Глава 25
Телефон затрезвонил снова, ожидая услышать голос Нины Алексеевны, я крикнула:
– Из ворот выруливаю.
– Привет, – сказал мягкий баритон, – как дела?
Прижав аппарат щекой к плечу, я стала застегивать пояс.
– Добрый вечер. Все хорошо.
– Узнала?
– Нет.
– Паша Селиванов, – представился мужчина.
Я, по-прежнему удерживая сотовый щекой, схватила сумочку. Пашка Селиванов давно и безнадежно ухаживает за Светкой, знакомы они столько лет, что и вспомнить нельзя. Паша являет собой редкостный пример мужчины-однолюба, не теряющего надежды рано или поздно «окольцевать» даму сердца. Светка великолепно относится к Селиванову, жалуется тому на очередного мужа, рыдает в жилетку после развода и с удовольствием принимает от Пашки помощь. Селиванов обеспеченный человек, он не только утешает Светлану, но и делает ей подарки. Паша надеется, что когда-нибудь Светка опомнится и обратит внимание на верного приятеля. Один раз, увидав, как у него изменилось лицо, когда он услышал о новом кавалере Светланы, я попыталась объяснить Селиванову, что старый друг – это клеймо. Шансов у Пашки жениться на Светке еще меньше, чем у полковника на мне, но он мгновенно заявил:
– Дегтярев сам не собирается обзаводиться супругой. А Светусик когда-нибудь придет ко мне. Ничего, я подожду.
Верность Селиванова восхищает, а тупость и нежелание реально оценивать ситуацию злит.
– Что у Светки случилось? – спросил Пашка.
Я быстро рассказала про украденный ноутбук и угнанную машину.
– Во народ! – завозмущался Селиванов. – Ну, сволочи! Прут любую вещь.
Пашка обладает еще одним, доводящим меня до истерики качеством. Он никогда ни в чем не обвинит обожаемую Светоньку. Да любой нормальный, трезво мыслящий мужчина сразу бы воскликнул:
– Ну и дура! Кто же дорогой компьютер в тачке на улице оставляет! Ясное дело, сперли, сама виновата, нечего рыдать!
Но Селиванову подобная фраза даже не придет в голову, он моментально обвинит всех, кроме Светы.
– И ты ищешь вора? – вдруг спросил Паша.
– Честно говоря, нет, – призналась я, влезая в «Пежо».
– Почему?
– Во-первых, мне некогда, а во-вторых, считаю подобное занятие бессмысленным. Компьютер давно продали, таратайку разобрали на запчасти. Посоветуй Светке впредь дублировать нужную информацию и не оставлять ноутбук лежать в одиночестве на сиденье незатонированной машины. Впрочем, я могу поговорить кое с кем из приятелей Дегтярева, иногда…
– Не надо, – быстро сказал Пашка, – не ищи тачку.
– Да? – удивилась я.
Честно говоря, сейчас я ожидала услышать от Селиванова гневный вопль в свой адрес, нечто типа: «Бедная Светочка рыдает, а ты пальцем о палец ударить не хочешь».
– Сам найду мерзавца, – сообщил Пашка, – верну Светочке ноутбук, вот тогда она, наверное, поймет, оценит, сообразит! Этот компьютер ей необходим, усекла? Принесу потерю и сделаю предложение руки и сердца.
Мне стало смешно.
– Действуй, может, получится.
– Я уверен в успехе, – воскликнул Пашка, – стопроцентно, главное – ты не лезь!
Я хихикнула и поехала к Нине Алексеевне.
– Рукопись привезла? – воскликнула старуха, увидав меня на пороге.
– Нет.
– Отправляйся назад.
– Я не имею права давать вам на прочтение неопубликованную вещь.
– Зачем тогда явилась?
Я посмотрела на злое лицо Нины Алексеевны и приветливо улыбнулась.
– Ради вас я нарушила одно правило, но через все остальные переступить не смею. Я могу сообщить сестре: произведение плохое, сырое, более того, клеветническое, если выпустишь его, будет огромный скандал. Наташа послушается, и книга никогда не увидит свет. Я долгие годы дружила с Милой, хорошо знаю вас и ее и поэтому пришла просто поговорить, память у меня великолепная, факты изложу почти дословно. Может, впустите меня в комнату, или в коридоре общаться станем?
– Входи, – другим, более любезным голосом сказала Нина Алексеевна.
По хорошо знакомой дороге я дошла до кухни-столовой и села на стул. Мать Милы устроилась напротив и, даже ради приличия не предложив гостье ни чаю, ни кофе, велела:
– Говори.
– Владлена Богоявленского знали? Поэта советских лет?
– Тоже мне, Пушкин, – фыркнула старуха.
– Так водили знакомство с Богоявленским? Он пишет, что Николай его бывший одноклассник и что сам Владлен в детстве буквально жил у Шнееров.
– Ну верно, – нехотя подтвердила Нина Алексеевна. – Николай Израилевич был из очень интеллигентной семьи. Отец его, правда, погиб, когда сыну исполнилось то ли три, то ли четыре года, Израиля Шнеера уничтожили в немецком концлагере. Мать Николая, Сара Абрамовна Шнеер, была скрипачкой, ее сестра очень известным переводчиком, брат служил в каком-то НИИ, он имел докторское звание. Жили мы все вместе, в огромной квартире на Арбате. Потом старики умерли, мы с Колей и Милочкой остались втроем.
В былые годы в доме у Шнееров собирались творческие люди, играли на фортепьяно и скрипке, поэты читали стихи, в общем, настоящий салон, душой которого была Сара Абрамовна. Она более никогда не вышла замуж, любовников не заводила, перечеркнула свою женскую жизнь жирной чертой и воспитывала Николая, постоянно говоря мальчику:
– Живи так, чтобы бедный папа гордился тобой.
И Коля очень старался, боясь разочаровать маму. С первого класса во всем был первый, получал одни пятерки, ходил в консерваторию на концерты, а в свободное время лазил по полкам библиотеки.
Дед Николая, Исаак Шнеер, собрал колоссальное количество томов, из-за любимых книг он, когда немцы подобрались к Москве, отказался выезжать в эвакуацию.
– Значит, судьба погибнуть тут, – отвечал Исаак своим знакомым, – в любимой квартире, на своем диване.
Но каким-то чудом дом, в котором жило не одно поколение семьи Шнеер, уцелел. В него не попали ни снаряды, ни бомбы, а сам Исаак пережил войну в столице СССР. Вскоре в родное гнездо вернулись и все его дети, кроме отца Николая.
Семья Шнееров была религиозной, о своих привычках они не распространялись, но обычаи соблюдали, правда, без фанатизма. Отмечали не только еврейские, но и советские праздники, Седьмого ноября и Первого мая в их квартире пахло пирожками точь-в-точь, как и у соседей.
Сара была умна, она рассказывала сыну не только историю еврейского народа, но и русские сказки. А когда мальчику исполнилось семь лет, мать сказала:
– Знаешь, в школе тебе лучше зваться Николаем, а не своим родным именем.
– Почему, мамочка? – удивился малыш.
– Ну, оно трудно произносимо, – спокойно пояснила Сара, – и потом, в СССР не все любят евреев. Ладно, ты уже взрослый и вполне можешь узнать о геноциде.
Так, в семь лет Николай услышал о таких вещах, о которых многие в СССР даже и не задумывались. Но, повторюсь, Шнееры были очень умными людьми, поэтому Коля хорошо усвоил истину: антисемитизм интернационален, он присущ и русским, и немцам, и французам, и эфиопам. Но среди и русских, и немцев, и французов, и эфиопов больше нормальных людей, которые судят о человеке не по национальности. Сара Абрамовна имела много друзей с фамилиями Иванов, Петров, Сидоров и не стала спорить, когда единственный сын привел в дом невестку – Нину Никитину.
Для Сары была важна не принадлежность к иудейской вере, а искренность любви девушки и Николая. Естественно, Сара не имела ничего против одноклассников Коли, в частности, Владлена Богоявленского, который почти каждый день прибегал на огонек. Владлена влекли книги, собранные Исааком, и то, что Богоявленский стал поэтом, в конечном итоге заслуга старика Шнеера, который дал мальчику в руки не только Пушкина и Лермонтова, но и Блока, Брюсова, Бальмонта, любовную лирику Маяковского и Есенина.
– Значит, утверждение Владлена о близком общении с Николаем правда, – уточнила я.
– Да, – кивнула Нина Алексеевна.
– Тогда слушайте дальше, – воскликнула я и самозабвенно начала лгать.
Чем больше абсолютного вранья выдавала я, тем сильней раскрывались у старухи глаза.
– Какая наглая ложь, – заорала она в конце концов, – Николай никогда не был стукачом!
– А Богоявленский утверждает иное!
– Коля был не способен рассказать в КГБ про рукопись Владлена!
– Поэт пишет обратное.
– Он лжец!
– Вполне вероятно. Но доказательств нет.
– Николай Шнеер работал в НИИ!
– Помните название учреждения?
Нина Алексеевна заколебалась.
– Увы. Институт философии, истории и литературы вроде.
– Такого не было.
– Ну… Коля скончался в восемьдесят шестом, память меня подводит.
– Он умер достаточно молодым?
– Да уж! – вздохнула Нина Алексеевна.
– А что с ним случилось?
– Ненужное любопытство!
– Да, конечно, простите. Только Богоявленский утверждает, что Николай покончил с собой, якобы его совесть замучила!
– Какая мерзость! – воскликнула Нина Алексеевна. – На что только люди не идут, дабы получить деньги! Клевета! И ведь что ужасно: люди склонны верить напечатанному слову. Мой несчастный муж сейчас небось в гробу переворачивается! Николай Израилевич погиб трагически, он отправился на дачу к своему приятелю, давно покойному уж теперь, Леониду Волочкову, тот созвал друзей на день рождения. Я поехать не могла, подцепила грипп и осталась дома. Может, отправься я тогда с мужем, так и беда мимо прошла. Вечером Коля собрался домой, он практически ничего не пил, так, наверное, пригубил рюмку, Шнеер не испытывал никакого удовольствия от спиртного, но воинствующим борцом за трезвость не был.
Дело происходило зимой, стоял мороз. Николай поднял воротник у пальто, опустил уши у шапки, завязал их под подбородком и бодро пошагал к станции. Чтобы попасть на нужную платформу ему следовало пересечь пути, делать это предлагалось посредством специального перехода. Но Шнеер поленился карабкаться по обледеневшим ступенькам вверх, потом ползти вниз, он просто ступил на шпалы и был сбит скорым поездом. Машинист, наверное, нажимал на гудок, но уши Николая плотно защищал головной убор, погасивший все звуки.
Изуродованное до неузнаваемости тело, по которому проехали со страшной скоростью вагоны, подобрали лишь утром. Милиционеры посоветовали Нине не смотреть на останки мужа и ни в коем случае не показывать их дочери, хоронили Николая в закрытом гробу.
– Владлен великолепно знал о несчастье, – кипела Нина Алексеевна, – был на поминках, клялся в любви и дружбе, обещал не бросать нас с Милочкой. Подлец! Знаете, как он поступил, когда я в тяжелую минуту попросила у него энную сумму? В долг!
– Дал мгновенно?
Нина Алексеевна весело рассмеялась.
– Как бы не так! Заныл: «Сам на копейки живу, почти голодаю». И после нашего разговора совершенно оборвал дружбу, не звонил, не приходил, не поздравлял ни меня, ни девочку с днем рождения, боялся небось, что ему на шею сяду! Хорош гусь. Какие пакости он еще насочинял? Знаете, все услышанное до сих пор настолько неправда, что даже смешно!
Я потупилась.
– Уж извините, дальше про вас в рукописи речь идет!
– Про меня? – изумилась Нина Алексеевна.
– Конечно, ужасная мерзость, но я всего лишь повторяю чужие слова.
– Начинай.
– Владлен утверждает, будто именно вы, как сейчас принято говорить, «раскрутили» Милу.
Нина Алексеевна заморгала.
– Не понимаю.
Я набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:
– Хорошо, слушайте. Вы знали, что у Милы связь на стороне с очень богатым, но женатым человеком. Счастье дочери для вас главное в жизни, поэтому вы покрывали Людмилу, а потом решили помочь ей, не слишком реализованной актрисе, обратились к ее любовнику со словами: «Или даешь денег на сериал режиссеру Никите Волку с условием, что он берет на главную роль Милу, либо раскрываю твоей жене глаза».
И что оставалось делать дядечке? Он расстегнул кошелек, и на нашем экране появилась новая, яркая звезда Людмила Звонарева.
Нина Алексеевна покачала головой.
– Ну и ну! Владлен неправильно выбрал стихи в качестве самовыражения, фантастические романы – вот его ипостась. Знаешь, Даша, даже сказать нечего! У Милы не имелось любовников, она, как это ни прискорбно звучит, не изменяла Константину. А убийца… Да уж, отблагодарил девочку! Пока она прозябала без ролей, в массовке, изображая часть толпы, все еще ничего было. Потом известность, деньги, интервью, поклонники… Не всякий муж выдержит успех жены. Константин сломался, орал на Милу, она терпела, надеялась вернуть его внимание. У Людочки последнее время совсем не случалось свободных минут, но если выпадал часок, дочка сразу неслась к супругу. А тот… Потом она придумала, зная любовь негодяя часами сидеть у компьютера, ситуацию с Интернетом. Наивная! Решила завоевать Константина заново, прикинулась незнакомкой, назвалась иным именем. И он откликнулся, начался флирт. Я была в возмущении и предостерегала дочь, говорила: «Людочка, Костя фактически тебе изменяет, ведь он не знает, что с женой общается. Брось забаву!»
Но куда там! Она прямо ополоумела, ноутбук с собой таскала и любую возможность использовала для общения! Назначила свидание, хотела удивить мужа, открыться, броситься ему на шею, но тот и слушать ее не стал!
– Что же Мила не сообщила правду, – воскликнула я, – отчего скрыла ее от мужа?
– Так она сразу принялась объяснять, – заломила руки Нина Алексеевна, – но он не поверил! Кричал: «Шлюха, нечего врать! Заигрывала с посторонним мужиком! Я-то под ником в Интернете брожу! Откуда псевдоним узнала?»
– И правда, откуда? – повторила я.
Нина Алексеевна заморгала.
– Она мне объяснила, да я плохо понимаю в подобных вещах. Вроде Милочка ночью, когда Константин по Интернету лазил, выждала момент и подсмотрела. Муж в туалет отлучился, а она к монитору и увидела имя, под которым Константин представлялся. Мила плакала, оправдывалась, но Константин ей не верил! Я попыталась вразумить зятя, сказала, что давно в курсе затеи, не одобряла ее…
– А он?
– Еще хуже разорался, ударить меня хотел, – прищурилась Нина Алексеевна, – кричал: «Доченьку, б…, покрываете!» И вот что вышло, убил он ее! Еще Елена Марковна, стерва, свою лепту внесла, подтявкивала, подвизгивала. Ну с этой я разобралась! Едва убийцу посадили, я старую дуру вон вытолкала! Вещи ее во двор швырнула, а его причиндалы сожгла! Да! Именно так.
Я сидела, затаив дыхание, похоже, старуха не врет. Неужели у Милы не было любовника? Кто же тогда дал денег на сериал? Внезапная догадка пронзила мозг: господи, никакого спонсора не существовало, я бродила до сих пор в потемках! У Нины Алексеевны имелся компромат на Волка. Его, пока по неизвестной причине, собрал покойный Николай Шнеер. Старуха обожала дочь, вот и пустила в ход, что могла, дабы всунуть Милу в сериал, напугала Никиту. Но что тогда получается, а? Если нет любовника, то отсутствует и человек, желавший убить Людмилу. Кто же ее отравил? Константин? Но мне все меньше и меньше верится в это, я немного знаю Звонарева. Он вспыльчив, обидчив и в момент агрессии готов на разные поступки. Если бы Милу задушили, то я не сомневалась бы ни минуты, что разъяренный Костя в аффекте схватил жену и, потеряв от ревности способность управлять собой, убил изменницу. Но в Косте совершенно нет хитрости, расчетливости, он не смог бы тщательно спланировать преступление. И потом, коли угостил жену ядом, зачем поехал к нам? Хотел получить алиби? Считал, что Милка сидит у Кати Симонян и там отрава убьет жену? Но почему мне так некомфортно? Отчего кажется, будто Звонарев здесь вовсе ни при чем?
