31

Забор из редких железных прутьев оказался преградой плевой, даже мы с Трошкиной не затруднились ее преодолеть. К реке спускаться не стали, хотя Зяма, вообразивший себя вождем племени, бубнил что-то о воде, которая скроет все следы. Случайно встреченное такси скрыло наши следы ничуть не хуже. За пятнадцать минут и сто рублей мы по пустой набережной проскочили на другой конец города и высадились из машины в непроглядной тени под Толстовским мостом. Устало присев на основание первой бетонной опоры, мы поиграли немного в гляделки, и Зяма заговорил первым.

– Милая, я же просил тебя обязательно отсечь «хвост»! – с укором сказал он Алке.

Я не сразу поняла, что смысл сказанного братцем не сводится к его недовольству анатомией подруги, которой не помешала бы пластическая операция в районе седалища. Я даже скривила шею, чтобы взглянуть на пятую точку Трошкиной.

– Да идите вы! – отодвинувшись, обиженно сказала Алка. – При чем тут я? Я свой «хвост», если он был, зарубила насмерть! Ты, Зяма, себя спроси: соблюдал ты светомаскировку и режим молчания?

Зяма, который ничего такого не соблюдал, виновато потупился, а у меня вдруг родилось страшное подозрение. Я обмозговала его на протяжении нескольких секунд и выдала компаньонам в виде категорического распоряжения:

– Немедленно отключите все мобильники! Никаких разговоров! Сдается мне, Кулебякин не зря десять минут трепался со мной по телефону! Наверное, задействовал спецтехнику, чтобы определить, где находится мобильный собеседника.

– Запеленговал тебя, как главаря террористов?! Ну, силен Денис! – восхитился Зяма. – Представляю, чего ему стоило это организовать!

Я братишкиного нездорового веселья не разделила. Чему тут радоваться? Да если у Кулебякина войдет в привычку проделывать трюк с пеленгом мобильного, моей жизни не позавидуют и бесправные узницы гаремов! Тогда легенды про посещение художественных выставок и прочих благородных собраний придется забыть и жить тихо, как Штирлиц под колпаком у Мюллера. Мне сделалось так грустно, что Трошкина, взглянув на мою печальную физиономию, оставила неприятную тему рубки хвостов и перешла к следующему вопросу:

– Что будем делать?

– Бабулю выручать, что же еще! – ни секунды не раздумывала я. – Сейчас ее, как пить дать, в милицию загребут. Будут пытать, как ее «симка» на месте преступления, в телефоне убитой Дашеньки, оказалась!

– А то и просто пытать! – округлив глаза, добавила жути Трошкина.

– Как ты думаешь, Дюха, ба нас не выдаст? – заволновался Зяма. – Ой, как плохо, что мы ее потеряли...

– Как предлагаешь спасать? – Трошкина отвернулась от неконструктивно мыслящего возлюбленного и обратила серьезное лицо ко мне.

– Устроим налет на милицию и выкрадем бабулю прямо из камеры! – предложил братец, которого никто не спрашивал.

– Получим к сроку за убийство, которого не совершали, еще лет пять за самодеятельное бандитское нападение, – предупредила я. – Нет, спасти нас всех может только поимка настоящего преступника.

– То есть, если я правильно понимаю, сейчас мы заканчиваем ваньку валять и начинаем думать о том, как искать настоящего преступника? – прищурилась Алка. – А где?

– Ну, ты спросила! – возмутился Зяма. – Знали бы мы, где, живо нашли бы!

– Я спрашиваю, где мы будем думать? – уточнила Трошкина.

И язвительно добавила:

– Думать – это вам не дешевым развратом заниматься, для плодотворных раздумий соответствующие условия нужны: тишина, покой, уют! Отсутствие всяких раздражителей! – И она покосилась на Зяму, показывая, кто тут есть главный раздражитель, он же дешевый развратник.

Братец понял сказанное по-своему и заверил ворчунью:

– Дорогой разврат нам тоже по карману, не сомневайся! Вот тут недалеко есть такое местечко, тебе понравится: тихо, спокойно, уютно, французская кровать, джакузи и бильярдный стол. Идем?

Мне сразу захотелось спросить, для чего любителям дорогого разврата бильярный стол, неужели они и его как-то используют в процессе интимно-коммуникативных актов? Но Трошкина задышала, как марафонец на финише, и уже подняла повыше коробку с несъеденной пиццей, явно собираясь неразумно обрушить наши запасы провианта на буйную Зямину голову, поэтому я задала более важный вопрос несексуального характера:

– А телефон там есть?

– И телефон, и даже компьютер с выходом в Интернет, – обрадовал меня братец.

И подмигнул, остолоп такой, Алке, всерьез рискуя нарваться на нахлобучку пиццей:

– Кое-кому бывает нужно сначала по порносайтам побродить, виртуальных игрищ насмотреться!

Я с усилием выдернула коробку из побелевших кулачков подружки.

– Отдай! – зашипела Алка. – Отдай, я ему сейчас покажу разврат всех категорий!

– Включая третью? – забеспокоился Зяма.

– Отставить драку! Сейчас не время для внутренних раздоров, мы должны сплотиться против внешних врагов! – строго сказала я Трошкиной и сняла крышку с помятой коробки. – Предлагаю подкрепиться – и в путь!

– По скользкой дорожке в бордель? – съехидничала Алка.

– В него, в родимый! – растрогался Зяма.

И схлопотал-таки оплеуху куском пиццы. К счастью, она давно остыла, фрагменты ветчины и помидоров крепко влипли в сыр, и на Зяминой физиономии оставил след главным образом томатный соус, разводы которого развеселившаяся Трошкина сначала предложила считать боевой раскраской, а потом сама же заботливо удалила с лица любимого моими влажными салфетками и своими влажными поцелуями.

– Потерпели бы хоть до джакузи с бильярдом! – раздраженно попросила я.

За полчаса до полуночи мы за немалую сумму денег получили в свое полное распоряжение трехкомнатные апартаменты, полностью оснащенные для дорогого разврата, и после короткой экскурсии по местным достопримечательностям разделились по интересам. Братец повел Алку осваивать бильярд, а я устроилась за компьютером.

Посещение порносайтов в мои планы не входило, но пробиться сквозь них к чистому источнику Интернета оказалось нелегко. Кривясь и жмурясь при виде самопроизвольно открывающихся непристойных картинок, я практически вслепую вышла в поисковую систему и нашла сайт газеты «Утренняя жизнь».

Местный веб-мастер оказался таким же расторопным парнем, как фотокорреспондент Аракелов, – он уже выложил на всеобщее обозрение материал о той траурной тусовке, на которой мы с Зямой поминали усопшую Машеньку и в последний раз видели живой Дашеньку.

На сайте фотографий было больше, чем в газете, и они сопровождались не только краткими подписями, но и общим текстом. Из него я узнала, что все мероприятие было посвящено памяти любимой супруги предпринимателя Андрея Попова, безвременно скончавшейся Марии Федоровны. О причинах смерти двадцативосьмилетней женщины прямо не говорилось, однако у меня сложилось впечатление, что Машенька ушла в мир иной более или менее планово: автор статьи мельком упомянул, что у нее были серьезные проблемы со здоровьем. И об этом вроде в светской тусовке многие знали. Я пожалела, что автор не привел в тексте имена этих знающих людей, очень бы хотелось с ними побеседовать.

Никакой иной ценной информации в статье не было, одна лишь тоскливая лирика, которую наша мамуля, тяготеющая к жесткому стилю «хорор», пренебрежительно называет соплежуйством и слезовыжимательством. Мол, Попов свою супругу нежно и страстно любил, и, хотя детей они не нажили, зато к финансовому благосостоянию пришли рука об руку и вообще жили долго и счастливо, как в сказке, с той только разницей, что не умерли в один день. Мне было интересно, сожалеет ли сам Попов об этом досадном несоответствии – на фотографиях вдовец насмерть убитым горем не выглядел.

Минут через двадцать после того, как я оккупировала компьютер, прибежала раскрасневшаяся Трошкина. Оправляя на себе перекрутившееся платье, она через плечо бросила в глубину коридора:

– Наглец! – и шумно захлопнула за собой дверь, отсекая довольный хохот Зямы.

– Уже? Так быстро сыграли? – не сдержала удивления я.

Мне-то казалось, что игра в бильярд – процесс долгий и несуетный.

Алка притворилась, будто не услышала вопроса, деловито взяла стульчик и тоже подсела к компьютеру. Я дала ей прочитать статью на «Утренниках» и подождала комментариев.

– Вот тут у меня вопросик, – сказала подружка, пытливо потыкав пальцем в строчку на мониторе. – «Супруги прожили вместе долгую жизнь». Пять лет – это разве долго?

– По меркам олигархов – прилично, – рассудила я.

– Этот Попов разве олигарх? Что-то я о нем ничего не знаю, – усомнилась Трошкина. – А ты?

– Я тоже, – призналась я и тут же попыталась исправить это упущение, благо бесценный источник знаний – Интернет – был у меня под рукой.

Увы, Андреев Поповых в мировой сети было не многим меньше, чем рыбы в море! Я попыталась отфильтровать «чужих» Поповых по географическому признаку, ограничив поиск пределами родного края, но многочисленные и разнообразные Поповы успели так основательно освоить и заселить благодатный юг России, что компьютер выдал мне аж три страницы ссылок.

– Многовато будет! – нахмурилась я.

– Давай, я посмотрю, а ты отдохни пока, – Трошкина, которая со школьной поры знает, как не люблю я скучную кропотливую работу вроде заполнения прописей, отодвинула меня от компьютера.

Кровати в гнезде разврата имелись в каждом помещении, так что я в ожидании завершения Алкиных трудов прикорнула поблизости, на просторном, как палуба авианосца, ложе. Часа через полтора подружка разбудила меня, чтобы сообщить, что ей удалось методом мелкой информационной фильтрации отсеять почти всех случайных однофамильцев.

– Достаточно крупных кубанских бизнесменов по имени Андрей Попов у нас осталось всего два: лесозаготовитель и генеральный директор компании «Дриада», – доложила усталая, но довольная Алка. – Я даже не исключаю, что это один и тот же Попов. Дриада – это, если я не ошибаюсь, какая-то древесная живность?

– Лесная дева из «Мифов Древней Греции», – подтвердила я, подумав, что надо бы уточнить у мамули, можно ли древесную нимфу считать живностью. Или она уже ближе к нежити?

– Во-от, лесная дева! – обрадовалась Трошкина. – Смотри, там лесозаготовки, тут – компания с названием по древесной части! Явно просматривается тот же самый профиль!

– А фас? В чем разница между двумя Поповыми?

– Разница главным образом во времени и еще в месте приложения делового таланта, – объяснила подружка. – Лесозаготовитель Попов реализует себя в Апшеронском районе, а Попов-директор – в столице края. Причем упоминания о провинциальном Попове появились в местных СМИ раньше, а второй относительно недавно проклюнулся. Да и размах у них, насколько я поняла, разный – второй Попов заметно круче будет, он иной раз и на федеральном уровне звучит.

– Значит, второй Попов и есть наш, – я зевнула. – Он точно крутышка, раз водит знакомство с самим королем южнороссийского леса!

– Король леса? Это еще кто такой? – заинтересовалась Трошкина, которая обожает волшебные сказки и до сих пор хранит на полочке куклу Барби, любовно наряженную принцессой.

Я не смогла ей ответить, и любознательная Алка снова нырнула в Интернет, откуда вылезла спустя полчаса, – я успела снова прикорнуть.

– Король южнороссийского леса – это неофициальное звание Балабона Виктора Васильевича, – сообщила она.

Очень хотелось мне послать ее вместе с Виктором Васильевичем Балабоном куда подальше в лес, но мой внутренний голос успел удивиться:

– Его фамилия не Павелецкий? – И я проснулась.

– А почему, собственно, он должен быть Павелецким? – с претензией спросила Алка. – Хотя Павелецкий мне нравится гораздо больше, чем Балабон, звучит намного приятнее.

И она замечталась, явно оценивая степень приятности сочетания двух вышеупомянутых фамилий с одним, безусловно, красивым именем Алла.

– Действительно, почему? – согласилась я, тоже погружаясь в задумчивость.

С чего я решила, что «король русского леса» приходился покойной Дашеньке законным супругом?

– Законными супругами как раз так просто не разбрасываются, не меняют их на незнакомых красавчиков по курсу «один к одному», – пробормотала я.

– Вот, кстати! – Трошкина отвлеклась от фантазий. – Насчет супруг, которые меняются! Знаешь, почему я все-таки сомневаюсь, один у нас Попов или два разных? У этих мужиков жены совсем непохожие, просто небо и земля! У апшеронского Попова такая приличная дама, не знаю, как зовут, в заметках о ней говорится вскользь и как-то безлично. Она отличается любовью к искусству и тягой к благотворительности. А у екатеринодарского Попова просто гулящая баба какая-то!

– Алка, о мертвых плохо не говорят, – укоризненно сказала я. – И вообще, это у тебя личное...

– Думаешь, я к ней несправедлива? – мигом окрысилась Трошкина. – Хочешь сказать, я взъелась на Машеньку из-за ее интрижки с твоим драгоценным братцем? Да как бы не так! Таких интрижек у этой мадам было воз и маленькая тележка!

– Откуда знаешь? – удивилась я.

– Да местный Интернет гудит в связи с ее смертью, это же в светских кругах самая жареная новость! На форуме покойнице все косточки перемыли, все ей припомнили: и череду любовников – не меньше десяти за полгода, и бесконечные скандальные выходки. Ты не знаешь, так я тебе скажу: разлюбезная супруга Андрея Попова была развратницей, психопаткой, алкоголичкой и наркоманкой! Вот с кем валандался твой беспутный братишка!

– Заливаешь! – ахнула я.

– Если я преувеличиваю, то самую малость. – Прокричавшись, Трошкина заговорила спокойнее: – Факт есть факт: Зямина милая Машенька вела очень бурную жизнь и умерла от передозировки наркотика.

– Это плохо, – пробормотала я, имея в виду не столько характер смерти Машеньки, сколько образ жизни Зямы.

Эх, догуляется он однажды до таких проблем, в сравнении с которыми третья ступень супермаркета покажется ясельной группой детского садика! Может, пора уже помочь братишке жениться и остепениться?

Я поделилась этой свежей мыслью с подружкой. Она горячо ее одобрила и даже выразила желание оказать мне всемерную поддержку вплоть до полного самопожертвования. Я поняла, что Трошкина созрела для матримониального подвига, и восхитилась ее героизмом – сама-то я никак не заставлю себя ответить согласием на настойчивое предложение Дениса Кулебякина.

Впрочем, в Алкином случае все было сложнее. Зяма хотя и тянулся к Трошкиной, как побитый бурей корабль в тихую гавань, но о браке упорно не заговаривал и всякий раз, залатав пробоины и починив такелаж, вновь устремлялся по морям, по волнам на поиски приключений.

– Ты не представляешь, как я от этого устала! – роняя слезы на клавиатуру, пожаловалась подружка. – Я бы и рада поставить точку, но этот негодяй, твой брат, не дает! Всякий раз, когда мы расстаемся, я клянусь забыть его навсегда, а потом он снова приходит, просит прощения и клянется вечно любить меня одну...

– И ты ему веришь? – Я вздохнула и изменила кровному родству ради женской дружбы:

– Гони ты его, Алка!

– В последний раз чуть было не погнала, – с сожалением сказала Трошкина. – Сказала – не открою, и хоть ты тресни! Так он, зараза, что сделал? Свою побитую морду к дверному глазку прислонил, чтобы я синяки-то разглядела, и давай шептать слабым голосом умирающего бойца: «Воды, сестрица, воды... Брось меня, брось, не донесешь... А в плен фашистам я не сдамся!»

Я представила себе эту сцену и не удержалась, хмыкнула.

– Дура я, конечно! – злясь и на меня, и на себя, сказала Алка. – Сдалась, как в плен фашистам! А ведь полгода продержалась, ты представляешь? Полгода! Не месяц, не два – целых полгода!

И вот это простое слово – полгода – вдруг царапнуло мне мозг и застряло в нем занозой!

– Полгода, говоришь? – с нажимом повторила я.

– Ну, может, чуть меньше, пять месяцев с небольшим, – уточнила Трошкина, смущенная моей настойчивостью. – А что?

– А то, что стоматологи «Мегадента» лечили Машеньку как раз полгода, – все более живо ответствовала я. – И тот парикмахерский конфликт, из-за которого Сигуркину поперли из высоких кругов, случился с полгода назад! И романы гулящей Марии Федоровны досужие сплетники упоминают в пересчете на полгода! Как, по-твоему, делать полугодовой отчет о личной жизни – это нормально?

Алка крякнула. Я сообразила, что свой собственный полугодовой отчет подружка представила мне минуту назад, и махнула рукой:

– Да не о тебе речь! Вот ты говорила, екатеринодарский Попов на публике появился позже, чем апшеронский. А когда именно?

Трошкина озадаченно моргнула, повернулась к компьютеру и забормотала:

– Так, в сентябре апшеронский Попов на выставке деревообработчиков выступал, в октябре он же толкал речь на местном телевидении, в ноябре никаких Поповых в СМИ вообще не видно, хоть шаром покати, в декабре тоже пусто, и только в январе в связи с открытием нового грузового терминала в Туапсинском морском порту упоминается Попов-второй.

– Как упоминается?

– Как руководитель молодой, но перспективной компании «Дри... „Точно! Андрей Попов со своей «Дриадой“ объявился в нашем городе примерно полгода назад! – Трошкина наконец уловила ход моих мыслей и на радостях даже расщедрилась на комплимент. – Кузнецова, не понимаю, почему ты хватала тройки по алгебре? У тебя же аналитический ум!

– У тебя тоже, да еще какой, – я вернула доброе слово с довеском. – Но все ли ты понимаешь? Смотри, Попов-первый с полгода назад свернул средний бизнес в провинции и укрупнил его уже в столице края. То есть предприниматель перебрался в Екатеринодар, и тут вдруг его тихая, благонравная жена, о которой до сих пор мало кто слышал, превратилась в разудалую тетку с порочными наклонностями, которые формируются не за пару дней.

– Ночей! – скрипнув зубами, поправила злопамятная Алка.

– Думаешь, чистую, как монашка, мадам Попову, не имеющую иммунитета к греховным страстям, стремительно развратил большой город? – Я продолжала вдохновенно витийствовать. – Возможно, конечно, и такое, но...

– Но также возможно, что Мария Федоровна Попова еще полгода назад была в буквальном смысле другим человеком! – закончила за меня подружка.

Мы переглянулись и дружно грянули:

– Это не та Машенька!