33

Аллу Трошкину нещадно мучила совесть. Она не давала ей ни есть, ни спать, ни... В общем, ничего она ей не давала. Трошкина потратила битый час на то, чтобы довести этот печальный факт до понимания Зямы, толстокожая совесть которого дрыхла, как январский медведь. Зяма пытался оспаривать вето, наложенное Алкиной совестью на сон и иные постельные процессы, но Трошкина была непреклонна.

– Бедная Инка ушла на опасное детективное задание, – жалостливо шмыгая носом, напомнила она. – Одна! В ночь! А мы с тобой?

– А мы с тобой остались вдвоем! – ответил Зяма, с намеком посмотрел на большую кровать и с чувством провозгласил:

– Один за всех, все за одного!

– Фигушки! – без всякого гнилого пафоса и ложного романтизма сказала на это Алка и скрутила из пальчиков аккуратную дульку.

Зяма обиделся, забрался в кровать и уснул там один за всех. Трошкина на пару с неусыпной совестью побродила из комнаты в комнату и, не придумав другого общественно полезного занятия, присела на краешек свободного ложа разобрать свою сумку. Бывшая отличница еще в школьные времена выработала похвальную привычку регулярно наводить порядок в портфельчике.

Дамская сумка, с которой Алка шла по взрослой жизни, была поменьше ученического ранца, но отличалась поразительной вместимостью. При должной сноровке в нее запросто можно было затолкать все минимальное снаряжение, необходимое современной девушке для более или менее комфортного проживания на необитаемом острове в течение двух-трех суток. Еще легче в ней терялись малогабаритные вещички, которые имели загадочную способность исчезать в черной дыре сумки совершенно бесследно. Фантазерке Трошкиной собственная торба представлялась противоположностью сказочной скатерти-самобранки. Чтобы не лишиться чего-нибудь нужного, она проводила ревизию сумки-самозабиранки как минимум еженедельно. Очередная контрольная проверка была назначена на завтра. Алка взглянула на часы, убедилась, что время перевалило за полночь, «завтра» наступило, и с энтузиазмом человека, мучительно страдающего от безделья, взялась за сумку.

Ее содержимое было вывалено на покрывало и рассортировано на три кучки: «нужное», «ненужное» и «сомнительное». На сей раз в кучку номер три попали маленький флакончик-«пробник» духов и визитная карточка. Судьба духов решилась быстро. Новый аромат Трошкина нюхала, и он ей не понравился, однако выбрасывать флакон Алка не стала, решив подарить его подружке. А вот визитная карточка удостоилась долгого внимательного рассмотрения. Трошкина минут пять крутила картонку в пальцах, чесала в затылке, думала, думала и придумала.

Сначала она позвонила по номеру, указанному на визитке, и коротко переговорила с ее хозяином. Потом бережно спрятала карточку в нагрудный карман кофточки, все остальное барахло без малейшего почтения сгребла обратно в сумку, вздернула ее на плечо и потихоньку, чтобы не разбудить посапывающего Зяму, выпорхнула из гнезда разврата в теплую летнюю ночь.

Эффектную визитную карточку цвета горького шоколада с золотым тиснением Алке вручил импозантный дядечка, выполнявший функции распорядителя на поминках Машеньки Поповой-Галкиной. Он носил звучное имя Иннокентий Петридис и пышно звался генеральным директором агентства печальных торжеств «Гвоздика».

На поминках Машеньки Галкиной в ночном клубе господин Петридис, введенный в заблуждение глубоким трауром Трошкиной, отнесся к ней с большой душевной теплотой. Он принял Алку за наиболее скорбящую родственницу и соболезновал ей до тех пор, пока раздерганная Трошкина не отказалась от навязанного родства в самой категоричной форме. Петридиса это не шокировало – Иннокентий привык с пониманием относится к нервным срывам участников печальных торжеств. Сам-то он старался никогда не раздражаться, но не по причине врожденной деликатности, а из деловых соображений. Владелец похоронной конторы, как прямолинейно называла фирму «Гвоздика» чуждая всяческой душевной тонкости супруга Петридиса, для пользы дела усвоил пару принципов, коими и руководствовался. Первый девиз был позаимствован им в замшелом войсковом уставе дореволюционных времен, который приписывал служивому «быть спокойну, выдержану и всегда готову». Второй слоган Иннокентий слямзил у Карлсона и мысленно то и дело повторял, как чудодейственную мантру: «Спокойствие! Только спокойствие! Пустяки, это дело житейское!»

– Кого опять несет?! – в полусне простонала госпожа Петридис, бессознательно формируя из своей подушки подобие шапки-ушанки.

– Спокойствие, только спокойствие! – бодро ответил жене Иннокентий, в слабом свете ночника придирчиво разглядывая свое отражение в зеркале гримировального столика.

Он аккуратно причесался, энергично похлопал себя по щекам ладонями и поправил пояс домашнего халата – очень приличного, из плотного шоколадного атласа. Глубокий темно-коричневый цвет Иннокентий почитал в меру траурным и при этом вполне благородным.

Колокольчик дверного звонка снова пропел долгую ноту, исполненную светлой грусти. Нервная госпожа Петридис выругалась и шумно перевернулась на другой бок, замотавшись в одеяло, как рулет. Иннокентий адресовал вздрагивающему стеганому свертку добрую понимающую улыбку из своих неиссякаемых профессиональных запасов и вышел из спальни.

Из жилой половины дома в рабочую вела дубовая дверь, с внутренней стороны обитая мягкой кожей, чтобы не пропускать безрадостные звуки – стоны, плач и стук зубов о край стакана с валерьянкой. Иннокентий мимоходом поправил на столике хрустальный пузырек с лекарством, прошествовал через холл к входной двери и с полупоклоном впустил ночную гостью.

– Здравствуйте, – сказала Алка Трошкина, переступая порог и оглядываясь по сторонам.

Она впервые была в похоронной конторе и робела, не зная, чего ожидать. Отсутствие в интерьере венков, гробов и их штатного содержимого ее заметно обрадовало.

– Здравствуйте, – сочувственно сказал Петридис, чутким ухом уловив в голосе посетительницы легкую дрожь и безошибочно расценив ее как признак душевного смятения.

Поздний звонок и последовавший за ним визит его не удивили. В отличие от поездов и самолетов, люди прибывают в наш мир и убывают из него отнюдь не по расписанию. А человек, внезапно потерявший кого-то близкого, как правило, испуган, растерян, дезориентирован и беспомощен, как утлое суденышко без руля и ветрил. В такой ситуации одна из визитных карточек, щедро раздаваемых многоопытным Иннокентием на похоронах, поминках и в иных местах скопления реальных и потенциальных скорбящих, могла сыграть роль якоря. Безутешные родственники нуждались в круглосуточной помощи, поэтому мудрый Петридис так и писал на своих карточках: «Звоните в любое время».

Он заботливо усадил посетительницу в удобное кресло, придвинул к ней поближе столик с малым антистрессовым набором – минеральная вода, валериановые капли, коньяк, – опустился в другое кресло и глубоким, мягким, обволакивающим голосом спросил:

– Чем могу помочь?

Интонации голоса Иннокентия не позволяли усомниться в том, что помочь он и может, и хочет.

– Видите ли... Кгхм, мы потеряли родственника, – кашлянув, соврала Трошкина. Она не успела толком придумать легенду. – Он скончался совершенно неожиданно.

– Это был пожилой родственник? – уточнил Иннокентий, желая помочь посетительнице разговориться.

– Да! – обрадовалась Трошкина. – Ему было девяносто лет.

Господин Петридис слегка шевельнул бровью. Алка сообразила, что кончина девяностолетнего дедушки должна быть событием вполне ожидаемым, и начала импровизировать:

– Мы не знали, что он умирает, потому что не знали, что он жив! – импровизация получалась путаной, но интересной. Алка уселась поудобнее. – Видите ли, это долгая история. После Второй мировой войны этот наш дедушка волей судеб оказался вдали от родины, в Аргентине. Он никак не давал о себе знать, и семья считала, что его нет в живых, до того самого момента, пока... Ну, пока он и в самом деле не умер.

Заинтригованный Иннокентий машинально потянулся за коньяком.

– Это случилось вчера! – продолжала вдохновенно врать Трошкина. – А сегодня нам позвонили из далекой Аргентины и сообщили, что дедушка скончался.

– Соболезную, – автоматически вставил в паузу Петридис.

– Ага, – небрежно кивнула Алка, не притормаживая повествование. – Я извиняюсь за поздний визит, но у нас с Аргентиной разница во времени десять часов.

– Это не проблема, – успокоил ее Иннокентий.

– Проблема в том, что дедушка оставил завещание, в котором сделал ряд распоряжений относительно собственных похорон, – сообщила Трошкина.

– И эти его распоряжения для вас затруднительны? – подсказал понимающий Иннокентий.

– Да! – глубоко кивнула она и ловко вырулила на финишную прямую. – Поэтому мы решили обратиться к вам, как к специалисту по решению такого рода вопросов. Если я не ошибаюсь, в последнем волеизъявлении покойной Марии Поповой-Галкиной тоже имелись необычные пожелания относительно похорон, и они были выполнены. Этим вы занимались или родственники Машеньки?

– Всей организацией мероприятия занималось исключительно наше агентство, – подтвердил Петридис, пользуясь случаем лишний раз сделать рекламу своей фирме. – Родные и близкие усопшей были чрезвычайно удручены постигшей их утратой.

– Все? – деловито уточнила Трошкина. – Все были удручены, и все – чрезвычайно?

Иннокентий приподнял брови:

– Так ведь близких родственников у покойной осталось всего двое – супруг и его матушка. Они в тонкости последних распоряжений не вникали, передоверили это нам.

– Понятно, – сказала Алка и поерзала в кресле. – Скажите, а все эти последние тонкости... Их обязательно соблюдать? Никак нельзя... гм... аннулировать?

– В принципе, можно, конечно, но как это будет выглядеть? – шокировался Петридис. – Те же Поповы-Галкины – приличные, состоятельные люди. В городе недавно, но с деловыми связями, с хорошими знакомствами. По брачному контракту, имущество у супругов было раздельное, покойная Мария Федоровна великодушно завещала все свое добро супругу. И как же, по-вашему, мог он при таких условиях отказаться выполнить ее последнюю волю в части вполне невинных пожеланий относительно похоронной церемонии?

– Да, это было бы сви...

Алка хотела сказать – «свинством», но в последний момент смягчила и окультурила формулировку:

– ...свидетельством самой черной неблагодарности!

Собеседники обменялись понимающими взглядами, и после небольшой паузы Петридис душевно поинтересовался:

– А что же с вашим дедушкой?

– А все с ним! – пожала плечиками Алка, не выказывая особой скорби по поводу кончины вымышленного родственника. – Умер он, теперь надо хоронить. Вот, пожелал после жизни вернуться в родную землю. Вы можете это организовать?

Вопрос был задан для отвода глаз. Алке было абсолютно все равно, по силам ли бюро «Гвоздика» организовать воображаемому аргентинскому дедушке посмертный трансатлантический тур, но она твердо помнила слова Штирлица о том, что лучше всего запоминаются первая и последняя фраза разговора.

– В принципе, да, – Иннокентий Петридис оживился не в пример почившему дедушке. – Однако это будет сопряжено с большими трудностями, в том числе и материальными. Вы к этому готовы?

– Всегда готовы! – браво ответила Трошкина и встала.

Алка уже узнала, что хотела, и не собиралась засиживаться в чертоге скорби сверх необходимости.

– Я позвоню вам утром, и мы обсудим все детали, – нагло соврала она владельцу похоронного бюро. – Спокойной ночи! Еще раз простите за беспокойство. Надеюсь, сегодня вас больше никто не потревожит.

– Ну, почему же, пусть тревожат, – пробормотал Иннокентий.

Ночные подъемы по тревоге были не просто обязательной составляющей похоронного бизнеса, но и условием его высокой доходности.

Мысленно господин Петридис без малейшего сочувствия прикидывал, в какую сумму обойдется ночной гостье запоздалая репатриация латиноамериканского дедули.

Тем временем в «Гостевом доме» тоже кое-что произошло.

– Вы где? – спросил смутно знакомый голос в трубке, и разбуженный Зяма сонно пробормотал в ответ:

– Мы здесь.

– Конкретнее! – потребовал смутно знакомый голос.

– «Гостевой дом» на набережной, – послушно уточнил Зяма, спросонья даже не вспомнив, что данная информация является глубоко секретной.

Трубка успокоенно загудела, Зяма автоматически выключил ее и без промедления воссоединил голову с подушкой.