Глава 31
Мне пришлось около получаса с помощью мощной лупы изучать оборотную сторону ящика, пока я не увидела крохотное, едва различимое отверстие.
– Вот здесь был гвоздик, – обрадовалась я, – зови эксперта. Надеюсь, на счастье Льва Георгиевича, специалист сможет подтвердить мою догадку: некто сначала вбил сюда тонюсенький шпенек в надежде заполучить кусочек кожи начальника. А когда операция удалась, попросту выдернул гвоздь. Твои ребята допустили ляп, они отметили, что из днища ничего не торчит, и успокоились, не стали искать дырку.
– Не знаю, – протянул Паша, – это, возможно, нора древоточца?
– Криминалист развеет все сомнения, – заявила я. – Дайте мне поговорить со Львом Георгиевичем.
– Он без адвоката ни с кем не общается, – отрезал Гладков. – Тесть ему такого пройду нанял!
– Разреши нам поболтать в твоем кабинете, а не в комнате для допросов, – настаивала я.
– Это невозможно, – отрезал Паша.
– Ты же не хочешь запихнуть на зону невиновного и оставить на свободе настоящего убийцу? – выдвинула я железобетонный аргумент.
Гладков схватился за голову и, не говоря ни слова, вышел из кабинета.
Макс щелкнул языком:
– Лампа, готов дать тебе самый большой оклад, мне необходимы такие люди. Я ошибся. Госпожа Романова не бультерьер, она танк с менталитетом ромашки.
– Странное сравнение, – удивилась я, – вроде перфоратора с глушителем.
– Прекрасная вещь! – обрадовался Вульф. – Перфоратор с глушителем! Сколько бы людей подарило его своим соседям! Ну почему ни одна фирма по сию пору не додумалась его изобрести?
Примерно с полчаса мы с Максом пикировались, и наконец в кабинет вернулся Павел.
– У тебя двадцать минут, – предупредил он меня. – В коридоре, у двери, будет стоять охрана. Эй, вводите его! Мы с Максом пока в буфет сходим.
Когда Лев Георгиевич очутился передо мной, я попросила конвойного:
– Снимите с него наручники.
Парень в форме молча расстегнул «браслеты» и покинул кабинет.
– Без адвоката разговаривать не стану, – заученно заявил Райкин.
Я обвела рукой кабинет:
– Это не комната для допросов. Двустороннего зеркала нет, звукозаписывающей аппаратуры тоже. А главное, я не сотрудник милиции, не веду протокол, мы сидим без свидетелей, ведем частный разговор. Но, что еще более важно, я, наверное, единственный человек, который вам верит.
Лев Георгиевич исподлобья покосился на меня:
– Я ничего не знаю.
– Я нашла на наружной стороне ящика вашего стола след от выдернутого гвоздика, – дала я в руки Райкину козырь, – а еще, думаю, письмо Маргарита писала не вам.
– Да? – он забыл свою роль. – Правда? Послание так хитро составлено, там нет имени адресата, его легко любому подсунуть. Мне не верят, но я не виноват.
– Не обидитесь, если скажу, почему считаю, что послание не для вас? – улыбнулась я.
– В моем положении обижаться смешно, – мрачно ответил Лев.
– Маргарита называет любовника «мой журавлик», но вас никак нельзя сравнить с длинноногой тощей птицей, – продолжала я, – будь я на месте женщины, то обращалась бы к вам «медвежонок», «котик», «ватрушечка».
– Ну и глупости лезут бабам в голову, – не скрыл презрения к женскому полу начальник.
– Вы полный, с брюшком, – продолжала я невозмутимо, – вам отлично подойдет кличка «Винни Пух» или «поросеночек». Но «журавлик»? Письмо адресовано не вам, его подбросили. Есть идеи, кто мог это сделать и зачем?
Лев Георгиевич пожал плечами, я откинулась на спинку кресла:
– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Вы попали в нехорошую ситуацию, я вам не враг. Соберитесь с силами и попробуйте доказать, что не имели ничего общего с Маргаритой. Если отпадет факт вашей любовной связи, дело развалится.
– Спросите кого угодно, Райкин не бегал по бабам! – нервно воскликнул Лев Георгиевич. – Я люблю Инну, дружу с тестем Иваном Ивановичем. Жена и ее отец – мои самые близкие люди, я не могу их предать, у меня стабильный брак. Мне посторонние бабы не нужны, я вообще их не люблю!
– Вероятно, вы говорите правду, – сказала я. – Похоже, вам действительно комфортнее работать с представителями сильного пола, даже секретарь у вас мужчина.
На дне глаз Льва Георгиевича мелькнуло странное выражение, похожее на страх.
– Разве это запрещено? – резко пошел он в наступление.
– Конечно, нет, – кивнула я, – но немного необычно. Как правило, начальники сажают в приемной шикарных блондинок.
– Жена ревнивая, – коротко пояснил Лев.
– Господи, – всплеснула я руками, – разве непременно надо спать с секретарем? Мужчине достаточно смотреть на симпатяшку, это бодрит.
– Мне для тонуса лучше кофе выпить, – огрызнулся Лев.
– Жаль, вы не хотите себе помочь, – пригорюнилась я, – вам светит пожизненное.
– Сомневаюсь, – выпалил Лев, – я ни при чем.
– Тогда найдите что-нибудь в свою пользу, – заорала я, – неужели мне одной хочется вас спасти? Кого вы покрываете?
Лев Георгиевич перекрестился:
– Никого. Меня подставили.
– Кто?
– Не знаю.
– Зачем?
– Понятия не имею! – процедил Райкин. – Меня скоро выпустят, я тут ни при чем.
– Маловероятно, учитывая, что вам собрались приписать всех жертв снайпера, – объявила я. – Медведева отпустят, а вас на его место устроят.
Лев Георгиевич посерел:
– Я не виноват.
– Можете это доказать? – насела я на Райкина.
– Разве презумпция невиновности отменена? – взвился мой собеседник. – Не мое дело свою непричастность к преступлению доказывать.
Я внезапно устала.
– Ладно, сидите до похорон Кощея Бессмертного, сами это заслужили! Я умываю руки. Нельзя спасти человека, если тот упорно лезет в петлю. Улик, включая письмо, предостаточно, чтобы вы закончили свои дни в камере.
Лев Георгиевич принялся тереть глаза:
– Я не виноват, не виноват, не виноват!
– Сколько раз уже звучали данные слова, – на манер романса пропела я.
– Могу легко доказать, что не имел с Подольской никаких отношений, – вдруг тихо вымолвил Лев.
– Ну? Сделайте это, – потребовала я.
Райкин наклонился вперед:
– Вы правы, я защищаю любимого человека, вследствие моего признания он может пострадать. Я уже говорил: для меня главное семья, позор ей не нужен.
– Думаете, ваша жена от суда будет в восторге? Пресса, камеры, материалы в газетах, телерепортажи, пересуды соседей, потеря друзей – вот что ее ждет, – нарисовала я безрадостную перспективу.
– Суд! – подпрыгнул Лев. – Я совсем не думал о процессе.
– Да ну? – удивилась я в свою очередь. – А как иначе?
Лев Георгиевич начал сосредоточенно грызть ногти.
– Как иначе, – повторил он, – вы правы, хорошо. Но то, что я сообщу вам, не должно выйти за пределы кабинета. Я не имел отношений с Маргаритой Подольской, никогда не видел ее и вообще не вступаю в интимную связь с бабами. Я гомосексуалист.
От неожиданности я переспросила:
– Педик?
Лев Георгиевич скорчил гримасу:
– Умоляю вас! Отвратительное слово. Гей. Пассивная форма. Я не способен на отношения с женщиной, не физиологически, морально.
– Ага, – растерялась я, – отличная отмазка. Жаль, ее никак нельзя подтвердить.
Райкин покраснел:
– Я готов на осмотр врача, который по некоторым, чисто физиологическим признакам подтвердит, что я практикую сношения не традиционным образом.
Я опешила и промямлила:
– Но вы женаты.
– Это не помеха, – кивнул Лев Георгиевич. – У нас с Инной нет секса. Ей он не нужен, жена против интимной стороны брака. Такое случается. Можете поговорить с супругой или устройте нам очную ставку, если я ей объясню, как важна истина, Иннуся скажет правду.
– Хорошая идея, – кивнула я, – но среди следственных работников бытует стойкое убеждение: верить женам арестованных нельзя. Кстати, она вам подарила красивые часы. «Льву на удачу. И.И.». Рашифровать подпись легко – Инна Ивановна.
Лев Георгиевич свесил голову на грудь:
– Ну, супруга могла преподнести мне часы и пожелать удачи. Но я скажу правду, это подарок от моего… ну… э… э…
– Любовника, – помогла я. – Он подтвердит факт вашей связи? Как зовут парня? И.И.? Это…
Внезапно промелькнувшая в голове догадка заставила меня ахнуть:
– И.И.! Иван Иванович, отец Инны!
Райкин схватил меня за руку:
– Никому ни слова. Вы нас погубите! Да, мы много лет вместе. Инна знает о нашей связи, я для нее не муж, а лучший друг.
– Отлично устроились, – только и сумела вымолвить я.
В ту же секунду в кабинет вернулись Павел и Макс.
– Только послушайте Райкина! – зашумела я.
– Ничего не скажу! – опять уперся Лев Георгиевич.
– Сама изложу, – отмахнулась я.
– Сволочь! – выпалил он.
– Сам дурак, – обиделась я.
– Лампа, в красный угол, а ты, красавец, в синий, – скомандовал Гладков. – Романова, начинай.
Спустя короткое время Льва Георгиевича отдали в руки врача, а потом получили назад с убедительным заключением о способе занятий сексом, напоили его чаем с печеньем и задали вопрос:
– Кто имел свободный доступ в ваш кабинет и мог там возиться в одиночестве, не привлекая внимания?
– Арсений, – без особых раздумий ответил Лев.
Я мысленно представила длинноногую, тощую фигуру помощника.
– Похож на журавля. Лев Георгиевич, вы приказывали Сене поставить «жучок» на мой телефон? Или оснастить мой автомобиль устройством слежения?
– Нет, – удивился Райкин, – зачем бы?
Я повернулась к Паше:
– Арсений дал Герману два требования на выдачу «жучков», они были подписаны начальником управления. Необходима графологическая экспертиза документов.
– Кто у нас тут главный? – крякнул Паша. – Кот или мышь?
– Грызуны разбушевались, – засмеялся Макс, – они страшны во гневе.
Но я не обратила внимания на очередную глупую шутку Вульфа и вместо того, чтобы обидеться, протянула:
– Знаете, когда мы сидели в ресторане, Арсений рассказал мне историю про своего приятеля. Тот имел связь с замужней дамой. Все шло хорошо, пока у нее не умер муж и она не стала требовать, чтобы любовник на ней женился. Да только Ромео имел другие планы, он собрался повести в загс девушку из хорошей семьи, с немалым наследством. Сеня очень эмоционально выдал эту историю, и сейчас я понимаю: никакого приятеля нет, он описывал собственную ситуацию, она его мучила до такой степени, что Филатов выложил мне все, так сказать, освободил душу. Глупый, но вполне понятный поступок.
– Данная беседа характеризует Сеню, как психически неустойчивую личность, способную в момент трудной ситуации на запланированное убийство, – важно кивнул Гладков.
Макс закатил глаза:
– Паша, да ты психолог! Завидую! У меня никогда не получалось правильно составить психологический портрет преступника!
Гладков не заметил иронии и покраснел от удовольствия.
День плавно перетек в вечер, а затем в ночь. Удивительно, но Арсений Леонидович признался сразу. Едва за ним пришли бравые ребята в форме, как он начал безудержно болтать.
Да, он имел связь с Подольской. Да, неверная жена владельца рынка была идеальной любовницей, она не хотела огласки. Да, после смерти супруга Подольская вбила себе в голову, что Арсений должен на ней жениться.
Но у господина Филатова были собственные планы. Он сделал предложение Вере, дочери богатого человека Кирилла Поргина. Кирилл Петрович хотел иметь в зятьях мужчину без детей, никогда не состоявшего в браке. Сеня отвечал всем требованиям тестя, дело семимильными шагами шло к свадьбе, но тут возникла Маргарита, которая могла помешать счастью Сени.
Помощник Льва Георгиевича ломал голову над решением проблемы, и тут в управление попало дело снайпера. Арсений Леонидович слышал, как киллер во время телефонной беседы заявил: «Освобождаете Филиппа, или в семнадцать часов я убью первого попавшегося человека», – и решил действовать.
Арсений вбил гвоздь в стол, и Райкин, на радость помощника, сразу поцарапался. Сеня аккуратно вытащил железный штырек, с удовлетворением увидел на нем кусочек кожи и спрятал улику в пакет. Оторвать пуговицу от пиджака Льва Георгиевича оказалось еще проще – тот часто оставлял одежду в рабочей комнате. Арсений договорился о встрече с Маргаритой в парке, убил ее точным выстрелом в голову, засунул под ноготь трупа микрочастицы кожи, положил ей в рот пуговицу и анонимно позвонил на пульт «02» с сообщением об убийстве.
Но этого ему показалось мало, он решил поднять шум в прессе, чтобы распустить слухи о снайпере. Арсений соединился с газетой «Сплетник», попал на корреспондента, пишущего под именем Роман Востриков, и выложил тому сенсацию про стрелка. Роман работает в самой желтой газете, но он понимает, что ему следует иметь хоть какое-то подтверждение слов анонимного источника. И тут ему на помощь прихожу я. Можно сколько угодно сомневаться в вероятности таких совпадений, но они порой случаются. Проговорив с анонимом, Востриков идет в магазин за пивом и сталкивается там со мной, а я в этот момент «прилипла» к магнитному столу у кассы. Увидав бронежилет, Роман делает стойку: ага, если на сотрудниц милиции нацепили защитную одежду, значит, информатор не врал. И «дятел клавиатуры» настукивает материал. Если тщательно допросить журналиста, тот подтвердит мои соображения.
Тем временем Сеня продолжает действовать, он подсунул в письменный стол начальника одно из писем Подольской и решил чуть-чуть подождать, надеялся, что Гладков быстро выйдет на исполнителя. Чтобы быть в курсе событий, Арсений наставил мне «жучков», хотел знать, где носится активная Романова, настроенная во что бы то ни стало вычислить снайпера, не слишком ли она рьяно ищет настоящего преступника, и он не преминул рассказать мне о любви Райкина к стрельбе в тире. Если бы я оказалась тупой, а Гладков откровенным идиотом, Арсений планировал вновь анонимно звякнуть на этот раз самому Павлу и открыто назвать имя Райкина. Если бы Сеня, глядя на мои поездки по городу, понял, что я не успокаиваюсь, он мог бы меня убить.
Арсений совершил много ошибок: не обратил внимания на слово «журавлик» в письме, не знал про игру в «дурака» и не имел понятия о сексуальных пристрастиях шефа. Сеня отлично понимал, что после ареста Льва Георгиевича убийства должны прекратиться, но как найти Нину? Эта задача была основной головной болью убийцы до того момента, как его взяли. Сеня так и не выяснил, кто был настоящим стрелком. Прошло немного времени, и мы задержали Арсения, раскрыв убийство Маргариты Подольской, выяснили, что снайпер Филипп Медведев виновен и справедливо осужден к пожизненному заключению. Павел теперь не сомневался: после смерти Нины Силаевой второй игрок в «подкидного дурака» более рисковать не станет, зароется в песок и с течением времени найдет себе новое хобби. Но кто он такой, осталось неизвестным.
Следующие сутки я сидела в Брехалове и рисовала на листочках разные диаграммы. Но никаких плодотворных мыслей в голову не приходило.
Что я знаю о втором игроке? Богат, имеет связи, любит экстремальные приключения. Негусто. Пользуясь тем, что Прасковья Никитична впала в беспросветное безумие, я еще раз обшарила все вещи Силаевой и ничего не нашла. В голове носились обрывки мыслей. Почему раненая Валентина в бреду бормотала слово «черви»? Если предположить, что прокурор знала правду об игре, тогда понятно, почему она закрыла глаза на кое-какие странности в деле. А если вспомнить о том, что у следователя была больная внучка, которой требовалось сделать операцию в Израиле, и что Василий Сергеевич набрал нужную сумму, то становится ясно, почему и он работал спустя рукава.
Белов ловко слепил пирожок и получил деньги, Валентина сунула пирог в печь, и… неизвестно, что она с этого имела. Филипп Медведев тупо, вопреки всем уликам, отрицает свою причастность к убийствам и… не выдает второго участника, потому что ему заткнули рот деньгами. Почему Нина взялась за винтовку столько времени спустя? Отчего она не сразу решила выручать мужа?
Галине сестра сказала, будто сначала не сообразила, как нужно поступить. Я предполагаю, что Силаевой продолжали давать деньги, а потом перестали. Второй игрок решил, что хватит платить. Нина, наверное, задумала шантажировать его и была убита. Эксперт не сомневался: Силаеву застрелили там, где мы с Максом ее нашли, в подвале бывшего таксомоторного парка. Тело после смерти не перемещали, его лишь накрыли картонкой.
Коли не знаешь, что делать, осмотри еще раз место преступления. Я решила с утра наведаться в руины здания у железной дороги и легла спать, обняв Мулю и Аду.