Глава 25

На следующий день, около девяти утра, зазвонил телефон, и незнакомый мужской голос спросил:

– Феликс дома?

– Он уехал в Ленинград, читать лекции по линии общества «Знание», – ответила Мура.

В трубке раздался осторожный кашель, затем последовал вопрос:

– Простите, вы Жанна, его жена?

– Да, – ответил Мура.

– Разрешите представиться, Павел Лям. Это ко мне ехал Феликс, – сообщил мужчина.

– И что? – растерялась Мура.

– Его не было в поезде!

– Вы что-то путаете. Я провожала мужа, он сел в СВ.

– Но Бирка не оказалось в вагоне.

– Вы, наверное, ошиблись! – воскликнула Мура. – Встретили не тот поезд, ведь из столицы в Ленинград почти одновременно, с разницей в пять минут, уходят несколько составов.

– Нет, – возразил собеседник. – Никакой ошибки не было. Понимаете, проводница сказала мне, что пассажиру из пятого купе в Бологом стало плохо, его сняли с маршрута.

– Как? – закричала Мура.

– Подробностей не знаю, но попытаюсь выяснить, – пообещал Лям.

Спустя полдня он позвонил снова и сказал:

– Вам надо ехать в Бологое. Сегодня же! Прямо сейчас!

Мура постаралась не заорать от ужаса. Она знала, что Павел Лям не имеет ни малейшего отношения к подпольной организации. Коллекционер – удачливый «цеховик». Так в советские годы называли тех, кто сумел организовать незаконное производство ширпотреба (например, шил большими партиями женские блузки, плащи или варил тушь для ресниц). Обнародовать свои доходы Лям по понятным причинам не мог, в сберкассу отнести накопленные рубли боялся, развивать производство было невозможно, поэтому он и занимался коллекционированием. Феликса на него вывел один из его приятелей.

Узнав странную новость, Мура оторопела. Она не знала, как поступить.

– Приезжайте в Бологое, – предложил Лям. – Я встречу вас у поезда, дайте срочную телеграмму с номером состава.

Павел не подвел. Он на самом деле помог Муре выйти из поезда, подвел к заказанному такси. Перед тем как усадить ее в автомобиль, он сказал:

– Очень вас прошу, не рассказывайте никому о предполагавшейся сделке, иначе у меня будут неприятности. Увы, с вашим мужем случился инфаркт.

– Он жив? – в безумной надежде спросила Мура.

Павел машинально посмотрел на часы.

– Час тому назад он находился в реанимации, думаю, надо поторопиться.

Феликс умер через сутки, так и не придя в сознание. Милиция дело не завела, ситуация казалась прозрачной – отказало сердце. Вскрытие подтвердило диагноз врачей, тело отдали Муре без проволочек. Лям оказался сердобольным человеком, он помог Муре транспортировать гроб в Москву и организовал похороны. Более того, Павел начал часто наезжать в столицу, его жена крепко подружилась с Мурой. Бирк помогла их сыну Антону поступить в институт, а в конце концов дочь Бирк и сын Павла поженились. Вот такая история.

Платиновая птичка исчезла без следа. В чьи руки она попала, осталось неизвестно. Лям был вне подозрений, он встречал Феликса на вокзале в Ленинграде, не зная, что ученый уже снят с поезда. В больнице, куда привезли Бирка, в описи его вещей никаких фигурок не значилось. Либо птичку взяла проводница, которая обнаружила пассажира в бессознательном состоянии, либо Феликса ограбили сотрудники «Скорой помощи».

Шли годы, Мура боялась сама себе сказать правду. Она любила Феликса, была готова ради него идти на любые жертвы, но после того, как супруг упокоился с миром, жизнь Бирк стала намного проще. Мура вернулась в город, в свою благоустроенную квартиру, и забыла о бытовых неудобствах. Матвей сразу же взял бывшую преподавательницу назад на работу и выбил ей неплохой оклад. Даже Акула относилась к Муре терпимо, не придиралась к старой знакомой. Алевтина хорошо училась, Павел Лям регулярно их навещал.

Но, самое главное, теперь Мура не мучилась бессонницей, не вздрагивала, если слышала шум на лестнице, и не сошла с ума от ужаса, когда однажды, после полуночи, в ее дверь позвонила соседка снизу и затараторила: «Жанна, открой немедленно! Нам вода на голову течет!»

И правда, виной переполоха был всего лишь неисправный кран в ванной, а не хитрый трюк КГБ, чьи сотрудники явились арестовывать чету Бирк.

Что стало с любимым детищем Феликса, выпестованной им организацией, Мура не знала и знать не хотела. Очевидно, лишившись своего лидера, подпольщики утратили интерес к антисоветской игре, и «Путь к свободе» тихо умер.

Одним словом, после кончины любимого мужа Мура испытала чувство облегчения. Нет, ей не хватало Феликса, но без него жилось увереннее, стабильнее. Иногда в голову Муре залетала подлая мысль: «Хорошо, что Феликса свалил инфаркт, иначе бы…» На этом месте Мура пыталась переключиться на бытовые проблемы: у Али нет зимних ботинок, надо успеть до похолодания помыть окна, гобеленовую накидку на диване следует отнести в чистку, стирать ее никак нельзя, обязательно сядет, где потом искать новую…

Даже самой себе Мура боялась сказать правду: останься Феликс жив, через некоторое время семью Бирк гарантированно ожидал бы арест. Организация ширилась, рано или поздно в ней бы завелся предатель. Мура очутилась бы в женской тюрьме, Феликс в мужской, Аля в детдоме. Ясное дело, никакого свержения социализма нельзя добиться, Феликс задумал глупость, а у Муры не хватило твердости и силы воли, чтобы высказать мужу, заигравшемуся в подпольщиков, все, что думает о его идее, в лицо.

Прошло немало лет. Участники той давней истории состарились, и в конце концов умерла жена Павла. На дворе уже вовсю разбойничал дикий российский капитализм, Лям вышел из тени и стал бизнесменом. Потерю супруги, с которой прошел рука об руку по жизни, Лям перенес тяжело. Он приехал в Москву и поселился временно у Бирк. Алевтина уже была замужем за Антоном, Мура считала Павла роднее брата. Бирк жила постоянно за городом. Павел давно привел в порядок ее дачу – оснастил дом всеми благами цивилизации, расширил его, пристроил флигель, сделал из хижины удобный особняк. Внешне коттедж теперь походил на избу-теремок, а внутри был уютным, напичканным современной техникой.

Прожив пару месяцев у Муры, Павел почувствовал себя плохо и попал в больницу. Состояние бизнесмена не было тяжелым, но Мура и Алевтина не оставляли его одного ни на секунду.

Где-то через неделю Павел вдруг сказал:

– Я скоро умру!

– Прекрати, – рассердилась дежурившая в тот момент около него Мура.

– Нет, правда! Мне Феликс приснился, – прошептал Лям. – Такое странное видение… Я ведь его только на фото у тебя видел, в больнице и морге не считается, а тут он стоит – в костюме вроде римской тоги, словно из бани вышел и в большое полотенце замотался. Погрозил мне пальцем и говорит: «Спасибо, что Муру и Алю не бросил. Но почему тогда расследование прекратили? Неужели ты не понял: убили меня!»

– Ты принимаешь снотворное, – Мура попыталась внести в беседу ноту реальности, – от медикаментов и не такое привидится.

Лям схватил приятельницу за руку.

– Нет, послушай, Мура, перед смертью я хочу покаяться.

– Глупости! – начала сердиться Бирк. – Ты идешь на поправку.

– Я умру к утру.

– Перестань!

– Тебе трудно дать человеку высказаться? – с отчаянием спросил Лям.

– Говори сколько хочешь, – согласилась Мура, – мне торопиться некуда, я готова слушать тебя всю ночь.

Павел завел рассказ, и чем дольше Бирк слушала друга, тем хуже ей делалось.

– Когда я увидел тебя в тот день на вокзале, – шептал больной, – сразу понял: вот она, любимая и единственная.

…Лям сам не понимал, зачем он отправился в Бологое встречать незнакомую женщину. С Феликсом Павла ничего, кроме устной договоренности, не связывало: Лям должен был подойти к нужному вагону «Стрелы» и ждать, пока из него выйдет лысый мужчина в очках, с клетчатым саквояжем в руке. После сообщения проводницы, что такой пассажир был снят сотрудниками «Скорой помощи» в Бологом, Ляму следовало немедленно уходить. Деньги были при нем, никакого финансового ущерба не случилось. Конечно, жаль, что он не приобрел старинную фигурку из платины, но попадется другая. Любой здравомыслящий человек, поговорив с проводницей, тут же поехал бы домой и забыл думать о несостоявшейся сделке. А «цеховик» Лям был не только здравомыслящим, но и очень осторожным человеком. И тем не менее он, не понимая почему, позвонил в Москву, чтобы предупредить Жанну Бирк о несчастье.

Едва женщина произнесла в трубку слово: «Слушаю», – сердце Павла сжала крепкая рука. Было в голосе жены Феликса нечто завораживающее, притягательное, манящее. И Лям неожиданно пообещал встретить женщину в Бологом.

Трясясь в поезде, Павел злился на себя. Потеряна куча времени, а дела не ждут, скорей всего, придется расстаться с некой денежной суммой… Ради чего? Разве они с Феликсом приятельствовали? Не иначе как на него нашло затмение! В конце концов Павел приказал себе успокоиться. Никогда не надо жалеть о совершенных поступках, никто не знает, чем может обернуться глупость, сделанная тобой. Любая неприятность идет нам во благо – эту парадоксальную истину Павел усвоил давно. «Сейчас из поезда вылезет толстая тетка, – сказал он себе, – настоящая «профессорша» в темно-синем костюме из джерси и с «халой» на голове. Так и быть, я отвезу ее в больницу и с ощущением выполненного долга вернусь в Ленинград».

Лям встал на перроне, состав прибыл минута в минуту, проводница, зевая во весь рот, открыла дверь, по железным ступенькам спустилась маленькая, хрупкая дама, одетая, несмотря на холодную осеннюю ночь, в просторную клетчатую мужскую рубашку и черные брюки.

– Вы Павел? – по-детски тоненьким голоском спросила она. – Я Мура, жена Феликса.

Лям изумился – «профессорша» выглядела студенткой. А Мура посмотрела Павлу прямо в глаза. Порыв холодного воздуха взметнул длинные волосы Жанны, набросил их ей на лицо. Она подняла руку, отвела пряди в сторону, и в ту секунду Лям понял, что если сейчас Мура скажет: «Поехали со мной на край света», – он не задумываясь отправится туда, куда она позовет его. Павел влюбился в Жанну с первого взгляда и, как глупый мальчишка, потерял разум.

Всю свою последующую жизнь он любил Муру, видя, что та относится к нему лишь как к хорошему, верному другу. У Ляма были жена и сын. Порядочность мешала Павлу начать ухаживать за Мурой, и он знал: в случае решительного ее отказа он навсегда потеряет свое счастье. Лучше уж иметь возможность заезжать в гости и хоть изредка сидеть с любимой…

– Неужели ты ни о чем не догадывалась? – шептал, лежа в больничной палате, Лям.

– Нет, – ошарашенно ответила Мура. – Мне и в голову не приходило! Мы ведь и с твоей Надей дружили, и дети наши вместе играли. Прости, Паша, я ничего не знала, иначе бы резко оборвала отношения.

– Значит, я поступил правильно, – попытался улыбнуться Павел. – И я рад, что хоть перед смертью тебе признался. Вот только убийцу Феликса не нашел! А ведь очень старался.

– Убийцу? – подскочила Мура. – Феликс умер от инфаркта.

Больной чуть качнул головой.

– Я аптекарь, – сказал он, – в смысле фармацевт.

Мура решила, что у старинного друга от болезни сердца начались необратимые явления в мозгу, и быстро кивнула:

– Конечно, милый, ты прав.

– Я еще не сошел с ума! – неожиданно обозлился Лям. – Мы с тобой никогда на эту тему не беседовали, но у меня за плечами мединститут, диплом врача. Вот только работать по специальности я не смог, пошел в аптеку провизором, а там быстро стал заведующим, потом меня забрали в управление. И пошагал я по карьерной лестнице, превратился в чиновника. Положение начальника помогло при создании нелегального бизнеса, но это уже неважные сейчас детали. Память у меня цепкая, я отлично помню курс по токсикологии, в частности, то, какими путями яд проникает в организм человека. Отраву можно вдохнуть, ввести с уколом, влить через рот, поставить клизму, ну и так далее. Однако, даже если отравитель действовал очень аккуратно, на теле жертвы останутся следы. Ну, допустим, след от укола. Или ноздри изменят цвет. Понимаешь?

– Да, – кивнула Мура.

– Когда Феликс умирал, – продолжил Лям, – я несколько раз заходил в палату и заметил странную вещь – сыпь на шее и плечах, нечто вроде потницы. Я сказал о ней врачу, но тот отмахнулся. Впрочем, состояние Феликса было настолько тяжелым, что реаниматолог понимал: конец близок, потому обращать внимание на пораженную кожу не стал. А я тогда впервые подумал об отравлении. Вспомнил картинку из учебника по токсикологии… У меня была очень старая книга, сейчас уже подобные не выпускают, студентов стали обучать хуже, слишком большой объем информации требуется доводить до их ума, поэтому будущих медиков ориентируют на узкую специализацию в самом начале, вот и получается, что отоларинголог не способен померить давление, а терапевт ничего не знает про геморрой. Но нас муштровали, и я моментально вспомнил даже номер страницы, восемьдесят девять. Там были даны фотографии одного исследователя, доктора Терентия Малова. Он вместе с женой Розой изучал в тысяча девятьсот шестнадцатом году странную эпидемию на Курилах. Там деревня вымерла от сердечного приступа, скончались все: от младенцев до стариков. Малова с супругой отправили разбираться. Шла Первая мировая война, а эта «эпидемия» по соседству с Японией приключилась. Малов ничего не успел выяснить, кроме одного – жители отравлены неизвестным ядом. Перед кончиной у всех появилась сыпь, похожая на потницу, кое у кого она успела трансформироваться в крохотные язвочки. Что бы было дальше, непонятно, трупы сожгли. Но вот интересный факт: признаки заболевания случились у людей в один день, а умирали они по-разному, в зависимости от возраста и состояния иммунной системы. Но все, кто появился в деревне уже после странного случая, не заболели. На подмогу вызвали крестьян из других сел, в основном женщин, они поднимали больных, переворачивали, то есть находились в тесном контакте с ними, но никто более не заразился. Значит, воздушно-капельный путь передачи инфекции (если то была именно инфекция) исключается. Какой остается?

– Например, сексуальный контакт, – предположила Мура.

– А младенцы? А глубокие старики? – возразил Лям. – Тогда врачи подумали, что японцы распылили некий хитрый газ. Но до конца разобраться не сумели, в России случилась революция, о происшествии на островах забыли, появились более важные дела. Спустя некоторое время составитель учебника, сын Терентия, Афанасий, тоже врач, использовал архив родителя в разделе «Токсикология».

– Афанасий Малов? – удивилась Мура.

– Тебе знакомо это имя?

– Вроде да, – кивнула она. – У нас на кафедре училась девушка, Роза Малова, вроде Афанасий был ее дедом. Или отцом, не вспомню сейчас. Когда Розу принимали в аспирантуру, Матвей, наш ректор, вызвал меня к себе и попросил: «Пригляди, чтобы девочка прошла, она из хорошей семьи, все родственники врачи, в частности, Афанасий Малов – автор горы учебников. Очень положительная особа, нам такие в институте нужны».

– Странно, что ты помнишь о столь незначительном событии, – прошептал Лям.

– Такое не забудешь, эта история принесла всем кучу неприятностей, – вздохнула Мура. – Девушка покончила с собой из-за несчастной любви – прыгнула с крыши, разбилась насмерть. Меня, как и всех преподавателей, затаскали по кабинетам, допрашивали. Я устала повторять, что ничего не знала, мы общались только по учебным делам – публикации, исследования, Роза у меня дома не бывала, я к ней не заходила. Целый год нашу кровь пили. Это давняя история. Но какая связь между Курилами, Афанасием Маловым и Феликсом?