удобные, чего еще надо? Андрей ехал через Москву по переулкам, тихим улицам. Ему не хотелось привлекать к машине внимание. Через час уже въехал в Балашиху, подкатил к райотделу милиции.
– Выходите, приехали.
Завел начинающих уголовников в здание.
Распорядился дежурному:
– Запри их в разные камеры, чтобы не сговорились.
– Сопроводиловку давай или сам пиши.
– Феклистов на месте?
– На часы посмотри, уже девять вечера. Дай человеку отдохнуть.
– Можно подумать, мне отдых не нужен, – пробурчал Андрей.
Бумагу написал здесь же, в дежурке.
Задержанных обыскали. Сняли ремни, шнурки из туфель, развели по камерам.
– Раскрой ворота, я машину во двор загоню, – попросил Андрей.
– Неуж разбогател? – удивился дежурный.
– Не моя, задержанных. Ее эксперт осмотреть должен, потом судьбу ее суд решит.
– На конфискацию тянет?
– Не мне решать.
Андрей загнал машину во двор, так спокойнее.
– Ты не знаешь, когда последняя электричка в Москву?
– В двадцать два часа.
– Тогда я успею.
Андрей поторопился на вокзал. Вот ведь незадача. Второй раз за день с электрички сходит на Курском вокзале, а до тетки добраться не может. Сел на трамвай. Задержись он немного – и придется топать пешком.
Тетка уже спала. Когда Андрей своим ключом отпер дверь и вошел, заохала.
– Что же ты себя не бережешь? Хоть бы звонил иногда. Я уже вся испереживалась – жив ли?
– А что со мной сделается?
– Осунулся. Ешь-то хоть вовремя?
– Давай завтра поговорим, спать охота.
Утром встал поздно, с кухни запахи съестного. Тетка на рынок успела сходить, купить творогу, сырников напечь. Давненько он их не ел. Умял всю тарелку. Потом помылся под душем. Хорошо! Поболтал с теткой часок.
– Ты прости, мне пора, дела!
– Звони хоть раз в неделю. А на выходные приезжай.
– Обязательно.
Андрей поцеловал тетку в щеку. Двинулся на площадь трех вокзалов, иначе – на Комсомольскую. У носильщика узнал, где камеры хранения. Получил по квитанции балетку. Выходит, не ошибся с предположениями. Отойдя в сторонку, положил на подоконник, открыл. Смена белья, бритвенный набор, пачка «Беломора», полупустая бутылка водки и книга.
Андрей повертел книгу в руках. Уголовники чтением себя не утруждали. Впрочем, мог взять книгу с собой от скуки. Поезд две недели из Владивостока до Москвы идет, от скуки завыть можно. С другой стороны, Никандров водкой развлекался, это привычнее. Перелистал книгу, потряс. Из книги выпала половина пятидесятирублевой купюры, причем не отрезанная, а неровно оторванная. Что бы это значило? Вернул ее назад, в книгу.
Закрыв чемодан, перебрался на Курский вокзал. Когда объявили посадку, вышел на перрон. Приятная неожиданность. Правее знакомый профиль девушки, что ехала вчера с ним в электричке. Решил не выпускать из вида, приблизился к ней сзади. Она в вагон, он следом. Рядом на сиденье ухитрился сесть. Девушка повернулась в его сторону.
– Вы? – удивилась она.
– А вы кого-то другого ждете? – вопросом на вопрос ответил Андрей.
– Не ожидала вас увидеть.
– Меня Андреем звать, – представился опер.
– Мария.
– Вот и познакомились.
– Мама говорила, в транспорте знакомиться порядочной девушке неприлично.
– Извините, не буду навязываться.
Андрей уставился в окно. Не хочет знакомиться – не надо. Насильно мил не будешь. В голове уже план допроса задержанных строить начал. Завтра обрадует Феклистова, не зря по столице мотался. Только за чемоданчиком Никандрова зря съездил. Ни записей, ничего ценного.
Электричка стала тормозить. Показались окраины Балашихи. Андрей встал, подхватил чемоданчик, сухо кивнул девушке на прощание.
Первым делом в райотдел направился, зачем чемодан в общежитие тащить? Дежурный его огорошил:
– Феклистов здесь, в кабинете сидит. Троих после допроса отпустил, один остался.
Андрей взбежал по лестнице. Из-под двери кабинета полоска света. Андрей вошел. На столе у Феклистова куча бумаг.
– Разворошил ты муравейник, Андрей.
– А что такое?
– С утра начальнику милиции названивать из Москвы стали. Дескать – невиновных задержали.
– Как невиновных? Ты машину видел? Пулевые отверстия на корме, фара разбита, капот помят. Та машина! Я их на месте застукал. Они пытались скрыть следы ДТП, капот сняли. День-два, и уже никаких бы следов не осталось.
– Верно, но за рулем в момент наезда был один Михаил Знаменков.
– Мишка-Фарт?
– Он самый. Недоросли эти свидетельствуют – он за рулем был и человека сбил, а он уперся, отрицает все. Остальные – свидетели, пришлось отпустить. Из Литфонда звонили, из областного управления милиции.
– Хреново.
– Еще бы! Только мешают.
– Я из камеры хранения чемоданчик забрал. В принципе – ничего интересного, кроме одной вещи.
– Показывай.
Андрей чемодан на стол положил, открыл, вытащил книгу.
– И что же в ней интересного?
– Полистай.
На стол выпала половинка купюры. Николай повертел обрывок в руке.
– Не жалко же деньги портить?
– Я сначала думал – случайность. Мало ли – вытаскивал из кармана, порвал неосторожно. В таких случаях обе половинки в банк сдают, там меняют на целую.
– Именно так, продолжай.
– Только не смейся.
– Не буду.
– Это опознавательный знак.
– Поподробнее для тупых.
– Два человека не знают друг друга, но у них назначена встреча. У каждого своя половинка. Если края совпадут, человек тот, за кого себя выдает.
– Прямо шпионские страсти.
– Вспомни про мешочек с золотом. Ценность немалая, на их месте ты бы тоже перестраховался.
– Согласен. Но объясни мне, почему тогда Никандров шел с кем-то навстречу без этого ключа?
– Не знаю пока. А главное – с кем погибший хотел встретиться в Балашихе? Думаю – у него еще в Москве встреча назначена была с кем-то, иначе чемоданчик он с собой бы забрал. Значит – решил не таскать, все равно возвращаться в Москву надо.
– Конечно. Только белых пятен много.
– Для нас сейчас важен этот… Михаил Знаменков. Не верю я в случайный наезд. Хотели сбить его и меня. Сам подумай, где Переделкино и где Балашиха. Чего им здесь делать? Попросил их кто-то проследить за Никандровым.
– Почитай протоколы допросов, – подвинул ему бумаги Феклистов.
Первым шел протокол Мишки-Фарта.
«Ехали к знакомым девушкам, адреса не помню, вроде Гражданская улица. Отвлекся от управления, невзначай на незнакомого мужчину наехал, который стоял на проезжей части…».
Ладно врет, сукин сын. Уже придумал оправдание или подсказал кто-то, что и как говорить надо.
– Кто в камере со Знаменковым сидел?
– Один был, я узнавал.
– Эксперт автомашину осматривал?
– Осматривал. Осколки стекла из фары вытащил, капот с собой увез. Заключение пообещал завтра дать – следы, группу крови.
– Пошли отдыхать, Николай? Воскресенье, а мы с тобой, как лошади в шахте на вороте подъемника.
– И правда. Впереди – рабочая неделя.
Феклистов сложил бумаги в сейф, запер. Когда по лестнице спускались, заметил:
– Быстро ты с машиной определился и шайку задержал. Будет что завтра следователю предъявлять.
– Он завтра кучу поручений может дать.
На том расстались. Ночью Андрею приснилась девушка из электрички – Мария. К чему бы это?
В обед эксперт дал заключение. Группа крови на капоте машины и убитого совпадали. Для суда – доказательство.
– Все, передаем все бумаги в прокуратуру. И дело о ДТП со смертельным исходом для нас закрыто.
– А золото?
Феклистов поднял обе руки.
– Может, Никандров этот мешочек нашел, друзья подарили, украл, в конце концов. Он уже ничего никому не скажет. Золото в банк сдали, с нас взятки гладки.
Формально правильно, законность соблюдена, но в душе Андрей был неспокоен.
– Мы же не выявили, кто руководил Знаменковым?
– Протокол допроса читал? К девушкам ехали. И попробуй опровергнуть. Будут новые данные, расследование продолжим, а пока в архив. Забудь!
Не хотелось. Две вещи не выяснены – к кому шел на встречу Никандров, кто направлял Знаменкова и шалопаев? А еще – что за обрывок пятидесятирублевки?
– Чемоданчик где?
– Зачем он тебе?
– Книжку с половиной полтинника хочу забрать.
– Бери, не жалко. А чемоданчик прокурорским отдашь, все же вещи погибшего. Кстати, похоронили его вчера за государственный счет.
В уголовном розыске свободного времени не бывает. Каждый день то поножовщина, то квартирная кража, то кошелек из кармана украли. Приходилось вертеться как белке в колесе. Две недели без продыха и выходных. Дело Никандрова на дальний план отошло, подзабылось. Тем более за быстрое раскрытие дела обоих оперов премией поощрили, по семнадцать рублей. Не велики деньги, а приятно. Да и не отметили бы, если бы не сданное золото, уж больно сумма велика. Только не верил Андрей, что такой мешочек можно на улице найти или украсть. На важный канал они случайно вышли, только концов обнаружить не смогли по независящим от оперов обстоятельствам.
А все «палочная» система учета. Зарегистрировано преступление – изволь раскрыть вовремя, иначе – висяк, палочка в отчете, за которую начальство на общем собрании вспоминать будет. Как же – портят отчетность.
В один из вечеров, когда освободился раньше, решил пройтись по городу, подышать воздухом. Снега не было, но морозец легкий – градуса три-четыре – присутствовал. Дышалось легко. Скоро зима, надо теплые вещи надевать, а они движение стесняют. Через день – воскресенье, обязательно к тетке надо ехать, все теплые вещи у нее хранятся. Да и тетку проведать надо, пожилая она уже, единственная из родни осталась, как мать ему была.
Шел не спеша. Вдруг из переулка сдавленный крик, сразу оборвавшийся. Андрей сразу пистолет достал, ринулся в темноту. Опасно, можно нож в бок получить, но явно происходит что-то неладное. В темноте две темные фигуры.
– Стоять! Милиция!
Один человек бросился убегать.
– Стой, стрелять буду!
И сделал предупредительный выстрел вверх.
Женский испуганный вскрик.
– Вы целы?
– Он у меня сумочку выхватил.
– Стойте здесь!
Андрей кинулся за грабителем. Дистанция сокращалась медленно, все-таки преступник имел фору в несколько секунд и десяток метров. На неровном тротуаре грабитель споткнулся, упал. Андрей с размаху грохнулся на него, услышал стон.
– Поднимайся!
– Ребра болят, ты мне их сломал.
– Грабить не будешь.
Андрей за одежду поднял грабителя.
– Сумка где?
– Валяется.
– Подними.
– Тебе надо, ты поднимай.
Андрей с размаху врезал рукоятью пистолета грабителю по зубам.
– Ай!
Грабитель схватился за челюсть.
– Или поднимешь, или еще больнее будет, – пообещал Андрей.
– Это незаконно, – прошамкал незадачливый преступник.
– О законе вспомнил? А что же ты, когда на женщину напал, о нем забыл? Поднимай!
Когда грабитель поднял сумку, Андрей скомандовал:
– Иди вперед. И не вздумай бежать, застрелю.
Быстро дошли до женщины. Ее всю колотило от пережитого.
– Ваша сумочка! Заявление делать будете?
– Буду!
Это хорошо. Преступление случилось, грабитель задержан по горячим следам, имущество возвращено хозяину. Раскрытие налицо, итак, палочка в отчете.
– Шевели ногами, – приказал грабителю Андрей. – А вы, дамочка, сзади держитесь.
Если женщина рядом с Андреем пойдет, может помешать в случае непредвиденных обстоятельств. Так и шли цепочкой до райотдела. Поднялись в здание, дежурный сразу воскликнул:
– Булыжник! Давно тебя не видел, недели две. Достукался все-таки!
И к Фролову:
– Чего он натворил?
– Женщину ограбил.
– Сто шестьдесят пятая, до трех лет. Булыжник, ты на снисхождение суда не рассчитывай, ты по этой статье уже сидел. Стало быть – рецидивист.
– Обыщи и в камеру.
Андрей повернулся к пострадавшей. Ба! Так это девушка из электрички! На улице темно было, не признал он ее, впрочем – взаимно. А сейчас у девушки глаза от удивления расширились:
– Вы?
– Я. Пройдемте в кабинет, заявление напишете.
– Может, не надо? – засомневалась Мария.
– Надо! Три годика мразь эта не будет гражданам жизнь портить.
– Ну, хорошо.
В кабинете Мария огляделась с интересом.
– Так вот где вы работаете, Андрей.
Имя запомнила, знак хороший. Андрей на этот раз решил продолжить знакомство. Все-таки третий раз судьба сводит, сигнал подает. Только не все знаки свыше слышат. Девушка уселась, Андрей дал ей бумагу и ручку.
– Что писать?
Андрей стал диктовать.
– А внизу подпись и дата.
Андрей взял заявление. Почерк ровный, грамотный. Наверное – отличницей в школе была.
– Мария, вы работаете?
– В институте учусь, в Москве.
– На кого же?
– На историка.
– А в Балашихе что делаете?
– Живу здесь. В Москве общежитие не дали, иногородним из дальних областей мест не хватает.
– Ну, это временные трудности. Пойдемте, я вас провожу до дома.
– Неудобно. Вы и так сумочку мне вернули. А там документы, конспекты.
– Поздновато возвращаетесь.
– Так редко бывает. Сегодня занятие студенческого кружка было. Мне теперь в суд?
– Повесткой вызовут. Сначала к дознавателю, на очную ставку, позже в суд.
Когда спустились к дежурке, старшина спросил:
– Сопротивлялся Ахромеев?
– Это кто?
– Да Булыжник.
– Убегал, упал невзначай, я на него.
– Стонет, ребра болят.
– До утра потерпит. Счастливо отдежурить.
Дежурный постучал по деревянной перегородке три раза. Когда Андрей с девушкой вышли из райотдела, она сказала:
– Я думала – вы постовой.
– Почему?
– Молодой.
– Школу милиции окончил. Оперативный сотрудник уголовного розыска.
– Бандитов ловите?
– Верно. Чаще в кабинете пером скриплю.
– Шутите? Маме расскажу, в какую переделку я попала.
– Стоит ли волновать?
– Я врать не приучена. Мама волнуется, время позднее, спросит – почему задержалась.
– А папа где?
– Погиб. В сорок втором одно письмо с фонта пришло, а потом похоронка.
– Простите.
– Ничего, вы же не знали. А вы воевали?
– Поваром в обозе.
– Опять шутите? Ой, мы пришли.
Оказывается, Мария до дома немного не дошла, когда на нее грабитель напал.
– Совет на будущее дам, – остановился Андрей. – Личные документы – паспорт, зачетную книжку, студенческий билет, деньги при себе имейте, в одежде, а не в сумке. Ее вырвать могут. Деньги заберут, сумку выкинут куда-нибудь на помойку. Намучаетесь потом восстанавливать.
– Спасибо, не знала. Так я пошла?
– До свидания.
Андрей повернулся, направился домой. Выпрашивать свидание? Нет, она не предложила. Но девушка определенно Андрею понравилась.
Следующим днем допрашивал Булыжника. Дело ясное, не хватает только очной ставки, и дело можно передавать в суд. Он, Андрей, преступника по горячим следам взял. Но милиционер – не свидетель, он сам задерживал, представитель силовой структуры. Время за делами пролетело быстро.
– Ты чего все время на часы смотришь? – заметил Феклистов.
– Ты не знаешь, когда в Москве в институтах занятия заканчиваются?
– Не в курсе, я не учился. А что?
– Потерпевшая понравилась.
– А, в Москве учится? Так ты узнай расписание электричек, встреть на вокзале. Срочных дел нет?
– Нет.
– Вот и иди, рабочий день закончился.
Андрей на вокзал пошел, списал в блокнот расписание. Через пятнадцать минут электропоезд прибыть должен. Отошел в сторонку от вокзала, встал за дерево. А то как пацан зазнобу высматривает.
Прибыла электричка, повалил народ. Андрей смотрел на лица. И вдруг знакомое лицо, виденное на фотографии в кабинете гэбэшника.
Да ведь это Гурин собственной персоной! Надо же, ранил на вокзале постового милиционера и не побоялся появиться вновь. Наверное, подумал, что убил и опознать его никто не сможет.
О Марии Андрей сразу забыл, отодвинул на второй план. Такая удача редко плывет в руки. На небольшой привокзальной площади много народа, задерживать здесь нельзя. Андрей повертел головой. Обычно в людных местах всегда бывают постовые. Андрею помощь нужна. Как назло – никого в синей форме. Придется самому. Пройдет за бывшим полицаем, возьмет в безлюдном переулке. Гурин чрезвычайно опасен, ножом владеет отлично. И может иметь пистолет. Андрей переложил свое оружие из кармана за пояс, чтобы быстрее выхватить при нужде. Скрываясь за приезжими, двинулся за Гуриным. Полицай шел быстро, не оглядываясь. Свернул с центральной улицы. Куда же он направляется? К рынку, на встречу с паханом? Но каратель прошел мимо. Или же перестраховывается, перед тем как свернуть за угол, обернулся. Андрей шел за посторонним прохожим – думал, не срисует. Похоже – каратель идет к поселку Автогенстроя. Пошли двухэтажные деревянные двухподъездные дома, фактически – бараки, в народе их называли клоповниками. Андрей злился – хоть бы один телефон-автомат попался! Но на весь город их было три, да и то в центре. Ни в милицию позвонить, помощь вызвать, ни постовых не видно. Приближаться к полицаю нельзя, заметит слежку, и одному преследовать рискованно, каратель легко может оторваться. За двухэтажными бараками проходы на соседнюю улицу, в частный сектор. Юркнет в какой-нибудь двор, и все, пиши пропало. Андрей начал нервничать и сделал ошибку, едва не ставшую роковой. Полицай зашел в один из подъездов барака. Андрею бы постоять, подождать. Квартиры там коммунальные, после можно через соседей узнать, к кому приходил каратель. Нет же, рванулся к подъезду. Выяснить захотелось – на втором или первом этаже дверь хлопнет. А все нетерпение молодости. Ни один опытный топтун так бы не поступил. Полицай его переиграл. Хитер, изворотлив, опытен был. Каратель выждал минуту, а может быть – в окно подъезда понаблюдал, и, когда Андрей подбежал к двери, резким толчком ноги Гурин распахнул ее. Когда дверь начала резко открываться, Андрей уже сообразил, что влип как кур в ощип. А дальше – как в замедленном кино. Каратель вытряхнул из рукава нож, тускло блеснувший сталью. Андрей вытаскивал из-за пояса пистолет. Опер знал коронный и смертельный удар полицая – в левый бок, в подмышку, чтобы наверняка в сердце. Рука полицая начала описывать полукруг, Андрей попытался прикрыться от удара левой рукой, сам же продолжил поднимать правой рукой пистолет. Чувствовал – не успевает, какого-то мгновения не хватает. Левую руку ожгло болью, Андрей непроизвольно нажал на спусковой крючок. Пуля угодила карателю в бедро. Полицай хотел ударить еще раз, чтобы наверняка, но тяжелая пуля «кольта» с огромным останавливающим действием его просто отшвырнула. А Андрей нажимал и нажимал на спусковой крючок. Пули били Гурина в живот и грудь, уже лежащего. Весь он был окровавлен и испустил дух. Патроны закончились. Минуту-другую Андрей стоял с пистолетом в руке. Шок! Столкновение было ожидаемым, Андрей просто уверен был, что полицай не поднимет руки, не сдастся.
Но стычка получилась скоротечной, и если бы не навыки разведчика, сейчас бы Андрей лежал у подъезда барака, а не каратель.
Из ушей как будто вату вытащили, донесся женский истошный крик:
– Убили!
И сразу силы покинули. Уселся на бордюрный камень. Люди боялись подходить.
Лишь через несколько минут распахнулось окно, осторожно высунулся дедушка.
– Чего стреляли?
– Дед, позвони в милицию, пусть приедут.
– Телефона в доме нет ни у кого.
– Пошли кого-нибудь.
Через несколько минут из соседнего подъезда вышла тетка с авоськой, нерешительно подошла.
– Молодой человек, у вас рука в крови.
Андрей повернул голову. Рукав куртки и рубашки прорезан, окровавлен. Кровь текла из руки вниз и капала из-под манжеты на землю. Сильный удар ножом, не каждый так сможет.
– Вас перевязать надо.
– Перевяжите. И позвоните в милицию. Я из уголовного розыска.
Слабость навалилась, в ушах звон. Тетка сердобольная вернулась в подъезд, вышла с бинтом в руках. Она помогла стянуть с руки одежду.
– Ой, рана глубокая.
Андрей посмотрел сам. Такую шить надо, бинтом не обойдешься. Но хотя бы кровь остановить.
Женщина умело перебинтовала руку.
– Вам в больницу надо.
– Опергруппу дождусь, потом поеду.
Через четверть часа показался мотоцикл Феклистова, за ним милицейский фургон. В райотделе это была единственная машина, латаная-штопаная. Феклистов подскочил к Андрею.
– Жив?
– Руку задел.
Феклистов повернулся к убитому:
– Гурин?
– Он самый.
– А ты как здесь оказался? Ты же на вокзал пошел.
– Этого увидел. Как назло, ни постового, никого из наших. Решил проследить, не упустить. Эта сука с ножом напала.
– Большое дело сделал. Надо срочно в госбезопасность телефонировать, это их контингент.
Подошли подъехавшие милиционеры. Феклистов распорядился:
– Оцепить, никого не подпускать. Я Фролова в больницу отвезу, а к месту происшествия госбезопасность подъедет.
Андрей поднялся, его пошатывало от кровопотери. Феклистов забрал пистолет Андрея, подхватил под локоть правой руки, помог сесть в коляску.
– Пистолет в больнице тебе ни к чему, только тяжесть таскать. Думаю, несколько дней в больнице полежать придется. Больно ты бледен.
Андрею в самом деле было худо. До приезда милиции еще держался силой воли, а сейчас как-то ослаб. Феклистов ехал осторожно, объезжая ямки, хотя обычно гонял. И пока хирург зашивал рану, перевязывал, не уходил.
– Здорово он тебя полоснул.
– Если бы руку не подставил…
– Пошел я. А ты молодец. Лучше было бы живым взять, пусть и раненым. Но это задача не для одного. Молодец, Стрелок! Я в ГБ помчался. Будет сюрприз для Владимира Васильевича. А ты поправляйся, я обязательно попозже заеду.
Андрея на койку уложили, раздев. Он закрыл глаза на минуточку и вырубился. Надо же, на фронте ранен был и до своих добирался, а здесь расклеился.
Пришел в себя от присутствия чужого рядом. Открыл глаза – лейтенант-гэбэшник и Феклистов.
– Говорить можешь? – спросил лейтенант.
– Могу.
– Ты как и где на него вышел?
– На привокзальной площади увидел. Он на электричке из Москвы приехал. Я за ним следом пошел.
– Неаккуратно, под нож подставился.
Феклистов головой возмущенно покрутил:
– Лейтенант, а ты бы смог в одиночку карателя этого взять? Да у него руки не по локоть, а по шею в крови.
– Ладно, мир. Ты действительно большое дело сделал. Даже если бы живым предателя взял, все равно к расстрелу приговорили. Желаю скорейшего выздоровления!
И ушел. Феклистов на соседнюю койку пустую присел, вытащил из кармана куртки шоколадку.
– Говорят, при кровопотере помогает хорошо.
– Спасибо, не стоило беспокоиться.
– Как это не стоило? Еще Суворов говорил, что командир для солдата – отец, а не только воинский начальник.
Честно говоря, такого отношения со стороны Феклистова Андрей не ожидал. Он служит под его началом месяц с небольшим, еще подружиться, узнать толком друг друга не успели.
А Николай шоколадку где-то раздобыл. Не было их в свободной продаже, редкость. Все же приятно, когда товарища в беде не оставляют.
– Хочешь одну штуку покажу?
В палату вошла медсестра.
– Говорили – на пять минут. А уже четверть часа. Ему отдыхать надо.
– Ухожу, ухожу.
Николай поднялся, достал из кармана половинку пятидесятирублевки.
– Вторая половина! Я уже в УГРО был, прикладывал. Сходятся!
– Вот к кому на встречу с золотишком Никандров шел.
– Точно! Теперь дело Болотникова – помнишь, на кладбище? – закрывать можно и нападение на постового. А еще гэбэшники свое розыскное дело закроют в связи со смертью разыскиваемого. Одни плюсы! Выздоравливай.
Феклистов ушел. Андрей припал к кружке с водой, очень хотелось пить. Утолив жажду, откинулся на подушку и уснул. Сказывалось нервное напряжение последних недель. А проснувшись, увидел на тумбочке рядом с кроватью несколько апельсинов. Редкость большая. Кто бы мог принести? Спросил вошедшую медсестру.
– К вам же приходили двое посетителей, вот один из них!
– Который?
Андрей о Феклистове подумал.
– В форме, строгий такой.
Удивлению Андрея не было границ. Неужто гэбэшник? Больше посетителей в форме не было. Раз так – после выздоровления надо зайти, поблагодарить человека.
– На словах что-нибудь передал?
– Сказал – витамины вам нужны.
– Угощайтесь.
– Что вы! Вам самому надо.
– Дети есть?
– Девочка.
– Вот ее угостишь.
Медсестра поколебалась, но искушение было велико, взяла один, сунула в карман.
– Спасибо.
– Девочке привет!
Апельсины появились в Москве перед Новым годом, а в Балашихе Андрей их не видел ни разу. Взял один, понюхал. Сразу детские воспоминания нахлынули. Мать, отец и он, все еще рядом, когда все были живы и войны в помине не было. Сентиментальным себя не считал, а сейчас слезы на глазах выступили.
Сколько жизней проклятая война унесла, сколько судеб поломала, скольких сиротами, калеками оставила! Да и сам он изменился. До войны мечтательным юношей был, а пошел на фронт, за считаные месяцы мечты и иллюзии ушли. Внешне слегка повзрослел, а внутри, особенно после разведки, совсем другой человек. Жесткий, беспощадный. А как романтиком остаться, если выживать приходилось под бомбами и снарядами, когда в рейдах глотки ножом резал немцам? Не все немцы по желанию в армию пошли, не все пытали, жгли.
Деформировалась душа. Вот сегодня убил Гурина. Враг, предатель, душегуб. А ничего в душе не шевельнулось, как таракана зловредного прихлопнул. На фронте взрослеют быстро, кто успеет. Там или ты врага убьешь, либо он тебя, без вариантов. С фронта уже тертым мужиком пришел, а внешне – молодой человек. Кто слаб на фронте был либо не под той звездой родился, там и остались, в сырой земле. На фронте в Бога, случай, Провидение начинали верить самые убежденные атеисты и скептики.
На второй день рука болеть меньше стала, убавилась слабость, в кровати садиться стал. А вставать не получалось. Попробовал опереться здоровой рукой о спинку кровати, подняться, тут же плюхнулся на кровать. Голова кружилась, колотилось сердце. Выходит – рано, надо набраться сил. Вечером приехал Феклистов, когда уже стемнело за окном.
– Привет! Ты как?
– Уже героем, в кровати сижу.
– Небось на медсестричек уже заглядываешься?
– Не спеши, мне бы до сортира дойти.
– Ну вот, я ему о высоком, а он о прозе жизни.
– Как в райотделе?
– Крутимся помаленьку. А кто это тебе апельсины принес? Зазноба?
– Я вместо нее на вокзале Гурина встретил, сам знаешь, чем кончилось. А про апельсины – не знаю. Медсестра сказала – в военной форме приходил.
– Неужели гэбэшник? Лопни мой мочевой пузырь, не верится!
Николай взял апельсин, повертел его в руках, понюхал.
– Новым годом пахнет. Знаешь, чем пахнет Новый год? Елкой и апельсином, конфетами еще.
Николай залез в карман куртки, вытащил пакетик.
– Конфеты. «Раковые шейки» называются. Больничная-то еда скудная. Умереть на ней не умрешь, но и здоровее не станешь. Приварок нужен обязательно. Ну, я побежал. Кражи квартирные пошли. За сутки – три, так что ты не залеживайся.
– Фи, кражи! Я больше по изменникам Родины работаю.
Феклистов изменился в лице.
– Правду скажи – блатовал?
– Ты о чем?
– К себе перейти.
– Не понял.
– Ну – гэбэшник этот.
– У нас даже разговора не было.
– Ох, чую – подкатывает к тебе. Они же там соломку мягко стелют, а спать жестко.
– Выбрось из головы.
– Ловлю на слове. Выздоравливай.
Феклистов убежал. И ведь как в воду смотрел. Третьим днем Андрей вставать стал, держась за стенку в коридоре, добрел до туалета. Послушал в курилке разговоры пациентов. Все больше о болезнях говорили. Андрею неинтересно про аппендициты и грыжи слушать, в палату побрел. Дверь открыл, а там лейтенант-гэбэшник на стуле раскачивается по-хозяйски.
– Добрый день, Андрей Михайлович!
– Здравствуйте.
– Зачем же так официально? Как здоровье?
– Понемногу выкарабкиваюсь.
– Вам привет и наилучшие пожелания мое начальство передает.
– Спасибо.
Засунули бы они свои приветы в… известное место. Приходилось на фронте Андрею пересекаться со Смершем. Разные люди были. Порядочные и сволочи, как везде. Одни сразу пистолетом в зубы тыкали, за человека тебя не считали. Другие разбирались спокойно. Андрей сам свидетелем был, когда наш «Т-34» подбили, но не подожгли. Экипаж машину покинул, так им самовольное оставление поля боя пришили.
– Надо было из танка огонь из пушки вести, атаку поддерживать, – назидал контрразведчик.
А фронтовики знали: подбитый танк – отличная мишень для немецкой артиллерии. И горит танк, хоть и железный, очень быстро. Не успел выбраться из горящей машины за пять-десять секунд, значит, живым сгоришь. Выслуживались некоторые, награды себе в тылу зарабатывали. А танкистов тех перед строем расстреляли. Андрей до сих пор их лица помнил. Поэтому в ГБ идти принципиально не желал. Он уже понял, зачем лейтенант пришел.
– А еще мое начальство с областным руководством милиции созванивалось. Пусть представление пишут – а мы со своей стороны ходатайство поддержим. Пора тебе лейтенантом быть, а ты все в младших.
– Кто не хочет расти?
Звездочки на погонах, конечно, приятно. Только в армии за звание и должность платят, а в милиции – нет. Морально приятно, но Андрей бы предпочел повышение денежного довольствия.
– Правильно понимаешь. Заслуженный человек, на фронте разведчиком был, имеешь награды и ранения. Тебе самая дорога к нам.
Ой как угадал Феклистов! Подкатился гэбэшник, ловко подъехал.
– А что? Выздоровеешь, поговорим.
– Для начала до сортира научиться ходить надо.
Лейтенант засмеялся.
– Я с хирургом говорил. Рана затягивается, кровопотеря, правда, большая. Но через две недели как огурчик будешь.
Лейтенант поднялся:
– Желаю выздоравливать.
– Спасибо.
Гэбэшник вышел, вот же… и про службу в разведке знают, и про награды. Опер им нужен с опытом, это и к бабке не ходи.
Прав был Феклистов, не ошибся. ГБ палец в рот не клади, мигом схарчат всего без остатка.
Положа руку на сердце – недолюбливал Андрей госбезопасность. Нужна была такая служба, как любому государству, но без перегибов.
На пятый день уже смог прогуливаться. Сразу в палату к раненному на вокзале постовому зашел, проведать.
– Привет, собрат по несчастью.
– Здравствуйте.
На Андрее серый больничный халат, из-под которого голые ноги торчат и тапочки без задника кожаные – «ни шагу назад». Придумали больничные острословы.
– Вы как здесь? – спросил постовой.
– Да как и ты, один человек нас в больничку спровадил.
– Поймать бы его! – скрежетнул зубами постовой.
– Не получится, рассчитался я с ним за нас с тобой, за десятки, а то и сотни безвинно убиенных. Застрелил я его.
– Правда? – оживился постовой.
– Шесть пуль из «кольта»! После такого не живут.
– Мы тогда с вами как кровные братья.
– Вроде того. Держи апельсин. Выздоравливай. Теперь часто видеться будем.
– Да я после такого известия быстро на поправку пойду. Правильно наши сказали.
– Кто наши и что сказали?
– Из транспортной милиции. Говорят, вас сотрудники и уголовники Стрелком называют.
– Слышал, и не скрою – доволен. Пусть мразь боится.
Постовой попытался сесть в постели.
– Лежи, тебе нельзя.
– Товарищ Фролов, возьмите меня к себе в отделение.
– Ты выздоравливай пока. А еще скажу – коли до стрельбы дошло, это плохо. Сработали мы некачественно. Живым взять надо, допросить, подельников на чистую воду вывести, под суд отдать. Ну а если с оружием в руках подонки разные сопротивляются, тогда стрелять на поражение.
– Спасибо, товарищ Фролов!
– Не благодари, одному делу служим.
Парень был помоложе Андрея года на четыре-пять, но опер чувствовал себя рядом с ним чуть ли не пожилым – по опыту, знаниям.
А вечером неожиданность. Медсестра вошла, спросила.
– Вы женаты?
– Хотите замуж за меня выйти? – пошутил Андрей.
Медсестра фыркнула негодующе:
– Вот еще!
– Не нравлюсь?
– Все мужики одинаковы, как оклемаются немного, заигрывать начинают. А там к вам жена, между прочим, рвется. Пускать?
Андрей удивился, но вида не подал. Женат не был никогда, откуда жене взяться? С однофамильцем спутали?
– Пускать.
И одеть-то нечего. Из-под халата затрапезного худые волосатые ноги торчат. А женщину, пусть это и ошибка, в таком виде встречать не подобает. Андрей скинул халат, улегся под одеяло. Все-таки он раненый, ему позволительно.
По коридору стук каблучков, открылась дверь, на пороге возникла Мария. Вот уж кого он не ожидал увидеть. Если не кривить душой – надеялся, но гнал от себя такие мысли. Мимолетное знакомство, кто он для нее?
– Добрый вечер!
– Жена пришла! – пошутил Андрей.
– В больнице санитарки такие мегеры, не пускали ни в какую. Пришлось неправду сказать.
– Да вы проходите, садитесь. А как же ваши принципы? Неправду не говорить?
– Для доброго дела можно.
– Как вы узнали, что я здесь?
– По городу слухи ходят о перестрелке. Говорят – куча трупов. Меня в милицию вызывали сегодня, как потерпевшую. Начальник ваш по телефону с кем-то говорил, сказал, что вы в больнице.
– Болтун Феклистов!
– Если вам мое посещение не по нраву, я могу уйти.
– Нет, что вы, Мария! Я рад вас видеть, честное слово.
– А рана у вас серьезная?
– Ногу отрезали, рука искалечена, – с серьезным лицом сказал Андрей.
Увидел, как в ужасе расширились глаза девушки. Она сразу посмотрела на одеяло в конец кровати. Андрей подтянул одеяло, пошевелил обеими ногами. Девушка покраснела от возмущения.
– Этим не шутят, я уже испугалась. Правда-правда, у меня даже сердце закололо. Я могу и обидеться.
– Экая вы обидчивая. Расскажите лучше, как учеба идет.
– Хорошо. Скоро сессия, экзамены сдавать будем. У меня в зачетке одни пятерки.
– Умная жена кому-то достанется, – вздохнул Андрей.
– А вы не женаты?
– Увы, не сподобился.
Повисла неловкая тишина.
– Я, пожалуй, пойду, – поднялась со стула Мария.
– Скучно вам со мной.
– Что вы!
Ага, все-таки не безразличен. Узнала о ранении и пришла. А может, только визит вежливости?
– Время позднее, в самом деле, пора идти, – вздохнул Андрей. – Приходите завтра.
– А можно?
– Конечно.
– Я пойду, а то мама волноваться будет. Вы пирожки любите?
– Если домашние, то да.
– Выздоравливайте.
Вот же балбес, укорил себя Андрей.
Девчонка молоденькая совсем, а он ее отрезанной ногой пугать вздумал. Неизбалованна, умна, немного с гонором, но это маска, прикрытие. Черт, нельзя упустить. Душа чистая, чем не жена. Подумал и испугался. Может, он ей не нравится? От грабителя спас, потому и пришла.
Следующим вечером он уже настолько осмелел, что вышел на крыльцо, уселся на лавочке. Для такого случая выпросил штаны у сестры-хозяйки. Не свои, больничные, байковые, от пижамы.
– Понимаете, сестричка, любовь всей моей жизни придет проведать, а я можно сказать в неглиже почти.
– В чем? – не поняла сестра-хозяйка.
– В непотребном виде.
– Сейчас все мужики в приглядном.
– Там холодно, на улице.
Последний довод убедил.
– Завтра вернешь!
– Непременно.
На улице в самом деле прохладно. Но ждать пришлось недолго. Показалась Мария.
– Здравствуйте, Андрей. Вы же замерзли!
– Воздухом дышал, полезно. Однако свежо. Лучше в палату. Вчера на соседнюю койку подселили пациента, особо не поговоришь.
Но сосед проявил деликатность. Увидев Андрея с девушкой, вышел из палаты. Мария развязала узелок. Запахло вкусно.
– Мама испекла, я только из института. С картошкой эти, а эти – с капустой. Ешьте, пока теплые.
Андрей откусил один, понравилось, принялся за второй.
– А вы чего же не едите?
– Мама для вас старалась.
– Нет, так не пойдет, давайте вместе.
Видимо, Мария дома поесть не успела, торопилась. Вдвоем все пирожки «уговорили».
– Путь к сердцу мужчин лежит через желудок, – пошутил Андрей. – Отныне я ваш навеки.
Девушка покраснела.
– Шутки у вас солдафонские.
– Что делать? Институтов я не кончал, а дело наше грубое, я милицию имею в виду.
– Прощаю на первый раз.
– Тогда серьезный вопрос. Я вам нравлюсь?
– Нравитесь, но я вас совсем не знаю.
– Тогда выходите за меня замуж.
Девушка растерялась:
– Вы это серьезно или опять шутите?
– Серьезно.
– Мы так мало друг друга знаем. Боюсь, мама не одобрит такого скоропалительного решения.
– Выйду из больницы, познакомите меня с мамой. Мы же не завтра в ЗАГС пойдем. Но застолбить место надо. В институте парней полно, небось. Как бы кто не отбил.
Мария пунцовой сделалась.
– Никогда не думала, что мне в такой обстановке предложение сделают.
– Зато запомните надолго, детям своим рассказывать будете.
У Марии слезы на глаза навернулись.
Андрей пошутить хотел, а девушка сказала серьезно:
– Жаль, что папа не дожил.
– Это да, как и тысячи других. Вам еще повезло, мама осталась. А у меня только тетка в Москве.
У Марии слезы потекли.
– Э, так не пойдет! Вы тяжелобольного человека приободрять должны, а у вас глаза на мокром месте.
– Простите.
Мария достала платочек, вытерла глаза.
– Я пойду.
– Маме большое спасибо за пирожки. Купила зятя, так и передайте.
Рана заживала быстро. Сказывались молодость, отдых, регулярное питание. Настал день выписки. Хирург предупредил – пару недель нагрузку на руку не давать, усиленно питаться, чтобы полностью восстановить кровопотерю. А как усиленно? Иной раз удается только позавтракать, а потом завертишься по срочным делам. Хватишься, когда уже вечер, темно. Столовая уже заперта, а в комнате общежития ни крошки, даже тараканам поживиться нечем.
Сестра-хозяйка выдала ему одежду. Андрей опечалился. Рубашка и куртка порезаны, в крови. В такой одежде только людей пугать.
Ну, рубашка запасная в общежитии есть, а с курточкой проблема. И кровь на ней впиталась, засохла, не отстирать. Расстроился. Не дешево куртка стоит, да и поискать надо.
Пальто дорогие, и неудобно в них, длинные полы мешают. В милиции выдают форму, сотрудники уголовного розыска одевали ее только на смотры, построения к государственным праздникам и на торжественные собрания. Для постового форма обязательна, народ должен видеть представителя власти, знать, к кому обратиться. У сотрудников угро служба скрытная, форма только мешает. Постоял у больницы, да и направился в райотдел, с надеждой, что Феклистов что-нибудь придумает. Он местный, все и всех знает.
Николай был на месте, скрипел пером по бумаге.
– Какие люди! Заходи, тебя выписали?
– Как видишь.
– Ну и видок у тебя, Андрей!
– Затем и пришел. Помоги куртку купить.
– Ты иди к бухгалтеру, денежное довольствие для начала получи. А я пару звонков пока сделаю.
Андрей первую зарплату на новом месте получил, аж пятьсот семьдесят два рубля.
Купюры большие, с ладонь. Сложил вдвое, сунул в карман – оттопыривается. Вернулся в кабинет угро. Феклистов руки потирает.
– Договорился, едем.
– Не знаю, хватит ли денег.
– Если не хватит – одолжу. Сам видишь – ты на пугало огородное похож, а не на представителя власти.
Сели на мотоцикл, заехали на окраину, в промышленную зону. Заборы, заводы, дым из труб. Остановились у обшарпанных ворот. Охранник в будке встал.
– Вход по пропускам!
– Мы из милиции, – Феклистов сунул под нос сторожу удостоверение.
– Проходите. А этот с вами?
– Со мной.
Когда отошли от ворот, Николай повернулся к Андрею.
– Видишь, тебя за милиционера не принимают.
Феклистов тут явно бывал, шел уверенно, петлял по закоулкам среди глухих каменных коробок зданий.
Вошли на какой-то склад. Кладовщица из каморки выскочила с улыбкой.
– Николай Иванович! Рада вас видеть. Могли бы и без звонка заглянуть.
– Некогда. Нужда привела. Сотрудника привез. В схватке с бандитами пострадал, только из больницы. Приодеть человека надо.
– Пальто?
– Курточка.
– Есть. У вас какой размер?
– Наверное, сорок восемь.
Что на фронте, что в милиции форма была в большинстве своем одного, самого ходового – сорок восьмого размера. На фронте и ботинки и сапоги тоже имели сорок второй размер. Каждый выкручивался сам.
Кому обувь велика – газеты в носок заталкивал. Гимнастерка болтается, так складки сзади под ремень собирали. А еще обувь с убитых зачастую снимали. В начале войны бойцы в ботинках с обмотками ходили. Неудобно – не то слово. Пойдешь в атаку, а обмотка размоталась. Поэтому сапоги были самым желанным трофеем. У немецких солдат сапоги удобные, кожаные, на подошвах подковки, голенища широкие. Немцы в атаке туда запасные магазины совали, гранаты с деревянными ручками. Наши диски от автоматов не в каждый карман влезали, а в сорок первом – в сорок втором годах сумок для магазинов не было. Диски в сидорах носили, забирали у немцев сухарные сумки холщовые.
– Похоже – в самый раз будет!
Кладовщица сняла с полки черную суконную куртку. Андрей надел, пуговицы застегнул.
– Не, не так, – сказал Феклистов. Руки в локтях согни, разведи. Не мешает, не жмет?
– Нормально.
– Длина устраивает?
– Вполне.
– А вы пройдите к зеркалу.
В темной каморке кладовщицы зеркало настенное с пожелтевшими от времени краями. И свет от сорокасвечовой лампочки тусклый. Но понравился сам себе Андрей. Бледновато лицо, но это пройдет. А так – высок, ладен, куртка сидит хорошо.
– Беру. Сколько стоит?
– Пятьсот пятьдесят. Пройдите в бухгалтерию, я сейчас накладную выпишу. А потом с чеком ко мне. А то сторож у ворот не выпустит.
Кладовщица рассказала, где бухгалтерия.
Андрей оплатил, в куртке новой вышел за ворота. Старую куртку выкинуть хотел, Феклистов остановил.
– Не торопись, пригодится.
– Зачем? Рукав в лохмотья, окровавлен.
– Отдашь портнихе какой-нибудь, она материал похожий подберет, рукав новый сделает, потаскаешь еще. А новая куртка для выхода будет.
Разумно. Но и к швее идти не раньше следующего месяца. После покупки обновки осталось от зарплаты двадцать два рубля, а жить целый месяц. Николай как будто мысли его прочитал.
– Не дрейфь, прорвемся.
– Ты где с кладовщицей познакомился?
– О, долгая история. Сына ее из большой передряги вытащил. В нехорошую компанию попал. Повязали их, уркаганы опытные хотели вину на него свалить, «паровозом» сделать. Расстрельная статья светила, в итоге дали три года. Она как мать этому рада. Могли шлепнуть запросто. А парень хороший, только мусора в голове много. Ничего, сейчас матери письма хорошие пишет. Вернется – помогу на работу на какой-нибудь завод устроиться, еще человеком станет.
После освобождения из тюрьмы или лагеря кадровики на работу брали с неохотой. Человеку только в артель или снова на кривую дорожку. С рецидивистами понятно, лагерь их не перевоспитает. Но были же случайно оступившиеся. Помоги немного, поддержи вовремя – и не будет еще одного закоренелого вора или грабителя.
Николай подвез Андрея к общежитию.
– Сегодня отдыхай, а завтра жду на службу.
– За помощь спасибо.
– Не стоит.
