Глава 30

Когда Мария Николаевна попросила коллегу по работе проконсультировать ее дочь, опытный невропатолог и начинающий психотерапевт Медов не подозревал, с проблемой какого масштаба он столкнется. Люба была озлобленным, мрачным, неадекватным подростком. Девочка внешне не демонстрировала агрессивности, но внутри у нее бушевал вулкан. Любу обижали все, например одноклассники, которые подшучивали над ней. Ну над кем из нас не посмеивался сосед по парте? Кнопки, насыпанные на стул, спрятанный портфель, обидные прозвища, жвачка, засунутая в волосы, – все это мелочи. Любу не травили, не издевались над ней, но любое проявление, как ей казалось, неуважения вызывало у Казаковой горькую обиду. У нее начисто отсутствовало такое качество, как самоирония, и всегда было плохо с чувством юмора. Как правило, дети разбираются с обидчиками просто: затевают драку. Выяснив отношения в бою, школьники напрочь забывают об обиде и на следующей перемене бегут с недругом вместе в буфет.

Люба была иной. Она замыкалась, делалась мрачной, старательно обходила стороной того, кто наступил ей на мозоль, держалась букой. Казакова никогда никого не прощала, обиду запоминала на всю жизнь, обдумывала планы, как накажет человека, мечтала о неприятностях, которые рухнут на голову одноклассника или учителя. Рано или поздно Любочке предоставлялся шанс – и, будьте уверены, она им пользовалась. Самую большую радость Казакова получала в тот момент, когда, свершив возмездие, говорила:

– Помнишь, как ты обидел меня?

– Нет, – лепетала жертва.

– Когда нам было восемь лет, ты на празднике, посвященном Новому году, отнял у меня подарок, – объявляла Казакова.

– Это было во втором классе, а сейчас мы в десятом! – поражался поверженный враг.

– И что? – прищуривалась Люба. – Значит, все забыть?

Наверное, очень трудно дружить с таким человеком, как Люба. Но и самой девочке приходилось совсем не просто. Ей казалось, что мир ополчился против нее, все стараются ущемить ее. Представьте, что не способны забыть тетку, которая двадцать пять лет назад наступила вам в трамвае на ногу и брякнула:

– Встала в проходе, дура!

Думаю, в биографии любого человека есть не одна подобная встреча. Любочка постоянно помнила даже о таких мелочах. Согласитесь, это ужасно.

Олегу Евгеньевичу пришлось потрудиться, прежде чем он нашел подход к Любаше. Психотерапевт понял, что акт мести для его подопечной сравним с физиологическими отправлениями. Если вы до дрожи хотите пить, есть или испытываете необходимость посетить туалет, бесполезно выслушивать от людей советы вроде: «Не следует пить воду, она не из фильтра, не бросайся на гамбургеры, они вредны, не ходи в уличный сортир, там грязно». Человек кинется к крану, схватит бутерброд с котлетой и наплюет на чистоту в туалете. На то они и физиологические отправления. Жажда наказать обидчика была у Любочки именно такого сорта. Ее толкало в спину чувство, напоминающее голод. Утолив его, Люба перечеркивала страницу, становилась равнодушной к тому, кто получил по заслугам. Она никогда не преследовала жертву – образно говоря, наедалась и относила пустую тарелку на кухню.

Путем долгой работы Олегу Евгеньевичу удалось избавить подопечную от разрушительной мстительности. Как он этого добился? Ответ покажется вам слишком простым: Медов посоветовал Любе завести дневник и тщательно планировать в нем акт возмездия. Не мстить на самом деле, а фантазировать на эту тему. Пришлось потратить немало усилий, чтобы девушка освоила методику и поняла, что ей от сочинительства делается легче. Люба вошла во вкус. Каких только смертей она не изобретала для обидчиков! Сначала просто вешала их, четвертовала, топила, травила, душила, расстреливала. Затем начала придумывать изощренные пытки. В конце концов из-под пера Любы стали выходить настоящие романы. Она сообразила, что не интересно просто сбросить врагу на голову кирпич. Все завершится слишком быстро. А вот если сначала убить у обидчика жену, детей, родителей, устроить ему скандал на работе, лишить его самого дорогого, вот тогда можно оставить объект в покое. Пусть живет и мучается каждый день воспоминаниями о тех, кого лишился.

Поймите правильно: Любочка никогда не воплощала фантазии в жизнь, они оставались на бумаге. Внешне девушка похорошела, стала стройной, потому что прекратила заедать злобу пирожными, изменила прическу и научилась улыбаться. Большинство людей считало Любочку милой, даже очаровательной, о темных демонах не знал никто, кроме Олега Евгеньевича.

– Даже Мария Николаевна? – уточнила я.

– Она в первую очередь. Чем роднее человек, тем менее вероятно, что личность, подобная Любе, перед ним откроется, – пояснил Медов.

Когда Казакова успешно поступила в институт, психотерапевт посчитал свою миссию выполненной, распрощался с подопечной, сказав ей:

– Всегда готов тебя выслушать и помочь, если понадоблюсь, звони и приходи без стеснения, но сейчас тебе следует жить без костылей, чью роль исполняю я.

– Спасибо, – поблагодарила Любочка. – Я теперь научилась сама с собой справляться.

Довольно долго Олег Евгеньевич не слышал о Любаше. Вновь на пороге его кабинета пациентка возникла не так давно.

– Мне очень-очень-очень плохо, – сказала она и вывалила на терапевта информацию, которая заставила Медова разволноваться.

Для начала Люба честно призналась, она наняла уголовника со стажем, чтобы тот хорошенько избил забеременевшую жену ее любовника. Тот взял деньги и перестарался: не только поколотил жертву, он изнасиловал Галину.

– Поверьте, – каялась Люба, – я вела речь исключительно о легких побоях, хотела добиться выкидыша, а мерзавец натворил ужасных дел.

Олег Евгеньевич кивал в такт словам Любаши, а та все сыпала словами, и к концу сеанса врач узнал все – про дочь, рожденную от Бутрова, про невероятную обиду, которую Люба затаила на Алексея Николаевича, про непростые отношения с Иваном, который ей не нравился.

– Я сразу поняла, что от профессора ребенок, – плакала молодая женщина. – И куда было деваться? Вы знаете мою маму, представляете ее реакцию, когда она услышит про внебрачного младенца!

– Есть разные пути решения проблемы, – обтекаемо сказал Медов.

– Аборт исключался, – отрезала Люба.

Олегу Евгеньевичу ее категоричность показалась странной. Он продолжал разговор и вскоре сообразил – честолюбивая без меры Люба мечтала о яркой карьере. В достижении цели ей мог помочь профессор Бутров, который очень хотел наследника. Любаша решила родить малыша, чтобы при случае использовать его для управления ученым, ради своего ребенка академик проторит дорогу его матери. Люба проявила хитрость, она изо всех сил старалась подружиться с Галиной, проникла в дом Бутрова, стала там чуть ли не родственницей и в результате получила поездки за рубеж, монографии, статьи. Авторитет Алексея Николаевича как ученого был непререкаем, широко известно и о привычке археолога бескорыстно поддерживать своих воспитанников. Любаша стала правой рукой Бутрова, в некотором смысле она была ему более близка, чем жена, но вот спихнуть Галину с пьедестала законной супруги Любочке так и не удалось. Потом случилась беда. Анна Егоровна, мать Ивана, узнала про Надю и пригрозила рассказать сыну. Люба испугалась. Она не хотела разрыва с супругом, Любу вполне устраивало ее семейное положение. Анна Егоровна орала на невестку, топала ногами, а потом противной старухе стало плохо.

Когда Иван Сергеевич вернулся домой, Анна Егоровна спала в своей комнате. Люба сказала, что свекровь жаловалась на головную боль. Сын не пошел к матери, но потом все же решил заглянуть туда и нашел ее мертвой…

Олег Евгеньевич вздрогнул и напрямую задал вопрос:

– От чего скончалась старшая Доброва?

Люба ответила:

– У нее желудок побаливал, но Анна Егоровна к врачу не шла. Иван не раз говорил: «Мама, я запишу тебя к гастроэнтерологу», – а та: «Нет. Вдруг он что страшное найдет». Оказывается, у нее была язва, о которой никто не знал. Анна Егоровна скончалась от собственной злости, не следовало ей огнем плеваться и на метле летать.

Медов прищурился:

– Язва? У меня тоже язва, надо следить за здоровьем, пить лекарства.

Люба кивнула:

– Да. Только Анна о ней не знала, к врачу не ходила. Очень я хотела, чтобы она подохла, и когда Анна Егоровна спать пошла, начала в дневнике ее смерть планировать. Но по-всамделишному я на такое не способна! Вы же знаете! Дальше фантазий дело не идет.

– А Галина? – напомнил психотерапевт. – Изнасилование – не самая светлая идея.

Люба сжала кулаки:

– Она не моя! Геннадию в голову взбрела! И я его наказала.

Олегу Евгеньевичу вновь стало не по себе.

– Наказала?

Любаша кивнула:

– Разве можно оставить в покое человека, который так поступил с несчастной Галей? Я просила слегка ее побить, скорей, даже напугать, но никак не насиловать.

– М-м-м, – протянул Олег Евгеньевич, – и что же случилось с Васькиным?

Люба опустила глаза:

– Я ужасно расстроилась, когда поняла, как он поступил с Бутровой, но решила это забыть. И вроде все быльем поросло! А недавно отвратительный Васькин меня нашел, ей-богу, не понимаю как, и заявил невероятную глупость!

Доброва заломила руки:

– Ни одному человеку в голову такое не взбредет! Знаете, чего он хотел?

– Денег за молчание? – предположил Медов.

– Если бы! – подпрыгнула Люба. – Он сказал, что смертельно болен, физически страдает, не сегодня-завтра умрет, просил адрес Галины, хотел перед ней покаяться. Пришлось его избавить от мучений.

– Избавить от мучений, – повторил Медов. – Каким образом?

Любочка понизила голос:

– Мы в работе используем разные препараты, в том числе дихлофозол. Если принять его, то примерно через сутки скончаешься. Когда я приехала к Геннадию, у меня в сумке лежал порошок.

– Он там случайно оказался? – задал наводящий вопрос психотерапевт. – Ты его ненароком со стола в музее вместе с кошельком взяла и в сумку положила?

Люба выпрямилась:

– Вы меня знаете. Я вам никогда не лгала. Нет. Специально его прихватила. Васькин от цирроза погибал, его следовало избавить от мук.

– И больше никакой мотивации? – дожимал терапевт клиентку.

– Он мог по глупости найти Галину, поехать к ней, – говорила Доброва. – Разрушил бы весь мой мир. Это было не убийство, а самозащита. Попроси он денег, я бы его не тронула, но Геннадий решил поиграть в покаяние. Вот его дочь, Ольга, та с меня ежемесячно двести евро имеет.

– Ты платишь шантажистке? – ахнул Медов. – Вот ведь глупость! Надеюсь, ты не собираешься угостить и девушку ядом.

Любаша нахмурилась.

– Вы мой врач и знаете, что я на убийство не способна. Геннадию я помогла покинуть этот мир из гуманных соображений. Он грозился поехать к Галине, а Ольга просто хочет денег. Я пока справляюсь! Мне Алексей Николаевич нашел приработок, я помогаю одному старому профессору с монографией, пишу за него книгу. Получаю пятьсот евро в месяц за работу над рукописью, и еще мне причитается часть гонорара, когда она появится в продаже. Ивану я сказала, что получаю триста. Все тип-топ. В мою бухгалтерию он нос не засунет, Ваня с компьютером не в ладах. Если от мужа что спрятать надо, лучше всего в электронном виде секрет хранить.

– Но дневники ты ведешь от руки, – пробормотал врач.

– Конечно, – не стала спорить Люба, – мне так удобнее. Записи для души, я вывожу буквы на бумаге и ощущаю невероятный подъем. С компом ничего подобного не получится. Он для работы. Тетради – моя радость, и сейчас я пришла из-за них.

– Рассказывай, – велел Медов и получил новую порцию сведений.

Любочка дружила с Галей, частенько заглядывала к ней в дом, пила чай, ела фирменные блинчики хозяйки, но в ее душе бушевала ненависть. Супруга Бутрова лишила Любочку счастья находиться рядом с Алексеем Николаевичем на правах законной жены.

На этой фазе нашей беседы Олег Евгеньевич закашлялся, справился с приступом и продолжал:

– Мне очень сложно объяснить вам, не специалисту, как работала психика Любаши. Понимаете, она не убийца!

– Интересное заключение, – не выдержала я.

Медов горько вздохнул:

– Вот поэтому я и говорю, непросто иметь дело с дилетантом. В общепринятом понимании Люба преступница. Она отравила Геннадия.

– Но сначала наняла его, чтобы он избил жену любовника, – напомнила я.

Олег Евгеньевич потер руки:

– Я веду речь не о драках и изнасиловании, которое произошло помимо воли Любаши, а про насильственное лишение жизни. Моя пациентка считает свои действия защитой! Обратите внимание, она не тронула Ольгу, вот это было бы в ее понимании убийством. Я ясно выражаюсь?

– Более чем, – протянула я.

Терапевт приободрился:

– К Галине у Любы было особое отношение. С одной стороны, ненависть, с другой – зависть, с третьей…

– За глаза хватит первых двух, – хмыкнула я.

– Надо всегда выслушать человека до конца, – недовольно пробурчал Олег Евгеньевич, – не обрывая его рассказа. С третьей – она не могла причинить Гале вред, потому что всю жизнь любила Алексея Николаевича, а тот, несмотря на давний роман с Добровой, обожал супругу. Люба чувствовала свою вину перед Бутровым: у него так и не родились дети.

– Вы всерьез? – изумилась я. – Она же сама подстроила нападение Васькина.

– Люди меняются, – зачастил Олег Евгеньевич, – у них появляются другие мысли. Став матерью, Любаша поняла, какое это счастье.

– Ну-ну, – снова не удержалась я.

Медов встал.

– Любовь не могла убить Галину. Вся ее агрессия вылилась, как обычно, в дневник. Туда же попало и недовольство аспиранткой Майей Матвиенко, которая приставала к Бутрову, и раздражение на глупого шутника Владимира Каминского.

Я навострила уши, а терапевт продолжал рассказ.

Когда Алексей Николаевич объявил сотрудникам о летних раскопках, Люба вдохновилась на создание очередной истории. Весь долгий январь и февраль она буйно фантазировала, и в результате в дневнике появились записи о том, как к археологам, раскинувшим лагерь, явился местный колдун, старик, который пообещал ученым и членам их семей смерть. Дед назвал даты, когда погибнут люди, и исчез. Его карканье сбылось – сначала скончалась от «желудочной волчицы» Бутрова.

Впрочем, не стоит повторять историю, вы ее великолепно знаете. Тут следует уточнить: писанина Любы – не совсем дневник, как правило, человек делает заметки о прошедших событиях. Люба поступала иначе. Она являлась в некотором роде литератором, вдохновлялась идеей и начинала работу. Ставила на странице число, например десятое мая. Но это не означает, что она накропала текст именно в этот день. Любочка состряпала «рассказ» в феврале, но по ее замыслу события десятого мая разворачиваются именно так. Фантастический роман, триллер, детектив, в некотором роде художественное произведение. Что увидит человек, не знакомый с кривым душевным миром Любы? Он прочитает: «Пятое июня. Разбили лагерь. Восьмое июня. Пришел местный житель, ужасный дед, он сделал предсказание». Ну и так далее. Перед самым отъездом в экспедицию Любаша завершила «роман». Его действие заканчивалось в марте будущего года смертью Каминского.

Доброва тщательно спрятала дневник и уехала. Она не взяла с собой в Ведьмино тетрадь. Во-первых, ситуация была изжита, Люба освободилась от тяжелых раздумий. Во-вторых, новой темы для записей не возникло. Вдохновение посещало Любу нерегулярно, порой ей приходилось несколько месяцев ждать, пока в голове выстраивалась нужная цепочка. В-третьих, жить на раскопках Любочке предстояло в общей женской палатке, неразумно вести дневник при посторонних.

Олег Евгеньевич вскочил, добежал до окна, открыл его. В комнату проникла осенняя сырость.

– Представляете, как себя почувствовала Люба, когда восьмого июня, словно прочитав ее дневник, в лагерь заявился дед и стал вещать о проклятии?