Глава 24

Мы с Розой переместились из прихожей в гостиную, но дверь не закрыли (не звери все же) — изредка наблюдали за лежащим Пупсом.

— Роза, скажи мне честно, — спросила я, — Пупс умеет стрелять?

— Из чего? — опешила Роза.

— Да хоть из чего-нибудь.

Роза задумалась.

— Знаешь, — сказала она, — точно поручиться не могу, сама видишь, что происходит, но если хочешь знать мое мнение, то Пупс, думаю, даже из рогатки не умеет стрелять, даже в детстве не мог этого.

— Думаешь?

— Ха, думаю. Уверена. Это же урод, ничтожество.

Бухгалтер!

Я вздохнула:

— Да-а, бухгалтер. Но он же в армии, наверное, служил?

— Пупс? — изумилась Роза. — Да кто его возьмет-то, урода, в армию? Помнишь, какой он был? Дистрофик, настоящий дистрофик. Это сейчас всех подряд гребут чуть ли не лопатой, а тогда медкомиссия строго браковала. Пупс по весу не прошел. Он и сейчас не пройдет по весу, разве что с кейсом своим взвешиваться будет, Кощей Бессмертный.

Пупс действительно был, мягко говоря, худощав, но это его не портило.

— Значит, — подытожила я, — не умеет Пупс стрелять. А зачем же ему стрела?

— Какая стрела? — насторожилась Роза.

— Мне показалось, что Пупс прихватил стрелу, которую я взяла у Юли. Кстати, на Юлю покушались той самой стрелой, которую ты обгрызла.

— Не может быть!

— Увы, может.

Роза призадумалась.

— И что теперь? — спросила она. — Ты думаешь, что Пупс прихватил стрелу? А как он это мог сделать?

— Спокойно, — ответила я. — Пришел к Евгению под каким-то предлогом…

О «чирике» я тактично не стала поминать, чтобы окончательно не расстраивать Розу.

— И упер стрелу? — продолжила она за меня. — А где эта стрела лежала?

— У зеркала в прихожей, — призналась я.

Роза от возмущения подскочила.

— И еще кто-то ругал меня за легкомыслие, — закричала она, явно намекая на меня. — Кто-то кричал, что растяпа.

— Ну, такого я не говорила! — рассердилась я.

— Говорила кое-что, ничуть не лучше. И зачем этому ничтожеству стрела?

Я пожала плечами:

— Не знаю.

— А я знаю, — сказала Роза и сникла. — У него мания, и не одна. Назанимал денег.

— Много? — насторожилась я.

— Даже не знаю, сколько назанимал. Каждый день выясняется новая сумма. Мне страшно, страшно. Он же главный бухгалтер, не сделал бы растраты.

Это и в самом деле страшно, но я переживала больше за стрелу.

— Роза, — осторожно спросила я, — а если Пупс, ну скажем, сомнамбулически взял стрелу, то где он мог ее спрятать?

— Даже не знаю, — развела руками Роза.

— Может, в своей комнате?

— Не обязательно, и на работе мог. Там у него сейф.

И не один.

— И все же давай поищем, — предложила я.

— Давай, — согласилась Роза.

Мы отправились в комнату Пупса и в одно мгновение перерыли в ней все. Стрелы не было.

Мы вернулись в гостиную.

— А зачем ему стрела? — опять спросила Роза. — И как она от него к злодею тому попасть могла?

Розу я знала с детства, очень любила ее и потому не могла хитрить. Поэтому призналась честно.

— Роза, — сказала я, — ты только не падай в обморок, но я подозреваю твоего Пупса.

Роза падать в обморок и не собиралась. Более того, она сказала:

— Я и сама его подозреваю. Он в последнее время такой странный, что угодно можно от него ожидать.

Загвоздка только в одном: ну не сможет Пупс выстрелить из арбалета.

— Выстрелить-то сможет, попасть не сможет, — уточнила я.

— А на мой взгляд, даже выстрелить не сможет, — возразила Роза. — Посмотри на него, он же полнейшее ничтожество.

Я оглянулась и обмерла — Пупс стоял на пороге в плаще и в шляпе. Несмотря на длительное лежание на полу, плащ даже не помялся, и вообще вид у Пупса был нормальный, а настроение даже приподнятое. Увидев меня, он обрадовался и воскликнул:

— Сонечка! Рад тебя видеть!

— А уж как мы рады! — опередила меня Роза. — Как мы рады, что ты в себя пришел!

Пупс озадачился:

— Ах, да, Розочка, что-то не понял я…

— Чего ты, мой милый, не понял? — с обманчивой нежностью просюсюкала Роза.

— Да на полу я почему оказался, — потирая затылок, промямлил Пупс.

Роза сделала стойку и голосом полнейшего отвращения спросила, показывая на свой фингал:

— А вот это ты видел?

Пупс воззрился на фингал жены, прямо на наших глазах мертвецки бледнея.

— Что это, Розочка? — с ужасом спросил он, видимо, имея на этот счет какие-то пугающие его соображения. — Розочка, как же так?

Роза кипела, но сдерживалась, представляя собой ту пороховую бочку, которой только того и надо, чтобы подожгли фитиль. Роль зажженного фитиля сыграл следующий вопрос Пупса.

— Розочка, как тебя угораздило? — спросил он.

Роза живо к нему подлетела и так завизжала, что жалобно зазвенела хрустальная люстра, о Пупсе и не говорю: бедняга смешался, что-то залепетал, в бледности своей уже соперничая с меловой стеной.

— Что? Как меня угораздило под твой кулак попасть? — не слушая его, визжала Роза. — Это тебя, ничтожество, интересует?

Не слушая мужа, она явно ждала ответа, но Пупс лепетать перестал и молчаливо упал. Снова рухнул в обморок.

— Чувствительный какой, — с ненавистью прошипела Роза, страдающая от того, что не имеет никакой возможности с мужем поговорить.

Она зло пнула Пупса ногой и уставилась на меня.

— Ну? Видела?

— Да-а, впечатляет, — призналась я. — Бедный Пупс. Он действительно не сможет и выстрелить ИЗ арбалета, не то чтобы из него попасть.

— Я же не вру, — возмутилась Роза.

Пупс, лежащий на полу от одного вида фингала жены, был очень трогателен, пускай и сам же он его подсветил. Такого Пупса не хотелось ни в чем подозревать. Я поняла, что мне у моей несчастной Розы больше нечего делать.

«То, что Пупс приходил в мой дом и после этого пропала стрела, — простое совпадение», — окончательно решила я.

Простившись с Розой и пожелав ей выдержки и здоровья, я ушла.

Я шла по улице и думала о Пупсе.

Я вспоминала, каким он всегда был трогательным, честным, чистым, наивным…

Пупс же писал стихи.

Да-да, он писал стихи, и неплохие стихи.

Пупс не просто писал стихи, он их декламировал так, что мороз продирал по коже. А как он играл на гитаре! А как пел!

"И Роза еще вспомнить не может, за что полюбила его, — с невыразимой грустью подумала я. — Да мы все его сразу же полюбили, как только услышали песни те.

А теперь Пупс уже не поет".