Глава 24
Не успела я войти в дом, как из ванной вылетел Женя и с воплем:
– Боже, я совершенно счастлив! – кинулся мне на шею.
Я отцепила от себя парня, помахала в воздухе руками, чтобы отогнать от лица удушливый аромат парфюма. Отметила, что стилист снова нагло разгуливает в моих тапках, и, решив купить себе новые, поинтересовалась:
– Какова причина ликования?
– Прыщи прошли, – заорал Женя. – Вот! Ну кто бы мог подумать, что российская косметика даст такой эффект, а?
Я кивнула и пошла на кухню, стилист брел следом, извергая из себя фонтаны восторга. Стараясь не вслушиваться в его речь, я приблизилась к плите и уставилась на кастрюльку, в которой находилось нечто непонятное, темно-красное, но замечательно пахнущее то ли ванилином, то ли корицей. Очевидно, это был мусс. Но из чего?
– И с какой стати ты ходишь в голубой кофточке? – зудел Женя.
– Почему бы нет? – отмахнулась я от него, словно от назойливой мухи.
– Ужасно! Никакого понятия о моде и цвете.
– Мне без разницы, что носить, – отозвалась я, отрезая кусок булки.
Сейчас намажу его муссом и съем.
– Отвратительно, – не успокаивался Женя.
Я с тоской посмотрела на него, ведь не отвяжется.
– Бледная кожа, – вещал парень, потряхивая браслетами и цепями, – светлые волосы и… голубая кофточка! Просто мышь! Тебя не видно!
– И хорошо!
– О-о-о! Нет!
– Что же мне надевать, по-твоему?
Женя взвизгнул:
– Сейчас покажу! Только для этого придется по шкафам пошарить. У Зайки имеется подходящая блузка, у Манюни брючки…
– Действуй, – велела я.
– Супер, – взвыл Женя, – да ты у меня просто конфеткой станешь, лакомым кусочком, ягодкой, мужики проходу давать не будут!
Продолжая верещать, он унесся в глубь дома, а я, забыв про хлеб, стала лопать мусс просто так. Слава богу, безумный мальчик отправился крушить гардеробные, надеюсь, он пророется в них до утра. Меньше всего мне хочется, чтобы мужчины падали мне под ноги штабелями. Я совершенно не нуждаюсь во внимании сильного пола, великолепно живу в окружении собак, читая детективы. Избави бог еще раз предпринять попытку замужества, я уже давно поняла, что не умею жить в неволе.
– Дарь Ванна, – взвизгнула за спиной Ирка, – чегой-то вы делаете?
Я повернулась, хотела ответить: «Ем мусс», – но взглянула на домработницу и заорала:
– Мама! Что с тобой.
Наша Ирка не отличается особым кокетством. По поводу фигуры она не дергается, кушает вволю, любит на ночь выпить сладкого чайку с пирожными, а к макаронам всегда добавляет жирный соус. Результат на лицо, вернее, на теле, Ирку, впрочем, нельзя назвать толстой, она просто похожа на аккуратненький чурбачок. В отношении одежды Ирина неприхотлива, по дому носится в футболке и джинсах, иногда Зайка сердито велит ей:
– Немедленно постирай майку, стыдно смотреть.
– Так она чистая! – откликается домработница.
– Вся в пятнах!
– Их не вывести, – оправдывается Ирка.
– Выбрось хламиду, надень что-нибудь другое.
– Ага, стану деньги зря тратить, и так хорошо, – отвечает Ирка.
Заставить домработницу сделать то, что ей неохота, не может никто. Ирка всегда найдет сто объяснений тому, почему мои черные брюки имеют изжеванный вид. Материал мнущийся, в шкафу слишком много одежды, неподходящая вешалка, собаки прислонились к штанишкам. Еще Ирка самозабвенная лентяйка, пыль она протирает, не поднимая предметов, обмахнет тряпкой вокруг статуэтки и хорошо. Она абсолютно спокойно запихивает в стиральную машину мою белую майку с черным свитером Маши. Потом, развешивая вещи, Ирина станет гудеть:
– О гады! Такие деньги за шмотки берут, и чево? Все полиняло, а пуловер сел!
Маруська сто раз объясняла Ирке про различные программы стирки, но домработнице хоть кол на голове теши. Список недостатков Ирки может занять не одну страницу. С какой стати мы держим ее у себя?
У Иры нет семьи, и за долгие годы службы она стала для нас родной. А разве можно выставить вон родственницу? Впрочем, Ирка очень любит нас всех, вкупе с животными, она честный, добрый, неконфликтный человек, никогда никому не рассказывающий о семейных делах. И еще, Ирка искренне считает обитателей нашего дома неразумными детьми, которые погибнут без ее внимания и заботы. А с уборкой мы разобрались, просто теперь раз в месяц в коттедж приезжают две тетки и за очень небольшие деньги отдраивают все углы. И вот парадокс, никогда не замечающая пыли под кроватями Ирина следит за бабами, аки Аргус, тычет их носом в крохотные пятнышки и приговаривает:
– Деньги плочены, так работайте! Ишь бездельницы!
В качестве начальницы Ирка просто великолепна, с других она спрашивает по полной программе…
Повернув голову, я ожидала увидеть Ирку в ее всегдашнем виде: желтая майка, джинсы, драные тапки и голова с волосами цвета красного перца. Но сейчас на кухне стояла абсолютно незнакомая девица.
Черные, мелко кудрявые волосы падали ниже плеч. Кожа лица была ненормально белой, на ней кроваво-красным пятном проступал рот, чернели узкие щелочки глаз, и темнели кирпичным оттенком два пятна на щеках. Плечи девицы облегала очень короткая, не застегнутая размахайка. Из-под нее выглядывал черный кружевной лифчик, затем шел голый, довольно толстый живот. Бедра обтягивала цветастая узкая юбчонка, заканчивавшаяся почти сразу там же, где начиналась, потом виднелись ноги в ажурных черно-дырчатых колготках. От прежней домработницы остались лишь потерявшие всякий вид тапки.
Я икнула, уронила на пол пустую кастрюльку и взвизгнула.
– Ира! Это ты!
– Кто ж еще? – сказало чудовище сердитым голосом. – Кого увидеть тут ожидали?
– А… что… на… тебе… надето? – еле-еле выдавила я из себя. – И волосы! Они откуда?
– Парик, – гордо сообщила Ирка, – Женя дал. Кофта Машина, юбка невесть чья, давно в гардеробной на первом этаже пылится. Может, кто из гостей забыл? Только раз ее никто три года не стребовал, значит, она нашей стала.
Я помотала головой.
– С чего ты решила так принарядиться? А макияж!
– Красиво? – горделиво спросила Ирка.
– Слов нет как прекрасно, – выпалила я.
– Понимаете, Дарь Иванна, – свистящим шепотом поведала Ирка, – я ведь одинокая, а замуж охота.
– Ну и что?
– Так Иван-садовник холостой.
– Ты решила его соблазнить?!
– Да, – закивала домработница, – давно ему глазки строю, а он как каменный. Спасибо, Женечка объяснил: имидж у меня был не сексуальный. И то верно, какой секс в футболке с джинсами. Женечка мне стиль поменял. Сказал, коли с мужчиной в одном помещении давно обретаетесь, он к тебе привыкает и как табуретку воспринимать начинает, нужно удивить кавалера, показать себя с неожиданной стороны, изумить нестандартностью и оригинальностью. Ну как? Мой образ называется «Девушка – черный лебедь». Классно?
– И как отреагировал Иван?
– Так он еще не видел, – сообщила Ирка и яростно почесала голову, – красиво, конечно, но кусается парик, исскреблась вся, словно блох набрала.
– Лучше переоденься.
– Это почему?
– Думаю, Иван, увидев тебя, в обморок упадет, – честно сказала я. – «Девушка – черный лебедь» подействует на него сногсшибательно, причем в прямом смысле сего выражения.
Домработница обиженно засопела, потом ткнула пальцем в лежащую на боку кастрюльку и сказала:
– Как мне замечание делать, так с дорогой душой, а сами? Взяли и съели! До донышка! Смехота!
– Некрасиво вышло, – устыдилась я, – мусс для всех приготовили, а я все слопала. Извиняет меня лишь одно, очень вкусная штучка. Из чего она?
Ирка прыснула.
– Я не знаю!
– Катерина не сказала, из чего приготовила? – поинтересовалась я.
Домработница поморгала густо намазанными ресницами.
– Так она ж у нас на неделю отдыхать отпросилась! Или забыли?
– Совсем из памяти выпало, – кивнула я.
– Вы попробуйте лекарство от маразма попить, – посоветовала Ирка, – хотите у Нюси название спрошу?
– Кто такая Нюся? – сердито поинтересовалась я.
– А горничная из девятого дома, – охотно пояснила Ирка, – у Коткиных работает. Говорит, ихняя Мария Алексеевна совсем из ума выжила, ну мамаша хозяйки. И раньше злобная была, схватит у ней печенку, так всех изведет, а сейчас и вовсе в собаку превратилась, да память потеряла. Покормили они ее, не помню чем, – как новая стала. Хотите, порасспрашиваю про лекарство?
– Марии Алексеевне девяносто семь лет, – напомнила я.
– Так и че? – снова почесалась Ирка. – Склероз он в любом возрасте настичь может! Вы уж не девочка. Ща покатит! Сначала забыли, что Катьку отпустили, потом зубную щетку с сапожной перепутаете и пошло-поехало! Вон уже маску съели!
– Какую маску?
– Для лица, – уточнила Ирина, – из кастрюльки.
Я подняла стальной горшочек.
– Ты хочешь сказать, что это не мусс?
– Нет.
– А что?
Ира, не переставая чесаться, пустилась в объяснения:
– Светлана, ваша подруга, ну та, что косметику делает, Зайке посоветовала одну маску. У Ольги на коже какое-то раздражение от пудры. Светлана Михайловна сказала, что рецепт этой маски им на фирму одна женщина прислала. Говорит, маска – супер. Там какие-то замечательные составные части, вроде малина…
– Верно! Вот чем пахло, – обрадовалась я, – все понять не могла, то ли корица, то ли ванилин, а теперь сообразила, содержимое кастрюльки издавало тот же аромат, что и пирог с замечательно полезной ягодой. А какого черта эта чудо-маска в кастрюльке на плите стоит?
Ирка пожала плечами.
– А я знаю? Вроде Ольга хотела после ужина намазаться. Ну, сейчас скандал начнется.
– Но было очень вкусно, – растерянно сообщила я, – интересно, какие там еще соствляющие, кроме малины?
– Я точно не знаю, – хмыкнула Ирка. – Но Светлана Михайловна всегда только натуральные ингредиенты использует!
– Ты ведь никому не расскажешь о моей ошибке? – заискивающе спросила я.
Ирка захихикала.
– Неа! Засмеют ведь.
– И что делать, если Зайка начнет спрашивать про маску?
– А вы у Светланы Михайловны еще спросите, – посоветовала Ирина, – у нее с собой полным-полно всего. Тут без вас знаете чем занимались?
– Нет.
– Новые средства тестировали, – с умным видом затараторила Ирка, – мед и лимон, облепиха… Маня одно намазала, Женя другое, кстати, у него прыщи прошли.
– Знаю.
– Александру Михайловичу такую штучку приложили, – болтала Ирка, – типа шапочки.
– Дегтяреву?
– Ага!
– И как он только согласился, – изумилась я.
Ирка приложила палец к губам.
– Тсс. Знаете чего расскажу? Впрочем, нет, это секрет!
– Давай продолжай, – приказала я.
– Александр Михайлович себе шампунь купил, дорогой, импортный, еще летом, – принялась самозабвенно «продавать» полковника Ирка, – для роста волос.
– Так он же лысый!
– Ну! Поэтому и приобрел, решил, кудри проклюнутся, а их все нет и нет! Там на упаковке хрен знает чего понаписали, дескать, мойте лысину, и скоро расчески о пряди ломать будете.
Мне стало внезапно жаль наивного полковника.
– Только Светлана Михайловна ему объяснила, – не замечая моего настроения, неслась дальше Ирка, – что все обман. Да еще у Дегтярева от частого мытья головы какая-то ерунда началась, чешется он все время. Вот ему и сделали процедуру, называется – лечебное обертывание.
– Ира, – донесся из гостиной высокий голос Зайки, – Светка должна была мне маску приготовить. Ты не знаешь, куда она ее дела?
– Бегите скорей прочь, – заговорщицки шепнула Ирка и быстро поставила пустую кастрюльку около миски, из которой собаки пьют воду, – скажу, Банди слопал. Ему ничего не сделают, а вас точно убьют.
Я кивнула и понеслась к лестнице. Ольга еще не успела забыть про «сырой» торт и салаты со сгущенкой, а тут новая напасть.
Благополучно оказавшись в спальне, я расслабилась, потом через полуоткрытую дверь стали проникать вопли Зайки.
– Негодник! Бездонный питбуль! Жрет все, что не прикончено.
Следом посыпались сочные шлепки, очевидно, разозленная Заюшка, схватив газету, наказывала ни в чем не повинного пса! Затем послышался бодрый цокот когтей о дубовый паркет, и в мою комнату ворвались растерянные собаки во главе с Хучем. Мопс бодро вскочил на кровать и нырнул под одеяло, Снап шмыгнул в ванную, Банди, сопя от напряжения, пролез под кровать, Черри, тяжело вздыхая, легла посреди ковра, а Жюли мгновенно зарылась ей в живот.
Я быстро задвинула защелку, если Ольга захочет войти, скажу, что у меня мигрень. Но Зайка, очевидно, посчитав расправу законченной, не стала подниматься по лестнице.
– Эй, ребята, – шепнула я.
Снап высунул из ванной морду.
– Гав?
– Печенья хотите?
Хуч вылез из-под перинки, Бандюша выкарабкался наружу, Жюли стала повизгивать, а Черри тихо выть. Печенья желали все.
– Ладно уж, – вздохнула я, беря с подоконника вазочку, – считайте, извиняюсь перед вами.
Не умеющие обижаться на хозяев псы счастливо схомякали запрещенное лакомство, а я предприняла еще одну попытку дозвониться до Пищикова, вновь потерпела неудачу и набрала номер Нины Алексеевны.
– Алло, – ответила мать Милы, – кто там?
– Это Даша.
– Какая?
– Васильева.
Повисла напряженная тишина, потом Нина Алексеевна сердито поинтересовалась:
– Что надо?
– Можно к вам приехать?
– Ночь на дворе.
– Завтра, с утра.
– Зачем?
– Мне очень надо с вами поговорить.
– У нас нет общих тем, – отрезала Нина Алексеевна, – человек, позволивший в своем доме убить мою дочь…
– Я ни в чем не виновата…
– Может, и так, только болтать нам не о чем.
– Извините, но речь идет о вашем муже.
– О ком? – изумилась старуха.
– О Николае Шнеере. Вашего супруга так звали?
– Николай Израилевич давно умер.
– Конечно, но мне сейчас в одном издательстве дали рукопись для перевода на французский язык. Вы в курсе, что я хорошо владею иностранным языком?
– Подробности твоей биографии мне малоинтересны, – схамила Нина Алексеевна, – выражайся побыстрей и покороче!
– Хорошо, – покорно согласилась я, – ситуация такова. Моя сестра, Наталья, баронесса Макмайер, еще занимается и издательским бизнесом .
Вообще-то мы с Наташкой не кровные родственники. Сестрами являемся лишь по документам, но Нине Алексеевне детали моей биографии и впрямь ни к чему.
– Сейчас на Западе очень хорошо расходятся воспоминания бывших советских людей об их ужасной жизни при социализме, – спокойно вещала я. – Так вот, Наталья недавно получила очередную рукопись из Москвы, работа заинтересовала баронессу. Написано живо, интересно, много никому не известных деталей. Наташа велела мне сделать перевод, я прочитала книгу и поняла, что речь в ней идет о хорошо знакомых людях, в частности, об отце Людмилы, Николае Шнеере. На мой взгляд – это клеветническое произведение, оскорбляющее память Николая Израилевича, позорящее его. Автор, некий Владлен Богоявленский, воспользовался тем, что основные участники давних событий скончались и никто не сумеет уличить его во лжи, вывалил такую грязь!
– Какую? – перебила меня Нина Алексеевна.
– Дикую, якобы Николай был в КГБ стукачом…
– Книга уже вышла? – взвизгнула старуха.
– Нет, у меня рукопись, вполне можно вообще не пустить ее в печать, но вы не хотите со мной встречаться…
– Немедленно приезжай!
– Уже поздно, – напомнила я.
– Ерунда, я бессонницей мучаюсь, до утра не сплю.
– Ну, если это удобно!
– Поторопись, – закричала вдова Николая.
– А Елена Марковна не рассердится?
– Это кто такая?
– Вы же вместе живете! Мать Кости.
– Не смей при мне упоминать эти имена, – прошипела Нина Алексеевна, – их тут давно нет. Он за решеткой, а она ушла.
– Куда?
– И знать не желаю.
– Вы выгнали Елену Марковну! Господи, куда же она отправилась?
– К черту на рога, – взвыла Нина Алексеевна, – немедленно изволь прибыть ко мне! Нам следует поговорить! Только попробуйте издать книгу! Засужу! Разорю! Опозорю.
– Уже несусь, – пообещала я и, отсоединившись, стала натягивать джинсы.
