Глава 13

Вадим жил не в самом элитном районе столицы, на темной улице, густо утыканной совершенно одинаковыми серо-белыми блочными многоэтажками, которые охотно строили в Москве в семиде-сятых-восьмидесятых годах.

Побродив по обледенелым тротуарам и отчаянно замерзнув в короткой курточке, совершенно не предназначенной для длительных прогулок декабрьским вечером, я наконец-то обнаружила нужный корпус под буквой Ж. Оставалось удивляться, ну зачем давали один номер всем зданиям, а потом дополняли его целым алфавитом — дом 11 А, 11 Б, 11В, 11 Г… Проще было поступить иначе: пронумеровать подряд сами здания, меньше получилось бы путаницы. А то даже останавливаемые мною аборигены начинали морщить лбы и шевелить пальцами.

— Одиннадцать Ж? Я живу в Д, вон тут Б… А где у нас Ж? Спросите другого человека.

В грязном подъезде лифтер отсутствовал, зато на подоконнике расположились несколько парней с дешевой водкой. Мне было не слишком приятно идти к лифту под их оценивающими взглядами. Слава богу, я не ношу вызывающе шикарной одежды, а сумочка, висящая на руке, на самом деле дорогая дизайнерская вещь, смотрится на взгляд подобных личностей копеечной ерундой, истинную ее стоимость определит лишь человек, знающий последние тенденции моды. Кстати, если вам на пути попалась девушка вся в фирменных лейблах, во всяких переливающихся буквах и ярких надписях, то, вероятнее всего, ее одежда сшита в ближайшем подвале, на коленке у ловкоруких вьетнамцев. Подлинное произведение хорошего дизайнера не бросается в глаза, не сверкает стразами размером с арбуз, если, конечно, это не вечернее платье.

Поездка в вонючем лифте не прибавила мне положительных эмоций. Ну скажите, отчего некоторые жильцы или их гости используют подъемник вместо туалета?

Дверь в квартиру Карякина была под стать окружающему пейзажу. Похоже, створку пару раз пытались выломать — деревяшка внизу измята чем-то вроде лома, а на уровне глаз красовалась надпись, которую я по этическим соображениям не могу процитировать.

Натянув перчатку, я нажала на кнопку звонка. Послышался оглушительный звук: бом-бом-бом… Внезапно дверь соседней квартиры с грохотом распахнулась, из-за нее высунулась растрепанная тетка с красным лицом, следом за ней на лестничную клетку выплыл запах подгорелого хлеба.

— Чево хулиганишь? — задребезжала баба.

— Простите, звоню не к вам.

— У меня слышно.

— Извините, но, думаю, я не виновата в создавшейся ситуации, — попыталась я купировать начинающийся скандал.

В ту же секунду из-за спины злой женщины понесся обиженный детский плач.

— Санька, тряхни Ленку! — проорала тетка, потом снова обратилась ко мне:

— Во, разбудила докуку, а только-только утихомирили.

— Еще раз прошу прощения.

— Его с маслом не сожрать.

— Кого? — не поняла я.

— Извинение твое, — еще сильней покраснела бабища.

Очевидно, у нее имелось стойкое желание поскандалить, а еще лучше подраться, но я совершенно не хотела стать участницей скандала. Терпеть не могу ссор, воплей, выяснения отношений и предпочитаю втянуть голову в панцирь. Но сейчас мне крайне был нужен Карякин.

Палец вновь нажал на звонок. Бом-бом-бом! Баба стала лиловой.

— Не поняла, што ль? Хорош хамничать! Ща в ментовку звякну.

— Пожалуйста, — твердо ответила я. — Интересно, как там отреагируют на заявление, что вам всего-навсего не нравятся гости, звонящие в соседнюю квартиру?

— Твоя правда, — неожиданно приветливо ответила скандалистка, — ниче ментам не надо. Вчера вот Вадька ужрался и около полуночи со своими друганами подрался. А стены у нас бумажные, так что всех соседей перебаламутил. Я в отделение звонить, а дежурный спокойненько отвечает: «Мы на семейный скандал не выезжаем». Кричу ему: «Да не с мужем гавкаемся, сосед спать не дает», — а в трубке уже гудки короткие. Стала перезванивать — не берут трубку, и все.

Меня начало наполнять сочувствие. Сама когда-то жила в Медведкове, в маленькой квартирке, и постоянно оказывалась в курсе всех дел соседей. В восемь вечера нашу лестницу частенько сотрясал громкий мат — это пыталась дойти до квартиры Галина Михайловна Андреева, вполне иногда приличная с виду дама, но почти беспробудная алкоголичка. Иногда мадам падала между вторым и третьим этажом, и тогда Люся Петрова, около двери которой чаше всего случалось несчастье, звонила сыну Андреевой, и тот, матерясь в три раза громче мамули, тащил стокилограммовое тело родительницы к домашнему очагу. В девять начиналась иная напасть — над моей головой принимался прыгать через скакалочку бегемот. На самом деле в квартире номер двадцать девять проживала одинокая девица, которая перед сном делала зарядку. А еще у меня в соседях имелся мальчик Петя, будущий скрипач… В общем, сейчас я очень хорошо поняла злую тетку.

— Не сердитесь, — ласково сказала я, — совсем не хочу вас нервировать, но Вадим не открывает.

— Его нет, — ответила баба. — Убег часов в семь. Небось денег нарыл и гулять двинул. Лучше утром приходи.

— Когда?

Соседка Карякина задумчиво пошевелила пальцами левой руки.

— Ну.., около одиннадцати.

— Не уйдет?

— Куда ж ему торопиться?

— А на работу?

— Ой, не смеши! Кому такой нужен? Писатель, мля… — заржала тетка. — К одиннадцати как раз проспится, самое время бездельника застать. Рая.

— Какая Рая?

— Меня Раей зовут.

— Очень приятно, — раскланялась я. — Даша.

— Зачем тебе урод? — залюбопытничала Раиса.

— Должок забрать хочу.

— Деньги?

— Именно так.

— Много?

— Ну.., достаточно.

— И не надейся, не отдаст, — хмыкнула Раиса. — Он и у нас вечно занимал, только ему давно давать перестали: ни одному человеку назад не принес, ханурик. А уж врун! Машке Коробкиной нахвастал, что книгу написал и что ее даже в издательство взяли. Манька, глупая, уши развесила и писателю целую тысячу дала. И че? Гавкнулись ее рублики. Так что не ходи зря, ничего не получишь.

— Все равно завтра наведаюсь.

— Охота топтать ноги, так пожалуйста! — фыркнула Рая и захлопнула дверь.

Я вздохнула, глянула на часы и побежала к машине.

Дома в прихожей на вешалке теснилось много курток. Красная, с большим капюшоном принадлежит Маше, розовая с серебряной вышивкой Зайке, в черной, самого простого вида, ходит Аркадий. Так, похоже, почти все домашние на местах, нет только Дегтярева. А еще приехал Деня, вон стоят его ботинки, с высоким голенищем на шнуровке. Представляю, каково приходится по утрам нашему ветеринару. Вместо того чтобы поспать лишние пятнадцать минут, он вынужден вскакивать, дабы иметь запас времени, чтобы зашнуровать ботинки.

Не успела я войти в столовую, как Машка с воплем:

— Муся пришла! — бросилась мне на шею.

Я испугалась — в нашей семье не принято столь бурно выражать свои чувства. К тому же Маруська вела себя более чем странно: сначала она со смаком поцеловала меня, а потом, прижав пахнущие мятной жвачкой губы к моему уху, еле слышно сказала:

— Ты помнишь, да?

Я растерянно кивнула и хотела сесть. И тут мирно пивший чай Кеша подлетел, словно на пружинах.

— Мамулечка, — пропел наш адвокат, — разреши пододвинуть тебе креслице… Садись, родная.

Вот тут мне стало совсем нехорошо. Аркадий всегда обращается ко мне коротко: «мать». Только не подумайте, что Кеша грубиян, просто Аркашка не выносит никакого сюсюканья. Что случилось дома?

В полнейшем испуге я плюхнулась в услужливо подставленное полукресло, машинально оглядела стол и окончательно потеряла покой. Так, на кружевной парадной скатерти выставлен обеденный сервиз бабушки Макмайер. На моей памяти им пользовались всего пару раз. Бесчисленное количество блюд, тарелок, салатников, селедочниц, икорниц, бульонных чашек с вензелями обычно мирно покоится в сервантах. Иногда у меня возникает желание воспользоваться раритетной посудой просто так, из чувства прекрасного, но каждый раз мой порыв разбивается об Иркино заявление:

— Ой, Дарь Иванна, его ж вручную мыть надо, в посудомойке нельзя. А потом, вдруг разобьем тарелочку? Лично я боюсь к этому сервизу даже прикасаться.

Но сейчас фарфор громоздится на столе. Похоже, домработница не спала ночь, терла бесконечных «участников парада». Но и это было еще не все. В руках у домашних я увидела столовые приборы из серебра. А это вам не современные хрупкие ножи, ложки и вилки по десять граммов весом, а настоящая вещь — каждая ложечка тянет чуть не на полкило. Естественно, все ручки украшает корона, а на сверкающем металле не видно ни одного, даже крохотного пятнышка. И вместо простецких бумажных салфеток перед каждым участником трапезы в резных кольцах из слоновой кости лежали куски полотна с бесценным вологодским кружевом.

— Дашенька, — запела Зайка, — суп а ля рен? Впрочем, какую я глупость сморозила. Ты ведь не любишь первое. Ирина, подавайте самбук из пулярки.

Я откинулась на спинку. Мне снится сон! И тут распахнулась дверь, в столовую торжественно вошла Ирка. На домработнице красовалось черное шелковое платье из последней коллекции Шанель. В преддверии Нового года я решила сделать себе подарок и приобрела совсем не дешевую вещь. С какой стати Ира влезла в мое новое платье, да еще повязала поверх него белый фартук с вышитым мопсом? И где собаки? Отчего их нет в комнате? Почему все крайне нежно смотрят на меня? Что такое самбук из пулярки? Нашей кухарке Катерине такое не приготовить!

Не успела я додуматься до последней мысли, как сразу вспомнила, что Катя, получив законный отпуск, укатила в Арабские Эмираты. Эта поездка — наш ей подарок к празднику. Значит, Катерина греет бока на пляже, а на кухне временно рулит Ирка, а она и слов-то таких не знает, про самбук и пулярку…

Нет, я определенно сплю и вижу кошмар.

— Мама, — очень четко спросил Денис, — можно мне грудку от пулярки?

Я обрадовалась и стала вертеть головой по сторонам: где-то здесь Оксана! Слава богу, сейчас она вынет из сумки огромную бутыль с настойкой от сумасшествия, нальет всем по полному стакану, велит: «Живо глотайте», — и у нас все вернется на свои места. Сервиз и неподъемные ложки-вилки уберут, Ирка снимет мое платье…

— Мама, — очень нежно повторил Денька, — так как насчет грудки?

— Не трогай маму, она устала, — пропела Зайка. — Если хочешь, бери белое мясо.

— Может, Маруся хочет? — пропел Деня.

— Нет, нет, дорогой, — заворковала Манюня, — совершенно не претендую на лучший кусочек, он твой!

Мне стало плохо физически. Желудок сжали невидимые железные пальцы. Машка и Денька спорят по каждому поводу, а обладание грудкой толстой курицы (так по-простому называется пулярка) является вполне достойным поводом для драки.

На самом деле диалогу следовало звучать так:

Деня: Возьму себе грудку.

Машка: Нетушки, она моя!

Деня: Еще чего, ты и так толстая.

Машка (стукая приятеля по голове сахарницей): Молчи, идиот!

Деня (макая Маню головой в суп): Тебе курицу нельзя.

Маша: Почему?

Деня: Курица курицу не ест…

Ну и так далее. А сегодня… Просто прием у английской королевы!

— Дорогие мои, — перебил Машу Аркадий, — лучший кусок нужно предложить маме.

— Милый, — пропела Зайка, — абсолютно с тобой согласна, в нашей семье жена всегда слушается мужа, но сегодня.., прости.., осмелюсь.., намекнуть…

— Говори, любимая.

— На ужине присутствует гостья, Милиция. Ясное дело, что самый сладкий кусочек пулярки — ее.

Я заморгала, потом скосила глаза влево. За Машкой виднелась пожилая дама в темно-синем бархатном жакете. Все сразу встало на свои места. И как я могла забыть про Милицию, бабушку Бетти, невесты Деньки, старуху, которая заявилась в Ложкино с инспекцией! Значит, мне сейчас следует изобразить из себя по меньшей мере герцогиню, маму Дениса, очень богатую и до неприличия воспитанную тетку, а трапезу в собственном доме представить приемом у английской королевы.

— Уважаемая Милиция, мы рады иметь вас к ужину, — произнесла я на английский же лад тоном особы царствующего дома.

Машка закашлялась, Аркадий опустил глаза в тарелку, а я ощутила резкий тычок в лодыжку. Скорей всего, меня пнула Зайка, Ольга до сих пор не может расстаться с туфлями, чьи мыски похожи на вязальные спицы.

— Откушайте пулярку, — продолжила я. — Вам с картофелем?

— Лучше с морковью, — кивнула Милиция.

Я подняла бровь.

— Ирина!

— Слушаюсь, — вздрогнула Ирка.

Глядя, как она опрометью несется к Милиции, я слегка расстроилась. Вот бы домработница всегда так торопилась выполнять хозяйские просьбы!

Не успела гостья взять в руки ножик, как в столовую ввалился Дегтярев и, весело гаркнув:

— Всем привет, — плюхнулся на стул около меня.

По напряженно вытянувшимся лицам домашних я поняла, что никто не ждал Александра Михайловича в столь ранний час к ужину. Похоже, полковника забыли предупредить о визите Милиции.

— Чего накуксились? — бодро воскликнул пребывающий в великолепном расположении духа толстяк.

— Все в порядке, дорогой, — улыбнулась я, — дела идут прекрасно, дети здоровы.

Александр Михайлович, успевший схватить салатницу, поставил фарфоровую емкость на место.

— Что случилось?

— Ничего, любимый.

— Последний раз я был «любимым», когда пришлось тебя из кутузки вытаскивать, — мрачно заметил полковник. — Лучше сразу говори, во что вляпалась? Потеряла паспорт? Раздавила пост ДПС? Поймала очередного маньяка и спрятала его до поры до времени в своей спальне?

Краем глаза я увидела, что Милиция отложила вилку и с огромным интересом прислушивается к словам толстяка.

— Ах, папочка, — решила я купировать ситуацию, — ты у нас такой шутник. Ха-ха-ха-ха! Вот, попробуй, сама приготовила! Ризотто с чесноком! Ха-ха-ха! Замечательный рецепт: ветчина, сыр, рис, горошек и «Крошка Чеснок!». Просто патьчики оближешь! Я знаю, ты обожаешь это блюдо! Ха-ха-ха-ха!

При каждом «ха» я интенсивно наступала под столом на ногу полковника, надеясь, что до того дойдет: в доме происходит нечто экстраординарное.

— Ха-ха-ха-ха! — хором подхватили все присутствующие, кроме Милиции. — Папулечка очень остроумный!

— По-моему, вы все опсихели, — резюмировал Дегтярев. — И перестаньте меня пинать! Дарья, если ты встала к плите, то у нас что-то случилось, а? Какое такое ризотто?

— Как дела на работе? — заорал Кеша. — Расскажи нам.

— Идиотов кругом полно, — пожаловался полковник, с готовностью переходя к любимой теме, и начал вываливать на свою тарелку салат. — Вот сегодня приехал в одно районное отделение, гляжу — на доске ориентировка. Ну, почитал ее. Вначале обычно: «Сергеев Сергей Сергеевич, год рождения.., москвич, прописан по адресу.., разыскивается в связи с совершением тяжкого преступления, глаза голубые, волосы белокурые, рост.., вес.., особые приметы: шрам на левом плече». А вот дальше чудесная фраза: «Общее впечатление — гнида». Ну, и как вам сей документ?

Машка поперхнулась картофельным пюре, остальные сделали вид, что страшно увлечены обгладыванием косточек пулярки.

— Но это еще не все, — вещал полковник, абсолютно не обращая внимания на мои новые тычки. — Пришлось там одного с работы выкинуть!

— За что, папочка? — не к месту поинтересовался Денька.

— Ты к кому обращаешься? — изумился полковник.

— Лучше рассказывай дальше, — во весь рот улыбнулся Кеша. — Так кого там с работы выгнали?

— Кретина Федора Глотова, — буркнул полковник. — Представляете, он расчлененку описывал… Жуткое дело, останки в тазу лежали! Так вот Федор (а он наверняка принял на грудь, приступая к описанию) занес в документ такое определение: «Труп имеет форму таза». И как с подобным работничком можно дело иметь? Нет, ответьте мне!

В столовой установилось молчание. Я глянула на гору салата в изящнейшей фарфоровой тарелке перед полковником и ощутила приступ тошноты. Очевидно, Манюня испытала те же чувства, потому что слишком бодро воскликнула:

— Ой, папулечка, ты такой трудоголик!

— Кто-то же должен в этом городе наводить порядок, — кивнул полковник.

— Папочка, а чем от тебя пахнет? — попыталась перевести разговор на другую тему Зайка. — Великолепный аромат!

— Идиотом, — гордо сообщил Александр Михайлович. — Это запах идиота.

Кеша схватил из корзиночки большую булочку и быстро запихнул ее в рот, Зайка принялась огромными глотками пить воду, Машка залилась кашлем, а Деня воскликнул:

— Ты, наверное, хотел сказать «Эгоистом», да? Это такой французский одеколон.

— Плохо запоминаю названия, — признался полковник, — Дарья подарила на день рождения.

— Деня прав, — сдавленным голосом ответила я, — не идиот, а «Эгоист».

— Один черт! — отмахнулся Александр Михайлович. — Назвали парфюм глупо, но, следует признать, аромат приятный. Девушки в секретариате в восторге, все говорили: «Вы у нас такой модный!» Кстати, еще сегодня я поехал в…

— Ой, простите! — вскочила Зайка, явно решившая не дать полковнику возможности рассказывать новые подробности о своих трудовых буднях. — Мы же тебя не познакомили. Разреши представить дорогую гостью!

Тоненькая рука Ольги указала на бабушку Бетти, Дегтярев вежливо приподнялся.

— Очень приятно. Александр Михайлович.

— Милиция, — церемонно ответила старуха.

— Да, да, верно, — закивал полковник, — я из милиции. Дегтярев Александр Михайлович. А вас как величать?

— Милиция, — повторила дама.

Толстяк распахнул пошире глаза, я вспотела, изо всей силы пиная его ногу. Очевидно, Зайка со своей стороны проделывала то же действие, потому что лицо Ольги слегка покраснело.

— Понял! — обрадовался вдруг, словно ребенок, Дегтярев. — Вы тоже служите в милиции? В каком звании? Очень приятно вот так, невзначай, встретить коллегу.

— Мое имя Милиция, фамилия Завадская, — мягко поправила Дегтярева старуха. — Надеюсь, вы меня извините, но.., я очень устала, привыкла ложиться в девять вечера.

— Сейчас Ира проводит вас в спальню, — закивала Ольга.