Глава 20

Слава богу, на улице было темно, а в окнах нашего дома не светились огни. Мне очень не хотелось, чтобы соседи увидели странную группу людей, садящуюся в мою машину.

Николай умостился было на заднем сиденье, но потом вдруг воскликнул:

– Какой номер у этого автомобиля?

– Не волнуйтесь, – успокоил я целителя, – никаких чертовых дюжин. Сто тридцать два.

– Ладно, – пробубнил Николай, – это ничего, хотя первые две цифры все же единица и тройка, ох, плохая примета!

Я молча сел за руль. Спокойно, Иван Павлович, Николай человек со сдвинутой психикой, бесполезно ждать от него адекватности.

– Стойте! – вдруг заорал мужик.

Я вздрогнул, слава богу, что не успел двинуться с места!

– Сделайте одолжение, не кричите так на дороге, в аварию можем попасть!

– Мы и так в нее угодим, – закаркал Николай.

– Что за глупости? – я начал потихоньку выходить из себя. – Вы же верите во всякие приметы. Неужели никогда не слышали такое высказывание: не зови беду, а то придет.

– Ни за какие сокровища не останусь более в этой машине, – принялся дергать дверь Николай, – все, поездка откладывается.

Я очень обрадовался, но все же не утерпел и спросил:

– Чем вам не угодила моя скромная лошадка? Конечно, это не дорогая иномарка, но вполне приличный российский автомобиль, совершенно новый… Вожу я аккуратно, не лихачу.

– С таким номером вас ничто не спасет, – заявил Николай.

– Чем вас отпугнула цифра сто тридцать два? – изумился я.

– Если ее на два поделить, выходит число зверя, – сообщил целитель, – шестьдесят шесть.

На секунду все замерли, потом Вера попыталась образумить супруга.

– Вообще-то шестьсот шестьдесят шесть.

– Шестьдесят шесть тоже плохо, – уперся Николай.

– И что делать? – заломила руки Николетта.

– Идти домой и ждать следующего года!

– Ужасно! – завопила маменька. – Вава! Ну с какой стати ты согласился на такой номер! Все из-за тебя.

Вот и славно, нашли того, кто является корнем зла.

– Совершенно нормальное число, – я попытался привести в чувство Николая.

– Нет, я не поеду.

Николетта принялась громко причитать, Вера молча сидела на заднем сиденье, Николай, сопя, стал вылезать наружу. И тут Вера сказала:

– А что, если снять табличку с номером и так поехать?

Николай посмотрел на жену.

– Ну… тогда ничего.

– Ваня, – приободрилась маменька, – быстро отдери номера, и в путь.

– Нельзя, – вздохнул я.

– Почему?

– ГАИ не разрешает.

– Вава! – завопила Николетта. – Сейчас ночь! Ни одного постового на дороге! Немедленно делай что говорят!

Можете считать меня тряпкой и подкаблучником, но уже через четверть часа мои «Жигули», лишенные всяких опознавательных знаков, летели по шоссе в сторону области. Путь был недолог. В трех километрах от МКАД расположен не слишком большой погост, на котором, по заверению Николая, растет мандрагора.

Когда я уже почти докатил до Кольцевой дороги, Николай снова закричал:

– Стой!

Нога нажала на тормоз.

– Что на этот раз?

– Мы забыли съесть сахар, – вздохнул целитель.

– А зачем нам лакомиться рафинадом? – тоном нянечки, служащей в интернате для умственно отсталых детей, спросил я.

– Вава! – с укоризной перебила меня Николетта. – Объясняла ведь тебе! Мандрагору можно выкапывать лишь в белом костюме, поев сладкого. Неужели забыл?

Да нет, просто не услышал. Долгая жизнь с маменькой приучила меня никогда не вслушиваться в ее речи, главное, во время пространных монологов кивать головой и изредка с самым заинтересованным видом говорить:

– Да, да!

– Едем домой, – велел Николай, – значит, не судьба!

– Вон ларек стоит, – спокойно сообщила Вера, – Иван Павлович, купите сахар.

Я добрался до торговой точки и узнал, что рафинада нет.

Услышав это, маменька и Николай снова впали в истерику, но Вера опять проявила разум.

– Возьмем конфет! Леденцов, там один сахар в составе.

Я принес пакетик.

– Нет, – взвыл Николай, – только не такие!

Целитель начал меня утомлять.

– Чем они плохи? Цифр на пакетике нет, одни буквы!

– Они зеленые!

– Ну да, ментоловые, освежающие.

– Мандрагора боится цвета травы! Можно только красные или белые.

Пришлось снова сгонять в ларек и поменять зеленые на малиновые.

– Всем съесть по четыре штуки, – голосом маршала, готового вступить в бой, объявил Николай.

Маменька и Вера послушно запихнули в рот конфеты, я тоже положил на язык леденцы. Ей-богу, большей гадости я не пробовал, отчего-то сразу началось слюноотделение, как у ротвейлера. Судя по чавкающим звукам, доносившимся с заднего сиденья, у остальных членов отряда возникла та же проблема.

– У тебя есть бумажные платки? – спросила Николетта.

– Закончились, – ответил я, осторожно вытирая губы тыльной стороной ладони.

Маменька принялась возмущаться.

– Налево, – скомандовал Николай, – теперь прямо, прибавь скорость!

– Тут знак, больше тридцати нельзя.

– Ерунда, мы опоздаем! – воскликнул целитель.

– Вава, жми!

– Иван Павлович, поторопитесь…

Я прибавил газу и тут же услышал оглушительный свист. Можете мне не верить, но на пустынной дороге, ночью, оказался гаишник, наверное, такой же ненормальный, как и наша компания.

Парень подошел к машине и рявкнул:

– Сержант Самойлов. Почему нарушаем?

Я полез в бардачок за документами.

– Извините, я очень тороплюсь.

– Куда?

– На кладбище.

– Издеваетесь, да?

– Что вы, чистая правда, – начал оправдываться я, роясь в бардачке.

– Нам надо до рассвета успеть! – вякнула Николетта.

– До крика петухов, – поправил Николай, – как только «ку-ка-ре-ку» раздастся, пиши пропало.

– Жди потом целый год, – вздохнула Вера, – нам только раз в двенадцать месяцев можно предпринять подобное путешествие.

– А почему номеров нет? – вдруг тихо спросил сержант.

– Там число зверя, – пояснил Николай.

Я, не найдя документов, повернулся к гаишнику и, вылезая из машины, сказал:

– Сейчас покажу, они в багажнике лежат.

Луч карманного фонарика ударил мне в лицо, потом переместился внутрь салона. В ту же секунду гаишник по-детски ойкнул и опрометью бросился к своей машине.

– Эй, вы куда? – удивился я. – Подождите, сейчас номера покажу, а потом документы отыщу, они небось за аптечку завалились.

Но сержант двумя огромными прыжками преодолел расстояние до бело-голубой «девятки» и был таков. Полный изумления, я сел на водительское место и спросил:

– Что это с ним?

– Может, его куда-нибудь вызвали? – предположил Николай. – Ваня, чем ты перемазался?

Я глянул на целителя и ахнул. Кожа вокруг его рта была интенсивно-красного цвета. Очевидно, леденец окрасил губы Николая, и целитель, наверное, как и я, вытер их рукой и размазал слюни. Теперь понятно, отчего гаишник задал стрекача. А вы бы как поступили, встретив глубокой ночью на глухой дороге машину, набитую странными людьми в белых одеяниях, с кроваво-красными пятнами вокруг рта, спокойно сообщающими, что им во что бы то ни стало следует попасть на погост до того, как прозвучит первый крик петуха?

Лично я бы унесся прочь на своих двоих, забыв про автомобиль.

– Так мы едем или нет? – начала возмущаться Николетта.

Я воткнул первую передачу, «жигуленок» бойко запрыгал по бетонке.

Естественно, ворота кладбища оказались закрыты на замок.

– Тут должен быть сторож, ну-ка позовите его, – велел Николай.

Все уставились на меня.

– Понятия не имею, где следует его искать, – попытался сопротивляться я.

– А вон там у оврага избушка, – указал Николай, – постучись, дай ему на водку, он и отопрет.

– Отчего бы вам не сходить самому? – Я окончательно вышел из себя.

– Ваня, – неожиданно ласково протянул Николай, – я сейчас буду готовиться к обряду, это дело непростое, энергии понадобится много. Сделай одолжение, пригласи сторожа.

Когда люди разговаривают по-человечески, я моментально иду у них на поводу, поэтому и поспешил к ветхой избенке, больше похожей на собачью будку, чем на жилище человека двадцать первого века. Привратник не боялся лихих людей, дверь в его конуру оказалась незапертой. Я вошел сначала в невероятно грязную кухоньку, заставленную пустыми бутылками всех калибров, затем оказался в комнатенке и понял, отчего хозяин не опасается разбойников. Просто у него нет вещей, на которые может польстится вор. Из обстановки тут были кособокий допотопный гардероб и железная кровать с никелированными спинками.

Любая мебель, прежде чем стать особо ценным антиквариатом, проходит стадию рухляди. То есть, если у вас дома имеется старый стул, не спешите тащить его на помойку. Сейчас, ясное дело, он никому не нужен и дороже рубля не стоит, но лет этак через пятьдесят сей ободранный предмет гордо выставят на аукционе, и он будет стоить кучу денег.

На ложе, прикрытый одеялом, из которого в разные стороны торчали куски ваты, кто-то спал. Я посветил карманным фонариком на кровать, потом осторожно, чтобы не испугать человека, сказал:

– Проснитесь, пожалуйста.

Голова повернулась, чихнула, кашлянула и прохрипела:

– Надоть чаво? Ты, што ль, Петьк? Нетуть ханки, всю выжрал!

– Нет, нет, вы сторож? Ключи от кладбища у вас?

– Ну… да… а ты хто?

– Иван Павлович Подушкин, сделайте одолжение, отоприте ворота, заплачу вам за услуги.

– Ив-в-в-ван Па-а-авлович Подушкин, – неожиданно прозаикалась голова.

Потом одеяло упало на пол. Под ним на голом полосатом матраце обнаружился хлипкий мужичонка в спортивном костюме грязно-канареечного цвета и в огромных, перепачканных землей ботинках. Он уцепился трясущейся рукой за спинку, сел и в ужасе переспросил:

– Хто?

– Иван Павлович Подушкин.

Грязная длань стала быстро совершать крестное знамение.

– Свят, свят, сгинь, рассыпься.

– Будьте любезны, ключи от кладбища при вас? – решил я повторить попытку.

Хотя, похоже, успеха не добьюсь, у дядьки явно белая горячка, иначе с какой стати он трясется, крестится и несет чушь?

Продолжая дрожать, ханурик пошарил под подушкой, потом с силой метнул в меня связку.

– Забери и провались в преисподнюю.

Я едва успел отскочить в сторону, а то бы тяжелые ключи на ржавом кольце ударили меня прямо в лоб.

– Ну, тебя только за смертью посылать, – нудила маменька, – принес?

Я показал связку.

– Вот.

– Отпирай.

Ключ неожиданно легко повернулся в замке, я ступил на дорожку и невольно вздрогнул. Интересно, почему на кладбище всегда так неуютно и неприятно? Вот сейчас стоим в совершенно прелестном месте, пейзаж словно нарисован кем-то из русских передвижников. Могилы, чуть покосившиеся деревянные кресты, слегка оббитые каменные надгробья, тут и там почти распустившаяся зелень на ветках, на небе ярко сияет полная луна, и тишина стоит невероятная. Казалось бы, в этом месте захочется остаться подольше, насладиться покоем. Ан нет, отчего-то озноб и холод пробирают до костей, а из глубины души поднимается страх.

– Вера, – шепотом спросила маменька, – теперь что делать?

– Николая ждать, – так же тихо ответила астролог, – он сам все найдет, нам только надо танец сплясать.

– Танец? – насторожился я. – Зачем?

– Иначе мандрагора не дастся.

– А как он ее отыщет? – шипела маменька.

– По приметам.

– Каким?

Чтобы не слушать дурацкий разговор, я пошел по центральной дорожке, читая эпитафии. Впереди замаячило нечто круглое, вроде неработающего фонтана, рядом стояла скамейка. Я опустился на сиденье, достал сигареты и увидел огромный памятник из черного камня с синими сверкающими вкраплениями. Вот уж не думал, что на сельском кладбище можно обнаружить подобную могилу. На полированной плите золотом горела надпись: «Здесь упокоился раб божий Иван сын Павла Подушкина 1882 лета на девяносто пятом годе своей жизни. Господи, уповаем на милость твою, прими в царствие небесное недостойного, но праведного».

Мне стало нехорошо. Первый раз я встретился со своим полным тезкой, и где? На кладбище. Одно утешение, что этот Иван Павлович Подушкин без малого не дотянул до ста лет, может, и мне суждена долгая жизнь? Кстати, вполне вероятно, что мы с ним дальние родственники. Род Подушкиных древний, и было их не так уж много. Ну да о своем генеалогическом древе я уже рассказывал.

Может, здесь сохранилась книга, в которой регистрировали покойных? Интересно бы в ней покопаться… И тут ледяная рука схватила меня за плечо.

– Мама! – от неожиданности заорал я.

– Вава, – недовольно воскликнула маменька, выныривая из-за моей спины, – просила же называть меня Николеттой! Неужели трудно запомнить. Право, если мужчина в возрасте обращается к молодой женщине: «Мама», это звучит по меньшей мере глупо.

– Я просто вскрикнул от неожиданности.

– Кричи сколько угодно и что хочешь, но только не слово «мама», пошли.

Подталкиваемый маменькой, я двинулся по дорожке влево. Ясно теперь, отчего сторож швырнул в меня связку ключей. Я представился ему по полной программе, назвался громко: Иван Павлович Подушкин, вот ханурик, пропивший последний ум, и решил, что видит ожившего покойника. Очевидно, он работает здесь давно и знает уникальные старинные памятники наперечет.

– Ваня, сюда, – толкала меня Николетта, – боже, как с тобой трудно, налево, прямо, стоп!

Но я уже и сам остановился, потому что уперся в забор. Справа по курсу виднелся Николай.

– Живо втыкайте ветки в волосы, – велел он.

Прекрасно понимая, что стану похож – ни больше ни меньше – на тушканчика в бигудях, я тем не менее повиновался и украсился жесткими прутьями, поданными Верой. Затем мы встали в круг, взялись за руки и принялись водить хоровод, Николай безостановочно выл:

– Эхря, махря, бахря…

Может, слова звучали по-иному, но мне они слышались именно так. На небе появилась тонкая светло-желтая полоска.

– Вера, лопату, – приказал Николай.

Жена быстро подала ему совочек, таким дети обычно делают куличики.

Николай отшатнулся:

– Вера! Ты протянула мне его левой рукой.

Супруга быстро исправила оплошность.

– Теперь закрыли глаза и не смотрите на меня, иначе ослепнете! – выкрикнул Николай.

Я зажмурился и окончательно обозлился на себя. Глупее поведения и не придумаешь.

– Вот она! – завопил целитель.

Я приоткрыл одно веко. Пальцы Николая сжимали корявую штуку, то ли обломок ветки, то ли кусок корня.

– А почему мандрагора не кричала? – некстати проявила любопытство Николетта.

– Потому что добровольно далась, без насилия, – ответил Николай, – поехали домой, берите свечи, надо идти с зажженным огнем до машины.

Обрадованный тем, что глупая затея приближается к концу, я почти побежал к выходу, выскочил за ворота и замер. На лужайке перед погостом стояла группа мужиков, вернее парней самого неприятного вида. Все они, как один, были одеты в черные кожаные куртки и мятые спортивные брюки. Три шикарные иномарки стояли на дороге. Бритые головы повернулись, несколько пар холодных глаз уставилось на меня.

– Ты, что ли, сторож? – спросил один, лениво перекатывая во рту жвачку.

Я дернул головой, пусть понимают, как хотят.

– У тебя лопата есть? – продолжал мужик.

Я пожал плечами.

– Оставь его, Ник, он идиот, – проговорил другой бандит, – глухонемой, похоже. А зачем ему горящая свеча? И ветки в волосах?

– Он слышит, – не согласился Ник, – псих просто!

– Молчит же!

И тут на поляне появились Николай, Николетта и Вера.

– Мама, – прошептал один из братков, – господи.

Продолжая бормотать, бритый парень принялся креститься и пятиться в сторону иномарок. Остальные бандиты сначала разинули рты, а потом очень медленно, не поворачиваясь к нам спиной, поползли за первым братком.

Николай, размахивая зажженной свечой, запел:

– О, корень мандрагоры, ты, похожий на человека, забери кровь в себя, напоись молодой силой.

Потом целитель вдруг заткнулся и почти нормальным тоном обратился к Нику:

– Очень плохо, что вы нам встретились. Знаете, теперь нужна капля крови молодого, чистого, безгрешного юноши, такого, как вы. Дайте нам ее! Мандрагора за жертву принесет вам счастье. Вера, быстро!

Жена протянула мужу нож с острым лезвием.

– С ума сошла, – взвизгнул Николай, – опять левой рукой!

Братки стали пятиться быстрее.

– Ну-ка, – велел Николай, – пойте жертвенную молитву.

– О-о-о, – нестройно затянули женщины, потряхивая головами, – кровь, кровь молодая каплями течет, душа в небеса идет…

Николай начал приближаться к Нику.

– Не надо бояться, это продлится всего секунду, зато потом вы обретете вечное счастье!

– Э-э-э, – забормотал главарь, – ты, того, сгинь. Отче наш… как там дальше… Иисус, Дева Мария… помогите!..

Но остальные бандиты быстроногими ланями бросились к иномаркам.

– Вы не хотите нам помочь, – нахмурился Николай, – ой, зря, знайте, очень плохая примета встретиться с выкопанной мандрагорой и не дать ей своей крови. Я хотел уберечь вас от беды, имейте в виду…

В этот момент Ник дернулся и понесся к обочине. Я молча смотрел на происходящее. Хлопнули дверцы, взревели моторы, машины умчались прочь, на вытоптанной лужайке остались лежать потерянные бандитами при отступлении вещи: золотой портсигар, два пистолета и бутылка с газированной водой. Жестокие парни, явившиеся на кладбище ночью, чтобы обстряпать какие-то черные делишки, были напуганы небольшой группой людей, не имевших абсолютно никакого оружия. Согласен, мы в белых одеждах, с ветками в волосах и зажженными свечами в руках выглядим немного странно. Да еще Николай с ножиком.

– Очень глупо, – кряхтел целитель, влезая в «Жигули», – всем известно: если встал на пути у человека, который несет только что выкопанную мандрагору, надо капнуть своей кровью на дорогу. Так испугаться простого укола! Уму непостижимо.

Он бубнил и бубнил, Николетта с Верой поддакивали, я сосредоточенно смотрел в ветровое стекло. Когда мы подрулили к выезду на МКАД, целитель торжествующе воскликнул:

– Ну, что я говорил! Вон они.

Слева в канаве стояли три иномарки, основательно помятые, около них толпились мрачные бритоголовые парни.

– Мандрагора отомстила, – резюмировал Николай. – Ну-ка, останови машину, Ваня, я объясню им, в чем дело! В подобной ситуации следует…

Но я посильней нажал на газ. Конечно, Николай надоел мне до икоты, но хорошее воспитание и совесть не позволили швырнуть дурака на растерзание бешеным крокодилам.