Глава 26

— Я вам рассказала, что знаю, — наконец-то справилась с кашлем Нина Леонидовна, — но лучше еще побеседовать с Семеном Савельевичем.

— Он знает некие подробности из биографии Михаила Петровича? — обрадовалась я.

Нина Леонидовна скривилась:

— Не больше меня.

— Тогда зачем мне идти к нему?

Собеседница снова схватилась за телефонную трубку.

— Лучше в статье упомянуть не мое имя, а назвать в качестве источника информации Груздева Семена Савельевича, но для этого вам нужно с ним полялякать.

— Никак не пойму… — прикинулась я идиоткой. — Вы так обстоятельно обрисовали картину, зачем еще какой-то Груздев?

Нина Леонидовна усмехнулась:

— Душенька, вы мне понравились, вот я и решила помочь. Материал получится сильный, пол-Москвы с восторгом прочитает, гарантию даю. Антонова многие терпеть не могли. Но если вы источником сведений назовете меня, то может выйти нехорошая история. Кое-кто помнит, что я мать жены Михаила Петровича. Зачем нам доставлять Анне неприятные минуты? А Семен Савельевич ей никто.

— Согласится ли мужчина на интервью? — продолжала я изображать дурочку.

— Деточка, — закатила глаза Нина Леонидовна, — он ненавидел Антонова! Алло, Сеня… Простите, а можно Груздева? Ой-ой-ой, пусть выздоравливает!

Трубка шлепнулась на рычаг.

— Никакого толку от Семена! Когда мне нужно — он захворал! Жена говорит — гипертонический криз. Экая, право, ерунда, мог и сообразить, что я с чепухой не звякну, — завозмущалась Нина Леонидовна.

— Давайте я пока напишу статью, — предложила я, — а когда Семен Савельевич выздоровеет, свяжусь с ним.

— Разумное решение, — кивнула Нина Леонидовна.

Я улыбнулась и задала последний вопрос:

— Скажите, а что за человек Антонов был… в моральном плане?

— Очень жаден, — мгновенно отреагировала Нина Леонидовна. — А еще вор — украл идеи Марка Генриховича, ну да об этом я уже повествовала. Отвратительная личность! Правда, умел делать вид. На рабочем месте вел себя безупречно, казался душкой, всем улыбался, но я-то знала ему цену.

— А женщины? Они любили Михаила Петровича?

Нина Леонидовна захихикала.

— У нас одни клуши, средний пол! Ни рожи, ни кожи, ни ума. Поэтому на службе мерзавец был вне подозрений. И потом, бок о бок с ним постоянно находилась Анна, держала цепкой ручонкой свое счастье.

На секунду мне показалось, что облако злости, выпущенное Ниной Леонидовной, сгустилось до состояния липкого желе и сейчас задушит «корреспондентку». Но потом пришло изумление.

— Анна тоже работает в институте?

— Ясное дело, — процедила сквозь зубы Нина Леонидовна. — Пришла сюда после того, как муженек коммерцией занялся. Года не припомню, где-то в середине девяностых. Она старший научный сотрудник лаборатории Антонова. Цирк! Не научное заведение, а семейная торговля бесполезными витаминами. Слава богу, мы с Анной никогда не пересекались, их корпус стоит отдельно. Михаил-то иногда в основное здание заглядывал, а его жене тут делать нечего.

— Жаль! — со вздохом сказала я. — Хотелось украсить статью жареными деталями. Допустим, интервью с любовницей Антонова…

— И что мешает?

— Отсутствие оной. Вы же говорите, Михаил Петрович работал вместе с женой, — напомнила я.

Нина Леонидовна побарабанила пальцами по столу.

— Ну-ну… Свечку я, конечно, не держала, но один раз, довольно давно, Анна еще тут не работала… Год… Нет, точно не припомню, но до перестройки… дело было. Служила у нас одна девица, Марией звали. Так, ничего особенного, на мой взгляд, дурнушка — смуглая, волосы черные, на цыганку похожа… Представляете типаж?

Ощутив сердцебиение, я кивнула.

— Что-то там между ней и Михаилом намечалось, — задумчиво протянула Нина Леонидовна, — хотя шифровались они, словно шпионы. Даже я ничего не заподозрила. Но один раз, совершенно случайно, стала свидетельницей почти интимной сцены…

В тот день Нина Леонидовна, как всегда, ушла с работы ровно в восемнадцать часов. Стояло лето, во дворе НИИ вовсю благоухали кусты жасмина, и Нина Леонидовна, которую дома никто не ждал, села на скамейку, расположенную чуть поодаль от основного здания. Не успела она вдохнуть аромат цветов, как сзади послышался тихий, отлично знакомый голос Михаила Петровича:

— Мы что-нибудь придумаем!

Нина Леонидовна вздрогнула, обернулась и не увидела ничего, кроме яркой зелени и белых лепестков.

— Выхода нет, — прозвучало в ответ нервное сопрано.

— Спокойно, — перебил его Антонов, — выход есть всегда, не плачь.

Тут до Нины Леонидовны дошло, в чем дело. Скамейка, на которой она устроилась подышать свежим воздухом, стояла по одну сторону жасминовых зарослей, а по другую имелась еще одна лавочка. Разросшиеся растения, подобно стене, отгородили их друг от друга. Михаил Петрович с незнакомой спутницей и предположить не могли, что сейчас их разговор подслушивают чужие уши.

Нина Леонидовна замерла, боясь шорохом выдать свое присутствие, а сопрано тем временем простонало:

— Я боюсь.

— Чего?

— Всего.

— Ерунда! Сотни, нет, тысячи женщин прошли через такое.

— Это больно.

— Абсолютно нет, полный наркоз избавляет от ощущений.

— Хорошо тебе говорить!

— Я очень волнуюсь.

— Пока не заметно.

— Просто не демонстрирую нервозность.

— Ты кремень.

— Вовсе нет. Но разве станет лучше, если мы вместе начнем причитать?

— Мне страшно.

— Ерунда, не накручивай себя.

— Ты айсберг.

— Прекрати обвинять меня в черствости.

— В холодности.

— Это одно и то же.

— Моя ответственность больше.

— Я сделал все возможное, нашел врача, заплатил деньги.

— Ты мог предложить иной выход!

— Какой?

Воцарилась тишина. Потом Михаил Петрович по-прежнему спокойно сказал:

— Маша, ты не имеешь никакого права меня упрекать. Я ведь предупреждал тебя: от Анны не уйду никогда. Ты приняла условие, и вдруг нате, получите, истерика. Мы так не договаривались.

Послышался тихий плач, потом женщина выкрикнула:

— Ты чудовище! Без…

— Хочешь поссориться?

— Без души, без умения любить…

— Уж какой есть.

— Боже! Где были мои глаза…

— Хватит, — оборвал собеседницу Антонов, — ты не школьница, замужняя особа!

— Я в разводе.

— Все равно не девочка.

— Мерзавец!

— Тише!

— А если пойду к директору? В партком? А?

— Скатертью дорога, но ничего не добьешься. Лучше не начинай, просто опозоришься.

Раздался шлепок.

— Дура! — взвизгнул Михаил Петрович, потом послышался звук шагов.

Сгорая от любопытства, Нина Леонидовна юркнула в заросли жасмина, присела на корточки, очень осторожно чуть-чуть развела ветви и увидела справа дорожку, по которой быстрым шагом удалялся Антонов, а слева маячила скамейка, на которой, скорчившись, рыдала смуглянка Маша.

Нина Леонидовна мигом поняла, о чем шла речь: Маша переспала с Антоновым и забеременела, Михаил Петрович отправляет пассию на аборт, а девица боится. Очень мило!

На следующий день Нина Леонидовна кинулась в библиотеку, где работала Маша. Дама решила зажать смуглянку в угол и вытрясти из нее признание в незаконной связи, но намерение осуществить не удалось — научную литературу выдавала другая девушка.

— Где Машенька? — заулыбалась Нина.

— Заболела, — ответила библиотекарша.

— Ой, беда, — запричитала ученая дама. — Чем?

— Вроде гриппом, — сообщила коллега Маши.

— Дайте ее телефончик, позвоню, спрошу, может, надо чего, — засюсюкала Нина Леонидовна.

— У меня его нет, — пожала плечами девушка, — спросите в кадрах.

Нина Леонидовна закивала. Через пару деньков она раздобыла все координаты Маши: адрес и телефон. Она напечатала на пишущей машинке записку: «Анна! Я ваш друг, поэтому предупреждаю: приглядывайте за мужем, он завел роман с Машей Ивановой, библиотекаршей из НИИ. Сообщаю вам место ее жительства, сходите и потребуйте объяснений». Листок Нина Леонидовна сунула в конверт, а потом не поленилась съездить на другой конец города и засунуть анонимку в почтовый ящик Антоновых. Вот только возымела ли кляуза действие, «доброжелательница» не узнала. Маша в НИИ не вернулась, уволилась, а Михаил Петрович выглядел обычно. Если Анна и разобралась с мужем, то никаких видимых следов выяснение отношений не оставило. Больше, как Нина Леонидовна ни старалась, ей не удалось поймать мужчину, Михаил Петрович вел себя безупречно. Во всяком случае, на службе он никому явных знаков внимания не оказывал.

— Но я уверена, что он изменял Анне направо и налево, — щебетала сейчас Нина Леонидовна. — Повадится мужчина на сторону ходить, его не остановить. Так ей и надо! Сама себе судьбу выбрала! Если напишете, что Антонов потаскун, не ошибетесь.

— Адрес Маши Ивановой не помните? — на всякий случай спросила я.

— Конечно, нет. Вы бы еще про телефон спросили! — фыркнула Нина Леонидовна.

— Интересно, в отделе кадров он сохранился?

Нина Леонидовна пожала плечами:

— Вполне вероятно.

— А где у вас сидят менеджеры по персоналу? — не успокаивалась я.

Кандидат наук ткнула пальцем в окно:

— Видите два домика? Голубой — лаборатория Антонова, розовый — административный корпус.

— Спасибо, — кивнула я и пошла к двери.

— Душенька, — пропела Нина Леонидовна, — вот вам моя визитка. Напишете статейку, сразу звякните и приезжайте. Надеюсь, Семен Савельевич перестанет пролеживать бока на диване и придет на работу. Только не забудьте, у вас в руках эксклюзив, сделаете матерьяльчик и прославитесь. Да очень не тяните, дорога ложка к обеду. Это ваш шанс подняться, скажете мне потом «спасибо». Впрочем, не надо благодарности, я помогаю многим людям.

Я вышла из душного здания и с удовольствием глотнула свежего морозного воздуха. Право слово, некоторые особы хуже гиен, даже самая гадкая тварь любит своих детенышей и старается помочь им. Одни звери роют уютные берлоги, другие оборудуют норки, гнезда, чтобы младенцам было комфортно. Даже осуждаемая всеми кукушка и та подбрасывает яйца в хорошие гнезда, не швыряет их на помойке, как некоторые женщины младенцев. Откуда в Нине Леонидовне столько злобы?

И еще. Сколько матерей ломают жизнь своим детям, твердо заявив им: «Мне твоя будущая половина не по вкусу, выбирай: или родители, или жизнь с неподходящим человеком». Впрочем, в конфликте участвуют две стороны. Похоже, Анна под стать маменьке, если сумела одним ударом обрубить все связывающие ее с родительницей нити.

Есть у нас с Катюшей одна знакомая, Настя Викторова. Она так ни разу и не вышла замуж, потому что ее мамаша при виде любого кандидата на руку и сердце дочурки кричала:

— Гони его прочь! Мерзавец раскатал губы на нашу квартиру и дачу.

Настя покорно соглашалась с маменькой и в результате осталась одиночкой. Мы с Катюшей несколько раз говорили Викторовой:

— Конечно, родители плохого не посоветуют, но жить следует своим умом, не обращай внимания на мамины вопли.

— Нет, нет, — испуганно повторяла Настя, — у нее больное сердце.

Результат известен. Вот и думайте теперь, как лучше поступать. С одной стороны, мама хочет добра дочери, с другой — лишает ее счастья…

Углубившись в отвлеченные размышления, я бежала по узенькой обледеневшей дорожке к домику, где находилась администрация института. Не знаю, как у остальных людей, а у меня мыслительный процесс отнимает много сил, думать и одновременно смотреть под ноги не получается. Сколько раз приказывала себе: «Лампа, если вышла на улицу, выбрось из головы абсолютно все, сосредоточься на дороге!» И обычно мне удается нормально добраться до конечной цели, но сегодня мозг полнился информацией, выведанной у Нины Леонидовны. Я неслась по ледяной тропинке, не разбирая дороги. Угадайте с трех раз, что случилось через несколько секунд?

Носок сапога зацепился за валявшийся кусок кирпича. Чтобы не упасть, я машинально шагнула влево, на припорошенную снегом землю, но под белым покровом неожиданно оказался лед, гладкий, словно зеркало катка. Уже понимая, что падаю, я замахала руками, пытаясь удержаться на ногах, но лишь усугубила ситуацию, и в мгновение ока лоб тюкнулся об мерзлую землю.

— Ой, вам больно? — запричитал тоненький детский голосок.

Я попыталась сесть и, кое-как осуществив простое действие, простонала:

— Что случилось?

Маленькая, очень худенькая женщина, замотанная в большой серый платок, быстро затараторила:

— Я пробирки мыла и во двор смотрела, у нас мойка прямо у окна стоит. Гляжу, вы идете, торопитесь, потом, бац, упали и лежите. Я испугалась и выбежала помочь. Тут позавчера Рита из бухгалтерии ногу сломала, ну прямо на том самом месте, где вы шлепнулись. Пошевелите конечностями, двигаются?

— Вроде да, — прошептала я и схватилась за голову, — только тошнит.

— Похоже, у вас сотрясение мозга, — испугалась худышка. — Встать сумеете? Давайте помогу.

Тоненькие руки тщедушной женщины оказались на редкость сильными. Поддерживая меня под локти, незнакомка сказала:

— Давайте к нам в лабораторию зайдем, там диван стоит, полежите, а потом сообразим, как поступить.

Мне было так плохо, что я не сумела даже кивнуть в ответ.

— Сюда, сюда, — суетилась женщина. — Осторожнее, ступенечка, теперь дверка, налево, еще чуть-чуть… Ну вот и все, пришли. Давайте сапожки с вас стащу…

Мне стало неудобно.

— Не надо, я сама справлюсь!

— Ой, вам лучше не наклоняться! — решительно заявила добрая самаритянка. — Укладывайтесь, сейчас одеяло принесу.

После того как я вытянулась на продавленных подушках, тошнота стала отступать. Незнакомка тем временем безостановочно болтала, и я очень скоро узнала кучу сведений.

Звали мою спасительницу Надей, она служит лаборанткой у Михаила Петровича Антонова. К сожалению, начальник умер, а хороший был человек, царствие ему небесное. Надюша очень хотела пойти проститься с Антоновым, но заместитель профессора Виктор Олегович сурово заявил:

— Потом на кладбище сходишь, без тебя полно народа соберется. Кто в лаборатории за камерой проследит?

Вот и пришлось Наде остаться на рабочем месте.

— Какая камера? — попыталась я понять то, о чем тараторила Надя.

— У нас эксперимент идет, — словоохотливо объяснила лаборантка, — в ультразвуковой печи смесь номер один стоит, ее следует регулярно поворачивать, менять температуру…

— Вас оставили следить за процессом, который невозможно прервать, — дошло до меня.

— Именно так, — заморгала Надя, вытирая глаза платком. — Михаил Петрович гений! Он затеял великий эксперимент! Сути я вам не объясню, но следует тщательно приглядывать за смесью. Хотя… профессор умер. Я поверить не могу! Теперь никто не сумеет завершить начатое им… Антонов великий человек! Он… он… потрясающий, необыкновенный…

По щеке Нади потекла слеза. Я повнимательней глянула на тщедушную фигурку. Лаборантка красотой не отличалась, наверное, она не замужем и влюблена в Антонова. Случается такое в среде ученых: он — убеленный сединами академик, она — его аспирантка, обожающая гения.

— Вам легче? — подняла на меня глаза, еще полные слез, Надя.

— Спасибо, вроде да.

— Хорошо, ничего себе не сломали, — обрадовалась Надя. Похоже, она была милой, добросердечной женщиной, воспринимающей чужую беду, как свою. — Полежите еще чуть-чуть и домой пойдете, — продолжала лаборантка, — а еще лучше к врачу. Если после ушиба головы тошнит, это признак сотрясения мозга.

— Чтобы встряхнуть мозг, надо его иметь, — улыбнулась я. — Ну как может болеть голова? Там же кость!

Надя распахнула глаза, потом всплеснула руками.

— Ой! Под черепной коробкой имеются два полушария, от которых целиком зависит управление нашим организмом, кости лишь прикрывают содержимое. У каждого человека обязательно есть мозг, у вас тоже, не сомневайтесь.

Я опустила глаза. Наденька приятная женщина, но, похоже, с чувством юмора у нее беда.

— Врач лекарства пропишет, — продолжала квохтать Надя, — сейчас придумали замечательные средства. Ой, у меня же есть обезболивающее. Вот на окне.

Надя распахнула занавеску, и я увидела на подоконнике подарочный набор «Принцесса». Яркую коробку украшал слоган: «Как у мамы, только лучше», а ниже кто-то написал от руки: «Тебе от меня!»

Я замерла. Где-то недавно я видела точно такую же коробку…

— Племяннице купила, — затараторила Надя, поймав мой удивленный взгляд, — девочки любят такое. Да, если честно, я сама порой ею пользуюсь. У меня аллергия на обычную косметику, а на эту, представляете, нет! Блеск для губ просто замечательный! Да и шампунь хорош, и гель для душа… Всегда сама себе покупаю! А вот этот набор для племянницы, я его подписала! Да, отличная вещь, рекомендую…

Безостановочную болтовню лаборантки прервал резкий звук звонка.

— Интересно, кто пришел? — подскочила Надя. — Наши все на кладбище. Полежите пока, я сбегаю посмотрю.

Я покорно вытянулась на подушках. Теперь к голове стала подбираться боль. Надо же было так навернуться… Еще хорошо, что добрая Наденька увидела упавшую прохожую и притащила мисс Неуклюжесть в теплое помещение. Самой мне было не доползти до машины. Представляю, какую лекцию прочитает Катюша, если я расскажу ей о происшествии. «Сколько раз тебе говорили: не носись сломя голову! Смотри под ноги! Почему не наклеила на подошвы сапог резиновые квадратики? Нельзя быть такой неаккуратной и безалаберной!» А потом Катюша вытащит с десяток ампул, шприц…

Дверь приоткрылась, в щель юркнула Надя.

— Послушай, — зашептала она по-свойски, — тут беда…

— Что случилось? — насторожилась я.

— Чудо расчудесное, — еле слышно произнесла Надя. — Анна Валерьевна пришла, жена, вернее, вдова нашего Антонова. Я-то думала, она на поминках, ан нет, сюда приволоклась. Мне велит в основное здание бежать, книги ей какие-то понадобились в библиотеке. Кому сказать — не поверят: Михаила Петровича зарыть не успели, а Анна Валерьевна работать собралась. Очень тебя прошу, лежи тихо, не шевелись. Анна строгая, я не имела права пускать в лабораторию неизвестного человека без пропуска. Но ведь не оставлять же тебя было на морозе лежать с сотрясением мозга. Поэтому сиди, словно мышка, закрой дверь изнутри на щеколду, я тебя на всякий случай запирать не стану. Мало ли чего, вдруг пожар начнется, не выскочишь. Если Анна за ручку дернет, створка не откроется, не волнуйся. Впрочем, она сюда не ходит, здесь комната отдыха для лаборантов, у начальства свои помещения. В общем, не шуми, иначе Анна тебя обнаружит и такой скандал устроит, что я могу работы лишиться.

Я кивнула.

— Не бойся, — лихорадочно велела Надя, — сгоняю за полчаса. А там, если Анна, получив книги, не уйдет, что-нибудь придумаем.