Книга: Спокойно, Маша, я Дубровский!
Назад: 31
Дальше: 33

32

– Понимаешь, как четко картинка выстраивается?
– Кусочки мозаики встали на свои места!
Мы с Трошкиной наперебой взывали к Зяме, который, в отличие от кусочков мозаики, никак не желал вставать и, в отличие от нас с Алкой, ничего не понимал. Он сидел на кровати, тряс головой, как собака, поймавшая ухом шмеля, хлопал глазами и тщетно пытался вернуться из сладких снов в суровую реальность.
– Одну минутку, девочки! – братец зажал уши ладонями.
При этом досаждавший ему шмель, очевидно, погиб в результате сильной компрессии – Зяма наконец перестал дергаться.
– Мужчины! – кивнув на любимого, который в этот момент не мог ее слышать, пренебрежительно сказала Трошкина. – Сильный пол, всегда готовый к испытаниям!
– Так. Я готов! – сообщил Зяма, открыв уши. – Говорите, я слушаю.
Говорила в основном я, а Трошкина дополняла мою речь уточняющими вводными предложениями. Зяма, надо отдать ему должное, суть высказанного нами вскладчину уловил правильно и даже попытался добавить кое-что от себя:
– Получается, что этот мужик, Попов, оставил настоящую Машеньку сидеть в деревне, а в городе под ее именем завел себе другую подругу?
– Нет, не так все просто, – возразила Трошкина. – Настоящая Машенька наверняка тоже побывала в городе. Как иначе она стала бы клиенткой Сигуркиной? Причем мастерица Ниночка успела Машеньке понравиться, так что та даже оговорила в своем завещании особое условие – чтобы ее в последний путь причесала именно Сигуркина. А потом местный бомонд предал парикмахершу Ниночку анафеме, и именно тогда Попов произвел замену на площадке. Махнул настоящую Машеньку на фальшивую!
– Знать бы, зачем? – задумался Зяма.
– Прошу заметить, у нас получается, что именно полгода назад Машенька вдруг засобиралась на тот свет? – заинтересовалась я. – Обычно люди ее возраста не пишут завещания просто так, ни с того, ни с сего.
– Значит, был повод, – сказала Алка.
– Знать бы, какой? – повторил Зяма.
– Любознательный ты наш! – накинулась на него Трошкина. – Не поздновато ли возник твой интерес? Да прежде чем улечься в постель, нормальные люди встречаются, общаются, рассказывают друг другу всю свою жизнь, знакомятся с родственниками!
– Правда? – искренне удивился братец. – Это кто же, например?
Трошкина вопросительно посмотрела на меня, но я затруднилась привести кого-либо в пример, потому что среди моих знакомых таких ортодоксальных личностей просто нет. Я неуверенно сказала:
– Родственники – это да... Это хорошо, – и вернулась к основной теме:
– Интересно, куда же подевалась настоящая Мария Федоровна?
– Да убил ее муженек! – не задумываясь, ответил Зяма, непроизвольно почесав едва затянувшуюся ссадину на скуле. – Эти Поповы – это ж не люди, это звери какие-то! Видели бы вы, какая у Машенькиного муженька мамаша психованная, как она дерется! Приличная с виду пожилая женщина, а набросилась на меня, как Терминатор! С такой наследственностью ее сынку прямая дорога в серийные убийцы.
– Это всего лишь твои предположения, – холодно сказала Алка. – Наверняка мы ничего не знаем.
– Так давайте узнаем! – предложила я и протянула руку к настенному календарю с изображением голой девицы, привольно раскинувшейся на мшистой кочке на радость развратникам, комарам и мошкам. – Сегодня у нас какой день? Пятница. А по пятницам бывает что?
– Короткий день? – с надеждой предположил Зяма, покосившись на примятую подушку.
– Это точно не наш случай, – я помотала головой. – По пятницам бывают собрания в литературном салоне, который, по твоим же, Зямочка, словам, держит не кто-нибудь, а маменька того самого господина Попова!
– А наша собственная маменька туда вхожа! – обрадовался он. – И она сможет представить нас хозяйке!
– Какой литературный салон, вы что? Вы не на календарь, вы на часы посмотрите: первый час ночи! – вмешалась Трошкина. – Все маменьки давно спят!
– Э-э-э, нет! – Зяма не внял призыву отвратить взор от календаря, а, наоборот, постучал по нужной клеточке пальцем. – Сегодня же тринадцатое число! В пятницу, тринадцатого, в литературном салоне собираются любители ужастиков, и наша мамуля там самый почетный гость! Сегодня наверняка будет премьера нового рассказа Баси Кузнецовой, и можешь не сомневаться, после этого долго-долго никто не захочет спать!
Идти на литературный шабаш всем табором мы не рискнули – такой наплыв новых любителей литературных кошмаров мог удивить хозяйку салона.
– Тебе идти, Дюха! – решил Зяма. – Мне к драчливой маменьке Поповой соваться нельзя, она наверняка меня хорошо запомнила. А ты у нас дипломированный филолог, сможешь вполне естественно внедриться в литературные круги. Иди, май систер, а мы тут останемся, будем держать оборону.
Я была уверена, что обороняться будет исключительно Трошкина, да и то недолго, но промолчала – отчасти из великодушия, отчасти потому, что подумала: в самом деле, пусть мой братец остается в гостинице. Я уж лучше одна, без него, похожу. С ним вместе в последнее время ходить мало радости, попадаешь то на кладбище, то на поминки, то в гости к покойнице! Очень хотелось поломать складывающуюся систему.
Не получилось! Увы, я недооценила бурную фантазию участников литературного кружка и не приняла в расчет их радостную готовность ужасаться.
Где гнездятся любители более или менее изящной словесности, я знала, потому что как-то раз в дождливую погоду мы с папулей подвозили туда нашу мамулю: мадам, хозяйка салона, арендовала для литературных посиделок симпатичный подвальчик, в котором прежде была художественная мастерская. В ней я когда-то бывала, хотя вспоминать тот период не люблю, и к художникам теперь отношусь без прежнего душевного и физического трепета. Тем не менее должна признать, что в бытность свою художественной мастерской подвальчик выглядел благороднее. Он был живописно захламлен и полностью соответствовал своему назначению пристанища нетрезвых и веселых художников, а также их многочисленных подруг и муз. Теперь бывшая мастерская была чистенькой, но сильно смахивала на провинциальную чайную застойных времен. На полукруглых окошках появились батистовые занавесочки в мелкую бело-голубую клеточку, отполированную до глянца старенькую терракотовую плиточку закрыл синий офисный ковролин, на него встали аккуратные столики и стульчики, а уж на них сели ухоженные дядечки и тетечки. Тетечек было намного больше, и я потратила несколько минут, чтобы высмотреть среди них мамулю.
Пока я вытягивала и кривила шею, выметая внимательным взглядом многочисленные закоулки и ниши геометрически неправильного помещения, с тыла ко мне незаметно подкрались два индивидуума. Один из них неожиданно ткнул меня пальцем под ребро и громко сказал:
– Пиф-паф!
– Ой-ей-ей! – с готовностью ответила я, оглянувшись и с изумлением оглядев странную парочку.
Индивидуум мужского пола был облачен в старомодное трико, некогда черное, а теперь порыжевшее от старости и вытянувшееся на коленях и локтях. На черно-бурой трикотажной груди параллельными рядами тянулись продольные полосы белого цвета, символически тяготеющие к изображению берцовых костей. Лицо принаряженного гражданина было густо набелено, глаза скрыты за черными очками, а вот рот, напротив, не закрывался, ибо содержал постороннее вложение в виде вставной челюсти с гипертрофированными глазными клыками. Особь женского пола подметала ковролин подолом длинного белого платья, на живую нитку сшитого из тюлевой занавески. Сквозь дырчатую ткань просматривались ноги в джинсах и торс в голубой футболке с надписью «I am sexbamb». С последним я бы поспорила, хотя тот факт, что тюлевая секс-бомба явилась в сопровождении спутника, говорил в ее пользу.
– Вы не член клуба? – оглядев меня не менее внимательно, чем я ее, ревниво спросила дама.
Ее физиономию скрывала красная венецианская маска с таким большим клювом, словно его пересадили от тукана. Клюв хорошо резонировал, и голос замаскированной дамы звучал весьма музыкально.
– И костюма у вас нет?
Только тут я заметила на стене рядом с дверью небольшой плакатик, выполненный в старомодной технике школьной стенгазеты – цветной тушью и широким пером. Плакатик сообщал, что сегодня вход в собрание разрешен только по клубным карточкам или в карнавальном костюме.
– Так кто же вы? – настойчиво вопросила дама в тюле.
– Вот я, например, граф Дракула! – по собственной инициативе сообщил тип в трико, вовремя придержав выпадающую челюсть и шаркнув по коврику ножкой в стоптанном башмаке.
Я сдержанно улыбнулась представителю разорившейся вампирской фамилии и вопросительно посмотрела на его спутницу.
– Офелия, – неохотно представилась она.
– Не иначе уже утонувшая и выловленная рыбачьей сетью? – уточнила я, пробежавшись взглядом по ячейкам тюля. – А я просто так, с улицы зашла. К Басе Кузнецовой.
– Мы все к Басе! – сказала подруга бедствующего Дракулы и вытянула из-под сетчатой оболочки томик мамулиных произведений. – Будем брать автографы!
Это было сказано с такой решимостью, словно она собиралась брать Берлин.
– Здра-а-авствуйте, здравствуйте! – радушно пропищала, выходя к нам, невысокая пухлая тетушка в черном платье с пошлым люрексом. – Кто это к нам пришел? Кощей Бессмертный и Злая Фея?
Я отодвинулась в уголочек. Узнав, что к ним пришли Дракула и Офелия, тетушка ничуть не расстроилась и повела костюмированных придурков в собрание, а я из-за их спин засемафорила руками мамуле. Она как раз поплыла на середину зала с пачкой бумажных листов, щедро рассыпая по пути теплые улыбки. Увидев и узнав меня, мамуля приятно удивилась и не замедлила подойти.
– Дюша? А мне сказали, ты в Сочи!
– Ах, если бы!
У меня не было времени на долгие объяснения.
– Не в Сочи пока, но и не на Колыме. Потом все объясню, – обнимая мамулю, шепнула я ей на ушко. – Познакомь с хозяйкой, мне обязательно нужно ее разговорить!
Мамуля, умница такая, не задала мне ни единого вопроса и сей же миг приступила к выполнению приказа – сказались тридцать лет стажа жены боевого офицера!
– Вероника Филипповна, дорогая, позвольте представить вам эту милую девушку! – пропела она, обернувшись к подплывающей дородной тете в пошлом люрексе.
И требовательным шепотом уточнила:
– Ты мне нынче дочь или как?
– Я не дочь, я романистка, – шепнула я в ответ. – В поисках темы.
– Это Инна, – непринужденно представила меня мамуля. – Она молодая писательница, пробует себя в жанре женского биографического романа и как раз сейчас ищет интересную героиню.
Легенда быстро обрастала подробностями. Я искренне восхитилась мамулей – великая Бася Кузнецова демонстрировала блестящий навык генетического модифицирования сюжета по типу «мухослон».
– Очень, очень приятно познакомиться! Меня привлекают истории о судьбах, изобилующих крутыми поворотами, – я подхватила эстафету. – Именно поэтому, Вероника Филипповна, я к вам. Не откажите в интервью!
– Я? – Тетушка, явно польщенная, зарделась.
– Вы, Вероника Филипповна, только вы! – горячо поддержала меня мамуля. – Не скромничайте, откройте миру сокровищницу своей души, побеседуйте с Инночкой, а я пока публику займу.
Она ободряюще потрясла пухлое запястье Вероники Филипповны, бережно передала его мне из рук в руки и с улыбкой удалилась.
Сокровищницу души Вероники Филипповны мы открывали на кухоньке, под тиканье ходиков и звяканье чайных ложечек. До этого помещения отголоски декораторских позывов любителей ужастиков не докатились, обстановка была самая располагающая, и под чаек с медом хозяйка разговорилась милым образом. Мед как раз и послужил отправной точкой для интересной беседы.
– Угощайтесь, милочка, это самолучший экологический продукт, настоящий медок, не разбодяженный, с кавказских лесов, с альпийских лугов! – потчевала меня любезная хозяюшка.
Ее неправильная речь с мягким кубанским «гэ», как и медок, отчетливо пахла лесами, лугами и иными медвежьими углами нашего благодатного края. Я позволила себе высказать предположение, что хозяйка и ее медок имеют общее станично-хуторское происхождение, но Вероника Филипповна поджала губы и поспешила от малой родины отмежеваться.
– Я не деревенщина какая-нибудь, а культурная женщина с высшим образованием! – с гордостью заявила она. – Мой папа, правда, был лесничим, но он окончил Петербургскую академию и даже в глуши кавказских лесов сохранял интеллигентный облик цивилизованного человека!
Сама Вероника Филипповна тоже родилась в городе на Неве, однако спустя два года после рождения девочки жестокая судьба в лице комиссии по распределению забросила ее цивилизованно-интеллигентного папу с семьей в те самые глухие кавказские леса. И потянулись долгие годы ожидания светлого момента, когда окрепшие крылья позволят юной Веронике упорхнуть из отчей хижины в одну из культурных столиц мира.
Крылья выросли, но были безжалостно подрезаны ранним замужеством. Вероника родила Григорию Попову, личность которого, по ее мнению, не заслуживала особого упоминания в анналах истории, сына Андрея, но на ноги ребенка не поставила – так, слегка приподняла. На десятом году постылого брака Вероника встретила мужчину своей мечты – он бродил по туристическим тропам кавказских лесов с рюкзаком и компанией коллег из Института ядерной физики. Бородатый ядерщик на тридцать лет умчал Веронику в Подмосковье, откуда она не захотела возвращаться и после того, как овдовела.
– А как же ваш сын? Вы разве не скучали по нему? – спросила я, устав сопереживать душевным страданиям Вероники Филипповны и желая перейти к истории судеб следующего поколения Поповых. – Как он жил без вас в глуши кавказских лесов?
Оказалось, сын жил совсем неплохо. Не заслуживающий особого упоминания папа нашел ему новую маму, а потом Андрюша вырос и обзавелся собственной семьей.
«Ну-ка, ну-ка! С этого момента попрошу поподробнее!» – встрепенулся мой внутренний голос.
Меня интересовали главным образом взаимоотношения Андрея Попова и Марии Галкиной. К сожалению, Вероника Филипповна имела об этом довольно смутное представление, так как до самого последнего времени практически не общалась со своей невесткой. Андрей Попов женился пять лет назад, когда его маменька обреталась где-то за Московской кольцевой дорогой. Она, правда, соблаговолила однажды наведаться в лесную глушь по поводу свадьбы сына, но в процессе праздничных торжеств была настолько занята тем, чтобы произвести на гостей впечатление стильной столичной штучки, что не обратила особого внимания на невесту. Я так поняла, выбор сына новоиспеченная свекровь не одобрила.
– Прости, господи, что говорю так о покойнице, но разве она ему пара была? – вопросила Вероника Филипповна сводчатый потолок. – Деревенская девица, серенькая мышка, робкая, тихая, закомплексованная!
– А я слышала, что Мария интересовалась искусством, занималась благотворительностью, – напомнила я.
– Она тоннами скупала иллюстрированные альбомы «Живопись импрессионистов» и «Сокровища Лувра». По-вашему, это значит «интересоваться искусством»? – Вероника Филипповна встопорщила редкие выщипанные бровки. – Искусством надо жить! Им надо дышать!
Она развела руки на ширину плеч и сделала глубокий вдох, одним разом втянув в себя энное количество атмосферы, обогащенной живыми бактериями искусства. Они просачивались к нам вместе с приглушенным голосом мамули, которая с выражением читала почтительно притихшей публике свое новое бессмертное произведение.
– А как там Маша занималась благотворительностью... Ну, не знаю... Наверное, раздавала деревенской босоте наряды, которые ей Андрюша из-за границы привозил. Она, видите ли, не решалась модно одеваться, потому что ужасно стеснялась своей фигуры, – Вероника Филипповна презрительно фыркнула и любовно огладила себя по толстым бокам, без всякого стеснения обтянутым тканью, которая гораздо лучше смотрелась бы в качестве диванной обивки.
– А что с ней было не так? – удивилась я.
Я видела женщину, которая звалась Машенькой Галкиной, лишь однажды, да еще в гробу, но мне не показалось, что фигура у нее какая-то ужасная. Голова была на месте (не то, что у Дашеньки!), руки тоже, а состояние ног Зяма лично проверил и никаких отклонений не нашел... Кстати говоря, Зяма вряд ли удостоил бы своим вниманием даму с дефектным телосложением. Да и не он один, ведь народная молва считает Машенькиных любовников пачками!
Я совершенно утвердилась в мысли, что в роли законной супруги Андрея Попова последние полгода выступала совсем другая женщина.
– Да все с ней было нормально, – с досадой сказала Вероника Филипповна. – Просто она себя не любила. Зато Андрюша, как ни странно, жену обожал, хотя в последнее время... Впрочем, Маша сама виновата, пустилась во все тяжкие, какая уж тут мужняя любовь и верность... Так вот, что я хотела сказать. Знаете, есть такие глупые женщины, которые слишком к себе придираются. Смотрятся в зеркало – и ноют: ой, и нос у меня неправильный, и губы не такие, и грудь не идеальная, и складки на животе лежат просто ужасно!
Вероника Филипповна с вызовом тряхнула жировыми складками, размещенными на ее животе в идеальном порядке, и заключила:
– Сама себя не полюбишь – никто тебя не полюбит!
Это было интересное высказывание, достойное осмысления. Я обдумала его и решила, что надо бы мне, наверное, полюбить себя покрепче. А то что-то в последнее время у меня с личной жизнью туговато, никто новый меня не любит, а от старых поклонников я сама бегаю.
Моя задумчивость сошла за глубокое внимание. Вероника Филипповна с удовольствием забыла о закомплексованной Машеньке и вплотную занялась перечислением важнейших вех собственной биографии. Я покорно прослушала историю ее жизни от глубинных лесных корней до современной раскидистой кроны и мысленно сделала зарубку на относительно свежей веточке: оказывается, Вероника Филипповна влилась в лоно семьи совсем недавно, уже после переезда Петровых в Екатеринодар. Апшеронский район, в котором ее сын жил долгие годы, был блистательной (в люрексе) Вероники Филипповны недостоин, но столица курортного края ее представлению о собственном месте в истории современной цивилизации более или менее соответствовала.
Чай с медом закончились раньше, чем эпическое повествование героини воображаемого биографического романа. Я уже начала зевать – сначала деликатно, в кулачок, потом все более откровенно. От вывиха челюсти меня спасла мамуля. Она заглянула с вопросом:
– Вероника Филипповна, вы еще общаетесь? А мы уже закончили, люди расходятся.
Хозяйка салона вспомнила о своих обязанностях, извинилась и упорхнула, пообещав непременно уделить мне время для более подробного и продолжительного разговора. Я чувствовала, что не вынесу такого счастья, поэтому потихоньку улизнула под ручку с мамулей, которая предпочла удалиться по-английски, не прощаясь с разговорчивой хозяйкой и жаждущими автографов поклонниками.
– Куда мы идем? – удивилась я, сообразив, что мамуля ведет меня в сторону, противоположную выходу. – Там же тупик, глухая кладовка!
– Бывала здесь раньше? – догадалась мамуля. – Видимо, давно. Нет больше кладовки, Вероника ее сломала и пробила дверь в ту половину подвала, что под соседней квартирой. Там раньше хламовник был, свалка ненужных вещей, так Вероника взяла подвал в аренду, чужое барахло выбросила и сделала подземный гараж для своей «Нексии». Через него и уйдем!
Новоявленный гараж сиял свежим ремонтом. Въездные ворота были закрыты, но знакомая с местной топографией и обрядовой культурой мамуля сняла с крючка в шкафчике запасной ключик. Когда мы вышли, она закрыла ворота с другой стороны, а ключ сунула в щель под железной створкой, сказав:
– Вероника найдет, она сама меня этому научила.
Наклонный пандус вывел нас на середину тихого в поздний ночной час двора. Не сбавляя шага, мамуля нырнула под старую тую, увешанную улитками, как новогодняя елка – игрушками, проскочила по тесному коридорчику между двумя высокими кирпичными стенами, поднялась по короткой железной лесенке и вывела меня на высокое крыльцо модного магазинчика, обосновавшегося на первом этаже старинного дома. Я с удивлением обнаружила, что мы оказались на одной из центральных улиц, подивилась, как здорово наша писательница ориентируется в старых городских кварталах, и уже не в первый раз подумала, что мои старшие родственницы обладают жизненным опытом, который имеет смысл активно перенимать.
– Что смотришь? – заволновалась мамуля, перехватив мой оценивающий взгляд. – Что-то не так? Я плохо выгляжу? Испачкалась известкой?
Она закрутилась волчком, высматривая на своей тыльной части несуществующее пятно и сокрушаясь:
– Раньше-то я была стройной, как березка, и могла пролезть в любую дырку!
Папуля на моем месте непременно поинтересовался бы, куда конкретно лазила приятно стройная мамуля, но меня это мало интересовало. Я думала о том, как мы с мамулей покинули литературную тусовку через гараж, и вспоминала планировку дома по улице Нововасильевской. Там ведь тоже был подземный гараж! И в лифте под кнопкой с вертикальной черточкой, соответствующей первому этажу, имелась еще одна кнопка, с черточкой горизонтальной. Будучи в растрепанных чувствах, мы с Зямой даже не подумали заняться расшифровкой лифтовых пиктограмм, а зря, наверное: похоже, кнопка со знаком «минус» отправила бы кабину этажом ниже первого. То есть, покидая квартиру убитой Дашеньки, мы с Зямой могли и не проходить мимо бдительного вахтера! Впрочем, жалеть об этом было поздно.
– Ма! – очнулась я. – Да не крутись ты, как песик за хвостиком, все с тобой нормально, и одежда чистая, и фигура отличная. Люби себя настоящую и перестань внушать себе, что ты толстая!
– Себе? Я не себе, я твоему папе внушаю, что меня нужно любить по-настоящему! – ответила мамуля.
– А он что? – как всякой женщине, тема настоящей любви была мне неизменно интересна.
– А он отказывается дать мне денег на «Феникс»!
Мимо нас с визгом промчались машины соревнующихся стритрейсеров, и я немного недослышала:
– На веник? Зачем тебе веник, у нас ведь есть отличный пылесос?
– Да не на веник, а на «Феникс»! – поправила мамуля громко и сердито. – Я с прошлой осени клянчу у твоего папочки деньги на курс восстанавливающих СПА-процедур в клинике «Феникс»!
Я, конечно, спросила, что это за «Феникс» такой, и мамуля объяснила, что я страшно отстала от жизни и оторвалась от худеющего народа. Оказывается, всего в сотне километров от города, в прекрасном заповедном лесу, примерно год назад открылось шикарное заведение, попасть в которое – заветная мечта анорексика. В элитной частной клинике «Феникс» в условиях глубочайшей приватности по новейшим методикам эффективно избавляют пациентов от лишнего веса.
– А заодно и от разных мелких дефектов внешности, – сказала мамуля, мягко постукивая себя подушечками пальцев по скулам. – Я лично не прочь заодно с килограммами убрать «гусиные лапки» и подтянуть веки.
– И сколько это будет стоить? – опасливо поинтересовалась я.
Мамуля при большом желании вполне может вытрясти из любящего супруга такую сумму, что она подтянет себе веки, а все остальные члены семейства – пояски. Будем мы потом вынужденно худеть самым дешевым и эффективным образом – путем принудительного голодания.
– Сколько стоит? Ну, на месячный курс мне, пожалуй, хватит трех тысяч уе, – небрежно ответила мамуля.
Поскольку было ясно, что под «уе» понимаются отнюдь не падучие тугрики, я возмутилась:
– Целых три штуки на «гусиные лапки»? Ну, нет, я поддерживаю папулю! Лапки прочь от семейного бюджета!
– Посмотрим, как ты запоешь лет через двадцать! – ехидно сказала мамуля.
Она обиделась и повернулась спиной, а я не стала ее разворачивать, потому что мне вдруг нестерпимо захотелось сменить и тему, и собеседницу. Я дождалась, пока надутая мамуля усядется в такси, попрощалась с ней и через пару минут тоже уехала, но на другой машине и в противоположную сторону.
Мыслью, которая меня посетила, надо было срочно поделиться с Трошкиной.
Назад: 31
Дальше: 33