Глава 20
Дверь мне открыла Линда. Подбоченившись и отставив в сторону правую ногу, она сурово спросила:
– Где шлялась? Если полагаешь, что сможешь здесь как родственница бесплатно жить и питаться, то ошибаешься!
Я быстро вытащила кошелек.
– Вот, я устроилась на работу.
– И куда же? – недоверчиво поинтересовалась хозяйка.
Я стала стаскивать смертельно надоевшие за день сапоги.
– Нашла свою бывшую одноклассницу, она вышла замуж за богатого человека и теперь шикарно живет. Ей нужна нянька для ребенка.
– Ну-ну, – кивнула Линда, – значит, скоро съедешь?
– Какая тебе разница, кто в чуланчике спит? – взмолилась я и в ту же секунду почувствовала, как в верхней челюсти запульсировала боль.
– В принципе, никакой, – пожала плечами Линда, – лишь бы ты лавэ отстегивала. Ладно, когда расплатишься?
Я пересчитала купюры.
– Могу сейчас сразу за четыре дня.
– Давай, – прозвучало в ответ.
Когда бумажки перекочевали в карман хозяйки, Линда заметно повеселела.
– Вот и хорошо, – жмурясь, словно сытая кошка, сказала она, – ступай чай пить, там сайра есть.
При упоминании о рыбных консервах я вздрогнула, но Линда, не заметив моей реакции, продолжала:
– В принципе, ситуация проста. Все, кто тут колбасится, приносят с собой жрачку и складируют ее в холодильнике, такой общий котел. Мы потом ничего не считаем, просто едим, здорово?
– Ага, – кивнула я, – коммуна.
– Хоть чего приволоки, – вещала Линда, – батон хлеба, уже хорошо. Если с пустыми руками разок явилась, не беда, но уж завтра подумай о харчах, ясно?
Наверное, следовало развернуться и бежать к метро, где открыт круглосуточный магазин, но перспектива вновь натягивать тяжелые сапожищи, топать по жидкой грязи показалась мне настолько ужасной, что я быстро сказала:
– Просто так спать лягу, устала очень.
Линда усмехнулась:
– Сказано: чай пей и еду бери, но завтра пополни запасы.
– Непременно, – пообещала я и, подхватив сумку, двинулась в сторону чуланчика.
В душе я была уверена, что сейчас свалюсь на раскладушку прямо в джинсах и свитере, но, очутившись в крохотном помещении, ощутила голод и решила все же воспользоваться любезным предложением Линды, сходить выпить чаю.
На кухне обнаружился Вася, голый по пояс, он сидел, уткнувшись носом в книгу.
– Привет, – сказала я, распахивая дверцу холодильника.
– Угу, – пробубнил Вася.
– Как дела? – Я решила из вежливости поддержать разговор.
– Ага.
– Все нормально?
– Эге.
Поняв, что Вася не расположен к беседе, я сосредоточила свое внимание на полках и сделала неутешительный вывод: жадная Линда радушно пригласила постоялицу поужинать лишь по одной причине: в холодильнике ничего нет, только в самой глубине мирно маячит все та же миска, наполненная сайрой. Но мне совершенно не хочется лакомиться рыбками, в которых с утра искупался кот. Впрочем, следовало выбросить консервы, но я, выудив из миски Бакса, поставила ее в рефрижератор. Однако Линда молодец! И вежливость соблюла, и ничего не потеряла.
Внезапно Вася со стоном потянулся.
– Жрать хочешь? – спросил он. – Возьми булку.
– Где она?
– Вон, на часах.
– Где? – удивилась я.
– Часы видишь?
– Нет.
Вася ткнул пальцем в непонятный предмет, стоявший у стены, я с большим удивлением уставилась на конструкцию, похожую на гонг. Довольно длинная деревянная нога, на ней болтается круглый кусок, когда-то, наверное, ярко блестящего, а теперь тусклого металла. Сбоку приделана полочка, на которой лежат молоток и буханка белого хлеба.
– Что это такое? – вырвалось у меня.
– Совсем свежий, – лениво протянул Вася, – у метро купил, там пекарня есть.
– Нет, я про эту штуку на подставке.
– Часы, – обронил Вася и начал чесаться.
Я принялась изучать прибор, не могу сказать, что являюсь большим специалистом в области часового дела, но песочный вариант должен иметь колбу, солнечный – довольно высокий штырек, вбитый в циферблат, водяной – емкость с жидкостью. Здесь же была просто круглая железка.
– Стрелок нет, – озадаченно сказала я.
– Зачем они?
– Как же время узнавать?
– Это говорящий прибамбас, – хихикнул Вася, – сам час с минутами назовет.
Меня озарило. А, наверное, некий суперсовременный электронный вариант, реагирующий на высказанный вслух вопрос. Никогда до сих пор не встречалась с подобным.
Сгорая от любопытства, я подошла к агрегату и, глядя на диск, спросила:
– Который час?
Молчание.
– Простите, сколько времени?
Снова ни звука в ответ.
– Ты неправильно ими пользуешься, – сообщил Вася и снова уставился в книжку.
– А как надо?
– Угу.
– Вася!
– Ага.
– Объясни принцип работы часов.
– Эге.
– Вася!!!
– Ну чего пристала, – воскликнул хозяин, – почитать не даешь!
– Такая интересная книжка, что и оторваться нельзя? – заговорил во мне писатель. – Кто автор-то?
– Здорово пишет, – зевнул Вася, – мне надо, чтобы хорошо заканчивалось, никто из главных героев не умер, все живы, а то недавно я читал повесть, там собака погибла, так я обрыдался весь!
– И каков сюжет столь увлекшего тебя сегодня романа?
Вася чихнул:
– Ну, тут такие короткие штуки. Вот это классно: «Жаркое из кролика».
– Интересное название для рассказа, о чем он?
– Ясное дело, о кролике, – удивился Вася. – «Возьмите одну тушку, разрубите ее на…»
Я подошла к хозяину и выхватила у него из рук томик в глянцевой обложке. Смолякова! «Моя жизнь у плиты. Страшный опыт». Матерь божья! Пронырливая детективщица ухитрилась настрогать кулинарную книгу! Нет, на нее точно пашет бригада, ну не может дорогая Милада писать обеими руками, правой детективы, левой – книжонки по домашнему хозяйству. А уж начало сего опуса просто убийственное! «Если женщина, справившая тридцатилетие, не умеет готовить, ей следует удавиться!»
– Вася! Ты читаешь рецепты!
– Да? – слегка изумился он. – И чего? Это же Смолякова!
– Она выпустила кулинарную книгу!
– Ну.
– Ее не читают!!!
Вася покрутил пальцем у виска.
– Ты, Олька, того! Зачем же тогда продают?
– Не для чтения! По ней готовят!
– Интересно очень и не страшно, все живы! – неожиданно заявил Вася.
– Кроме кролика, – ехидно отметила я, чувствуя, как в душе поднимается совсем не светлая зависть к Смоляковой. Ох, не зря одна газета недавно поместила статью под названием: «Какие книги, такие и мы», – и начинался опус со слов:
«Если халтурщица Смолякова возьмет телефонный справочник, она запросто переделает его в детектив».
Похоже, в этой злобной шутке содержится голая правда. Вон Вася самозабвенно читает кулинарные рецепты!
– А чего с кроликом? – вытаращил глаза Вася.
– Его на части разрубили и со сметаной потушили, – грустно сообщила я, – так что не все живы остались в столь полюбившемся тебе произведении с захватывающим сюжетом.
Вася сердито захлопнул томик.
– Экие вы, бабы, злые, лишь бы удовольствие человеку испортить. Чего пугаешь! Смолякову когда-нибудь читала?
– Да.
– Скажи, у нее в детективах плохой конец бывает?
– Нет, – признала я.
– То-то и оно! – поднял вверх указательный палец Вася. – Значит, кролик потом оживет! У Смоляковой такая фантазия! Живехонек-здоровехонек окажется!
Я, потеряв дар речи, уставилась на Васю, потом, кое-как справившись с собой, попыталась вразумить дурака:
– Это кулинарная книга!
– И че?
– Рецепты!
– Ну?
– В ней рассказывается, как суп готовить или жаркое из кролика!
Вася скривился:
– Отвяжись! Знаю точно, длинноухий воскреснет в самом конце, на последней странице, у Милады всегда так, кое-кто посмеивается, а мне приятно. Не кролика там съели. Если не читала эту книгу, чего болтаешь зря!
Я прислонилась к стене. Интересно, кто в «Марко» надоумил Смолякову потратить время на кулинарные рецепты? В моем издательстве…
К горлу подступил комок. Арины Виоловой более в «Марко» нет, ее изгнали с позором. Но я не упаду духом, у меня почти есть сюжет для нового, захватывающего романа, напишу его в кратчайший срок. Еще посмотрим, как изменятся лица у «марковцев», когда мне вручат главную премию года на международной Московской ярмарке. И Куприн тоже станет локти кусать, бросится мне в ноги со словами: «Вилка, дорогая, я был не прав!»
Я, может, благородно прощу мужа и вернусь домой, но только на белом коне.
Перед глазами мигом возникла картина. Сижу на огромном жеребце грязно-серого цвета. Невероятным образом здоровенное животное сумело взобраться по лестнице до нашей квартиры.
Дверь распахивается, появляется Олег, в руках он сжимает огромный букет кроваво-красных роз.
– Дорогая, – кричит он, – ты снова со мной!
Опустившись на одно колено, он протягивает мне дорогостоящий веник. Я, снисходительно кивнув, пытаюсь выполнить задуманное: въехать в родные апартаменты на белом коне.
Но не тут-то было! Жеребец изо всех сил сопротивляется поставленной задаче, он упирается ногами и не собирается наклонять голову, потом, все же опустив морду, выхватывает у Олега букет и принимается с аппетитом жрать розы.
Делать нечего, мне приходится спускаться на пол и пинать непослушную тварь кулаком в бок, но с таким же успехом можно колошматить пирамиду Хеопса. Перспектива въезда домой на белом коне начинает тихо испаряться. Ругаясь сквозь зубы, я обхожу неслуха сзади и, машинально отметив, что он кобыла, хватаю лошадь за длинный хвост. В ту же секунду масса жестких волос вырывается из рук, раздается характерный звук и прямо к моим ногам падает…
Я моргнула, видение исчезло. Ладно, втаскивание жеребца, даже белого, в московскую квартиру дело хлопотное, я просто войду домой, держа новую книгу в руках. Положу ее перед Олегом и скажу:
– Вот, ты обозвал меня графоманкой и фиговой писакой, и из «Марко» меня выгнали вон, но я знаю одну простую истину: чем хуже сейчас, тем лучше потом. Нашлись люди, поверившие в Арину Виолову! Понимаешь теперь, какую женщину ты потерял? Променял на…
– Чего уставилась, словно баран на новые ворота? – ожил Вася. – Хочешь покажу, как часы работают?
– Да, – кивнула я, избавляясь от неуместных мечтаний, – никогда до сих пор не встречала говорящий вариант.
Вася потянулся, лениво встал, потом схватил молоток, лежащий около батона, и со всей силы стукнул по железному кругу. Тяжелый, густой звук поплыл по кухне, он медленно поднялся к потолку и стал, дрожа, растворяться в воздухе, я невольно зажмурилась, отчего-то от оглушительного «ба-а-а-а-м» заболели не уши, а глаза.
Гул стих.
– А когда они скажут время? – осведомилась я.
– Ща, – хихикнул Вася, – слушай!
– Безобразие, – полетело из-за стены справа, – опять спать не дают! Уже одиннадцать сорок семь!
– Сорок шесть и тридцать четыре секунды, мама, – заверещал детский голосок.
– Обалдели!
– Сволочи.
– Одиннадцать сорок семь! Ровно!
Вася сел на табуретку.
– Поняла?
– Ага, – кивнула я, – здорово.
– Это еще сегодня ихняя бабка дрыхнет, – пояснил Вася, – она вообще кукушкой работает, часа два потом успокоиться не может, каждые четверть часа орет: «Уроды! Одиннадцать сорок семь! Придурки, ноль часов две минуты»… ну и так далее.
– А днем?
Вася снова уткнулся в книгу Смоляковой.
– Без разницы, – пояснил он, – часы постоянно работают. Бери батон, не стесняйся.
Я принялась хозяйничать, налила воду в грязный, покрытый изнутри накипью чайник, вымыла кружку, сунула в нее пакетик, утопила его в горячей воде, добыла чистую ложку и стала искать сахар.
– Песка нет, – сообщил Вася, – пей так, оно полезней, рафинад белая смерть.
Я приуныла, запросто могу обойтись без излюбленных многими продуктов: мяса, колбасы, картошки, масла, – все это я способна не есть месяцами. Но вот пить чай, а тем более кофе без сахара не люблю. Значит, придется обойтись просто водой, но желудок, как назло, просил чая, крепкого и обязательно очень сладкого.
Тяжело вздыхая, я повернулась к двери.
– Куда пошлепала? – спросил Вася.
– На проспект сгоняю, там магазин открыт.
– И охота тебе пятки бить?
– Не имею ни малейшего желания плестись по грязи, – честно призналась я, – но очень хочется чаю с сахаром.
– У Зинки попроси, – подсказал Вася, – толкнись в соседнюю квартиру и поклянчи пару кусков, ее дверь слева от нас.
Обрадовавшись столь простому решению проблемы, я выскочила на лестничную клетку, поискала на стене звонок, обнаружила вместо него торчащие в разные стороны проводки и легонечко постучала в дверь. Простая, не железная створка, обитая дешевым кожзамом, тихонько приотворилась. Я всунула голову в темную прихожую.
– Зина, это Оля, соседка, можно войти?
Ни единого звука не донеслось из апартаментов. Я, чувствуя себя не слишком комфортно, прошла несколько шагов по невероятно захламленному холлу и увидела комнату, довольно большую. Вернее, помещение могло выглядеть просторным, если бы из него выбросить кучу поломанного хлама. Ну зачем тут стоят сразу три полуразодранных дивана и четыре еле живых от ветхости кресла? У стены маячило несколько гробов, поставленных на попа. Вернее, это, конечно, были не домовины, а жуткие, срубленные, похоже, топором гардеробы, смахивающие на последний приют индейца. В детстве я читала книжки о краснокожих и в одной из них набралась сведений о том, что эти свободолюбивые люди хоронили своих усопших предков в дереве, внутри которого вырубалось отверстие.
Серые от грязи занавески обрамляли окна, на экране телевизора, вернее на пыли, покрывавшей его, спокойно можно было писать сообщения, некое подобие ковра покрывали пятна, и повсюду громоздились пирамиды из коробок и старых газет.
Удивившись степени неряшливости Зины, я пошла по коридору и из-за следующей двери услышала звуки музыки, Ролик снова упражнялся на скрипке. Нежная мелодия проникла в душу, я прислонилась к стене, покрытой драными обоями, и почувствовала, как по щеке течет слеза, усталость широким одеялом окутала мое тело, а музыка, тонкая, нервная, лишала последних сил, отнимая надежду.
