Глава 25

Ко мне вернулся голос.

– Феликс!

Я машинально про себя отметила, что управляющий перешел со мной на «ты».

– Как ты сюда попала? – хмуро спросил Феликс.

– Открыла дверь, – прошептала я.

– Чем?

– Ключом.

– Где его взяла? – не отставал Феликс.

– Роман Глебович дал, – промямлила я.

– Роман Глебович? – протянул управляющий. – Понимаешь, что твои слова легко проверить?

Я протянула к нему руки:

– Не убивайте меня, пожалуйста! Я не ходила в спальню и никого там не видела! Я просто искала пылесос!

Слова выскакивали из меня, как кузнечики из травы. В телеграфном стиле я изложила Феликсу историю с получением служебной жилплощади.

– А я уж подумал, что Маринка как-то связалась с дружком и ты с ними заодно, – вдруг произнес Феликс. – Конечно, я тебя со всех сторон проверил, под лупой, можно сказать, изучил твою биографию, когда Антон пел песни про «Тяпку, лучше которой нет», и убедился: чиста красавица, аки слеза младенца, и бабушка у нее приличный человек. Но ведь всякое бывает, я мог что-нибудь и не раскопать. Значит, ты хотела убрать в «двушке» и пришла сюда за тряпками и веником?

Я закивала и уточнила:

– Мне понадобился пылесос.

– А в комнате Марина… – скривился Феликс. – Надеюсь, ты не попыталась ее освободить? Сюда скоро приедут родители мерзавки и заберут свое сокровище.

– Мать Гончаровой нельзя пускать в спальню, – прошептала я.

– Отчего же? – улыбнулся Феликс. – Я расскажу Ирине Георгиевне, что ее доченька придумала, авось она чадушко свое дома в подполе запрет. Пусть скажет спасибо, что полицию не вызвал, когда правду разрыл. Ладно! Ты с девчонкой, конечно же, поболтала?

– Нет, – выдохнула я. – Марина…

– Пожалуйста, не ври, – скривился Феликс. – Гончарова мне с первого взгляда не понравилась, и сейчас я знаю об аферистке все. Наверняка она не упустила момента и поведала тебе про свою жутко тяжелую жизнь. Детство в приюте, директор, который изнасиловал восьмилетнюю воспитанницу, голод, холод, драные чулки…

– Марина мертва, – наконец-то смогла прошептать я.

Феликс понял мои слова неправильно:

– Согласен, в ней нет ничего живого, естественного.

– Кто ее привязал? – спросила я.

– Я, – коротко ответил управляющий.

Мне захотелось убежать из квартиры как можно дальше, но я не могла пошевелиться. Неожиданно вспомнилось, как я испугалась, открыв холодильник и увидев там фигуру изо льда. Она была такой реалистичной, одетой в настоящее платье, при макияже и маникюре, что я не усомнилась – это труп. Но Феликс, отреагировавший на сигнал о том, что кто-то без спроса полез в чуланчик, не запаниковал, услышав от меня: «Там мертвая Марина». Он не кинулся поднимать крышку холодильника, даже не удивился, а спокойно ответил: «Ну, этого не может быть!» Феликс будто знал: Марины в кладовой нет. Мне бы в тот момент насторожиться и спросить: «Почему вы так уверены, что в леднике не Гончарова? Отчего даже не вздрогнули?»

Но я была так напугана! Зато теперь все встало на свои места. Ясное дело, управляющий тогда уже точно знал: Марина сидит на привязи далеко от особняка Звягина.

Феликс протянул мне руку:

– Вставай, пошли на кухню. Не стоит думать, что я кровожадный монстр, который решил поиздеваться над трогательной овечкой. Расскажу тебе интересную историю.

Автоматически передвигая отяжелевшие ноги, я добрела до дикарски шикарной кухни и рухнула на стул, более напоминавший трон.

– Чай? – мирно спросил управляющий.

– Марина, – забормотала я, – она…

– Никуда не денется, – перебил меня Феликс.

– Девушка умерла! – с отчаянием воскликнула я. – Что вы за человек? Почему меня не слышите? Гончарова скончалась!

Управляющий засмеялся.

– Тяпа, милейшая Марина актриса хоть куда, ей следовало идти на работу в театр-кино-цирк. Впрочем, нет, в шапито слишком суровые условия жизни, а Гончарова не желает каждый день работать. Она изобразила перед тобой припадок? Задыхалась от астмы? Демонстрировала инфаркт? Билась в корчах и просила отвязать ее? Девчонка непременно получит свободу, но лишь тогда, когда сюда прибудут ее родители. Хочу увидеть, как негодяйку увозят на малую родину, в городок Барандино.

– Пожалуйста, зайдите в спальню, – попросила я.

Феликс улыбнулся.

– Ну хорошо, исключительно ради твоего спокойствия схожу и посмотрю на мошенницу. Только не говори, что бедняжка голодала и страдала от жажды. У нее был запас воды и лапши на месяц, а она всего-то со дня свадьбы Глеба Львовича тут кукует.

Управляющий ушел. Я притихла, ожидая вопля, но никаких звуков из спальни не донеслось. Феликс вернулся через пять минут, посмотрел на меня, достал из кармана телефон и набрал номер. Наконец ему ответили, и он сказал в трубку:

– Таня, где Игорь Николаевич? А Руслан? Большая просьба, пусть сразу мне позвонят, как появятся. Они сказали, куда поехали? Хорошо, жду!

Он положил мобильник на стол и опять взглянул на меня:

– Придется подождать. Гончарова действительно умерла.

– Я пыталась вам сказать, но вы не хотели слушать, – прошептала я. – Марину убили.

– Маловероятно, – нервно возразил Феликс. – Никто не знал, где находится пакостница. Идея привезти ее сюда пришла мне в голову ночью, накануне свадьбы. Ключи от квартиры имеются лишь у меня, да еще были у Романа Глебовича. С тех пор, как умерла Нина, никто из семьи сюда не заглядывал. Инна Станиславовна отказалась даже подходить к апартаментам, где жила сумасшедшая. Да и понятно, после всего, что натворила Нина, я бы тоже не обрадовался перспективе здесь поселиться. Роза Игнатьевна спустя пару дней после похорон невестки приняла решение запереть квартиру и перебраться в хоромы Инны.

– Вам ее совсем не жаль? – выдохнула я.

– Я не был знаком с Ниной, – ровным голосом ответил Феликс, – хотя наслышан о первой жене Романа Глебовича. И уж прости, но добрых чувств она у меня не вызывает.

– Я говорю о Марине, – пролепетала я. – Зачем вы с ней так поступили? Что скажете ее родителям?

Управляющий посмотрел на часы, затем покосился на телефон.

– Мать и отец Гончаровой давно ее похоронили – добрая девочка отправила предкам копию свидетельства о своей смерти. И они не особенно обрадовались, когда я сообщил, что Марина жива-здорова. Вылететь за ней они согласились лишь после того, как я пригрозил сам доставить мошенницу в их Барандино прямехонько в кабинет главного редактора тамошней газеты и вручить ему вместе с ней папку с документами, рассказывающими о приключениях Гончаровой. Когда родители убедятся, что дочурка на сей раз по правде мертва, они, думаю, спляшут на радостях рок-н-ролл.

– Какой-то ужас! Нельзя о покойных плохо говорить, – попыталась я остановить Феликса, – вам должно быть стыдно.

– Почему? – не смутился он. – А если умерший при жизни был хуже некуда? С какой радости его превозносить? За что? За то, что, слава богу, он скончался? Потрясающее лицемерие. На могильных камнях следует писать правду. «Дорогому мужу от безутешной вдовы и рыдающих детей»? Нет, не так! «Мужу от счастливой вдовы и плачущих от радости сыновей. Спасибо, дорогой, ты наконец-то помер, больше никто не станет нас бить и пропивать семейные деньги, мы вздохнули свободно и будем без тебя жить нормально».

– Жуть, – только и сумела сказать я.

– Жуть? – переспросил Феликс. – Я тебе сейчас кое-что расскажу, пока не появились Игорь Николаевич с Русланом. Ты ведь Глеба Львовича совсем не знала, так?

Я кивнула.

– И какое впечатление на тебя произвел папа Романа? – задал вопрос управляющий.

– Сначала я не поверила, что он отец владельца фирмы «Бак», – откровенно ответила я. – Глеб Львович смотрелся лет на пятнадцать моложе своего возраста – спортивный, энергичный, глаза горят. Пенсионеры не такие. Я думала, ему слегка за сорок.

– Глебу было почти шестьдесят, он только вступал в пенсионный возраст, – перебил меня Феликс, – а слово «надо» в его лексиконе отсутствовало напрочь, исключительно «хочу». Я в этой семье давно работаю, пришел, когда Роман первый ларек с шаурмой поставил. Ему понадобился продавец, и он нанял меня.

– Вы скручивали лепешки с курицей? – не поверила я.

– Был такой факт в моей биографии, – подтвердил Феликс. – Правда, недолго я кулинарничал – Роман быстро начал подниматься, и я у него был во всем помощник. Затем Звягин разбогател, ну и понеслось. О том, что в семье творилось до моего появления, я знаю только с чужих слов. Люди, как сама понимаешь, не всегда говорят правду, и события они оценивают по-разному. Инна Станиславовна считала тестя капризным ребенком и неуправляемым бабником. Роза Игнатьевна часто повторяла: «Глеб не потерял молодости души, не стал с годами замшелым пнем. Он воспринимает мир как подросток, ему все интересно, а женщины ощущают энергетику мужчины, которая не зависит от возраста, поэтому падают к его ногам пачками». И мать, и невестка, по сути, говорили одно и то же, но почувствуй разницу.

Феликс потер затылок.

– Глеб Львович долго жил вдовцом, его жена Анна умерла, когда Роман был подростком. Скончалась дома в супружеской спальне – сердечный приступ. Роза Игнатьевна молодец. Она после ее похорон отправила сына и внука на три месяца прочь из города, а сама поменяла квартиру. Роза не хотела, чтобы сын, входя в дом, каждый раз вспоминал, как из него выносили труп жены.

– А где мать Глеба Львовича взяла деньги? – удивилась я.

Верный помощник Романа Глебовича округлил глаза:

– Понятия не имею. Вероятно, опустошила сберкнижку. Полагаю, у нее имелись накопления. К тому же старая квартира Звягиных находилась на улице Горького, в ней было пять или шесть комнат, точно не скажу. Роза поменяла ее на две, как раз вот эти, где мы сейчас находимся.

– Тверская, – скривилась я, – катастрофа! Неужели кто-то считает возможным жить на улице, по которой днем и ночью несется поток машин, где нет ни одного гастронома со вменяемыми ценами. Там с ребенком погулять негде, проблема с детскими садами, школой! Но, кстати, новые-то квартиры находятся рядом, семья недалеко уехала.

Феликс побарабанил пальцами по столу.

– Коренные москвичи теперь мечтают перебраться на природу, не хотят задыхаться в мегаполисе. Но в конце семидесятых – начале восьмидесятых иметь квартиру напротив здания Центрального телеграфа, видеть из окон Кремль считалось престижным. Звягины лишились, как сейчас говорят, элитного жилья, но приобрели очень хорошие квартиры на одной лестничной клетке, и пошла у них вполне счастливая жизнь, пока не умерла Нина. Тогда они опять перебрались в другие апартаменты. Дежавю. В жизни все повторяется.

Я вздрогнула.

– Надеюсь, нет. Очень не хочется пережить кое-что еще раз.

– Женщины и так вокруг Глеба Львовича роились тучами, – продолжал Феликс. – А уж когда Роман разбогател, красотки просто открыли охоту на старшего Звягина. Про счастливую семейную жизнь молодого олигарха известно всем, и Роман не любитель тусовок, ходит на светские мероприятия редко. Зато его папаша отрывался по полной. Глеб Львович ухитрялся за вечер посетить три-четыре мероприятия, любовниц он менял быстро, дольше шести месяцев или года никто около него не задерживался. Я перестал беспокоиться и даже не трудился имена бабенок запоминать. Зачем? Красавицы у него были не старше тридцати – начинающие актрисы, певички, телеведущие. Со взрослыми, самодостаточными, успешными женщинами Глеб Львович не связывался, понимал, что поблекнет на их фоне. И все пассии старшего Звягина совершали одну и ту же ошибку. Едва Глеб начинал проявлять к девице интерес, та прыгала к нему в кровать и наутро выдвигала требования: купи машину, устрой на ТВ, хочу вести шоу на Первом канале, добудь главную роль в сериале, надень на все мои пальцы кольца с многокаратниками, подари красивую шубейку… Отец Романа человек щедрый, и пока он был увлечен, с удовольствием работал Дедом Морозом, но вот жениться не хотел. Зачем официально скреплять отношения? Кому лучше от штампа в паспорте? Уж точно не ему, он получил, что желал, иметь геморрой в виде законного брака неинтересно. Но все дамы, закутавшись в меха и обмотавшись жемчугами, заводили разговор о походе в загс. Все были до смешного похожи, и всех Глеб быстро бросал. Только услышит фразу: «Папочка, когда мы поженимся?» – и фью, нет его! А потом появилась Марина. Юная, тихая, скромная, глазки в пол, косметикой почти не пользуется, в ушах пластмассовые висюльки, зарабатывает на жизнь в парикмахерской, на экран не стремится, мечтает о семейном счастье, сирота, воспитывавшаяся в детдоме, вынесла много страданий, милая внешность, прекрасная фигура, девственница, хранит себя для мужа, секс с ней возможен исключительно после свадьбы…

– Хитро, – протянула я.

– Безошибочная тактика, – кивнул помощник Звягина. – Я сначала-то клювом прощелкал, принял маникюршу за очередную любовь-морковь Глеба. Но потом опомнился и начал о ней сведения собирать. Вроде ничего плохого не нашел, но что-то подсказывало: рой, Феликс! И я расстарался, раскопал навозную кучу. На самом деле девчонка совсем не такая юная, ей к тридцатнику катило, но выглядела она на восемнадцать. И звали «малышку» до появления в Москве Марией Гончар. Щебетушка родом из городка Барандино. Насчет детдома ложь – она из вполне обеспеченной семьи, папа директор школы, мама депутат местной Думы. Никаким издевательствам в юном возрасте она не подвергалась – учеба, театральный кружок, хорошие родители, две сестры. Из родного городишки Мария слиняла вместе с главным режиссером театра. Тот, старый глупый павиан, бросил ради молодого тела жену, детей и ринулся с любовницей в столицу. Марии едва исполнилось семнадцать, театрального деятеля легко могли привлечь за растление малолетних, но его супруга и родители Гончар не захотели поднимать шум. На то имелись причины. Жена всегда прощала муженьку измены и понимала, что рано или поздно тот с повинной головой приползет к домашнему очагу. А предки девочки боялись скандала – за Марией числилась куча грешков. В пятом классе ее поймали на воровстве денег у детей и педагогов, мать еле-еле погасила скандал, всем заплатила. Не успела родительница залить полыхающий костер, как ее старшая доченька была схвачена в момент угона машины соседа. Уж и не знаю, как родителям удалось замять этот эпизод. Затем Мария оказалась участницей драки – ее, четырнадцатилетнюю девочку, выдрала ремнем жена одного из местных начальников, застав на даче своего мужа и ее при весьма недвусмысленных обстоятельствах. Делу не дали ход, поскольку супруга чиновного мужика испугалась, что того могут посадить за растление малолетки, и заплатила всем, кому нужно. Но невинной девочкой Гончар на тот момент нельзя было назвать, за полгода до этого она сделала аборт. Не стану сейчас перечислять все фокусы Марии, но когда оторва удрала из города, все перекрестились и вздохнули с облегчением. Мстительная, злая, но очень хитрая, умела так притворяться, что ей поверил бы даже прожженный циник, она всегда мечтала о богатстве – вот что в один голос твердили о ней и взрослые, и дети. И еще добавляли: «Жаль ее родителей и сестер, достойные, хорошие люди. А Мария – словно кукушонок. Наверное, в родильном доме детей перепутали».

– Может, и правда? – задумчиво произнесла я. – Уж очень красочная биография при вполне нормальных и даже положительных папе и маме.

– Да уж, – усмехнулся Феликс. – Но слушай дальше.

Через несколько месяцев после побега дочки родители получили сообщение о гибели Марии Гончар в автокатастрофе. Человек, который позвонил из Москвы, представился полковником милиции Олегом Ивановичем Рудиным. «Ваша дочь, – сказал он, – разыскивалась в связи с крупной кражей в квартире народного артиста Огонькова. Мария втерлась к нему в доверие, сделала вторые ключи и обчистила жилплощадь, нахапала добра на огромную сумму: картины, драгоценности. Мы вышли на след Гончар, и во время погони автомобиль, где сидела ваша дочь, врезался в бетонную опору моста. Я вышлю свидетельство о смерти, но от души советую вам не приезжать в столицу за телом. Вашу дочь можно похоронить и в Москве. Если перечислите нужную сумму, я это устрою. У вас двое детей, работа-карьера, не надо, чтобы в Барандине узнали о том, что отпрыск директора школы и депутата уголовная преступница, такая слава вам навредит. И самое плохое: Огоньков известный актер, любимец зрителей, среди его почитателей есть руководители государства. Артист взбешен, он подаст в суд на родителей воровки, потребует возмещения убытков, разгорится скандал, ваше имя будет терзать желтая пресса. Не имею права давать такой совет, но я сам отец, поэтому говорю: «Мария умерла. Ее уже не вернуть. Пришлите деньги на похороны, и я все устрою по-тихому. Не сообщу Огонькову, что у Гончар есть близкие родственники. Сумму надо отправить не Олегу Рудину, а нашему секретарю Никите Сергеевичу Медведеву».

– И они поверили? – поразилась я.

– Да. Мать мерзавки за пару дней до этого звонка видела сюжет по ТВ: в криминальной хронике сообщалось об ограблении квартиры Огонькова, показали и интервью со следователем по имени Олег Иванович Рудин. Естественно, газеты не остались в стороне от события, почти все сообщили о беде Огонькова – тот действительно был популярен и любим зрителями. Семья Гончаров натерпелась от Марии по полной программе, близкие люди не желали иметь ничего общего с ней после ее побега с режиссером. И подспудно отец с матерью ждали плохих вестей об уродке. Они отправили в Москву деньги, получили в ответ фото могилы с крестом, решили, что неблагополучной дочери более нет на свете, помолились за упокой ее заблудшей души и стали жить дальше.