Глава 29

– Без приклеенной бороды вы выглядите намного моложе, – сделала я комплимент уголовнику, устраиваясь на диване.

– Пришла обсудить мой имидж? – криво ухмыльнулся Ковригин. – Бойкая Маша.

– Меня зовут Евлампия.

– И чего? – пожал плечами Тимофей Пантелеймонович. – Зачем приехала-то, Маша?

Я осмотрела большую комнату. Три стены занимали полки с томами в темных кожаных переплетах. Перевела глаза на стол и спросила:

– Занимаетесь реставрацией?

– Закон этого не запрещает, – не пошел на контакт Ковригин, заложил за ухо длинную прядь волос и почесал шею. За ухом у деда я заметила родимое пятно.

Меня словно укололи иголкой, по рукам и ногам забегали мурашки. Невусы, как правило, передаются по наследству.

– Вы знаете Нину Силаеву? – насела я на «гнома».

– Жизнь длинная, – занудил Ковригин, – может, встречались с ней, всех-то не упомнить!

– Она убита, – коротко сказала я.

Тимофей Пантелеймонович перестал расправлять пальцами волосы.

– Вспомнил. Было такое, она просила тебе мобильный передать. Молодая совсем, с чего бы ей с белым светом прощаться?

– Ее убили, – повторила я.

– Скажите, пожалуйста, – со смешком сказал Тим-плотник, – всяко бывает. Мне-то что до нее? Пенсия маленькая, вот я и подрабатываю почтовым ящиком, необременительно, и копеечка идет. Нам, старикам, рассчитывать не на кого, государство пожилых обкрадывает.

– Человек, большую часть жизни проведший в тюрьме, не может рассчитывать на сытую старость, – парировала я.

– Это был не я, – отмахнулся Ковригин.

– Думаете, документы пропали? – улыбнулась я. – Вор в законе по кличке Плотник…

– Давно умер, – равнодушно перебил меня собеседник. – Того человека нет. Говори прямо, чего хочешь?

– Что вам рассказала дочь? – выпалила я.

Тимофей положил ногу на ногу:

– Ни жены, ни детей не имею. Не нажил. Ступай домой, спать пора, Маша!

Беззастенчиво называя меня чужим именем, Ковригин определенно надеялся на скандал, но не на такую напал.

– У Силаевой было темное родимое пятно за ухом, Нина его стеснялась и тщательно закрывала волосами. Похоже, вам тоже родинка не нравится, поэтому вы отпустили шевелюру. Я все думала, по какой причине вы решили помочь Нине. Она заплатила вам? Или вы Медведеву были должны? Но сейчас вы откинули прядь волос, и все стало понятно. Вы и Нина ближайшие родственники.

– У Иры, хозяйки квартиры, на руке бородавка, и у меня такая же, значит, Севрук тоже моя родная дочь? – издевательски поинтересовался Тим.

– По возрасту не подходит, – засмеялась я, – а если говорить всерьез, то зря вы отпираетесь. Невусы передаются по наследству.

– Ошибка вышла, – не дрогнул Ковригин.

– Вам безразличен факт убийства дочери? – упорно давила я на больное место.

– Не семейный я, – спокойно повторил «гном». – Закон знаю, никакого права ты, Маша, не имеешь здесь находиться. Уходи.

– Нина мертва, вы можете помочь поймать ее убийцу, – настаивала я, – ответьте на пару вопросов.

Тимофей Пантелеймонович рассмеялся:

– Эх, Маша, время течет, а опера не меняются. Еще раз говорю: я помог Силаевой, передал телефон. Приработок у меня такой, один человек оставляет мне вещь, другой ее забирает. Нина молодая, здоровая, не ври про ее смерть.

Я вынула телефон и позвонила Максу:

– Пришли фото трупа Силаевой.

Вульф обладает отличной интуицией, поэтому он лишь коротко бросил:

– Ок.

Не прошло и минуты, как я получила картинку и сунула трубку под нос Ковригину:

– Смотрите. Извините за жестокость, но вы же на слово мне не верите.

Дед изучил снимок.

– Хорошая работа, – одобрил он, – удачная кукла. Или это, как там у вас теперь называется, «фотошоп»?

Я начала терять терпение:

– Нина действительно мертва.

– Расскажите, цветы золотые… – дурашливо пропел «гном».

– Ну как мне вас убедить? – подскочила я.

– Тело покажи, – ухмыльнулся Тим.

Я снова схватилась за телефон и, сделав несколько звонков, осведомилась:

– Поедете сейчас? Время позднее, морг закрыт, но для нас сделают исключение.

У Ковригина вытянулось лицо:

– Маша, ты серьезно?

– Более чем, – кивнула я. – Только наденьте пуловер, там дикий холод.

Тимофей Пантелеймонович встал, без слов вышел в прихожую и, похоже, снял трубку допотопного аппарата. Сквозь незакрытую дверь легко проникали звуки. Я услышала шуршание, затем голос:

– Андрей? Мне предлагают поехать в судебный морг, опознать тело Нины Силаевой. Утверждают, что она моя дочь. Проверь.

Старик вернулся в свою комнату, сел в кресло и пояснил:

– Приятелю звонил. Сейчас доложит.

Время тянулось долго, потом раздался звонок. Тим-плотник вновь вышел.

– Слушаю. Да, да, да. Нет, сам посмотрю. Спасибо, я в порядке, – донеслось из коридора.

– Мы едем? – спросила я, выходя в прихожую.

Ковригин молча кивнул и потянулся к куртке.

Когда дежурный санитар лениво откинул часть простыни, прикрывавшей лицо жертвы, Ковригин даже не вздрогнул.

– Не с близкого расстояния стреляли, – равнодушно заметил он и резко сдернул с тела всю ткань.

– Эй, эй, – разъярился медбрат, – так делать не положено!

– Уже вскрывали, – сказал Тимофей Пантелеймонович, – зашили аккуратно, молодцы, не тяп-ляп, пожалели девушку.

Санитар быстро прикрыл труп и хотел вдвинуть его в холодильник.

– Погоди, – велел «гном» и приподнял голову Нины.

– Ну народ! – возмутился служитель. – Убери руку от трупа! Там следы, улики.

– Успокойся, – приказал Ковригин. – Раз зашили, значит, все, тело помыли. Рана не сквозная, пулю нашли?

– Пока не знаю, – растерялась я.

Тимофей Пантелеймонович перевел тяжелый взгляд на парня в мятом халате.

– Я чего? Ничего, – внезапно испугался тот, – мне не докладывают, я студент, к степухе подрабатываю.

– Кто делал встрытие? – каменным тоном спросил Ковригин.

– Вероника Михайловна Седых, – выдал служебную информацию парень.

Тимофей Пантелеймонович уставился на носилки, вынул кошелек, протянул притихшему юноше пару купюр и сказал:

– Простыню ей поменяй, найди новую, без пятен. И под голову чего помягче сунь.

– Они у нас без подушек лежат, – заикнулся санитар.

– Знаю, – остановил его «гном». – А Нине нормально надо. Справишься?

Медбрат кивнул, подошел к большому мешку, вытащил оттуда пакет, разорвал его и сказал:

– Одноразовая простынь есть, голубая, не пользованная никем.

– Молодец! – похвалил студента «гном». – Пошли, Евлампия, там в конце переулка круглосуточный бар открыт. Выпить мне надо.

Несмотря на поздний час, в заведении шумел народ – в основном прилично подвыпившие мужчины и дамы, чья профессия угадывалась при первом же взгляде на их сильно намазанные лица и «сексуальный» наряд.

– Она мне не дочь, – неожиданно сказал Ковригин, опрокидывая в рот порцию водки.

– А кто? – спросила я.

– Внучка, – пояснил Тим, – угадала ты с родинкой. Фирменный знак Ковригиных. У Ларки, ее матери, такая же была.

– Следовательно, ваша дочь Лариса? – удивилась я. – А как же понятия? Вор в законе не должен иметь семьи. Вы вроде из старой гвардии, не нынешний отморозок.

Тимофей Пантелеймонович положил руки на стол:

– А не было семьи. Мы с Ларкиной матерью не расписывались, жили наскоком. Выпустят меня с зоны, погуляю с корешами и к Надьке еду. Отосплюсь там, отъемся, натрахаюсь до звона в ушах и, прости-прощай, уезжаю. Молодой был, дурной, не понимал, как Надька ко мне относится. Другие мужики в бараке только кулаки от злости сжимали: пока они на шконках грелись, бабы вразнос шли, если официальные жены, то развод оформляли, сожительницы других заводили. А Надя меня ждала, однолюбка была. Ларку родила, никогда не жаловалась, лишь улыбалась.

– Похоже, Нина получила от вас родинку, а от бабушки талант любить, – отметила я.

– Я им помогал, – продолжал Ковригин, – денег давал, Надька комнату в коммуналке на хорошую квартиру поменяла, с доплатой, конечно. Я ей всю сумму отсчитал. И ведь гордился, что не женюсь, считал себя свободным. Глуп был, а Надя умная оказалась. Она от Лары правду не скрыла, не наврала ей про капитана дальнего плавания, честно сказала: «Твой отец сидит на зоне. Но он хороший человек, тебя любит».

– Оригинально, – пробормотала я.

Тимофей опустошил очередную рюмку:

– Не понимаешь – не осуждай. Я теперь другой стал. Когда завязал с ходками, Надя уже умерла, Лара предлагала мне с ней жить. Но я отказался: соседи начнут судачить, то да се. Купил себе «однушку».

– На Кушнира? – уточнила я. – И чем же вы сейчас занимаетесь?

– У меня авторитет, – моргнул Тим, – я судья.

– Простите, кто? – не поняла я.

Тимофей Пантелеймонович вновь налил себе водки:

– Споры разрешаю, дела разруливаю, советы даю. Нынешние парни горячие, быстрые, чуть что – волыну выхватывают, привыкли жмуриков плодить. Вот я и пытаюсь их уму-разуму научить, говорю: «Что делать станете, если каждый по сливе получит? О матерях своих подумали?»

– Лариса с вами общалась? – вернула я Тима к нужной теме.

– Конечно! Готовила, убирала, девчонок приводила, – ответил Тим-плотник, – Галина мне не нравилась. Вся в своего отца пошла, слишком правильная и вредная. А Нинка – солнечный зайчик, я ее колокольчиком звал. Придет и звенит: «Деда, деда, деда».

– Девочки знали, кто вы? – наседала я на Ковригина.

Тимофей Пантелеймонович крякнул:

– Я думал, что нет. Когда Лара умерла, Нина ходить ко мне перестала, а Галя-то еще раньше отвалилась. Вышла замуж и забыла деда. Я сначала обиделся, а потом решил: значит, не очень-то они мне нужны, пусть живут, как хотят. Если понадоблюсь, найдут, а нет – значит, у них все хорошо.

– Позиция буддиста, – кивнула я.

Ковригин залил в себя новую порцию алкоголя:

– Не надо бороться с тем, что нельзя победить, и не стоит плакать по сгоревшему дому, он уже в головешках. Слезами горю не поможешь. Что должно случиться, то произойдет. Вот у меня сейчас на Кушнира внучка приятеля живет, он сам из Перми, попросил Марине площадь найти, съемную. А я с Ириной сошелся, на почве старинных книг подружились, переехал к ней, живем помаленьку. Не жалко девочку в пустую «однушку» вселить, отдал ей ключи, велел порядок соблюдать, обо мне не трепать, где живу не болтать, кто искать станет, позвонить. К чему это я? Ах да, судьба. Отец Марины опоздал на самолет, а он в океан рухнул. Повезло?

– Очень, – согласилась я.

– Дальше слушай, – продолжил Тим, – через месяц он в поезд сел, а состав с рельсов сошел, все живы остались, кроме него. Фатум его настиг.

– Зачем вас Нина нашла? – в лоб спросила я, с тревогой посматривая на пустеющую бутылку.

– Небось про Медведева знаешь, – кивнул Тим. – Хоть я и сам сидел сколько раз, не помню, но таким отморозком не был. Сына он вылечить хотел! Поэтому в киллеры нанялся! А у Нины в голове лишь одна идея крутилась: освободить мужика. Оба безумные! О детях подумали?

– Филипп был исключительно заботливым отцом, – напомнила я. – Вся история произошла из-за мальчика-дауна.

– Почему внучка ко мне раньше не прибежала, – заорал Тим, – когда они все это затеяли? А если бы и ее посадили? Мальчишек куда деть? В приют? Я мог денег дать! Накоплено! Но нет, сами кашу заварили! Черт бы ее побрал! Знал ведь, что это плохо закончится! И где теперь Нина? На железном столе. А что с парнишками?

– Мальчики в круглосуточном садике, даун Илюша в клинике, – ответила я. – Очевидно, Игоря и Леню отправят в детский дом. А Илюшу продержат в больнице, пока не закончится оплата. Кстати, есть еще Прасковья Никитична, мать Филиппа, она безумная.

– Насрать на бабку, – заявил «гном», – пожила и хватит, пусть о ней сынок заботится. Мальчишек себе заберу!

Я открыла рот и хотела сказать, что малышей никогда не отдадут пожилому, одинокому, да еще многократно судимому мужчине, но передумала. Пусть неприятную правду деду сообщат органы опеки. Мне надо найти убийцу Нины, второго снайпера, участника карточной игры.

– Взбрела ей в голову идея, – вдруг жалобно начал Тим, – все мне рассказала, да только не тогда, когда придумала, а после того, как осуществила. Пришла Нинке на ум чушь, съехала она из своей квартиры, сняла комнатушку у… прокурора, которая Медведева обвиняла. Я ее чуть не стукнул, когда узнал. «Зачем к Рублевой полезла?»

А она в ответ: «Деда, хочу ей жизнь искалечить! Валька не знает, кто я, на суд бывшую жену не вызывали. Я прикинусь доброй и… отравлю ее, яду в суп насыплю». Во, блин, дура!

Ковригин снова вцепился в бутылку и начал с ожесточением говорить. Я слушала Тима-плотника, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не прервать. Водка развязала язык сурового деда, а еще, похоже, он очень любил Нину и сейчас вне себя от горя. Но если Тимофей Пантелеймонович продолжит глотать спиртное, скоро он будет не способен ни передвигаться, ни издавать членораздельные звуки.

Я осторожно поправила в кармане включенный диктофон и оперлась руками о стол.

…Узнав задумку Нины про отраву, дед испугался и попытался образумить внучку:

– Не дури! Тебя сразу поймают.

– Плевать, – вздернула подбородок Нина.

– Посадят не на один год, – не успокаивался вор в законе.

– И что? – подбоченилась Нина.

– Детей в интернат определят.

– Зато я отомщу! – топнула ногой Нина. – Лучше помоги мне.

– Чем же? – спросил Тим.

– Достань хороший яд, – потребовала внучка, – чтобы Валентина наверняка померла, да еще пару недель помучилась.

– Не стану, – отказал вор.

Нина вспыхнула, ее щеки покрылись красными пятнами.

– Вот как ты меня любишь!

Тимофей не успел отреагировать, внучка кинулась к двери.

– Мужа ты этим не вернешь! – только и успел крикнуть ей в спину дед.

Некоторое время от Нины не было ни слуху ни духу. Но потом она снова приехала в «офис» дедушки.

– Офис – это подвал под баром «У бабушки Гусыни»? – уточнила я.

Ковригин поднял мутный взгляд:

– Да. Не могу же я вести дела в квартире, здесь Ирина, она о моем прошлом ничего не знает. Думает, я реставрацией книг зарабатываю, по людям хожу, грибок в библиотеках вывожу. С Ниной мы в подвальчике встречались, там надежно, я специально такое место подобрал, где лишних ушей нет. Эй, неси сюда еще шнапсу!

– Может, хватит? – робко спросила я.

Тимофей Пантелеймонович ткнул в меня пальцем:

– Еще не родилась Маша, которая указывать Плотнику смеет! Усекла?

– Усекла, – покорно повторила я.

– Во, молодец, – пошатнулся на стуле собеседник. – Нинка упертая была. Притопала и говорит: «На суде Фил вины не признал, в последнем слове заявил: «Я жертва оговора, вот убьют еще людей, поймете, что не того засадили». Но ты-то знаешь правду, – жестко сказал ей я, – сама говорила, как дом в Берове поджигала, помогала мужу. Дурак он у тебя, однако зачем винтовку в гараже держал? Нина вздрогнула: «Этого я не знаю! Плохо у меня с головой! Привыкла, что муж думает, а я исполняю. И только сейчас сообразила: Фил ведь мне, выступая на суде, подсказку дал. Надо кого-нибудь подстрелить, шум поднять, в газеты позвонить, вот его и освободят, решат: ошибка вышла, не того взяли! Снайпер на свободе». Дура! – снова не выдержал я. – Одна другой глупее идеи в голову лезут! Слава богу, решила прокурора не травить. Дотумкала: на кого менты сразу подумают? На соседей!

Нина встала: «Я ее пристрелю!»

– Час от часу не легче, – всплеснул руками Тим, – зачем жизнь губить? Достаточно просто ранить! В коленную чашечку впечатать. Статья другая, а эффект лучше, в инвалидном кресле тошно.

Я закашлялась: дед-уголовник всегда готов дать внучке добрый совет.