Книга: Кляча в белых тапочках
Назад: Суббота
Дальше: Опять понедельник

Воскресенье

У Масяньца вот-вот должен был прорезаться очередной – девятый по счету – зуб. Ночью малыш плохо спал, под утро раскричался, и я переложила его в нашу кровать, к себе под бочок. Это позволило мне поспать лишних десять минут, а предприимчивому ребенку – беспрепятственно совершить разбойный набег на кухню. Он стянул со стола полную сахарницу и вытряхнул на пол ее содержимое.
Когда я, с трудом продирая глаза и зевая с риском вывихнуть челюсть, в поисках малыша заглянула в кухню, счастливый ребенок сидел на полу, безостановочно загребая горстями сладкий песок и подбрасывая его над головой. Пол в радиусе метра от песочного фонтана был густо посыпан сахаром, и сам Масянец в коричневом трикотажном комбинезоне походил на гигантский румяный пончик.
– Сладкий мой! – с большим, чем когда-либо, основанием сказала я. – Вставай, пошли купаться!
Вымачивать в теплой воде засахаренного ребенка пришлось долго, а полы на кухне я вымыла трижды, но тапки все равно то и дело прилипали к линолеуму, отклеиваясь от него неохотно, с противным чавканьем. Стараясь не обращать внимания на этот нервирующий звук, я жарила котлеты и прислушивалась к играм своих Колянов.
– Гуси, гуси! – с чувством декламировал Колян большой.
– Га-га-га, – после паузы отвечал ему маленький.
– Есть хотите?
– Кайка!
– Да-да-да, – переводил Колян. – Хлеба с маслом?
Ребенок презрительно молчал.
– Нет, нет, нет! – отвечал за него папа. – А чего же вам?
– Кокле! – кричал малыш.
Я нажарила требуемых «кокле», то есть котлет, покормила семейство сытным завтраком, после чего прогнала папу с сыном с кухни и принялась мыть посуду. В комнате бодро бормотал телевизор, диктор новостей рассказывала об успехах американской космической программы. Колян с Масяней играли в соответствующую игру.
– На орбиту запускается марсианская мышь! – вещал Колян. – Вы спросите, почему она марсианская? А потому, что на Земле отродясь не водились мыши с красным пузом и желтой попой!
Я усмехнулась. Колян совершенно прав! Судя по тому, каких плюшевых монстров продают под видом мишек и заек китайские производители игрушек, население этой страны имеет весьма слабое представление о зоологии. Может, они там уже съели все натуральное зверье и теперь при создании игрушечных животных руководствуются смутными воспоминаниями немногочисленных долгожителей? А у тех склероз пополам с маразмом, и они уже не помнят, какого цвета должна быть обычная полевая мышка – желтого или красного? Или в Китае до такой степени плохо с экологией, что зверье сплошь дико мутировало? Так или иначе, в Масиной коллекции мягких зверей есть красный носорог, зеленый слон, желтозадая краснопузая мышь, оранжевый голубоглазый поросенок и небесного цвета загадочный зверь, по поводу которого мы с Коляном никак не придем к общему мнению: он считает, что это горилла, а я склонна подозревать в лазоревой твари бегемота.
Тут мои размышления были прерваны звонком в дверь.
– Стой, кто идет! Идти запрещено! – закричал Колян, торопясь в прихожую.
Следом за ним на заплетающихся ножках поспешал малыш. Щелкнул замок, дверь открылась.
– Гостей принимаете? – раздался от порога голос Сереги Лазарчука.
– Всегда пожалуйста! – объявил Колян, который в студенческие годы жил с Серегой в одном общежитии.
На ходу вытирая руки кухонным полотенцем, я вышла в прихожую.
– Привет! – сказал мне Серый. – Я не слишком ранний гость для воскресного дня?
– На котлеты ты уже опоздал, – поспешил сообщить ему Колян.
– Котлеты еще остались, – утешила я Лазарчука.
– Отлично! – обрадовался Серый. – Масянька! Смотри, кто пришел?
– Дядя, – подсказала я малышу.
– Дядя бади! – обрадовался ребенок.
– Что он говорит? – не понял гость.
Колян смущенно кашлянул.
– Он говорит: «Дядя бандит»! – засмеялась я.
– Не понял?
– Бабушка подарила Масе кубики с изображением мультяшных героев, – объяснил Колян. – Среди прочих там есть и тот криминальный тип из мультфильма про Карлсона, который ворует белье по чердакам. Няня научила малыша называть его «дядя бандит», и теперь Масяня в обязательном порядке титулует бандитом абсолютно каждого встречного дядю. Не обижайся, ничего личного!
– Не буду обижаться, – согласился Серый. – Масянька, смотри! Але-гоп!
Гость расстегнул спортивную сумку и, как фокусник из шляпы, за уши выдернул из нее мягкую игрушку размером с крупную кошку окраски «мексиканский тушкан».
– Это кто у нас тут такой зеленый? – прищурился Колян.
– Ка! – авторитетно сообщил малыш.
– Нет, Колюша, это не «ква», это кролик! – поправила я, соотнеся длинные уши и пару выступающих квадратных зубов с детскими воспоминаниями о сереньком зайчике. – Зеленый кролик, бред желтой расы…
Ничего не говоря, Масяня протопал в свой угол и за лапу приволок оттуда большую мягкую жабу из зеленого искусственного меха.
– Ка! – настойчиво повторил ребенок, протягивая квакшу растерявшемуся Серому.
Мы с Коляном переглянулись. Жаба и заяц были абсолютно одинакового изумрудного цвета и выглядели, как близнецы. Только у жабы уши были покороче, а у зайца морда поуже.
– Не умеете вы объяснять! – выйдя из ступора, сказал Серый, опускаясь на корточки перед малышом. – Смотри, Коленька, вот это лягушка. Она делает «ква». А это кролик. Он делает…
Серый запнулся и вопросительно посмотрел на Коляна:
– Слушай, а что делает кролик?
– О том, что делает кролик, Масяне еще рано знать, – укоризненно сказал Колян.
Серый покраснел.
– Да какая разница! – дипломатично воскликнула я, видя смущение приятеля. – Жаба, кролик – не все ли равно? Пусть это будет игрушка-загадка! Требующая такого же напряжения мысли, как оперативная милицейская работа подарившего нам это чудовище Серого!
– Кстати, о милицейской работе, – оживился Серый, с хрустом разгибая колени и поднимаясь. – Я ведь затем и пришел!
– Зачем? – насторожился Колян, лучше чем кто-либо другой знающий о моей способности влипать в опасные криминальные истории.
Я наступила открывшему рот для ответа Серому на ногу и находчиво соврала:
– Затем, чтобы поздравить нас с тобой с днем кубанской милиции! Двадцатого сентября будет такой странный праздник!
– Точно, – кивнул Серый.
– А какое отношение мы имеем к милиции? – недоумевал Колян.
На этот раз находчивость проявил капитан Лазарчук.
– Абсолютно никакого! – легко согласился он. – А с этим в нашей стране можно поздравить далеко не каждого!
– Пойду готовить обед! – видя, что ситуация временно стабилизировалась, сообщила я.
Пока я разогревала остывшие котлеты и кромсала овощи для салата, мальчики в комнате играли в увлекательные ролевые игры. В роли затейника выступал сыщик.
– Опергруппа, на выезд! – кричал он в трубку игрушечного надувного телефона.
По этой команде Колян с пугающим рычанием резко выводил из угла за кроваткой игрушечный грузовик с сидящим в кузове Масянькой. Попа малыша плотно помещалась в пластмассовом лотке, а ножки волочились по полу. Скрипя колесами и рыча воображаемым двигателем, самосвал выкатывался на середину комнаты, где капитан Лазарчук, бросив телефон и взяв в каждую руку по плюшевому китайскому зверю, изображал безобразную драку разбушевавшихся монстриков. Красный носорог яростно лупил сиреневую гориллу игрушечным молотком с пищалкой, примат падал замертво, после чего капитан старательно обводил контуры бездыханного обезьяньего тела цветным мелком, а подоспевший Колян накрывал жертву носовым платком. Потом азартно сопящие мужики, приговаривая «Врешь, не уйдешь!» и споря о преимуществах морского узла перед гладким двойным, в четыре руки вязали преступного носорога шнурками от кроссовок и торжественно погружали арестанта в кузов оперативного самосвала. А в это время Масяня, проворно подобравший красный мелок, рисовал на белых обоях абстрактные картины, вероятно, передающие его впечатления от увиденного.
– Весельчаки! Кто поможет слабой женщине открыть банку шпрот? – спросила я, заглядывая в комнату с консервным ножом в руке.
Ответ я знала заранее, потому и спрашивала.
– Серега поможет! – незамедлительно отозвался Колян, страшно ненавидящий всяческие кухонные работы, исключая лишь процесс истребления готовой еды. – Кто у нас лучше всех обращается с оружием?
– Так это если бы шпроты нужно было перестрелять! – заметил капитан, неохотно отрываясь от просмотра увлекательной книжки под названием «Домашние животные». Должно быть, решил вспомнить, как выглядят нормальные кролики. – Консервный нож в стандартную экипировку милиционера пока не входит!
– А зря! – назидательно сказал Колян.
– Пожалуй, зря! – согласился Серый.
Он проследовал за мной на кухню, взял открывалку и спросил, озираясь:
– Ну, и где объект для вскрытия?
– К черту шпроты, – прошептала я. – Сама открою! Давай, рассказывай, что ты узнал о смерти Генки! Ты ведь из-за этого пришел, я правильно поняла?
– Правильно, – признался Серый. – Только ты пообещай мне, что будешь держаться от этого дела в стороне, иначе я ни слова не скажу!
– Ага, значит, не все так просто! – в волнении я пробежалась по кухне, даже не заметив, что наступила капитану на ногу. – Генка не сам по себе погиб! Его убили!
– Не все так просто, – повторил мои же слова Серый. – Судя по всему, твой приятель схватился за черенок лопаты, которая поддерживала в равновесии всю шаткую конструкцию. Правда, на черенке не только его отпечатки, хозяин дома тоже к нему ручку приложил…
– Ага! – победно вскричала я, готовясь уличить несимпатичного мне Савелия Голохатко-Спиногрызова в преступлении.
– Что – ага? – Серый сохранил хладнокровие. – Отпечатки погибшего сверху, он хватался за лопату последним! Но…
– Но? – встряла я.
– Но нельзя утверждать, что чертов сеновал завалился только потому, что Конопкин выдернул эту чертову лопату.
– Другими словами, ты хочешь сказать, что обрушить это шаткое сооружение на Генку мог не он сам, а кто-то другой?
– Другими словами, я сказал все, что мог и хотел сказать! – пожал плечами приятель.
– Понятно! Будешь соблюдать тайну следствия? – скривилась я. – Больше мне ничего не откроешь?
– Почему же? Шпроты тебе открою, давай банку!
– Мама? – привлеченный запахами съестного в кухню притопал Масяня.
– Что, малыш?
– Кокле? – Ребенок схватился за стол, пытаясь подняться на цыпочках повыше и взглянуть поверх столешницы.
– Будут, будут тебе котлеты! Скажи папе, пусть несет трон, сядем кушать!
Выписывая ножками затейливые вензеля, ребенок умчался в комнату, откуда сразу же послышался скрежет перетаскиваемой по паркету мебели. Через пару секунд в кухню вошел Колян, несущий высокое детское креслице, которое мы окрестили троном.
– Тьен, тьен! – возбужденно приговаривал малыш, подталкивая папу под колени.
Я усадила ребенка, окинула взглядом накрытый стол, проверяя, всем ли поставлены приборы, прихватила пару запасных ложечек для Масяни и опустилась на мягкий табурет:
– Всем приятного аппетита! Коля, ухаживай за Сергеем.
Лучше бы я этого не говорила! У Коляна есть одна умопомрачительная черта: особенно важные и ответственные, с его точки зрения, процессы он способен затягивать до бесконечности, потому что добивается немыслимого совершенства. Помню, как однажды на заре нашей семейной жизни я опрометчиво попросила его порезать сосиски, так он минут десять выбирал нож, полчаса его точил, мыл руки, как хирург перед операцией, а колбасные изделия для пущей точности и симметрии разрезов тщательно разметил по линейке! Разве что спиртом эти чертовы сосиски не продезинфицировал!
– Не беспокойся! – Колян щедро навалил на тарелку гостя гору салата, плюхнул пару котлет и придвинул к Серому бутылочку с кетчупом.
Полюбовался делом своих рук и, уже явно эстетствуя, водрузил на салатную скирду половинку помидора.
– Очень, очень красиво! – вежливо сказал капитан, нетерпеливо помахивая вилкой. – А можно мне еще хлеба?
– Можно! – Колян аккуратно примостил у края «сеновала» на тарелке ломтик «Бородинского». Подумал немного и накрыл его кусочком сыра.
– Спасибо, – Серый взял вилку поудобнее и приготовился вонзить ее в котлету.
– Погоди! – Неугомонный Колян отпихнул его руку и пристроил на котлету свернутый фунтиком ломтик лимона.
Поправил его, критически прищурился, пошарил взглядом по столу, выхватил из банки маринованную оливку и сунул ее в середину лимонного цветочка.
– Замечательно! – все еще вежливо, но уже несколько нервно произнес Серый. – Теперь я могу есть?
– Конечно, кушай! – Колян придвинул к нему шедеврально оформленную тарелку, сунул ему под локоть пару бумажных салфеток, легкими движениями поправил на столе миску с салатом и задумчиво посмотрел на блюдечко со шпротами.
– Не надо равнять их по росту! – проследив направление его взгляда, попросила я.
– Что? Ага, – Колян отвел глаза от рыбешек и приглашающе улыбнулся напряженно замершему Серому. – Ну? Почему же ты не ешь?
– А можно?!
– Одну минуту! – Колян ласково, но решительно высвободил из скрюченных пальцев гостя мельхиоровую вилку, повертел ее на уровне глаз, подышал на нее, потер о салфетку, снова поднял повыше, покрутил, рассматривая, и торжественно вручил Серому.
– Нет, я так не могу! – Со скрежетом отодвинув стул, слабонервный сыщик вскочил на ноги.
– Колян, уймись! – прикрикнула я на мужа. – Серый, сядь и возьми вилку! Если тебе не нравятся чистые приборы, подними себе с пола Масянькину ложку! Коляновы художества можешь стряхнуть на мою тарелку, бери со стола, что тебе нравится и ешь как угодно, хоть руками!
– Лучше ртом! – успокаиваясь, заметил Серый.
– Все, начинаем кушать! – Я положила конец затянувшейся прелюдии.
В напряженном молчании мы приступили к обеду, но в процессе мужчины повеселели, разговорились, и закончили мы трапезу уже в наилучшем расположении духа. Созданию непринужденной атмосферы весьма поспособствовал Масянька, которому быстро надоело сидеть на троне, так что он начал кочевать с рук на руки, активно и бесцеремонно пасясь в чужих тарелках. Конец обеду положил все тот же Масянька: после того, как он непринужденно уронил чашку с молоком на колени Сереге, пришлось всеми способами бороться с мокрым пятном на джинсах гостя. Я хотела было предложить капитану закутаться в красный платок с бомбошками, который в аналогичной ситуации выдал мне противный Савва Спиногрызов, но Колян с чистыми шортами подоспел раньше. Явно утомленный семейной идиллией, гость в выданной ему напрокат летней экипировке поспешил откланяться, оставив свои мокрые джинсы сохнуть за нашим балконом.
Я в очередной раз убрала со стола, перемыла посуду и устало присела на табурет в кухне, вытащив из-под задницы не пригодившееся капитану алое спиногрызовское парео с бомбошками. Мысленно я вернулась в Приозерный.
Все-таки мне непонятно, чем же я так не понравилась Савве Петровичу, что он отправил меня на встречу с кровожадной Зорькой? Что такого я сделала? И когда – на похоронах бабушки Капы или еще раньше, на праздновании ее юбилея? Честное слово, не знаю за собой никакой вины! Разве что не вызвалась добровольцем следовать за похоронными дрогами в пешем строю и с колючим венком наперевес…
А что я еще делала? Хм… Начну по порядку. На юбилее я просто присутствовала, даже не интервьюировала никого. Вадик снимал, а я не слишком внимательно следила за происходящим, мирно лопала пирожки и болтала с Генкой.
Генка! Возможно, все дело именно в нем? Ведь нельзя исключать вероятность того, что его убили! А через некоторое время едва не погибла и я… Хотя, как говорили древние латиняне: «После того» – не значит «вследствие того».
А о чем мы с Генкой беседовали? О Спиногрызовых и беседовали, семейную фотографию рассматривали… О! Фотография! Может, это она связующее звено? Действительно, на юбилее Генка мне показывал снимок, но, когда он погиб, фотографию при нем не обнаружили. А я спрашивала о снимке у Насти и позже, уже на похоронах, подходила с тем же вопросом к Савве… Ну, и что из этого следует?
– Скорее всего, ничего, – вполголоса сказала я сама себе. – Хотя не мешало бы все-таки отыскать эту фотографию и рассмотреть ее повнимательнее…
Остаток дня, гуляя с семьей по парку, готовя ужин, стирая белье, укладывая ребенка спать, я между делом думала о том, как бы мне найти фотографию, пропавшую из Генкиной барсетки. У меня возникли кое-какие идеи, но я ни с кем не стала ими делиться. Еще не время…
Назад: Суббота
Дальше: Опять понедельник