ГЛАВА 18
Дверь квартиры Федотова поразила меня странным дизайном. Дверная ручка находилась слишком низко, а замочная скважина еще ниже. Наверное, тут проживает самостоятельно приходящий из школы маленький ребенок, для удобства которого предусмотрели все. Хотя это крайне неразумно: ребятенок вырастет, а дверь придется переделывать.
– Кто там? – донесся тоненький голосок.
Я обратила внимание, что панорамный глазок также расположен не на совсем обычном уровне, и ласково ответила:
– Деточка, позови папу, скажи: тетя из больницы пришла.
Дверь распахнулась, и мой взор уперся в щуплого подростка, едва ли достигшего двенадцати. Но в отличие от большинства детей, находящихся в славном подростковом периоде, этот был одет в аккуратно отглаженные брюки и светлую рубашечку «поло». Голова мальчика радовала глаз хорошей стрижкой, к тому же от него исходил аромат парфюма «Шевиньон». На мой взгляд, слишком дорогого одеколона для школьника. Не так давно кто-то подарил Олегу на день рождения этот одеколон, и я сразу узнала изумительный запах.
– Папа дома? – повторила я.
– Вам кого? – пискнул мальчонка.
– У тебя несколько пап?
– Мой отец скончался десять лет тому назад, – довольно резко ответил школьник.
– Ой, прости, пожалуйста, – испугалась я, – ей-богу, не хотела сказать ничего плохого! Будь другом, позови Николая Евгеньевича, скажи, из клиники Чепцова пришли.
– Это я, – преспокойненько заявил ребенок.
– Как это «я»?
– Федотов Николай Евгеньевич перед вами.
В крайнем замешательстве я поступила совершенно по-идиотски. Ткнула в лилипута пальцем и захихикала.
– Вы? Быть того не может.
– Отчего же? – спокойно ответил Федотов. – Некоторые люди рождаются такого роста, маленькие.
В ту же секунду мне стало стыдно.
– Простите, бога ради!
– Ничего, – улыбнулся Николай Евгеньевич, – честно говоря, реакция у всех одинаковая. Один раз стюардесса не хотела в самолет пускать: «Мальчик, ты куда без мамы?»
И он расхохотался. Я невольно улыбнулась, надо же, какой милый и, кажется, без всяких комплексов. Редкий случай, потому что, как правило, люди, имеющие физический недостаток, часто оказываются злыми и неприветливыми.
– Так что не мучайтесь, – хихикал хозяин, – мне даже лучше, когда за ребенка принимают.
Вымолвив эту фразу, он побежал по коридору, я за ним. Мы влетели на кухню, которая выглядела как домик Барби: низенькие стулья, невысокий стол, кухонные шкафчики, фактически стоявшие на разделочном столе, и мойка. Диссонанс в обстановку вносили плита и холодильник, казавшиеся возле «кукольной» мебели огромными, неуклюжими монстрами. Рядом с рефрижератором виднелась скамеечка. Похвальная предусмотрительность: без подставки он небось не достанет до морозильника.
– Почему вам лучше, когда за ребенка принимают?
Николай включил чайник.
– В цирке работаю, акробатом. А теперь представьте. Выходит на арену десятилетний паренек и начинает удивительные штуки выделывать! Знаете, тело, как и мозг, развивается не сразу. То, что я в свои двадцать пять могу, малышу просто не по силам, физически. Только шпрехшталмейстер…
– Кто?
– Шпрехшталмейстер, – пояснил Николай, – ну так в цирке называют человека, ответственного за представление, так вот, он никогда не говорит: «Лилипут Федотов Николай». Нет, только: «Акробат Федотов Николай». Ну и цирк, конечно, в восторге. Мне из-за этого и пришлось к Феликсу Ефимовичу ложиться.
– Почему?
Николай вздохнул:
– Морщины пошли, подбородок немного обвис, еще бы годик, и под мальчишку не скосить… Вот и пришлось подтягиваться. Ну, так что вы мне скажете про следующую операцию? Как этот вопрос решится, если Феликс Ефимович скончался?
Я слегка растерялась. Федотов моментально заметил мою неуверенность и нахмурился:
– Что-то не пойму? Вроде сказали, что из клиники, а сами расспрашиваете, зачем лежал у Чепцова… Вы кто такая вообще?
– Извините, – заторопилась я, вытаскивая «подписной лист», – деньги собираем. Не хотите поучаствовать?
– Это безобразие, – обозлился Федотов, – форменная наглость! У Чепцова что – не хватило средств на собственные похороны?!
– Нет, мы хотим вручить сумму его осиротевшей дочери, и…
– Отвратительно, – пыхтел Николай Евгеньевич, – сначала ваш профессор погибает и оставляет меня с наполовину сделанной внешностью…
– Но, по-моему, вы изумительно выглядите, – попробовала я охладить пыл лилипута.
– Между прочим, – злился хозяин, – мне предстоит еще одна операция!
– Какая?
– Не вашего ума дела! И кто ее теперь делать станет? В Москве брался только Чепцов! Как он посмел умереть, не доделав мое тело?
От изумления я разинула рот. Он что, всерьез или прикалывается?
– Кстати, – несся дальше акробат, – я оплатил вперед все услуги. Так сам Феликс Ефимович велел. Сказал, что деньги вперед полностью, а операция в два этапа. Сначала лицо, потом, через три месяца, остальное. А теперь выясняется, что он подорвался! Жуткая безответственность! Сначала нужно было меня до ума довести, а потом на воздух взлетать!
Я глядела на него во все глаза. Такой экземпляр встречаю впервые, а еще пять минут назад казался таким милым.
– Уходите, – топал ногами карлик, – убирайтесь, попрошайка! Сейчас милицию вызову! Я-то думал, вы мне деньги за несделанную операцию вернуть хотите… А тут с меня еще хотят получить! Вон!
Я вылетела на улицу и понеслась без оглядки, задыхаясь от негодования. Часы показывали ровно полдевятого, когда поезд метро помчал меня прочь от злобного эгоиста. Сказать, что была разочарована, все равно что не сказать ничего. Значит, неправильно вычислила больных. Трое проверенных совершенно не желали смерти Чепцова. Правда, мотивы у них были разные. Ну надо же, столько времени зря потратила!..
Слезы подступили к глазам. Чувствовала я себя отвратительно не только морально, но и физически. Ноги гудели, как телеграфные столбы, поясницу ломило, голова болела, и к горлу подступала тошнота. Желудок противно сжимался от голода.
– Станция «Маяковская», – проговорил бесстрастный голос.
Я подскочила и бросилась к двери. Здесь, на площади, носящей имя поэта-самоубийцы, есть восхитительное кафе «Делифранс» с отвратительно высокими ценами. Но там подают невероятной вкусноты кофе капуччино, воздушные булочки, и к услугам клиентов бесплатный телефон. Нет, сегодня определенно следует наградить себя.
Усевшись у окна, я отхлебнула ароматный кофе, откусила кусочек от творожного торта и, ощущая, как на языке тает нежный крем, принялась звонить домой:
– Да, – ответила Кристина.
– Как у вас дела?
– Секундочку, Ленка, сейчас пройду в мою комнату и посмотрю.
– Ты чего, Крися, с дуба упала? Это я, Вилка!
– Ленусь, – словно не слыша, тарахтела девочка, – а тебе какой словарь: орфографический или фразеологический?
– С ума сошла, Крися?!!
– Незачем так орать, – ответила девочка, – великолепно поняла, что это ты!
– Чего придуряешься тогда?
– Так хотела уйти к себе.
– Почему?
– О, боже, Вилка, – простонала Кристя, – тебе хорошо, целый день носишься неизвестно где, дома не показываешься! А я тут с этими припадочными! Жуть. Младенцы орут на два голоса, Ирина всю кухню квашениями заставила. После завтрака пекла пиццу, потом пирожки с мясом, следом сделала ромовую бабу, теперь какой-то крем заваривает. Меня сейчас стошнит! Не могу столько сладкого видеть. Анелия Марковна весь день просидела у Томы. Томусю уже шатает! Даня, правда, тихий, забился в угол, что-то постоянно пишет… Зовешь его – не откликается. Клеопатра написала в прихожей, а Сыночек в ванной…
– В ванной – это ерунда, – прервала я Кристина стоны, – душем легко смыть!
– Так в бачок с грязным бельем! – воскликнула девочка, – представь, какая вонища! Весь день машину стиральную гоняла! Знаешь, сколько там всего оказалось!
Я вздохнула. Домашнее хозяйство никогда не относилось к числу моих хобби. «Канди»-автомат запускаю, когда в шкафу заканчиваются все пододеяльники, простыни и полотенца. Хотя с приездом милейшей Анели Марковны, любящей использовать по шесть махровых полотенец зараз, стирать придется, наверное, ежедневно.
– Да, – ныла Кристя, – тебе-то хорошо, убежала – и все.
– А ты тоже дома не сиди!
– Томочку жалко, – вздохнула девочка, – Анелия ее до смерти уболтает. А так хоть иногда на меня отвлекается! Ты когда вернешься?
Я быстренько раскинула мозгами. Судя по Кристиному рассказу, наш семейный уют бьет ключом, причем в основном по головам домочадцев… Нет уж, чем позже, тем лучше.
– Часов в одиннадцать.
– Только слишком не задерживайся, потому что звонил Олег и страшно злился, что не застал!
Я доела торт, допила кофе, бесцельно поглазела в окно и позвонила по домашнему номеру покойной Ольги Леонидовны.
– Да, – ответил грустный голос.
– Алиса?
– Слушаю.
– Тебя беспокоит одна из коллег мамы.
– Да, – прошелестела девушка.
– Сейчас приеду.
– Зачем?
– Мы собрали для тебя небольшую сумму.
– Не надо, деньги есть.
– Ну, детка, хотели, как лучше.
– Спасибо.
– Значит, еду?!
– Ладно.
Я вошла в метро и закрыла глаза. Подремлю, пока поезд несется сквозь мрак.
Дверь в квартиру Зверевой оказалась приоткрытой. Я вошла в прихожую и уже открыла было рот, чтобы позвать девушку, как услышала гневный, даже злобный голос Алисы:
– Только не думайте, что после смерти родителей не осталось никого, кто не владел бы военной тайной. Великолепно знаю и про операцию, и про деньги!
Воцарилась тишина. Я стояла, боясь не только шевелиться, но и дышать. Внезапно вновь раздался тонкий, нервный голос:
– Хорошо, сейчас приеду, но уже очень поздно. Извольте прислать за мной к метро машину!!! Обеспечьте транспорт туда и назад.
Снова тишина. Затем Алиса продолжила:
– Полмиллиона долларов, и я готова забыть все. И нечего торговаться. Не на базаре. Хорошо, через сорок минут стою у метро, на площади, возле вагончика «Русские блины», поняли?
Услышав шаги, я одним прыжком вылетела на лестничную клетку и, сдерживая дыхание, как парашютист перед затяжным прыжком, нажала на звонок.
Раздался звук, похожий на кваканье беременной лягушки. На пороге появилась Алиса. Судя по всему, девица совершенно пришла в себя от потрясения. Сегодня на ней красовались огненно-красная блузка и черные брюки. Сочетание цветов, которое навевает мысли о похоронных лимузинах. Не слишком уместный наряд, учитывая случившееся.
– Надо же, – пробормотала девушка, – пришла недавно, а дверь забыла закрыть. Вам чего?
– Я из клиники Чепцова, – сказала я и протянула конверт, – возьми, это тебе.
Алиса глянула внутрь:
– Спасибо, только, ей-богу, не надо, средства есть.
– Денег много не бывает, бери.
Девушка положила конверт на столик и выжидательно уставилась на меня. Я подождала секунду, думая, что она из вежливости сейчас пригласит меня на чай, но девчонка явно ждала, когда незваная гостья уберется.
– До свиданья, Алиса.
– Спокойной ночи, – прозвучал ответ.
Я дошла до метро и встала позади палатки «Крошка-картошка», несмотря на поздний час, бодро торгующей вкусным блюдом. Из укрытия площадь была видна как на ладони. Минуты текли, я выглядывала из-за угла вагончика.
Внезапно дверь торговой точки распахнулась, и показалась толстая баба с красным потным лицом. На ее голове косо сидел желтый берет с зеленой надписью: «Эх, картошка, объеденье».
– Ты чего тут высматриваешь? – заорала продавщица. – А ну вали отсюда, пока милицию не позвала.
Но мне было совершенно не с руки покидать укрытие.
– Тише, пожалуйста, тише. Ну чем я вам помешала?
– Катись давай!
– Не могу.
– Почему? – удивилась баба.
– Понимаете, мой муж назначил на этой площади свидание своей любовнице, вот хочу посмотреть на нее.
Бабища с подозрением посмотрела на меня и почесала в затылке.
– А, понятно тогда… Залазь в ларек.
Я поднялась внутрь вагончика и чуть не скончалась от жары. Внутри не слишком большого пространства вовсю работала красная железная печка, где пеклась вкусная картошечка.
– Все мужики козлы, – заявила продавщица, – ну и где он?
– Пока нету, – ответила я, глядя в большое окно, – не подъехал еще.
Не успела проговорить эту фразу, как на площадь выбежала Алиса, стройная, в огненной блузке и узеньких черных брючках. В ту же секунду на проспекте затормозила роскошная бордовая иномарка. Из нее высунулась рука и помахала. Алиса кинулась к машине, я вылетела из ларька и уставилась на номер автомобиля.
Тупорылая, какая-то агрессивная с виду иномарка не двигалась. Потом Алиса вышла из машины и быстро пошла в сторону дома.
Сегодня был чудесный день, может быть, излишне жаркий. Но вечером наступило восхитительное время. На темнеющем небе ни облачка, и москвичи, привлеченные ласковой погодой, выползли на улицу. На площади клубился народ, в основном молодежь, ребята возраста Алиски. Парни и девушки весело переговариваясь, пили пиво, ели мороженое, блины и сосиски. Палатки торговали вовсю. Я побежала за Алисой. Сейчас схвачу девчонку и устрою ей допрос с пристрастием.
Вдруг Алиса странно покачнулась, повернулась и глянула прямо на меня. Я увидела огромные, широко раскрытые глаза и рот. Потом девушка сделала еще один шаг вперед, подняла руки и рухнула на асфальт. Толпа отшатнулась. Я кинулась к упавшей:
– Алиса, что с тобой?
Девушка молчала. Я схватила ее за плечи и потрясла.
– Алиса!
Нет ответа, и дыхания тоже нет. Похоже, что бедняжка скончалась на месте. Но отчего? Я встала с колен и спросила у зевак:
– Телефон есть у кого? Звоните в «Скорую».
– Держи ее! – раздался голос.
Распихивая людей, ко мне рвалась баба в берете.
– Держи! Это она стреляла! – орала «картошечница». – Говорила, любовницу мужа выглядывает, убийца!
Люди загудели. Я мгновенно перескочила через новенький заборчик и бросилась на другую сторону проспекта, но никто не бежал за мной, и в метро я вошла совершенно спокойно. Потянулась к сумочке, чтобы вытащить проездной билет, и ахнула. Ладони были липкими от крови несчастной Алисы.
Домой я вошла в полуобмороке и тут же налетела на Анелию Марковну, весело тарахтевшую в трубку:
– О, милейший Олег Михайлович, мне кажется, я с вами всю жизнь знакома! А вот и ваша жена явилась. Боже, душенька, в каком вы виде! Ноги грязные, руки, похоже, в крови, лицо черное…
Она сунула мне трубку.
– Алло, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал муж, – ну и где ты шляешься, душа моя? Чем занята весь день?
Я собрала всю силу воли в кулак и беззаботно прочирикала:
– В парикмахерскую ходила, в очереди просидела.
Анелия Марковна, не собиравшаяся оставлять меня наедине с трубкой, разинула рот. В глазах дамы вспыхнул огонь нездорового любопытства. Наплевав на все правила приличия, я весьма бесцеремонно отпихнула излишне любопытную даму и закрылась в гостиной.
– С десяти утра до полуночи просидела в цирюльне? – спокойно спросил муж. – Что же ты делала с головой? Пересадку волос?..
Я старательно рассмеялась, лихорадочно соображая, как поступить. Врать Олегу в лицо не смогу. Он всегда так глядит на меня, подняв левую бровь, что язык костенеет, и щеки заливает краска. Но по телефону можно попытаться обвести супруга вокруг пальца.
– Ну нет, конечно, – глупо прихихикивая, начала я, – просто дома такой трам-тарарам! Тома взяла дочку заболевшей Машки Родионовой…
Выслушав новости, муженек вздохнул:
– Все ясно, стоило нам с Сенькой умотать в командировку, как вы моментально вляпались в очередную историю: младенцы, гости…
– Ну Ирине ты сам адресок дал!..
Встречали вы когда-нибудь мужчину, который готов признать свои ошибки? Вот и Олег не обратил ни малейшего внимания на мою последнюю фразу и сказал:
– Оперативная разведка донесла, будто ты нанялась уборщицей в клинику профессора Чепцова и носишься там, размахивая ведром и тряпкой. У нас что, с деньгами совсем плохо? Или какая иная причина была работенку искать?
На секунду я потеряла дар речи. Потом, стараясь, чтобы голос звучал абсолютно естественно, воскликнула:
– Я?! Кто тебе сказал подобную глупость?
– Нашлись люди.
– Не верь, врут.
– «Не верь глазам своим, в них все обман», – процитировал Олег, – значит, говоришь, неправда?
– Клянусь! – выпалила я.
– Чем? Чем клянешься?
Я призадумалась. Вообще говоря, совершенно не суеверна и преспокойненько продолжаю свой путь, если на дороге попадается черная кошка, никогда не складываю в карманах фиги при виде священнослужителя и не пугаюсь, если обалделая птичка влетает в комнату… Но клятва! Есть в этом нечто такое…
– Ну, дорогая, – поторопил муж, – чем клянешься? Здоровьем? Чьим? Своим, моим, Томочкиным?
Вот ведь змей, безошибочно назвал то, что никогда не стану упоминать в подобной ситуации…
Взгляд упал на полки. Собачки!
Год тому назад одна из знакомых подарила мне на день рождения фарфоровую фигурку спаниеля. По злополучному совпадению Крися накануне, не удержавшись от соблазна, приобрела в подземном переходе у метро поразительный китч: керамическую скульптурную группу: мальчик держит на руках штук шесть беленьких щенят. А еще через два дня Томочка приволокла очаровательную беленькую болонку, сшитую из меха. Мы выставили «свору» на книжных полках в гостиной, не зная, какого джина выпускаем из бутылки.
Среди друзей мигом разнесся слух, что мы с Томочкой собираем собачек. И началось! Все, кому не лень, тащили нам всевозможных такс, пуделей и далматинцев. Через полгода их стало просто некуда девать. Пришлось заказать специальный шкафчик и повесить его в гостиной. Его полки забиты под завязку – керамические, фарфоровые, пластмассовые, стеклянные, бронзовые фигурки… Самое неприятное, что даже за стеклянными дверцами коллекция пылится и ее приходится регулярно мыть.
– Собачками, – выпалила я, – клянусь любимыми фигурками, вот пусть шкафчик обвалится и все разобьется, коли вру!
– Ну-ну, – хмыкнул Олег, – имей в виду, если узнаю, что бегаешь в косметическую лечебницу, то приму меры. И вообще, изволь сидеть дома до моего приезда, слышишь?
Я растерянно кивнула.
– Слышишь или нет? – повысил голос муж.
– Да.
– Приказываю не покидать квартиру, запрещаю выходить на улицу, – каменным голосом чеканил Олег. – Поняла? Обнаружу, что не послушалась, худо будет!
И он отсоединился. Я уставилась на противно пищащую трубку. Видали! Настоящий сатрап! Приказываю, запрещаю, велю… Да кто он такой, чтобы со мной в подобном тоне разговаривать? Можно подумать, что живем в дикой стране Востока, где женщина, закутанная в паранджу, семенит позади своего супруга и боится поднять на повелителя взор. Интересное дело, мне никто не имеет права ничего запретить! А если кто и захочет нацепить на Виолу Тараканову «поводок», мигом получит достойный отпор!
Кипя от негодования, я пошла к двери. Да назло Олегу не останусь завтра дома! И что он, интересно, сделает? Пришлет группу захвата? ОМОН с автоматами? Парней из «Альфы» в свинцовых ботинках? Смешно, ей-богу.
Излишне разгорячившись, я хлопнула дверью гостиной и мгновенно услышала сначала тупой удар, потом громкий звон.
Распахнув дверь, я оглядела комнату. Шкафчик, где целый год мирно жила постоянно пополнявшаяся коллекция собачек, валялся на полу. Стеклянные дверцы раскололись, впрочем, и от фигурок милых животных мало что осталось. Тут и там на ковре валялись отбитые лапки, хвосты и головы. Уцелели лишь изделия из пластмассы, меха и бронзы, но их не так много, штук десять.
– Ой, – завопила прибежавшая на шум Крися, – какая жалость! Собачки!
Внезапно по моим щекам потекли слезы.
– Виолочка, не расстраивайся, – кинулась ко мне Томочка, – купим новых, еще лучше будут.
– Да, – мигом подхватила Анелия Марковна, – завтра же с Даником побегаем по магазинам и принесем парочку.
– Видела в ларьке очаровательного керамического мопсика, – оживилась Ирина.
– Не надо, – пробормотала я, – честно говоря, плачу от радости: так обрыдло мыть их все время. Больше никаких собачек! Только не пойму, отчего шкафчик рухнул?
– А вот видите, – показал Даня, – крепление обломилось, причем сразу с двух сторон. Редкий случай, обе петельки выпали.
Томочка оглядела меня и ахнула:
– Боже, Вилка, какая ты грязная! Что стряслось?
– Ничего, – пробормотала я, отступая в ванную, – сущая ерунда, мелочи.
Закрыв дверь на засов, я принялась усиленно мыться. Но, как несчастной леди Макбет, мне все время казалось, что на ладонях проступают следы крови. Изведя почти всю бутылочку геля, я рухнула в кровать и, засыпая, успела подумать: «Нет, все же хорошо, что не поклялась своим здоровьем, иначе бы точно ногу сломала».
