Глава 22
Домой я опять приехала поздно, погладила собак и, не заходя в спальню, пошла в кухню, чтобы осторожно поставить на подоконник соус «Кольт». Возле одного из шкафчиков стояла баба Нила.
– Не спишь? – удивилась я.
Старуха поморщилась:
– Плечо ушибла, налетела в сарае на деревяшку, теперь синяк наливается. Вроде у тебя была мазь, ты ее Нинке давала, когда Игорь из садика с бланшем на лбу вернулся. Называется по-хитрому… трок… брок… казин.
– Троксевазин, – улыбнулась я, – лежит в ящике, пользуйся на здоровье.
– Именно что на здоровье, – вздохнула хозяйка и вынула тюбик. – Пойду обмажусь от души на дармовщинку.
Я зевнула, отправилась к себе, начала переодеваться и услышала из второй комнаты голос Макса:
– Как день прошел?
Я подпрыгнула и стукнулась лбом о дверь шкафа.
– Что ты здесь делаешь?
– Жду Евлампию Романову, – ответил Максим, выходя из укрытия. – Понравился тебе папироль? Великолепно прочищает мозги.
Я округлила глаза:
– Прости, я не стала пробовать вкуснотищу, Арсений Леонидович отсоветовал.
– Арсений Леонидович? – с непередаваемым выражением лица повторил нахал.
– Помощник Льва Георгиевича, начальника нового управления по борьбе с особо опасными преступниками, – уточнила я. – Ты зря ревновал, это правда была чисто деловая встреча.
– Насчет Отелло это не ко мне, – быстро парировал Макс.
– Зачем тогда ты приехал сюда на ночь глядя? – засмеялась я. – Или еще не понял – я не из тех женщин, которые благодарят кавалеров в койке за первый совместный ужин?
Макс сел в кресло:
– Я привез результат анализа бумажной салфетки. Подумал, тебе это будет интересно!
Я моментально забыла про мексиканское блюдо и свое желание отомстить нахалу.
– Говори.
– Кровь принадлежит мужчине, группа первая, резус положительный, – монотонно перечислял Макс, – она из носа. Вероятно, у человека слабые сосуды или он слишком сильно чихнул, такое случается. С большой долей вероятности верно второе предположение, потому что эксперт обнаружил следы неомицина сульфата, дексаметазона метасульфобензоата, фенилэфрина гидрохлорида. Все вещества входят в состав капель от насморка. Складывается следующая картина: некто пшикает в ноздри спреем, со вкусом чихает, вытирает капли крови и бросает салфетку на пол.
– Это все? – с разочарованием спросила я.
Максим положил ногу на ногу:
– Могу назвать имя, фамилию и отчество человека, державшего платок.
– Врешь, – не поверила я, – вы не успели бы сделать анализ ДНК.
– Его не потребовалось! – заговорщицки подмигнул Максим.
– Лаборант выжал из капли крови паспортные данные? Держишь меня за идиотку? Сейчас все брошу и поверю тебе, – отрезала я.
Макс щелкнул пальцами:
– Возможности волшебников не ограничены. Тимофей Пантелеймонович Ковригин, год рождения тысяча девятьсот сороковой. Прописан по улице Кушнира, дом восемнадцать, квартира девять.
Я потрясла головой:
– Откуда эти сведения?
– Из базы, – загадочно ответил Макс и засмеялся: – Ты сейчас похожа на обезьянку, которой в лапки с неба упал банан. Бедная мартышка хочет слопать вкуснятину, но не понимает, откуда та взялась. Ешь на здоровье, не отравлено.
– Польщена сравнением с орангутаном, – воскликнула я, – но…
– Ты слишком высокого мнения о собственной персоне, – перебил Макс. – Орангутаны огромны, объединившись в стаю, они легко справляются со слоном. Лампа Романова скорее мартышка, причем из разряда самых мелких, слышала про мини-макак?
– Да, – на всякий случай ответила я, – но в отличие от приматов я хочу знать, где вырос банан? Хотя, может, ты нанял гениального криминалиста? Тот бросает мимолетный взгляд на салфетку и кричит: «Вижу, вижу, это кровушка Ковригина!»
Приятель вытянул ноги почти до середины комнаты:
– С бумажки, которую ты принесла для анализа, сняли отпечатки пальцев. Один оказался вполне пригодным для идентификации. В век компьютеров кое-какие действия ускоряются. Тимофей Пантелеймонович – профессиональный преступник, до восемьдесят пятого года прошлого века регулярно оказывался под присмотром государства, ясное дело, его дактилоскопическая карта есть в архиве.
– Как только вы ухитрились снять пальчики с носового платка? – усомнилась я. – Его структура пористая, сам платок ворсистый, очень мягкий.
Макс встал и подошел к столу:
– За последние годы криминалистика шагнула так далеко вперед, что становится страшно от ее возможностей. Восстановление полностью сожженного листа бумаги, реконструкция лица человека по черепу, определение личности по одному волосу – все это теперь рутина. В распоряжении экспертов есть прибор, способный на большой глубине обнаружить человеческие останки, или гель, помогающий снять отпечатки пальцев с тела в сильной стадии разложения. Но в случае с платком особых ухищрений не понадобилось. И это вовсе не платок, а салфетка, которой пользуются реставраторы книг.
Я заморгала, а Максим, очень довольный произведенным эффектом, продолжил:
– Старинные издания болеют, они старятся, могут заполучить грибок, покрыться плесенью. Есть много способов, при помощи которых книги берегут от напасти. В хранилищах стараются поддерживать определенную температуру и влажность, очень ценные экземпляры не выдают читателям, люди получают их электронную версию, не мусолят оригинал. А ученые, которым необходимо обратиться к древнему источнику, надевают особые перчатки. Иногда для излечения зараженной странице делают компресс: берут салфетку, пропитывают ее специальным раствором и вкладывают между листами. Салфетка имеет мягкую середину и более плотную глянцевую окантовку. Сделано это для того, чтобы плотные края не давали «горчичнику» сбиться, удерживали его в распрямленном состоянии, да и удалить «компресс» легче, если он не пропитал всю поверхность страницы.
– Отпечаток был оставлен на кайме! – догадалась я.
Максим прижал руки к груди:
– Сражен! Восхищен! Сбит с ног! Красавица, умница, блондинка! Зачем одной женщине столько талантов?
Но я пропустила мимо ушей ерничанье Макса:
– Кто этот Тимофей по профессии?
– Вор в законе, – ответил приятель.
– Я имею в виду работу, – уточнила я.
– Урка, – уточнил Вульф, – профессионал, последний из могикан. Был коронован в семидесятых годах, соблюдал понятия, не женился, не завел детей, богатства не копил, имел почет и уважение от коллег и авторитет в разных кругах. В середине восьмидесятых он вроде заболел рассеянным склерозом, перестал грабить квартиры и более в поле зрения МВД не попадал. Имеет хобби – реставрирует антикварные книги.
Я пригорюнилась:
– Наверное, он умер.
Макс деликатно кашлянул:
– Извини за неуместное напоминание, но кровь-то свежая. Ковригин, похоже, подцепил насморк, но это не смертельно. Милый Тимоша бодр и активен.
– Ему удалось почти четверть века прожить с диагнозом рассеянный склероз и не сесть в инвалидное кресло? – недоумевала я. – Интересный случай.
Максим плюхнулся на диван и подсунул подушку под голову.
– Не верю я в этот диагноз. Он его купил, чтобы от дел отойти: вор в законе может бросить ремесло, только если он умирает. Небось надоело деду по зонам скитаться, вот и придумал отмазку для своих. И авторитет сохранил, и воровать не надо. Ковригин уникальный тип, имел кличку Плотник, погоняло получил за умение так вскрыть захоронку, а потом аккуратно ее закрыть и, не оставив ни следа взлома, испариться, что кое-кто из потерпевших обнаруживал пропажу заветной заначки спустя много дней, а то и месяцев после кражи.
– Скорей уж его следовало прозвать «Призрак», – не согласилась я. – А то Плотник! Плотник… Плотник!!!
Макс сел, потом встал:
– Ты в порядке?
– Ковригин Тимофей Пантелеймонович! – заорала я. – Тим-плотник! Завтра же помчусь к деду и вытрясу из него информацию про Нину Силаеву! Вероятно, старик ее знает, раз согласился ей помогать! Хитрый, умный вор, но и такой может совершить ошибку! Бросил платок и попался! И у него на столе, в подвале, лежала старинная книга!
– При чем здесь Силаева? – серьезно спросил приятель.
Я сообразила, что он ничего не знает о моей встрече с Галиной Исайкиной, открыла было рот, но тут увидела, как Макс начал кружить вокруг стула, на котором висела моя одежда. Пришлось Вульфа остановить:
– Сядь! Невозможно беседовать с человеком, который носится, как ошпаренный суслик.
– Это что? – ткнул Макс пальцем в кофту.
– Некий предмет из трикотажа, женщины натягивают его в холодное время года, – обозлилась я. – Предвосхищая следующие вопросы, сообщу: рядом с пуловером – джинсы, извините за интимную деталь, колготки, ремень для поддержания падающих штанов и сумочка.
Максим схватил свитерок, потряс его, пошарил по карманам, вывернул наизнанку, затем оторвал от планки пуговицы, бросил на пол, раздавил, покачал головой и вцепился в брюки.
Я медленно попятилась к двери. Ну согласитесь, находиться в одной комнате с буйно помешанным опасно. Сначала Максик изуродует шмотки, а затем бросится на их владелицу.
– Что в сумке? – зашипел приятель, отшвырнув мои джинсы.
– Нужные вещи, – пролепетала я.
Максим, недолго думая, перевернул ридикюль и уставился на кучу выпавших из него предметов.
– До сих пор я ни разу не встретил девушку, у которой в сумке был бы порядок, – оценил он увиденное. – Зачем таскать при себе уйму барахла?
– Здесь исключительно необходимое, – насупилась я. – Пудреница, губная помада, ежедневник…
– Шесть конфет, – дополнил Макс. – Они к чему?
– Я их ем! Когда проголодаюсь.
– А расческа?
– Вот уж не ожидала столь кретинского вопроса! Отгадай с трех раз, для чего, – засмеялась я.
– Чтобы использовать ее вместо вилки, втыкая в шоколадки, – пробормотал Макс. – Ладно, пусть пачка платков, три скрепки, скотч и жвачка тебе крайне необходимы, но два кошелька! У тебя столько денег, что не влезают в один?
– В красном – деньги, в бежевом – дисконтные карты, их много, – пояснила я.
– Надо брать лишь те, которые понадобятся, – пожал плечами Макс. – Запланировала купить туфли – оставь дома ту карточку, где скидка на мебель.
– Вдруг поеду мимо магазина, где увижу замечательную скамеечку под ноги с изображением собачек? Это невозможно предвидеть заранее. И вообще, лучше покупать все спонтанно! – возразила я. – Хлоп, в витрине пальто, о котором я мечтала, да еще с большой скидкой. Жаба задушит приобретать его за полную цену, нужно воспользоваться предложением.
– А пробка от пивной бутылки? – развеселился Макс. – Ее роль какова? Ты их собираешь?
– Если от духоты чуть не падаешь в обморок, надо крепко сжать крышку в кулаке, и не потеряешь сознание, – поделилась я опытом.
– Оригинально! – похвалил меня Макс. – Боюсь спросить про антибактериальный спрей. Я представляю, зачем он может понадобиться особе, пасущейся по обочине трассы Владивосток – Киев, но тебе?
– Есть прямое шоссе с Дальнего Востока на Украину? – удивилась я.
– Как-то же люди с одного конца страны на другой едут, – разумно ответил Макс. – Так зачем пшик-пшик?
– Пшик-пшик, – повторила я звук, о котором говорил Герман, – пшик-пшик… Извини, я очень брезглива, а иногда требуется посетить общественный туалет. Выйду из кабинки, помою руки и продезинфицирую их.
– Телефон! – торжествующе воскликнул Макс. – Вот он!
– Ну да, сотовый, – согласилась я. – Ты себя хорошо чувствуешь? Давай померяем температуру!
Но приятель не обратил внимания на мое предложение. Он взял мобильный, в одну секунду разобрал его, выхватил из кучи деталей какую-то кнопку и возликовал.
– Нашел! Видишь? Что это?
– Потроха телефончика, – растерялась я.
– «Жучок»! – гаркнул Максик. – Некто снабдил тебя прослушкой.
Я вздрогнула:
– Прикалываешься?
– Я серьезен, как политик, обещающий народу светлое будущее, – сказал он. – Где ты оставляла аппарат?
Я погрозила ему пальцем:
– Пукающие подушки, пластиковые мухи, спрятанные в куске рафинада, исчезающие чернила, отрубленные пальцы из силикона. Ты большой мастер на развод, повеселился, и хватит. Собери телефон и послушай, что я расскажу.
Максим вынул из кармана авторучку и поднес к пупочке, она стала мелко подрагивать.
– Сейчас ты видишь «Эру» – портативный аппарат для обнаружения электронных шпионов. Это новейшая разработка, стоит офигенных денег, но они окупаются. Не имею ни малейшего желания шутить. Когда я прошел мимо стула с твоими шмотками, «Эра» среагировала. Постарайся вспомнить, где оставляла телефон без присмотра.
– Он всегда при мне, – растерялась я. – А как долго устанавливать «жучок»?
Макс приколист, но он знает меру и сейчас выглядел очень озабоченным.
– Спецу достаточно нескольких секунд, любитель провозится дольше, но и ему пяти минут за глаза хватит, – вздохнул Вульф.
– Ресторан! – осенило меня. – Я слопала, следуя твоему гнусному совету, папироли и бросилась в туалет. Сотовый остался на столе, мне было не до него. Под подозрением двое: Арсений Леонидович и официант.
– Забудь про лакея, – процедил Макс, внимательно изучая «кнопку», – однако, дорогая вещь. Умеют, собаки, электронику клепать. Даже в нашем офисе такого нет.
– Вот почему Сеня настойчиво приглашал меня поужинать. Он хотел пристроить прослушку, – грустно констатировала я. – Представляю его радость, когда я унеслась в сортир.
Макс обнял меня и начал гладить по голове:
– Ничего, не плачь, вырастешь – поймешь: мужики – сволочи. Думаешь, он тобой заинтересовался, трясется от страсти, роняет слюни, а подлец – шпиён германский, хочет партизан в лесу найти.
Я вывернулась из его рук:
– Дурак.
– Детский сад, – покачал головой Макс. – Садись и излагай события. Сейчас папа покумекает и сообразит, во что Лампа вляпалась. Наверное, ненароком потоптала чужой огород, вот на Сивку-бурку капкан и наточили. Говори медленно, вспомни все детали, даже те, что тебе самой показались незначительными.
Я говорила без умолку больше двух часов.
– Знаешь, какой вопрос приходит на ум первым? – произнес Максим, когда фонтан информации иссяк. – Раненая Валентина Рублева сказала: «Черви… черви».
Я кивнула:
– Верно. Я еще подумала: «Вот бедняжка, у нее от боли и страха спуталось сознание». Ну при чем здесь червяки?
– Бывший прокурор, наверное, имела в виду карты, – медленно произнес Максим. – Масть. Вероятно, она пыталась рассказать что-то, но не смогла. Может, она знала об игре?
– Нет, – не согласилась я.
– Рублева представляла на процессе Медведева сторону обвинения, – не успокаивался Максим. – Вскоре после суда она уходит с работы и занимается делом, которое не имеет ни малейшей связи с Фемидой. Смешивает коктейли в баре. Почему?
Я начала загибать пальцы:
– Разочаровалась в системе, не хотела быть обвинителем на процессах, выбрала профессию под давлением мамы, а когда та умерла, бросила надоевшее занятие.
– Откуда у бюджетницы загородный дом? – задал следующий вопрос Макс. – Колян идиот, не способный заработать ни копейки, баба Нила пенсионерка, а на зарплату прокурора не пошикуешь.
Я попыталась найти достойный ответ:
– Рублевы ведут скромный образ жизни, живут на деньги с постояльцев, едят овощи со своего огорода, у них ветхая мебель, домишко просит ремонта. Если ты думаешь, что Валя брала взятки, то ошибаешься. «Коттедж», кстати, не ее, а мужа.
– Почему Нина решила напасть именно на Рублеву? – недоумевал Максим.
– Расчет прост: раненый прокурор, пусть даже и бывший, привлечет внимание СМИ скорей, чем простой гражданин, – выпалила я.
– Есть у нас руки, ноги, голова, живот, а человечек не складывается. Где Нина? – спросил Максим. – Ей глупо прятаться.
– Еще глупее сидеть дома и ждать, когда тебя арестуют, – отбила я подачу.
Максим лег на диван:
– Силаева прописана в другом месте. Никто из ее соседей или прежних знакомых не знает, где она теперь живет. Ни Рублевы, ни Томас, ни ты не подозревали, что ваша соседка – жена снайпера Филиппа Медведева. Она обзавелась аппаратурой, изменяющей голос, тщательно соблюдала конспирацию, была уверена, что ее не заподозрят в связи с делом стрелка, и… не вернулась к тяжело больной Прасковье Никитичне?
– Свекровь – не мать, – после небольшого колебания заявила я.
– В этом случае твой аргумент не работает, – не согласился Макс. – Прасковья заболела после того, как узнала, каким образом Филипп добывал деньги. Медведев в то время уже сидел в СИЗО. Нина легко могла бросить бабку, хватит с нее троих малышей, из коих один даун. Но нет, она посадила себе на шею и Прасковью, потому что искренне ее любит. Нина никогда не работала, ей пришлось наниматься на тяжелую, грязную службу. Детям требуется еда, одежда, игрушки. Прасковью надо кормить, приобретать ей лекарства. А средства от маразма ой-ой какие дорогие. Но Нина тянет бабулю, хотя от той нет ни малейшей пользы, одна обуза. Нет, она любит бабку и… уходит прочь? А дети? Их же надо будет забрать в субботу. Силаева не могла сбежать.
– Думаешь, она умерла? – поежилась я.
Макс натянул до плеч шерстяной плед:
– Нина живет ради Филиппа, а для того сыновья – главное в жизни. Прасковья для нее не свекровь, а мать. И Нина полна желания вызволить мужа, начинает опасную игру и… сбегает? У меня в отношении судьбы Силаевой самые пессимистические прогнозы.
– Тим-плотник встречался с Ниной, – решительно сказала я. – Она передала ему для меня телефон. Вероятно, бывший урка состоял в хороших с ней отношениях. Постороннему человеку он такой услуги оказывать не станет. Завтра с утра рвану к Ковригину и не уйду, пока не заставлю его признаться.
– Удачи нашему теляти волка съесть, – прошелестело с дивана.
Я возмутилась:
– Найду беспроигрышные аргументы во время беседы. В конце концов, он старик, потерял физическую силу и остроту ума. А еще осторожно поболтаю с бабой Нилой, Коляном, Прасковьей Никитичной и Томасом. Вдруг да и нащупаю кончик веревочки. Макс, ау!
В ответ из-под пледа донесся богатырский храп.
