Опять понедельник
– Ты, Колюша, асоциальный тип или, попросту говоря, кака! – вещал Колян, прыгая по полу на одной ноге.
На другую ногу он натягивал носок, но надеть его не сумел, потому что носок был мой, на четыре размера меньше, чем нужно Коляну. Однако я не могла сообщить об этом мужу, потому что как раз в это время торопливо чистила зубы, эпизодически отсматривая происходящее в комнате через запотевшее зеркало в ванной.
Сонно помаргивая, помятый и всклокоченный малыш сидел на кровати, с интересом наблюдая за папиными акробатическими этюдами.
– В воскресный день, когда все приличные люди спят до полудня, ты просыпаешься в половине седьмого утра и тут же безжалостно будишь папу, тыча ему в лицо шершавое печенье! – продолжал укорять ребенка Колян, оставивший попытки оснастить свои конечности моими носками. Теперь он натягивал свитер, отчего его голос звучал глухо и невнятно. – Зато в понедельник, когда другой асоциальный тип, папин начальник Василий свет Иоганнович, ждет бедного несчастного папу с утренним докладом о проделанной на прошлой неделе работе, ты изволишь дрыхнуть до девяти часов! Из-за тебя отец с мамой проспали и теперь опаздывают на работу! Ну, где у тебя совесть?
Не знающий, что такое совесть, ребенок привычно отреагировал на вопрос «Где?»: перевернулся на животик, сполз на пол и заглянул под кровать.
– Это еще хорошо, что у меня зазвонил телефон! – закончил тираду Колян.
– Кака! – обрадовался малыш, выныривая из-под кровати.
– Кто говорит? Слон! Откуда? От верблюда! – без паузы и смены тона завел Колян.
Я вышла из ванной, на ходу затягивая волосы резинкой.
– Привет! – сказала мне няня.
В отличие от нас с Коляном она пришла на работу вовремя и уже несколько минут стояла в прихожей, из деликатности не заходя в комнату с разобранными постелями.
– Привет! Масяня еще не какал, не писал и не завтракал! – сообщила я.
– Беги, я разберусь, – махнула рукой няня.
– Колян, твои носки в ассортименте сушатся на батарее! – крикнула я уже с порога. – Застели кровать! Пока-пока, мама умчалась!
Раз в месяц, именно по понедельникам, на местном телерадиопередающем центре устраивается профилактический день. Не знаю, чем они там занимаются, может, моют с «Фэйри» спутниковые тарелки и сметают веничком паутину с телебашни, никогда не интересовалась, но вещание всех местных телекомпаний в этот день прекращается до пяти часов вечера. Пользуясь случаем, профилактический день локального масштаба устраивают и наши техники, а мы, журналисты, околачиваем груши и занимаемся всякой ерундой, приемом посетителей, например. Стало быть, в приходе на работу ровно в девять ноль-ноль нет особой нужды, но противная бабка-вахтерша при моем появлении опять изобразила страдание и вздохнула с таким звуком, какой издает быстро спущенный воздушный шарик:
– Йэх-х-х! Опять ты, Елена, опоздала!
– Застряла в пробке, – соврала я.
– В былые времена вылетела бы ты, как та пробка, с работы! – сообщила мне доброжелательная бабуся.
Сделав в журнале отметку о моем прибытии, она вытащила из ящика рулон мягкой бумаги и удалилась в туалет.
Третий год работаю в этой компании, и почти каждое утро эта сцена повторяется! Не могу понять, я случайно всякий раз застаю тот момент, когда старушке требуется удалиться по большой нужде, или при виде меня у нее начинается приступ диареи?
– А тебя там в кабинете дожидаются уже! – вспомнив профессиональный долг, через плечо крикнула мне бабка, продолжая следовать по этапу.
– Кто?
– Возьми черную карточку на столе! – крикнула она уже из-за закрытой двери уборной.
Хорошо еще, не черную метку! Я оглядела рабочее место вахтерши и быстро нашла искомую карточку: прямоугольный кусочек угольно-черной, блестящей, как антрацит, плотной бумаги с вытесненными серебром латинскими буквами: Ivan G. Ovnoff, oil farm owner. Иван, стало быть, Г. Овнов, владелец нефтяной скважины или фермы? Однако странно. Не знаю этого господина, не имела счастья быть представленной, но на его месте я бы расшифровывала отчество, милая фамилия «Овнов» в сочетании с большой буквой Г в начале звучит, мягко говоря, неблагозвучно!
Вертя в пальцах визитку, я вошла в нашу редакторскую и сразу увидела ожидающего меня посетителя. В том, что это именно Иван Г. Овнов, я не усомнилась: во-первых, иных посторонних лиц в кабинете не было, во-вторых, по его простоватому румяному лицу со вздернутым носом в конопушках как-то сразу стало понятно, что фамилии типа Овнович, Овнидзе или Овнов-заде ему не родные.
А вот в том, что этот гражданин является нефтяным магнатом, я усомнилась. Мне мало знакомы жизнь и быт отечественных олигархов, но они, наверное, крайне редко облачаются для деловых встреч в вытянутые на коленях индийские джинсы и футболки с надписью «Мамба! И Сережа тоже!». Хотя, может быть, упомянутый Сережа – это компаньон нашего магната, не зря ведь он «тоже»? Видимо, тоже магнат. А Мамба – какой-нибудь партнер из Южной Африки, кажется, там тоже добывают нефть…
– Здравствуйте, – не зная, как держаться с маскирующимся под бомжа магнатом, неуверенно произнесла я. – Это вы меня ждете?
– Вы Лена? – Магнат поспешно поднялся с кресла и протянул мне мозолистую короткопалую руку без намека на маникюр.
Я пожала заскорузлую коричневую клешню, жестом пригласила посетителя пересесть поближе к моему рабочему столу, опустилась на стул и выжидательно посмотрела на гостя.
– Овнов, Иван Григорьевич, – комкая в руках джинсовую кепку, представился гость. – Владелец нефтяной скважины.
С легким стуком упал на пол карандаш, который выронила моя коллега Наташа. Громко закашлялся завалившийся в угол дивана Вадик.
– Очень приятно, – игнорируя посторонние шумы, приветливо сказала я. – Чем могу поддержать отечественного производителя? Сразу скажу, нефтедобывающая индустрия – не моя специальность…
– Ваша специальность – шоу-бизнес, – кивнул Иван Григорьевич. – Потому-то я к вам и пришел. Понимаете, мне нужно организовать эту… как ее… президенцию… нет, презумпцию…
– Презентацию? – подсказала я.
– Точно! – Обрадовавшись, господин Овнов размашисто хлопнул кепкой по моему столу.
Пыль, которую наша уборщица вытирает по принципу «лучше меньше да реже», попала мне в нос. Я чихнула.
– Будьте здоровы! – сказал нефтепромышленник. – Я сейчас все вам расскажу.
– Чистосердечное признание смягчает вину, – брякнула я, помня о судьбе некоторых других отечественных магнатов.
Пропустив мимо ушей мою реплику, господин Овнов удобнее устроился на стуле и вкратце изложил суть своей проблемы. Что и говорить, она оказалась оригинальной!
Иван Григорьевич Овнов до перестройки работал трактористом в пригородном колхозе имени Розы Люксембург. Было время, хозяйство процветало, но к началу девяностых половина люксембуржцев эмигрировала в город, кто в челноки подался, кто в рэкетиры. Оставшиеся – в основном представители старшего поколения, не снесли тяжелой ноши, колхоз постепенно захирел и через некоторое время тихо скончался. Отдельные энергичные граждане добились от властей разрешения фермерствовать на бывших колхозных угодьях и правдами-неправдами закрепляли за собой долгосрочные права на арендованную землю. Экс-люксембуржцам, чтобы не жаловались, прирезали дополнительные наделы к личным огородам. Трактористу Овнову по жребию достался гектар совершенно неудельной земли: кусок каменистой пустоши с торчащей посредине нефтяной «качалкой».
Тут Иван Григорьевич сделал краткое отступление, рассказав слушателям – мне, Наташе и Вадику – о том, что нефть на Кубани начали добывать еще в девятнадцатом веке. Поначалу это делали открытым способом, благо, «черное золото» само по себе густо сочилось из земли в русле речки Иль. Местные крестьяне подставляли под черную капель ведра и добытую нефть использовали для собственных хозяйственных нужд.
В середине двадцатого века на кубанских полях рядами встали нефтяные вышки, и «качалки» без устали клевали носами, добывая из недр земли ценное природное сырье. Однако нефтяные пласты оказались небогатыми и быстро исчерпались. Вышки, демонтировать которые стоило себе дороже, так и остались стоять памятниками истории отечественной нефтяной промышленности.
Тракторист Овнов, первоначально имевший намерение распахать свой клочок земли и засадить его арбузами на продажу, быстро понял, что сделать это ему не удастся. Разобрать и свезти куда подальше монументальную металлическую конструкцию не представлялось возможным. Различные организации, имеющие то или иное отношение к нефти, все, как одна, отказывались признать ржавеющую вышку с качалкой своей собственностью, а сдать ее в металлолом «на корню» не удалось. Иван Григорьевич похоронил мечту о масштабном бахчеводстве, засадил арбузами и дынями огород своей матушки и тем ограничился.
– Но в Приозерном бахчевые культуры растут плохо, – пожаловался он нам. – Там низина, слишком влажно, мало открытого солнца…
– Вы сказали – в Приозерном?! – Я подпрыгнула на стуле.
– Там моя матушка проживает, – кивнул гость. – Сам-то я на зиму в город переезжаю, в общежитии строителей койку держу, работаю водителем в Гордорстрое. А на лето отпуск беру, трудовой плюс за свой счет, ставлю шалаш у мамани на огороде и за арбузами гляжу. Потому что, ежели не глядеть – сопрут, у нас это быстро…
– Не отвлекайтесь, пожалуйста! – попросила гостя заинтересованная Наташа. – Давайте про нефть!
– Да я и не отвлекаюсь, я все по порядку… Сплю я, значит, как-то в своем шалаше и сквозь сон слышу: возится кто-то на огороде. На моем или на соседском, сразу не разберешь, но что-то такое в ночи происходит. Высунулся я потихоньку из шалаша, присмотрелся – нет, на моей бахче все тихо, возня у соседа. Ну, до чужого огорода мне дела нет, копает мужик яму – и пусть себе копает. Может, он новый сортир задумал поставить, надо яму рыть, а днем некогда… Только как подумал я про рытье ям, так скважину свою проклятую вспомнил, и вдруг меня осенило! Раз качалка эта чертова ничья, значит, моя она, собственная! И получаюсь я не просто Ваня Овнов, человек и тракторист, а владелец частной нефтяной скважины! Подумал я так, поутру нашел в газете объявление, пошел по указанному адресу и заказал себе вот эти самые визитки. На английском языке, для пущей солидности и чтобы шейхам понятнее было…
У меня закружилась голова.
– Каким шейхам? – сжав виски, спросила я.
– Как – каким? Арабским, нефтяным! – Иван Григорьевич мечтательно улыбнулся. – Вот я надумал продать им свою качалку. Это же антикварное нефтедобывающее оборудование! Если с аукциона пустить, кучу денег можно выручить! Я бы тогда взял в аренду с десяток га в Тамани, там для бахчевых самый что ни на есть идеальный климат! Там арбузы растут размером с кабанчика!
– С кабанчика, – повторила я, тряхнув головой, чтобы отогнать видение лежащего на блюде гибрида арбуза и поросенка – зеленого, как псевдокролик капитана Лазарчука, полосатого и с хвостиком штопором. – Все это очень интересно! Но я-то тут при чем?!
– А кто же мне аукцион организует? – чуточку обиделся Иван Григорьевич. – Тот рыжий газетчик посоветовал мне к вам идти. Так и сказал: Ленка в этих делах толк знает, иди к ней и все точь-в-точь так расскажи, как мне сейчас поведал!
Секунду я непонимающе смотрела на раскрасневшегося нефтепромышленника, пока до меня дошло, что рыжим газетчиком, запросто называвшим меня Ленкой, мог быть только покойный Гена Конопкин! Точно, он был большой любитель шуток и розыгрышей! Такой весельчак, что и после смерти шутит! Веселый зомби…
– Обещаю вам, Иван Григорьевич, со всей внимательностью отнестись к вашей просьбе, – сказала я, поднимаясь и тем давая понять гостю, что аудиенция подошла к концу. – Я подумаю, что можно сделать, наведу справки, проконсультируюсь со специалистами. Оставьте мне свои координаты, я с вами непременно свяжусь.
– Так адрес мой на визитке есть, – повелся простодушный гражданин Овнов. – Телефона только у меня нету, уж не обессудьте, придется вам мне письмо посылать или телеграмму.
– Пошлем, непременно пошлем, – широко улыбаясь, я вежливо, но настойчиво вытесняла гостя за дверь. – Всего доброго, очень приятно было познакомиться… Уф!
Облегченно вздохнув, я вернулась за стол, но не успела даже обменяться с коллегами впечатлениями от визита нефтепромышленника, как в дверь снова постучали.
– Можно! – крикнула Наташа.
Дверь открылась, и в редакторскую вплыла ослепительно улыбающаяся Ася Петридис с большим пакетом в руках.
– Косметикой, книгами и бытовой техникой не интересуемся! – поспешил объявить Вадик, принявший тяжело груженную Асю за представительницу назойливого племени торговых агентов.
– Я тоже! – высокомерно сообщила мадам Петридис, подплывая к моему столу. – Привет! Вот, принесла тебе наши кассеты и фотографии, как мы и договаривались!
Я едва удержалась, чтобы не застонать. Вот, делай после этого добро людям! Я отвела от Ирки угрозу семейного скандала, и за это благодеяние Ася, которая своего никогда не упустит, требует от меня расплаты профессиональными услугами. Нет уж, делать ей ролик я бесплатно не буду! Видеозапись, так и быть, просмотрю, на снимки погляжу, сделаю пару замечаний – и хватит с нее гуманитарной помощи!
– Ну-ка, сдвинь в сторону свою макулатуру!
Петридисиха бесцеремонно сгребла в кучу мои рабочие бумаги и вывалила на стол четыре видеокассеты, три фотоальбома и один пухлый фирменный конверт фотоателье «Коника плюс».
– Это все мне?! – ужаснулась я.
– Кому же еще? – пожала дородными плечами Ася. – Впрочем, я не буду возражать, если к просмотру присоединятся и твои коллеги.
Она потрясла конвертом и игриво подмигнула Вадику:
– Эти фото сделаны в турецких ночных клубах, тут мои девочки представлены в лучшем виде, рекомендую!
– Вы позволите? – Вадика как ветром сдуло с дивана и принесло к нам.
Запустив руку в конверт, он извлек из него пачку свежих цветных фотографий. Мельком глянув на снимки, я отметила, что сценические костюмы Асиных девочек сделаны в стиле минимализма, барышни скорее раздеты, чем одеты, но ничего не сказала. Зато Вадик, блестя глазами, вовсю комментировал снимки, старательно выдавая свой интерес к цветным картинкам за чисто профессиональный.
– Отличный ракурс! – бормотал оператор. – Шикарная композиция, классные сись… съемки! Ох, вы только посмотрите на эту зад… на этот задний план!
– Вадим Петрович – наш видеооператор, – представила я Вадика Асе. – Как видите, он очень увлеченный своей работой человек!
Под столом я незаметно наступила увлеченному человеку на ногу и с нажимом сказала:
– Может быть, Вадим Петрович покажет эти великолепные фотографии другим своим коллегам? Пусть профессионалы скажут свое слово! Если, конечно, не потеряют дар речи…
– Чего-нибудь да промычат, – отозвался Вадик, проворно сгребая разбросанные по столу снимки.
– Тут еще что-то есть! – Я заглянула в конверт и извлекла из него фотографию совершенно иного рода: стилизованный под студийное фото начала прошлого века снимок Аси в соответствующем эпохе наряде.
– Тебе идет высокая прическа, – заметила я, рассматривая исторический портрет с куда большим интересом, чем фотографии полуголых танцовщиц.
Буйные кудри Аси на фотографии были аккуратно собраны в строгую прическу без легкомысленных локонов и завитков. Темно-голубое шелковое платье с глухим, под горло, кружевным воротничком туго обтягивало выпирающую, как у голубя, грудь и невесть откуда взявшуюся талию. Наверное, специально для съемок Петридисиха затянулась в корсет. Длинная юбка закрывала ноги до самых кончиков туфель.
– Ты думаешь, это я? – засмеялась Ася. – Смотри внимательно, у меня же глаза черные, а тут зеленые! Я брюнетка, а она шатенка! Это вовсе не я, а моя прабабушка, купеческая дочка Анастасия Павловна, в девичестве Лубинец.
– Ты же вроде гречанка? – сначала я отреагировала лишь на одно несоответствие.
– По отцовской линии!
Я еще раз внимательно посмотрела на портрет, кинула взгляд на ухмыляющуюся Асю… Действительно, и глаза разные, и овал лица у прабабушки немного иной, чем у правнучки, нос короче, губы тоньше – если разобраться, не так уж они и похожи. Просто я заранее решила, что на снимке запечатлена Ася, потому и видела именно ее.
– Стоп! – У меня в голове потревоженной зверюшкой зашевелилась какая-то раздражающая мысль, но я не обратила на нее внимания, торопясь уличить Асю в обмане. – Ты меня разыгрываешь! Если это твоя прабабушка, то снимок сделан в начале двадцатого века, так?
– В тыща девятьсот пятнадцатом, – кивнула Ася.
– А тогда не было цветной фотографии!
– Тогда не было, а теперь есть!
– Не морочь мне голову! Что, твоя прабабушка только на прошлой неделе фотографировалась?
– Ага, на прошлой неделе! – хохотала Ася, ужасно довольная моей реакцией. – Только это не прабабушка, а я сама заходила в ателье. Принесла старый черно-белый снимок, его отсканировали, обработали на компьютере, убрали все царапины, трещинки и сделали цветным.
– Как это?
– Как – не знаю, я не специалист, – Ася развела пухлыми ручками. – Но результат налицо: был снимок мутный, поцарапанный, желто-бурый, с оборванными уголками, а стал как новенький и к тому же цветной!
– Наверное, они его раскрасили, – предположила прислушивающаяся к нашему разговору Наташа.
– Ни фига! – На диван громко шлепнулся вернувшийся Вадик. – Я слышал, уже есть такие суперсовременные технологии, которые позволяют не просто реставрировать старую кинопленку, но и сделать фильм цветным! С фотопленками та же петрушка.
– Так то пленки, а это снимок! – не поверила я. – Неужели и фотографию можно из черно-белой сделать цветной?
– Выходит, можно, – Ася забрала у меня портрет прабабушки, положила его в конверт, а конверт – в свою сумку. – Это тебе не пригодится, бабулю в ролик данс-шоу включать не нужно.
Я не стала с ней спорить. Проводила взглядом исчезающий снимок и не сказала, что он мне уже пригодился. Теперь я знала, с чего начать поиски пропавшей фотографии другой бабушки – Капитолины Спиногрызовой.
На обороте портрета Асиной бабули стоял точно такой же штамп, как на «спине» незабвенного фото Капитолины Спиногрызовой с дочками-внучками. Как же я сразу не поняла, что семейный портрет Спиногрызовых был заново отпечатан в современном фотоателье? Должно быть, Настя отдала туда старый снимок, чтобы его отреставрировали, освежили, убрали дефекты. А это все сейчас делается с помощью компьютера! Значит, вполне возможно, какая-то электронная машины сохранила воспоминания о проделанной работе!
С трудом дождавшись, когда Петридисиха откланяется, я вручила ее кассеты подпрыгивающему от нетерпения Вадику и попросила их внимательно отсмотреть на предмет пригодности для использования в ролике. Таким образом замертво падали сразу два зайца: и работа для Аси будет сделана, и не в меру любопытный Вадик нейтрализован минимум на четыре часа!
Схватив кассеты, Вадик умчался прочь, и уже через несколько минут у свободной видеодвойки собрался весь наличный мужской состав телекомпании, за исключением только отбывших по делам директора и Дмитрия Палыча. Можно не сомневаться, что профилактический день наши техники проведут с большой приятностью.
– Как ты думаешь, могу я на часок отлучиться в парикмахерскую? – спросила меня Наташа, явно надеясь на положительный ответ.
– Конечно! – горячо заверила ее я. – Иди, я останусь на месте, если кто-нибудь будет тебя искать, скажу, что ты ушла на перерыв.
Счастливая Наташа убежала, и я осталась в редакторской одна. Это вполне соответствовало моим целям: мне не хотелось, чтобы коллеги слышали мои телефонные разговоры. Я собиралась посвятить профилактический день оперативно-розыскной работе, и чем меньше народу будет об этом знать, тем лучше!
Первым делом я набрала телефонный номер, который списала с Асиного конверта.
– «Коника плюс», – проворковал нежный девичий голос.
– Здравствуйте, – деловито произнесла я. – Телевидение вас беспокоит. Не подскажете коллегам, возможно ли восстановить цветность старого фотоснимка?
– «Коника плюс», – басом произнесла трубка.
Очевидно, девушка передала трубку кому-то из специалистов.
Я повторила свой вопрос.
– Возможно, – коротко пророкотал бас.
Я мысленно потерла руки.
– И вы это делаете? Да? Скажите, а вы архивируете свои работы такого рода? Тоже да? Все?
– Не все, конечно, – признался бас. – Для личного архива – только самые интересные случаи. А вообще храним некоторое время те работы, относительно которых нас предупреждают, что клиент захочет еще что-нибудь поправить, улучшить или просто напечатать несколько дополнительных экземпляров. Не делать же ради пары новых оттисков всю работу с самого начала.
– Отлично! – Я искренне обрадовалась. – А можно ли получить доступ к этим архивам?
– Только заказчику.
– Замечательно! Спасибо вам большое! – Я горячо поблагодарила невидимого обладателя баса и положила трубку.
Потом снова сняла ее, прижала плечом к уху и, слушая гудки, порылась в своей сумке в поисках блокнота. Где тут у меня стенограмма разговора с Настей? Вот, нашла, а внизу записан ее телефон!
Я набрала шесть цифр и долго слушала длинные гудки. Какая досада, никого нет дома! Я посмотрела на часы: половина двенадцатого. Должно быть, вредная Настина падчерица еще в школе, а сама Настя гуляет с ребенком, погода-то замечательная…
Я посмотрела в окно, и меня со страшной силой потянуло на природу. Туда, где нет давящих бетонных стен, а есть просторные поля, покрытые колючей рыжей щетиной скошенных колосьев, пламенеющие томатами и перцами огороды и зеленые луга с пасущимися на них мирными коровками.
– А не прокатиться ли мне в Приозерный? – подумала я вслух. – Подышу свежим воздухом и заодно своими глазами взгляну на место гибели Генки. В прошлый-то раз я этого сарая и не видела.
– Ирусик, лапчик, ты чем занимаешься? – спросила я подругу, позвонив ей на сотовый.
– Помираю, – вздохнула Ирка. – Вчера закатывала помидоры, одиннадцать баллонов закрутила! Сегодня еле ноги таскаю…
– А и не надо их таскать, – посоветовала я. – У тебя же машина под боком, садись в нее и приезжай ко мне на работу! Поедем, красотка, кататься! На природу, в поля и огороды, где зеленеют огурцы, краснеют помидоры и фиолетовеют баклажаны!
– Вот только про помидоры не надо, – попросила Ирка. – У тебя что, какие-то дела за городом? Хочешь использовать меня как дармовое такси?
– У меня там нет абсолютно никаких дел! – заявила я.
И, если вдуматься, вовсе не соврала: разве это мое дело – расследовать подозрительные обстоятельства гибели гражданина Конопкина? Это дело сыщиков, я-то тут при чем?!
Минут через сорок – как раз вернулась из парикмахерской расфуфыренная Наташа, – во дворе под моим окном посигналили. Я просунула голову между прутьями решетки, увидела Иркин кабриолет, выразительно кивнула, приложила палец к губам, втянулась обратно в помещение и сказала заинтересованной Наташе:
– Ты пришла, теперь моя очередь гулять! Если кто спросит, говори, что я в библиотеке!
Наташа осторожно, чтобы не потревожить сложное сооружение на голове, кивнула, и я, схватив сумку, резво умчалась прочь.
– Куда? – каркнула бдительная вахтерша.
– Туда! – На ходу я неопределенно махнула рукой в сторону выхода и убежала.
– Куда? – повторила вопрос Ирка, едва я уселась в машину.
– Туда! – Я показала на выезд со стоянки.
– А потом?
Вот привязалась!
– Поехали к лотосам? – немного подумав, предложила я.
Белые и розовые индийские лотосы на Кубани растут только в одном месте, на небольшом озерце у трассы Екатеринодар – Темрюк. В пору цветения, с июля по октябрь, вода в озере густо покрыта широкими плоскими листьями и удивительной красоты цветами. Проезжающие по трассе останавливаются, чтобы полюбоваться этой картиной, а по субботам из города и соседнего Приозерного приезжают гудящие клаксонами свадебные кортежи.
Лично я цветущие лотосы созерцала не раз, спору нет, зрелище незабываемое, но в данный момент меня гораздо больше интересовал расположенный неподалеку поселок. Да-да, тот самый Приозерный! Я рассуждала так: сначала мы с Иркой подкатим к озеру, полюбуемся лотосами, а потом я как-нибудь между прочим уговорю ее завернуть в станицу…
Однако уговаривать подругу не пришлось, все получилось само собой. Едва мы подъехали к лотосовому озеру, как увидели на объездной проселочной дороге, у самых камышей, группу людей с хмурыми и озабоченными лицами. Там были пожилой усатый милиционер в форме, несколько мужиков в высоких сапогах-забродах и с баграми в руках, толстый мужик в цивильном костюме и рядом с ним женщина, которую я сначала увидела со спины и потому не узнала. Только когда она отвернулась, поправляя растрепанные ветром волосы, я поняла: это же Настя, внучка покойной бабы Капы! Мужик в костюме крепко держал ее за локоть, из чего я заключила, что это, вероятно, Настин муж. Лицом дядька сильно смахивал на голодного бульдога, сразу было ясно, что он чем-то крайне недоволен. Тут же, возбужденно жестикулируя, спорили еще два типа, в одном из которых я узнала противного Савву Спиногрызова.
– Я сейчас! – ничего не объясняя Ирке, я выскочила из машины и незаметно подошла к группе, центром которой были ругающиеся мужики.
Они действительно бранились, я не ошиблась.
– Ни хрена! – вопил Савва Петрович. – Охренел ты, что ли? Какого хрена я буду платить за эту хрень?
– А какой еще хрен заплатит? – кипятился Саввин собеседник. – Слить-то воду я солью, не вопрос, а только потом ее снова закачивать придется, а это уже денег стоит! Я ж с тебя за саму воду не беру, только за расход электроэнергии заплати, насосы-то работать будут не на честном слове, а на электричестве!
– Хрен тебе! – орал Савва, которого явно крепко перемкнуло на известной огородной культуре. – Мне твоей воды не нужно, можешь не наливать! Да по мне, пусть твои хреновые лотосы загнутся на хрен! У меня и так с деньгами хреново, только-только за одни похороны заплатил, теперь, глядишь, на вторые раскошеливаться придется!
– Что за хрень? – недоумевающе спросила у меня над ухом впечатлительная Ирка.
Оказывается, она не пошла любоваться цветочками, увязалась за мной следом.
– Ни хре… ничего не понимаю, – честно призналась я.
И тихо спросила у ближайшего парня с багром:
– Никак у Спиногрызовых опять что-то стряслось?
– Ну! – Хмурый малый сплюнул на сапог и зачем-то посмотрел на часы. – Бабка у них пропала, Савкина теща.
– Анна?
– Ага.
– Как пропала?
– Так.
Я начала сердиться на немногословного собеседника.
– Ты толком говори! – рявкнула Ирка. – Когда пропала, как пропала, что вообще значит – «пропала»? Померла?
– Должно, утопла, – окинув заинтересованным взглядом дородную Ирку, оживился парниша. – На другой день после похорон мамаши своей, бабки столетней, она ушла из дому и не вернулась. Люди ее тут видели, вроде лезла она в пруд, за камышами скрылась, а вылезла обратно или нет – неизвестно. Никто же за ней, ясное дело, не следил! У людей свадьба была, горько-морько, все дела, кто тут будет смотреть за чужой бабкой!
– Что, никого не удивило, что она полезла в воду? – вмешалась я. – Или она при этом в купальнике была?
– Не-а, – мужик посмотрел на меня безо всякого интереса.
Я вытолкнула вперед фигуристую Ирку.
– А раз не в купальнике, значит, не плавать полезла! – подсказала подруга туповатому парню. – Топиться небось собралась?
– Че сразу топиться-то? – Парниша при виде Ирки опять разговорился. – В этот пруд, почитай, десять раз на дню кто-нибудь лезет, то пацаны, то бомжи! Проезжий народ в воду деньги швыряет, вроде примета такая есть, если бросишь монетку – вернешься сюда еще раз. Была бы охота!
Парень снова сплюнул.
– Так Савкину бабку за нищенку и приняли, думали, насобирает себе с листьев мелочи к пенсии и вылезет, мешать не стали.
– Не везет Спиногрызовым! – излишне громко воскликнула я.
На мой голос разом обернулись Настя, ее бульдожистая половина и всклокоченный Савва Петрович. Он посмотрел на меня неприязненно, а Настя печально улыбнулась и поздоровалась.
– Это журналистка с телевидения, – тихо пояснила она мужу.
– Так, уже и телевидение появилось! Ну и семейка, все не как у людей! – брюзгливо воскликнул бульдог. – Мне посмешищем быть ни к чему, Анастасия, пойдем, мы немедленно уезжаем!
– Вот родственнички! – взвыл вдогонку уходящим Савва. – Как до денег дошло, сразу бежать! Я что, рыжий, один отдуваться? Настюха, стой! Мне бабка теща, а тебе тетка, родная кровь! Раскошеливай своего благоверного, у него денег куры не клюют, пусть заплатит за воду!
Пригнув голову, Настя поспешно шла в сторону припаркованной неподалеку красивой иномарки.
– Чего у меня куры не клюют, это не твое дело! – огрызнулся отступающий бульдог.
– Что еще за история с водой? – спросила я у нашего с Иркой информатора.
Парень хмыкнул.
– А слить ее надо, воду-то, иначе утопленницу не найдем, особенно если она в камышах застряла! Ежели не застряла, тогда, конечно, через какое-то время сама всплывет. Баграми мы где-нигде потыкали, не нашли. Другое дело, если воду слить! Только ее потом опять заливать придется, иначе лотосы загнутся к чертовой бабушке! А пруд колхозный, а колхозу резону нет деньги транжирить!
– И много денег? – поинтересовалась Ирка.
– Семь тыщ рублей!
Не сговариваясь, мы с подругой укоризненно оглянулись на отъезжающую иномарку.
– У него одна фара семьсот баксов стоит, – сердито сказала Ирка. – Это в три раза больше, чем семь тысяч!
– Ага! Трех утопленниц поднять можно! – весело хохотнул добрый молодец с багром.
– Короче, определяйся давай, платишь ты или нет, – самым решительным тоном подвел итог дискуссии Саввин собеседник. – Деньги на бочку– и топаем к вентилю. Или пусть все остается как есть.
– Нету у меня таких денег, – уперся угрюмый Савва.
– Так, здесь мне ситуация ясна, – быстро сказала я Ирке. – Жлоб гороховый ни копейки не даст, а родственный ему жлоб бульдожий уже смылся, так что пруд никто не тронет, утопленница может быть совершенно спокойна…
– Покойна, – поправила меня Ирка.
– Ага, – согласилась я, думая уже о другом покойнике – о Генке. – Давай сваливать отсюда, а? Пока Савва не пошел по кругу с шапкой в руке и просьбой скинуться на осушение водоема!
Ирка молча развернулась и потопала к «шестерке», я за ней. Мы отъехали от лотосового озера, даже не взглянув на цветы. Зато обратили внимание на высящуюся в поле железную конструкцию.
– Знаешь, что это такое? – проэкзаменовала я Ирку, кивнув на решетчатую башню с заключенным внутри ее подобием огромного молота.
– Ну? – нельзя сказать, что подруга особенно впечатлилась.
– Это вышка на нефтяной скважине.
– Ну?! – В голосе Ирки прорезался отчетливый интерес.
– Скважина не действующая, – поспешила объяснить я. – Но, возможно, представляет ценность как раритетное нефтедобывающее оборудование. Надо шейхов спросить, они должны знать.
Тут я рассказала подруге про владельца нефтяной скважины господина Овнова. Отчего-то ей особенно понравилась его фамилия.
– Овнов! – умилялась Ирка. – Ну, надо же – Овнов!
– А что такого?
– А, это старая история, – басовито хохотнула Ирка. – В детстве, когда я еще в школе училась, были у меня две подружки, Катя Серокобыльская и Настя Барашкина. Обе страшно огорчались тем, что фамилию у них такие… как бы это сказать?
– Зоологические, – подсказала я.
– Ага, животные. И Катька с Настей, бедные глупые девчонки, мечтали поскорее выйти замуж, чтобы сменить свои фамилии на что-нибудь поприличнее. Вот Катюха и впряглась в узы брака сразу после школы. А только бедняжке не повезло, вышла замуж по любви.
– Почему же не повезло? – удивилась я. – И замуж по любви, и фамилию сменила!
– Сменила! – захохотала Ирка. – Знаешь, на что сменила? Была Серокобыльская– стала Кобыляцкая!
Я тоже засмеялась и резюмировала:
– Любовь зла, полюбишь и козла!
– В самую точку, – согласилась подруга. – Теперь понимаешь, почему мне приглянулась фамилия твоего нефтедобытчика – Овнов? Жалею, что он не встретился на жизненном пути Насте Барашкиной! Тоже была бы парочка!
– Баран да ярочка! – захохотала я.
Мы еще немного похихикали, на тему о «животных» фамилиях у меня тоже было что рассказать: в нашей телекомпании долгое время работали в паре журналист Сева Собакевич и оператор Миша Котовский. Очень хорошо это звучало в «визитке» после сюжета: «Собакевич и Котовский, специально для новостей».
Веселясь и болтая, я, однако, не забывала потихоньку направлять наше движение в нужную сторону. Увлеченная разговором Ирка ничего не замечала, пока я вдруг не перебила ее командой:
– Вот здесь остановись!
Машинально повиновавшись, подруга остановила машину у покосившегося забора, недоуменно похлопала ресницами и с нарастающим подозрением посмотрела на меня.
– Куда это ты меня привезла? – начиная хмуриться, спросила она.
– Я? Это ты меня привезла! – Я деловито выбралась из машины. – Ну, раз уж мы тут оказались, пойду-ка я осмотрюсь…
– Где – тут? – Ирка опять увязалась за мной следом. – Это что за поселение?
– Что за станция такая – Бологое иль Ямская? – передразнила я ее детским стишком. – Это пригородный поселок, он же старинная казачья станица.
– Тот самый Приозерный, что ли? – догадалась Ирка. – Ну, ты, хитрюга! Значит, ты с самого начала сюда нацеливалась, а к озеру только для отвода глаз зарулила!
– Не кричи, хозяина дома нет, но все же желательно соблюдать тишину и спокойствие, – попросила я.
И тут же сама закричала:
– Стой! Куда?! Не ломись в ворота, мы пойдем другим путем! Давай в объезд квартала, я покажу тебе, как пройти огородами!
– А, у нас секреты? – оживилась подруга.
Я тяжело вздохнула. Попробуй, скрой от нее хоть что-нибудь!
– Ладно, я тебе все расскажу, только не теперь, – сдалась я. – Сейчас надо воспользоваться случаем осмотреться на местности.
– На предмет чего осматриваемся? – бодро поинтересовалась Ирка, послушно выполняя мои указания.
– На предмет обнаружения чего-нибудь подозрительного…
Мои слова подруге запомнились. Уже когда мы топали по задам спиногрызовского огорода, пригнувшись для пущей секретности, она продолжила нашу беседу именно с этого места.
– Вот, – Ирка ткнула пальцем. – Мне крайне подозрительны эти подсолнухи! По-моему, они заражены фомопсисом!
– Да хоть триппером, – отмахнулась я. – Подсолнухи у меня вне подозрений. Ищи что-нибудь другое!
– М-м-м…
Высунувшись из сомнительных подсолнухов, мы внимательно озирали спиногрызовские владения. Низко склонившееся солнце било нам в глаза, могучая Ирка приставила ладонь козырьком ко лбу и стала похожа на Илью Муромца со знаменитого живописного полотна «Три богатыря». Я могла сойти за субтильного Алешу Поповича, для полноты картины нам не хватало только Добрыни Никитича. Ну, и еще богатырских коней, разумеется. Впрочем, там, за поворотом, как мне помнится, пасется вполне богатырская корова, хотя мы ее и не видели…
– Вот! – Иркин победный возглас прервал мои неуместные размышления.
– Что – вот?
– Вот это в высшей степени подозрительно!
Я посмотрела, куда целится Иркин указательный палец.
– Ты имеешь в виду те аккуратные грядки? Я тоже удивилась, когда их увидела, – вспомнила я. – Очень уж выделяется сия образцово-показательная плантация среди общего запустения, прямо парчовая заплатка на холщовых штанах!
– Сюда смотри! – возбужденная Ирка подтащила меня поближе к предмету обсуждения. – Ничего странного не замечаешь?
Я внимательно осмотрела аккуратно вскопанный участок огорода.
– Вроде грядки как грядки?
– «Грядки»! – передразнила меня Ирка. – Под ноги смотри, курица безголовая! Опять не видишь? Эх, ты! Хорошая грядка какой должна быть?
– Правильной! – моментально отозвалась я, вспомнив рекламу про пиво.
– Ровной! Или, если она свеженькая, несколько выпуклой! А эта какая?
– А эта впуклая!
Я с особенным интересом обозрела свежевскопанный участок. Примерно два метра на полтора, очень подозрительно!
– Очевидно, что земля на этой, с позволения сказать, грядке проседает! – заключила Ирка.
– Как на свежей могилке! – потрясенно прошептала я.
Мы переглянулись и надолго замолчали.
– Думаешь, пресловутая Анна действительно лежит на дне пруда? – первой ожила Ирка. – Судя по размерам этой… гм… грядки, она вполне может лежать здесь!
– Стоп, не гони лошадей, – я отрицательно покачала головой. – Концы с концами не сходятся! Эту пахоту я впервые увидела в день похорон бабы Капы. А ее дочь Анна тогда была еще жива, ты же слышала, что говорил парниша у пруда? Она пропала на другой день после похорон, причем в тот день ее еще видели живой и здоровой!
– Так, – Ирка выпятила челюсть и попыталась отстоять свою версию. – Ее могли закопать в грядку, а потом снова взрыхлить землю, как будто так и было!
– Что ты мелешь, – рассердилась я. – Ты же у нас специалист по огородным культурам! Не знаю, что за ботва посажена на этой клумбе, но она всюду одного размера, ее явно никто не тревожил, как посадили, так и растет себе!
– Ты права, – подруга наконец сдалась. – Укропчик этот посеяли больше недели назад.
И она снова задумчиво посмотрела на меня:
– Но, если там никто не зарыт, отчего же земля проседает? А ведь проседает же!
Ирка подняла ногу в явном намерении топнуть ею, как это делает мой Масянька в финале стишка про косолапого мишку.
– Нет! Не смей! – воскликнула я. – Сейчас же сойди прочь с этой впуклости! Я знаю, что это может быть!
Не зря мы всю дорогу поминали господина Овнова! Мое мгновенное гениальное озарение связало его рассказ о сторожевании на бахче с подозрительной грядкой на участке Спиногрызовых.
– Что? – Напуганная истеричными интонациями в моем голосе, Ирка поспешно сошла с укропной клумбы.
– Выгребная яма! От старого уличного сортира, который перенесли в другое место, потому что яма наполнилась до краев! Я помню, у моей бабушки в деревне тоже была на огороде такая аномальная зона, в которую нам, детям, строго-настрого запрещали соваться: старую выгребную яму засыпали, образовался пригорок, но риск провалиться сохранялся еще пару лет. Тем более что мы – дети – быстро росли и прибавляли в весе.
– Попрошу без намеков! – проворчала Ирка, оглядываясь по сторонам.
– Что-то ищешь?
– Куда идти-то?
Я развернула подругу и подтолкнула ее в спину, возвращая к тропинке.
– Тут как в сказке, – сказала я. – Налево пойдешь – к своей машине выйдешь. Направо пойдешь – к бодливой корове на рога попадешь. Прямо пойдешь – в выгребную яму угодишь.
– По диагонали пойдешь – на сеновал попадешь, – подхватила Ирка.
– Не столько на сеновал, сколько под него, – поправила я, намекая на участь несчастного Конопкина. – Вот, кстати, не пойти ли нам взглянуть на этот печально известный овин?
– Чтобы он стал еще более известным благодаря нашей с тобой безвременной кончине? И чтобы на его двери можно было нарисовать еще пару звездочек? Нет уж! – Ирка решительно шмыгнула носом и зашагала туда, откуда мы пришли – к калитке.
Когда она в таком настроении, спорить с ней бесполезно. С сожалением поглядев в сторону необследованного мною хранилища коровьих кормов, я поплелась за подругой. На ходу посмотрела на часы и отказалась от мысли потихоньку шмыгнуть на сеновал, пока Ирка этого не видит: часовая стрелка перевалила за цифру шесть. Мне придется либо вновь платить нашей няне сверхурочные, либо выслушивать упреки подоспевшего раньше меня Коляна – уж и не знаю, что хуже.
– Привет семье! – буркнула Ирка, высадив меня в десяти метрах от моего дома.
Ближе подъехать было нельзя: днем коммунальщики спилили старый орех, ветви которого опасно нависали над электропроводами. Теперь проводам ничего не угрожало, зато ветви ореха вкупе с могучим стволом перегораживали подъездную дорогу.
Обежав ореховую баррикаду, я выскочила на узенькую дорожку под балконами здания, свернула за угол и буквально столкнулась с Коляном.
– А вот и наша мама прибежала, – с непередаваемой интонацией, сочетающей упрек и облегчение, возвестил супруг.
– Мама! – обрадованный Масяня крепко, как пластырь, облепил мою ногу.
Я подхватила соскучившегося малыша на руки, неприцельно чмокнула мужа и самым светским тоном поинтересовалась:
– А что это вы тут делаете?
– Прищепки собираем, – с достоинством сообщил Колян, продемонстрировав мне пригоршню упомянутых предметов. – А также майки и трусы.
– А также грибы и ягоды, – кивнула я, направляясь к подъезду. – Ты выпустил Масяню на балкон, и он опять там хулиганил?
– Снимал прищепки и бросал их вниз, – кивнул Колян. – Потом снимал с веревок то, что удерживали прищепки, и тоже кидал вниз.
– И много накидал?
– Прищепки мы не считали, а трусов было пять и две майки.
Упоминание о трусах в прошедшем времени мне не понравилось.
– Почему было?
– Потому, что мы нашли не все.
– Еще бы! Вышли на поиски в потемках! – Я вошла в подъезд и хлопнула ладонью по выключателю, зажигая свет.
– А вот и не в потемках, – возразил Колян. – Мы себе подсвечивали!
– И что же было источником освещения?
– Источником был Мася! – торжествующе сообщил супруг. – Ну, что ты на меня так смотришь? Ты на ребенка взгляни!
– Нимба у него над головой вроде нет, – заметила я. – И огней святого Эльма на вихрах не наблюдается…
– Поставь его на пол! Смотри на его ножки! Мася, покажи маме, как ты топаешь!
Ребенок послушно топнул ножкой, и прозрачное окошечко в подошве кроссовки озарилось красным светом.
– Ничего себе! Там лампочка? – изумилась я.
– А ты не знала? – обрадовался Колян. – Мы это совершенно случайно обнаружили, когда надели новые кроссовки. Мы бы, конечно, и старые надели, но в них Колюша манку вылил. Понимаешь, няня имела неосторожность сказать ему, что башмаки каши просят, а малыш не понял, что это фигура речи, и заботливо скормил обувке свой ужин.
– Минуточку, – забрав у Коляна собранный под балконом урожай трусов и маек, я придирчиво осмотрела белье. – Ну, так я и думала! Вы подсвечивали себе масяниными кроссовками, да? И с этой целью малыш старательно топтался в зоне поисков? Непосредственно по искомому белью… Теперь придется все перестирывать…
– И новый ужин готовить, – напомнил Колян.
В результате остаток вечера я была так сильно занята домашними делами, что пара дельных мыслей, зародившихся у меня в процессе неофициального визита в Приозерный, так и не смогла должным образом оформиться.