Опять четверг
Ночью шел дождь, и под его гипнотический шепот Масянька спал, как сурок. И продолжал мирно посапывать, хотя часы уже показывали половину восьмого утра. Аналогичным образом на своем ложе гигантским сурком дрых, похрапывая, Колян. Опасаясь их разбудить, я тихо выползла из-под одеяла и пошлепала в ванную. Вымыла и высушила голову, без обычной спешки оделась, и только собралась двинуть на кухню – готовить завтрак своим летаргическим грызунам, как в дверь настойчиво постучали:
– Откройте, милиция!
Я еще не успела откинуть крючок на двери ванной, а законопослушный Колян уже открывал дверь! Слетел с кровати, как был – в чем мать родила – и давай греметь ключами!
– Вижу, тебе нечего скрывать от наших доблестных органов, – прокомментировал Колянов более чем откровенный вид возникший на пороге капитан Лазарчук. – Держи подштанники!
– Ваши органы – наши органы! – заявил Колян, принимая от Сереги собственные шорты, несколько дней назад выданные нами сыщику в бесплатный прокат.
Я вышла из ванной и приветливо поздоровалась с ранним гостем.
– Давай мои штаны, – скомандовал Серега.
– Ты ворвался к нам в восемь утра только для того, чтобы востребовать обратно свои сильно поношенные джинсы? – удивилась я. – Неужели они тебе так дороги?
– Как память, – кивнул Серега. – В молодые годы я в этих штанах и в горы ходил, и в леса…
– И в поля, и в огороды, – кивнула я, на цыпочках прокрадываясь в комнату, чтобы извлечь из шкафа выстиранные и высушенные сыщиковы штаны. Выгладить не успела, но джинсы совсем не обязательно утюжить.
– Можно, я тут и переоденусь? – спросил Серега.
Колян молча распахнул перед ним дверь в ванную комнату и церемонно поклонился.
– Гран мерси! – Вежливый сыщик юркнул в банно-прачечное помещение, откуда из-за неплотно прикрытой двери тут же послышались звуки неловкой возни, приглушенные проклятья, а затем и грохот падения.
– М-ма-мма? – позвал меня проснувшийся малыш.
– Доброе утро, солнышко! – Я взяла ребенка на руки и вышла с ним в коридор, чтобы не пропустить появления Сереги.
Очень уж мне было интересно, что так замечательно грохнуло в ванной!
– Папа! – Масянец с удовлетворением отметил присутствие еще одной знакомой личности.
Дверь ванной со стуком распахнулась, и на пороге появился злой, как черт, капитан Лазарчук, нервно размахивающий красными детскими колготками, словно флажком.
– Мир, труд, май! – приветствовал сыщика Колян. И радостно завел:
– Стройными колоннами проходят мимо трибуны демонстранты! В первых рядах– работники МВД!
– Ты влип в сохнущее белье? – догадалась я, забирая у Сереги Масянины колготы. – Это с непривычки, мы-то с Коляном уже автоматически пригибаемся, потому что в ванной вечно сушатся какие-нибудь тряпки…
– Не только сушатся, но и мокнут! – обиженно сказал Серега, бросая через плечо взгляд в ванную.
– Ты перевернул таз? – ужаснулась я.
– Хуже! Я в него сел! – И Лазарчук повернулся, демонстрируя мне подмоченную филейную часть.
Колян захохотал:
– Так ты детские колготы себе на сменку прихватил?
– Черт с ней, со сменкой! – буркнул капитан. – На дворе дождь, так и так промокну, какая разница, что раньше отсыреет – голова или задница?
– А зачем мокнуть? Мы тебе зонт дадим! – великодушно предложил Колян.
Слишком великодушно, если учесть, что зонт у нас один-единственный…
– Зонт мне поможет, как мертвому припарки! – проворчал Серега. И недобро покосился на меня. – Вот, кстати, о покойниках! Большое тебе, Леночка, спасибо за дополнительные заморочки! Мало мне своих проблем было, так ты мне еще подкинула!
– Коля, возьми Масю, надень на него колготы! – Я передала ребенка мужу, заслонила капитана своей спиной и шепотом потребовала: – Объясни, что ты имеешь в виду?
– Эксгумацию твоей знакомой бабушки! То есть бабушки твоей знакомой, – Серый тоже перешел на шепот и чертыхнулся. – Вот дьявольщина! Такого в моей практике еще не было!
– Привет! – В дверь, которую никто не позаботился запереть, шагнула наша няня.
Очень кстати!
– Привет! Коля, Мася, мама ушла на работу! – Схватив за руку неразворотливого капитана, я выволокла его на лестницу и захлопнула дверь в квартиру. – Вот, теперь можно разговаривать свободно! Давай-ка по порядку, чем это я тебе так насолила?
Серега еще раз выругался, уже в полный голос, и рассказал мне, что он выполнил мою вчерашнюю просьбу, о чем сегодня очень сожалеет. Разрешение на извлечение из могилы тела покойной бабушки Спиногрызовой получить удалось, а вот раскопать старушку не получилось. Просто потому, что в могиле ее не было! Увядшие цветы остались, венки тоже, а Капитолины Митрофановны и след простыл!
– Зомби! – ахнула я.
– Сама ты зомби! – обругал меня злой и бестактный Лазарчук.
– А гроб остался, или она смоталась вместе с домовиной? – поинтересовалась я. – Как Панночка у Гоголя. Помнишь, в «Вие»? Там ведьмочка летала в своем гробу…
– Тут не летала, а укатила, – немного успокоившись, поправил меня капитан. – На сырой земле остались следы… Впрочем, не буду я тебе ничего рассказывать!
– Ах, так! Тогда и я не буду тебе ничего рассказывать! – Я приняла брошенный мне вызов.
Сыщик посмотрел на меня с подозрением:
– А тебе есть что рассказать? Уже любопытно! Скажи-ка мне для начала, ты-то каким боком в это дело вмазалась?
– Ну и вопрос! – возмутилась я. – Подумай своей головой, как это может меня не касаться?! Забыл, с чего все началось? Так я напомню: на юбилее этой самой беглой покойницы погиб мой друг и коллега Гена Конопкин! А потом на похоронах злосчастной бабки едва не погибла я сама!
– С этого места подробнее! – Капитан железной хваткой стиснул мою руку.
– Ты куда меня тащишь? Арестовать хочешь, что ли? – рискуя оступиться, я скакала за ним вниз по ступенькам.
– Допрашивать! – рявкнул Серега.
– Дудки! – еще громче рявкнула я. И выдернула свою руку из кулака капитана. – Сказала же, ничего тебе не расскажу! Во всяком случае, пока сама не разберусь, что к чему!
Спасаясь из милицейского плена, я вылетела из подъезда под дождь и пулей промчалась мимо машины, ожидающей капитана.
– Зачем тебе это? – выкрикнул мне вслед раздосадованный Серега.
– А на фига козе баян? – пробормотала я, не сбавляя темпа. – Сама не знаю! Интересно очень, и все тут!
Пока Лазарчук загружался в свой служебный автомобиль, пока ментовская машина разворачивалась во дворе и выруливала на улицу, я успела тормознуть первое попавшееся маршрутное такси и благополучно ушла от погони.
Уже заплатив за проезд и выяснив, что маршрутка везет меня в нужном направлении – в сторону моей работы, я уставилась в залитое дождем окошко, отдышалась, успокоилась и… честно призналась себе, что больше всего мне сейчас хочется попасть… на кладбище! Нет, не в качестве его постояльца, упаси бог, а лишь для того, чтобы своими глазами увидеть поруганную могилку бабушки Капы.
Кто же и зачем произвел там раскопки?!
Неторопливая маршрутка еще не дотрусила до нужной мне остановки, а дождь уже закончился. Солнце весело сияло, по чисто вымытому бирюзовому небу скользили пушистые белые облачка, похожие на аккуратных барашков.
– Приходите к нам, барашки, мы расчешем вам кудряшки, – вполголоса продекламировала я стишок из Масиного репертуара. – Нет, спасибо, бе-бе-бе! Расчешите их себе!
Этими словами я выразила свое отношение к капитану Лазарчуку со товарищи: пусть себе расследуют, как им положено, дело о беглой покойнице, а я возьмусь за него с другой стороны! Ведь ежу понятно, что это еще одно звено той самой цепи, которая началась с гибели Генки! А если ежу понятно, а сыщикам, у которых в руках достаточно фактов, – нет, то лично я разъяснять и разжевывать им происходящее не намерена! Пусть им еж разжевывает!
– Нет, спасибо, бе-бе-бе! Сделаю капитану козу! – постановила я вслух.
– Если козу, то не бе-бе-бе, а ме-ме-ме! – весело сказал Вадик, которого я не заметила, потому что он прятался за елочкой. – Не ходи дальше, я тебя тут нарочно караулю, чтобы предупредить!
– Предупредить – о чем? – Я послушно притормозила в паре метров от угла здания, за которым начиналась финишная прямая до дверей нашей родной телекомпании.
– У нас там субботник!
– Какой еще субботник?! Сегодня же четверг!
– Значит, четвержник! – не растерялся Вадик. – Алексей Иванович велел вручить всем сотрудникам лопаты и грабли, а сотрудницам ведра, кисти и известь! Для приведения в надлежащий порядок прилегающей к телекомпании территории.
– С какой стати?! – продолжала возмущаться я.
С детства искренне ненавижу всяческие садово-огородные работы! На практических уроках ботаники в школьные годы я сажала цветочки, пробивая ямки в земле каблуком и роняя в них семена с высоты своего роста. В молодости всеми силами сопротивлялась желанию родственников привлечь меня в выходные дни к трудам на даче. В зрелом возрасте бессовестно саботирую всяческие субботники и воскресники. А тут еще какой-то совершенно неожиданный «четвержник»!
– Надо же чем-то занять народ, чтобы не разбежались, – пожал плечами Вадик.
– А с чего это вдруг нашему народу разбегаться? Вроде сегодня рабочий день?
– Как бы не так! Кто-то позвонил и сообщил, что в телекомпании заложена бомба! Теперь менты с собакой шерстят в наших помещениях, а нас выгнали на мороз, клумбы окучивать! – Вадик вошел в образ и зябко поежился, хотя солнышко уже пригревало вовсю, и температура воздуха явно превышала двадцать градусов.
Я задумчиво ковырнула носком туфли быстро просыхающий асфальт и подумала вслух:
– Интересно, а в Приозерном дождь был или нет?
Я уже придумала, как с толком провести неожиданный выходной.
До автовокзала от нашей телестудии пять минут хода черепашьим шагом. Туда я и направилась. Правда, сначала попросила Вадика передать Дмитрию Палычу, что я загрипповала и пошла к врачу. Не нести же мне злобные вирусы в родной коллектив? Лучше уж я проявлю сознательность и понесу их в поликлинику!
На вокзале я без промедления погрузилась в первый попавшийся автобус, следующий в направлении на Темрюк, и уже через сорок минут вылезла из него на знакомой остановке под сенью тополей. Еще пятнадцать минут маршевым шагом по проселку вдоль обширного поля – у дальнего его края виднелась коричневая туша моей недоброй знакомой коровы Зорьки, – и через гостеприимную дырку в заборе я проникла на участок Спиногрызовых. Пригибаясь, чтобы меня не заметили хозяева, проскочила огород, обогнула колючий крыжовниковый куст и через калиточку вышла на улицу. Поскольку в свое время вынуждена была сопровождать похоронную процессию, дорогу на местное кладбище я знала.
Погода опять испортилась, пошел дождь, не очень сильный, но нудный. Зонтика у меня с собой не было, но зато утром я удачно надела теплую шерстяную кофту с капюшоном. Конечно, вязаное полотно быстро промокнет, поэтому я быстренько сообразила из подручных материалов дополнительную защиту от дождя. Для этого пришлось пошарить в сумке – как говорит Колян, там можно «черта лысого найти»! Вместительная торба не обманула моих ожиданий. Только вчера я получила на почте видеокассету с рекламным материалом московского клиента – в большом конверте из плотной желтой бумаги, проклеенной изнутри ячеистым полиэтиленом. Я вытряхнула кассету в сумку, а пакет аккуратно разорвала по двум сторонам, соорудив из него подобие капюшона. Поверх вязаного клобука полиэтиленово-картонный капюшон не удержался, его постоянно сносило ветром, поэтому я поддела импровизированный головной убор под капюшон кофты, и это оказалось удачным решением. Голове стало сухо и очень тепло, правда, слышать я стала гораздо хуже. Но я же не планировала слушать оперные арии, кладбище – место тихое!
Минут через десять я вышла на окраину станицы, оставив позади последний жилой дом. Справа по курсу на пригорке виднелась сосновая роща. В тени высоких деревьев ровными рядами расположились аккуратные могилки. В густой зеленой траве кое-где просвечивали яркие осенние цветы – астры, циннии и тому подобная флора, я в этом не очень-то разбираюсь. Тут и там под соснами стояли простенькие лавочки и столики, а вот оградок вокруг могилок не было. В общем, весьма миленькое кладбище, как говорится, лежи да радуйся!
Ага, а вот бабушка Капа не захотела лежать! Может, если бы возвели тут оградки, покойники и были бы усидчивее. Или про них надо говорить «улежчивее»?
Быстрым шагом я дошла до поворота, точнее, до ответвления от шоссе дороги на кладбище, и увидела то, чего тут не было, когда мы хоронили Капитолину Митрофановну. Напротив погоста, по другую сторону шоссе, в чистом поле был вырыт большой котлован, уже залитый бетоном – явно фундамент под многоквартирный жилой дом. Рядом скромно ютилась деревянная будочка с любовно прорезанным в двери окошечком-сердечком и надписью мелом: «М/Ж». На крыше «домика неизвестного архитектора» громоздился большой плакат, сообщающий о том, что жилкомбинат «Крепость» ведет здесь строительство нового микрорайона и приглашает для долевого участия всех желающих поселиться в экологически чистом пригороде с родными, близкими и друзьями. Плакат украшало изображение идиотски ухмыляющейся дамочки и девиз: «Соседей я выбираю сама!» С учетом близости погоста это заявление приобретало несколько зловещий смысл.
Невольно вздрогнув – мне показалось, что кровожадно скалящаяся с плаката тетка сверлит мою спину пристальным взглядом, – я свернула с дороги и пошла к воротам кладбища. И увидела еще одно послание, адресованное прохожему люду – табличку «Кладбище закрыто». Ниже от руки какой-то шутник приписал: «На учет».
В принципе в свете истории с исчезновением покойной бабы Капы я готова была согласиться с тем, что администрации кладбища не помешало бы вести учет и контроль на вверенном объекте. Но закрывать для этого кладбище? А если кому-нибудь приспичит срочно помереть? Хотя Приозерный – маленький поселок, наверное, здесь похороны случаются не каждый день…
С другой стороны, о каком закрытии можно говорить, если погост не обнесен оградой? Должно быть, из экономии: кладбищу, увы, свойственно расти, и нет особого смысла его ограничивать… Должно быть, высокую арку над въездом возвели исключительно для пущей торжественности.
Так или иначе, ворота тут были, а забор к ним не прилагался, поэтому я просто обошла несерьезную преграду с запретительной табличкой и зашагала в глубь кладбища, к последнему пристанищу бабушки Спиногрызовой, не по скользкой глинистой дороге, а по пружинящему под ногами толстому рыжему ковру опавшей хвои. Двигалась я почти бесшумно, и поэтому мое приближение осталось незамеченным.
Вокруг разрытой могилы с разбросанными венками с озабоченным видом бродили хмурые парни, все, как один, похожие на капитана Лазарчука. Я даже увидела одного полного клона нашего Сереги, в такой же болоньевой куртке и потертых джинсах! Потом клон обернулся, и я поняла, что это никакой не дубль Сереги, а сам Лазарчук, собственной персоной. Надо же, как он оказался прав, действительно, пришлось ему мокнуть под дождем, просто провидец какой-то!
Спасаясь от зоркого ока «провидца», я проворно шмыгнула за ближайшую мачтовую сосну, прижалась щекой к шершавой смолистой коре и задумалась, что же мне теперь делать? Уходить, так и не увидев поруганную могилу Капитолины Митрофановны собственными глазами, мне не хотелось – зря, что ли, приехала? А осмотреть место действия, когда там работают оперативники, не представлялось возможным. Если я сейчас выпрыгну из-за своей сосны, как лесной зайчишка, меня мигом прогонят взашей!
Тут с высокой ветки мне на голову свалилась шишка – как в стишке: «Прямо мишке в лоб!» Мишка, то есть я, не рассердился и не топнул ногой, а, подобно Ньютону с его яблоком, додумался до простой и дельной мысли: дождаться, пока сыщики сделают свое дело и уберутся восвояси, и уже тогда беспрепятственно осмотреться на местности.
Я тихонько отступила и, прячась за стволы сосен, вернулась к кладбищенским воротам. Там по-прежнему никого не было, и я уже спокойно, а не пригибаясь, как новобранец под обстрелом, дотопала до шоссе и пересекла его. Я прекрасно знала, куда иду: спасибо строителям нового микрорайона, они возвели великолепное укрытие для каждого, кто, подобно мне, пожелает следить за подходами к погосту. Я сразу смекнула, что это можно с комфортом делать, засев в деревянном сортире с видом на кладбище! И дождь за шиворот не каплет, и удобства тут же, и смотровая щель в виде сердечка ориентирована точнехонько на арку!
Радостно улыбаясь и хваля себя за находчивость, я подошла к будке, дернула на себя дощатую дверь и успела увидеть внутри что-то белое и какое-то стремительно движение, вроде взмаха крылом, но отскочить в сторону или увернуться не сподобилась. В глазах у меня сначало потемнело, потом заискрилось, а затем снова потемнело, и на этот раз окончательно. А слышать я и без того почти ничего не слышала, поэтому и не заметила, как провалилась в безмолвную тьму…
Катя-Самокат, сорокавосьмилетняя дама без иллюзий, комплексов, зубов и определенного места жительства, вылезла из переполненного пригородного автобуса, дождалась, пока он скроется за поворотом и вынула из кармана нежно-розового дождевика шоколадную конфету «Первоклассница». Она заботливо завернула лакомство с людоедским названием в неведомого происхождения тряпочку и переложила маленький сверток в потертую клетчатую сумку. Туда же поместила аккуратно сложенный дождевик из полупрозрачной клеенки цвета лососины и, оставшись в потрепанном драповом пальто с оторванным воротником, удовлетворенно вздохнула. Ей опять удалось проехать в автобусе «на халяву».
Катино умение бесплатно кататься в общественном транспорте вызывало у собратьев-бомжей зависть и уважение, вылившиеся в прозвище Самокат. В Катином репертуаре было около двух десятков маленьких театрализованных представлений, имевших целью халявное катание. Репертуар зависел от конкретных условий: вида транспортного средства, маршрута, времени суток и так далее.
На протяжении последней недели Катя с небольшими вариациями исполняла одно и то же представление, потому как ездила дважды в день рейсовым автобусом «Хутор Красноперечный – Екатеринодарский кооперативный рынок». Автобус был муниципальный, пенсионеры имели в нем право на бесплатный проезд, поэтому Катя старательно «косила» под пенсионерку. Бродячая жизнь состарила ее так, что сорокавосьмилетняя тетка смотрелась семидесятилетней бабкой. Конечно, у нее не было и не предвиделось пенсионного удостоверения, но Самокат ловко морочила кондукторш, изображая жертву возрастной болезни – склероза. Мол, забывает она это удостоверение, что возьмешь со старой дуры! Выглядела Катя, спасибо копеечному клеенчатому дождевику, достаточно прилично, чтобы сойти за хуторскую бабку с нищенской пенсией. Вдобавок в поисках мифического удостоверения актриса суетливо выворачивала карманы, из которых вываливались пузырек с непонятными таблетками, свернутая в комочек сетка-«авоська», ключи от предполагаемого дома и одинокая шоколадная конфетка, которую «пенсионерка», жалко улыбаясь, тут же заискивающе предлагала кондукторше. Та, как правило, от гостинца отказывалась, так что «Первоклассница» верой и правдой служила Кате уже второй месяц.
Этим элементом реквизита Катя разжилась на городском кладбище – наиболее обжитом бомжами месте. Там всегда можно было пропитаться, чем бог пошлет, с могилок, выпить за упокой очередной отлетевшей души с безутешными родственниками и даже с относительным комфортом поспать на скамейке. Однако эти плюсы, на взгляд Кати, компенсировались минусами: ночными потасовками и бессовестным отъемом личного имущества. Вдобавок Самокат как представительница прекрасного пола в окружении подвыпивших мужиков не могла рассчитывать на спокойный и продолжительный сон, что ей очень не нравилось.
Подумав, изобретательная Катя нашла выход из этой ситуации. Поскольку она в отличие от своих собратьев по несчастью не была ограничена в перемещениях пешеходными маршрутами, Катя подобрала себе симпатичное и абсолютно незаселенное живыми душами кладбище в пригороде, а именно – в Приозерном.
Роскошная высокая ель с пушистыми лапами, шатром свисающими до земли, стала Катиной персональной однокомнатной квартирой. На честно заработанные на паперти деньги хозяйственная Катя купила на рынке десятиметровый отрез обыкновенной полиэтиленовой пленки и ежевечерне старательно окутывала ею свою еловую хижину для пущего тепла и защиты от атмосферных осадков.
Собственно нынешнее довольно раннее – в четвертом часу дня – Катино возвращение в родные кладбищенские пенаты было вызвано именно тем, что поутру, поспешая на рейсовый автобус в город, Самокат забыла снять с елки клеенку. Это демаскировало берлогу, а Кате вовсе не хотелось афишировать свое присутствие на погосте. Мало ли кому это не понравится…
Быстрым шагом пробежав напрямик через поля, Самокат подошла к кладбищу с тыла, поднялась на пригорок, еще свободный от могил, и сразу увидела «свою» ель. Клеенка никуда не делась, так и висела на ветвях.
На всякий случай хоронясь за стволами, Катя проследовала к своим апартаментам, поставила сумку и отработанным движением раскутала ель, намереваясь восстановить конструкцию после наступления темноты. Она свернула пленку, сунула рулон под шатер, и только тут увидела, что ее жилище оккупировано. На плотной подстилке из сухой хвои, утепленной слоем полиэтилена, укрывшись с головой несвежей простынкой, кто-то нагло дрых – не то мужик, не то баба, сквозь густой лапник не разберешь. Храпа не было слышно, но незваный гость не шевелился, хотя Катя только что довольно громко шуршала сматываемой клеенкой.
– Че разлегся, гад? – возмущенно зашептала бомжиха. – Куды в чужую квартиру влез, сволочь? А ну, вали отседова, пока цел!
Пригнувшись, Катя пролезла в свой еловый вигвам и бесцеремонно потрясла незваного гостя за плечо. Серая влажная простыня сползла, и Катя увидела под ней желто-синее и совершенно мертвое старушечье лицо с подвязанной бинтом нижней челюстью.
– Ой, матушки! – Попятившись, Катя продралась сквозь колючие ветки, схватила свою сумку и помчалась прочь, не разбирая дороги.
Бег ее был стремителен, но недолог: стоило испуганной Кате выскочить из-под сосен, как стоптанные до зеркальной гладкости подошвы старых туфель поскользнулись на сырой траве. Катя неудержимо понеслась вперед, в последний раз оправдывая говорящее прозвище Самокат, и со всего разгону ухнула в открытую могилу.
Сначала я почувствовала сырость и холод. Особенно мерзли ноги, и поэтому мне почему-то представилось, будто я долго плавала в бассейне, а потом вышла из него, забыв переобуться из шлепанцев в сапоги, и так поехала в автобусе домой. А на дворе зима, снегу по колено…
– Караул! Сапоги! – хриплым голосом, похожим на мой собственный не больше, чем Кинг-Конг на дрессированную мартышку шарманщика, каркнула я.
Сама себя испугалась и окончательно пришла в чувство. Ох, лучше бы и не приходила! Потому что это оказалось очень неприятное чувство, и оно было не одно: во-первых, у меня раскалывалась от боли голова, во-вторых, мучительно ныли руки, ноги и поясница – мокрые и заледеневшие. В-третьих, мне было жестко лежать, в-четвертых, тревожила мысль, а почему это я лежу и, собственно, где? В-пятых, в-шестых, в-седьмых…
Я открыла глаза и ничего не увидела. Перепугалась еще больше, дернулась и уткнулась лицом в сырую землю! Жуткая мысль о том, что я своего добилась, за что боролась, на то и напоролась, угодила-таки в могилу, причем заживо, молнией шарахнула меня прямо в мозжечок! Этот мощный электрический разряд оживил мои скованные трупным оцепенением члены, и я прямо из положения лежа на боку, шлепнув плавниками по холодной луже, вскочила в вертикальную стойку, да так и замерла на дрожащих ногах, покачиваясь и тупо глядя перед собой, как хворый суслик. Передо мной была отвесная стена, состоящая из разноцветных слоев почвы с тянущимися ко мне кривыми обрубками корней. Под ногами – сырой бетон, покрытая лужами площадка величиной с баскетбольную. Если это усыпальница, то уж очень просторная – просто братская могила для стада африканских слонов!
Я вытянула шею, чтобы заглянуть за край гробницы, и увидела кое-что знакомое: насмешливую рожу плакатной тетки, самостоятельно выбирающей себе соседей! Физический дискомфорт не помешал мне сообразить, что минуту назад я кулем лежала на бетонном фундаменте будущего многоквартирного дома, в самом углу, уткнувшись бледной бесчувственной мордой в крутой откос котлована.
Похоже, что меня здорово шарахнули по маковке! Счастье еще, что я заранее защитила ее полиэтиленово-картонным капюшоном! Как чувствовала, что пригодится! Правда, я думала, что защищаюсь от дождя, а оказалось – от удара чем-то весьма увесистым. Чем? Например, кирпичом – во-он, у края котлована свалена целая куча таких орудий пролетариата.
Интересно, кто и зачем дал мне по голове? Сумка моя по-прежнему была при мне, я заглянула в нее и проверила – ничего не пропало. Хотя совершенно уверенной в этом быть нельзя, потому что в моей торбе столько всякого хлама, что пропажу целого ряда предметов я свободно могла бы проморгать. К примеру, я бы наверняка не заметила, если бы у меня сперли вот эту пилочку для ногтей, погнутую шпильку, моток медной проволоки, наклейку на автомобиль, которого у меня нет, надкусанную баранку или пуговицу, оторвавшуюся от шубы еще прошлой зимой, да так и не пришитую. Но все это барахло было в наличии, равно как и бумажник с деньгами и кредитной карточкой, и ключи от квартиры, и сотовый телефон, и золотая сережка, пару к которой я давно потеряла. Из чего следовало, что меня оглушили вовсе не с целью ограбления. Одежда на мне была в целости и полном порядке, если не считать того, что насквозь мокрая, стало быть, никто не покушался на мою невинность. Если моим бездыханным телом и воспользовались, то только как половой тряпкой, явно ведь волокли меня по мокрому бетону, не разбирая дороги…
По всему выходило, что я схлопотала по башке за простое и естественное желание посетить придорожный сортир! Который в тот момент кто-то уже использовал, неизвестно только, по прямому назначению или как наблюдательный пункт! Ага, вот оно! Совершенно очевидно, что кто-то заседал в дощатом клозете, таращась на кладбище!
– Надеюсь, это была не баба Капа! – пробормотала я, содрогнувшись при мысли о встрече с невесть куда пропавшей покойницей.
Сама-то я как, живая? Холодная, как дохлая рыба, но пульс есть и дышу вроде ровно – вон, как пар изо рта валит!
Тут меня застрясло, как кирпич на вибростенде. Видела я однажды на съемках кирпичного завода, как в лаборатории тестируют собственную продукцию: несчастные кирпичи вымачивали в воде, морозили в холодильнике, а потом зверски трясли на специальной машинке. Сейчас я очень хорошо понимала, каково тогда приходилось бедным кирпичам! А убежать они не могли, как и я сейчас…
Понимая, что проделать обратный путь к караванной тропе маршруток и автобусов на своих трясущихся двоих нипочем не смогу, я сделала единственное, что могла в этой ситуации: достала мобильник и позвонила Ирке. А потом выкарабкалась из котлована, добрела до того самого деревянного сортира с распахнутой настежь дверью, села на постамент с дыркой и стала дожидаться прибытия моей личной «Скорой помощи».
Голова моя сама собой клонилась вниз, поэтому я прислонила ее к дощатой стенке. Удобнее не стало: именно в этом месте в стене обнаружился гвоздь. Я его нащупала, потрогав неструганые доски. Занозила палец и едва не поранила ладонь об этот самый гвоздь, заодно смахнув зацепившуюся за него тряпочку.
– Это вместо туалетной бумаги, что ли? – В сумраке неэлектрифицированного сортира я озадаченно посмотрела на клочок белой ткани. Простая бязь, из такой простыни шьют…
И саваны!
– Мама дорогая! – холодея, прошептала я.
В одно мгновение мне припомнилось, что я увидела в этой будке нечто белое за миг до того, как меня вырубили. И леденящая душу и тело фантастическая догадка о том, кто именно прятался в сортире с видом на погост, вырубила меня повторно! Стыдно сказать, но при мысли о том, что я стала жертвой нападения зомби, я пошло брякнулась в обморок, вывалившись из фанерного клозета на сырую землю…
– Так че, закапывать или как? – уже не в первый раз спросил настырный «копач» Ленька раздосадованного Трофимыча. – Ежели закапывать, так я ребят позову, мне одному несподручно будет, а ты, Трофимыч, нам за труды магарыч готовь!
– С какой это стати? – заворчал тот, мысленно поминая недобрым словом городских ментов.
Налетели, как воронье, расковыряли могилу, землю разбросали, венки раскидали, устроили бардак в приличном месте! И укатили, даже не сказав, можно ли убрать непотребство, или надо оставить все как есть?
– А ежели не закапывать, то надо бы хоть домовину из ямы вытащить, – продолжал нудеть Ленька. – В ее уже до половины вода налилась, дождь пузыри выбивает, не гроб, а чистая джакузи! А вещь, между прочим, денег стоит, и ежели она покойнице больше не нужна, так можно и нового хозяина найти, не пропадать же добру!
– А что? Это мысль! – оживился Трофимыч. – Давай, вытягивай наверх домовину, яму засыплешь, а гроб себе возьмешь, вместо денег!
– Про запас, что ли? – удивился Ленька. Подумал немного, соображая, и обрадованно кивнул головой: – А и точно! Я ее теще подарю, у ей как раз завтрева именины!
Обрадовавшись, что проблема разрешилась, Трофимыч выпроводил Леньку из сторожки, налил в помятую солдатскую кружку горячего чаю из термоса и сел поближе к керосинке – разгадывать кроссворд в газете. Он успел разгадать два слова, а на третьем застопорился, потому что слово, первым пришедшее на ум при вопросе «Человеческий орган из трех букв?», почему-то в крестословицу не вписалось. И как раз в тот момент, когда Трофимыч, подняв глаза к протекающему потолку, шевелил губами, вспоминая анатомию, скрипучая дверь сторожки распахнулась, едва не слетев с петель.
– …! – нервно воскликнул испуганный Трофимыч, повторив между прочим и трехбуквенное слово, не вписавшееся в кроссворд. – Ленька, мать твою! Ты какого этого самого ломишься в помещение, как бульдозер?!
– Слышь, Трофимыч! А она опять там! – тыча заметно дрожащим пальцем через плечо, пробормотал запыхавшийся Ленька – Лежит в гробу, будто и не уходила никуда! Только уже в пальте и с сумкой!
– Кто в пальте? – не понял Трофимыч.
– Да покойница же! – плачущим голосом рявкнул Ленька. – Бабка Спиногрызова, кто же еще! Лежит в открытом гробу, как в корыте, мокрая, синяя и ручки в кулаке сжимает!
– Чьи ручки?!
– Да сумки же!
– Ты с ума сошел! – Трофимыч снял очки и отложил газету с кроссвордом, даже не заметив, что плюхнул ее в кружку с чаем.
– Не-а! – замотал головой Ленька. – Я своими глазами видел: лежит она в гробу как живая! То есть, наоборот, как мертвая! И в пальте! Слышь, Трофимыч, я все понимаю, но на фига ей там пальто?!
– Для сугреву, – машинально брякнул Трофимыч, поспешно напяливая телогрейку и от волнения не попадая руками в рукава. – А ну, сказочник, пошли посмотрим на твою мертвую красавицу!
Оступаясь на раскисшей тропинке, они прошагали к могиле, в полном молчании и таком же обалдении постояли у края ямы и, так и не произнеся ни слова, вернулись в сторожку.
– Так, Ленька! – преодолевая дрожь в голосе, распорядился Трофимыч. – Сиди тут, карауль объект, а я огородами в поселок побегу, в сельсовет, к телефону. Буду ментов обратно вызванивать!
– Сам карауль! – Ленька сложил грязные пальцы в фигу. – Я че, идиот, в потемках с бродячей покойницей кантоваться?!
– Тогда побежали вместе!
Бросив на столе кружку с недопитым чаем и киснущей в нем газетой, шариковую ручку и новый китайский термос, Трофимыч запер сторожку на висячий замок, и следом за нетерпеливо притоптывающим копачом Ленькой порысил за шоссе к новостройке по кратчайшему пути к сельсовету. Стараясь не отстать от более молодого товарища, Трофимыч размеренно дышал носом и внимательно смотрел под ноги.
– Че стал, холера?! – раздраженно рявкнул он, когда плечистый Ленька неожиданно затормозил, загородив проход.
Копач молча посторонился, и Трофимыч увидел еще одно неподвижное тело, кулем лежащее на мокрой земле у временного сортира строителей: ноги в будке, голова в капюшоне снаружи. Понять по одежде, мужик это или баба, было невозможно, да Трофимыч не больно-то и приглядывался. Очень нужно покойников рассматривать!
– Вот-те нате, хрен в томате! – плачущим голосом воскликнул деморализованный Ленька. – Еще один мертвяк! Батюшки святы, что же это творится!
– Не подходи! – закричал Трофимыч. – Бежим дальше, пусть себе валяется, жмуриком больше, жмуриком меньше, нам-то какое дело? Пусть менты их себе до кучи собирают!
Согласно кивнув, Ленька припустил по тропинке, подгоняемый Трофимычем, который даже не оглянулся на неподвижное тело у будки.
Как подъехала Иркина «шестерка», я не заметила и очнулась только при звуках знакомого голоса:
– Бомжуешь?
Против ожидания, голос верной подруги звучал не столько укоризненно, сколько сочувственно.
– Иришка, это ты? А мне тут по голове дали! – пожаловалась я, не открывая глаз.
– Давно пора! – проворчала Ирка.
Я почувствовала, как ее руки мягко ощупывают мою раскалывающуюся черепушку.
– Отползай от этого гроба, – скомандовала подруга, прикрыв дверь сортира. – Лежишь в тени, и без того ничего не видно в сумерках!
Вздрогнув при упоминании слова «гроб», я открыла глаза: действительно, уже темнело! С трудом скосив глаза на часы, я определила время: половина пятого. Сколько же я валялась сначала в бетонном саркофаге, а потом у подножия шедевра деревянного зодчества? Нет, сейчас не смогу подсчитать, уж очень голова болит, и мысли путаются.
– Может, у меня там перелом? – подумала я вслух.
– Топай к машине, переломанная! – Ирка быстро, но решительно отволокла меня в «шестерку» и усадила на переднее сиденье.
Машина мягко тронулась с места, а я снова закрыла глаза и поплыла по волнам. И милицейской машины, с которой мы разминулись на выезде из станицы, не увидела и не услышала.
Поздним вечером капитан Лазарчук писал отчет для начальства, отчего-то живо заинтересовавшегося происходящим в Приозерном. Пресс-секретарь ГУВД в приватной беседе с Серегой смутно намекнул на то, что это как-то связано с приближающимися выборами.
Выборы капитана интересовали, как рыбу зонтик, но отчета ждали именно от него, поэтому Серега и сидел в полночный час в полутемном кабинете, гоня прочь несвоевременные мысли о пропущенном ужине.
Проклятый отчет никак не вытанцовывался, получалась какая-то беллетристика, мистика с фантастикой.
– Итак, – Серега откашлялся и прочитал написанное вслух, проверяя звучание. – Такого-то числа такого-то месяца в таком-то часу… Ну, тут все нормально… Вот! В открытой могиле местного кладбища, в гробу, принадлежащем покойной гражданке Спиногрызовой К.М., было обнаружено мертвое тело неизвестной женщины…
Капитан поморщился и задумался, можно ли так сказать: «В гробу, принадлежащем покойной гражданке»? Имеют ли усопшие право собственности и статус граждан? Подумав, он решил махнуть рукой на стилистические погрешности: пусть гувэдэшный пресс-секретарь сам правит отчет, если ему захочется. Лазарчук вам что, Пушкин?
– Без признаков насильственной смерти, – закончил он абзац.
И начал новый:
– В тридцати пяти метрах от открытой могилы Спиногрызовой К.М., под елью, была обнаружена хозяйка гроба…
Капитан скривился, как от зубной боли, но волевым усилием остановил руку, тянущуюся исправить корявый пассаж.
– Спиногрызова К.М., опознанная приглашенными для этой цели родственниками. Далее…
Капитан почесал в затылке, поймал вдохновение, как вошь, и с ускорением затарахтел на старой печатной машинке.
– По свидетельству обнаруживших тело неизвестной гражданки сторожа кладбища Степанова С.Т. и рабочего Михалева Л.Н., за пределами кладбища, на строительной площадке жилкомбината номер шесть, в момент пересечения упомянутой территории бегущими к телефону свидетелями, находился еще один труп неопределенного пола. Однако к моменту прибытия следственной группы этот труп исчез. Предположительно, уехал в автомобиле «Жигули 2106», свежие следы которого были обнаружены неподалеку на обочине…
Еще пара минут машинописных трудов – и Лазарчук поставил последнюю точку и смахнул пот со лба. А потом перечитал свой увлекательный рассказ о приключениях бродячих трупов и размашисто подписался: «Капитан Стивен Кинг-Лазарчук». Криво ухмыльнулся, скомкал бумагу, швырнул ее под стол и с протяжным вздохом заправил в машинку новый лист.
Я лежала в темной комнате с резиновым пузырем на голове. В пузыре был лед, кубики которого нервничающая Ирка извлекла из многоячеистого лоточка в морозилке, размашисто шарахнув перевернутой емкостью о стол, как это делают при игре доминошники. Грохот удара завершился нежным стаккато разлетевшихся по кухне ледяных кубиков. Я поморщилась, а Ирка проворно собрала ледышки, затолкала их в горлышко резинового пузыря, установила его в шатком равновесии на моей макушке и строго сказала:
– Я пойду сварю тебе бульон, а ты лежи тихо и не шевелись. А то грелка свалится.
– Холодилка, а не грелка! – буркнула я, чувствуя на своей макушке ледяную тяжесть полярной шапки.
– Грелку, если будет сползать с головы, лови и поправляй, – повторила озабоченная Ирка.
– Лови и поправляй! И это называется «не шевелись!», – съязвила я, чтобы замаскировать свои истинные чувства. На самом деле Иркина забота меня растрогала почти до слез.
– Ладно, – непривычно мягкая Ирка тут же со мной согласилась. – Тогда я принесу скотч.
О каком скотче она говорит, я не поняла. Вообразила, что заботливая подруга решила подбодрить меня шотландским виски, которое я, в принципе, не употребляю, но Ирка вернулась всего лишь с рулончиком липкой ленты, которой намертво закрепила на моем черепе резиновую грелку-холодилку.
– Теперь это можно будет содрать только вместе со скальпом, – недовольно проворчала я.
Ирка моей реплики не услышала. Прикрыв дверь, чтобы меня ничто не беспокоило, она удалилась в кухню за обещанным бульоном. Бульон, если в нем не плавает добрый кусок курицы, я уважаю не больше, чем виски. И не понимаю, кто вообще придумал считать супом процеженный мясной отвар, воспетый народом в бессмертном стихе: «Жиринка за жиринкой гоняется с дубинкой»?
Осторожно поворочавшись, чтобы поудобнее устроиться на диванных подушках, я угнездилась так, чтобы леденящий голову пузырь не перекашивался и не тянул попавшие под липкую ленту пряди волос, и задремала.
И приснилось мне… Нет, начну по порядку.
Помню, в юности я искренне восхищалась Дмитрием Менделеевым. Действительно, гениальный ученый придумал восхитительно легкий способ совершать научные открытия: не горбясь над микроскопом, не дыша вредными парами химикатов, а мирно посапывая на удобном ложе! Мне очень хотелось освоить этот метод, и я всеми силами старалась. Укладываясь вечером в кровать, вдумчиво формулировала своему подсознанию задачу, и иногда добивалась успеха. Не буду врать, легендарная Периодическая таблица Менделеева не приснилась мне ни разу, но вспомнить забытый телефонный номер, адрес, фамилию время от времени удавалось. Случалось также, что во сне мое работящее (в отличие от меня самой) подсознание восстанавливало логику каких-либо событий и подсказывало мне решение очередной житейско-психологической проблемы. Помню, как-то, уже будучи вполне взрослой особью, я во сне придумала великолепный рекламный текст для фирмы, производящей мини-пекарни, и наяву мне за него заплатили неплохой гонорар.
Так вот, дремала я на Иркином дорогущем парадном диване – эксклюзивная модель из салона «Итальянская мебель», белая свиная кожа и массив кавказского бука… Кто бы мне сказал, где водятся белые свиньи и откуда в Италии кавказский бук? Но это так, реплика в сторону… В общем, посапывала я на итальянской свинско-буковой мебели, и мне приснилось, что мой сотовый телефон пискнул, как придавленная мышка, получив SMS-сообщение. А я вроде открыла его и прочитала: «Дедка за репку, бабка за дедку». И подпись: «Внучек». И вроде отправлено это сообщение не откуда-нибудь, а с мобильного телефона Генки Конопкина!
Увидев мысленным взором улыбающуюся щекастую морду живого и здорового Генки, я испытала болезненный укол в сердце и проснулась. Очень вовремя! Запомнила сон во всех подробностях, и, уже возвращаясь в реальность, сопоставила слово «бабка» со словом «бабки», которое действительно упоминалось в незабываемой «эсэмэске», присланной мне Генкой в день Капиных именин: «Бабки грохнули. Буду копать». На самом-то деле, поскольку мой недорогой интеллектуально-ограниченный сотовый русских букв не знает, все сообщения, которые он передает или принимает, набираются латиницей. И Генкино сообщение выглядело так: «Babky grohnuly». Естественно, последнюю букву в первом слове, «Y», я расшифровала как русское И. А что, если Конопкин просто-напросто ошибся, в спешке перепутал буквы, и латинский «игрек» в его тексте должен был означать нашу букву У? С виду они ничем не отличаются одна от другой!
Но, если это так, то Гена спешил сообщить мне вовсе не о загадочных финансовых растратах! Он написал: «Бабку грохнули!», бабку, а не бабки! Старушку, а не деньги! И тогда понятно, почему он поперся в проклятый сарай за лопатой: чем же еще копать, как не ею?!
И тут я со всей отчетливостью припомнила прямоугольник свежевскопанной проседающей земли на огороде Спиногрызовых! Не там ли собирался копать пронырливый Генка? Не там ли он предполагал обнаружить «грохнутую бабку»?! Вот только о какой бабке речь? Вроде по всем статьям у нас полный комплект, разве что гипотетическую утопленницу Анну не нашли. Или нашли? Надо бы выяснить… Хотя Анна пропала уже после похорон бабы Капы и, соответственно, после того, как Генка прислал мне свою шифровку. Стало быть, речь о какой-то другой бабке.
Я тихонько сползла с итальянского дивана, скрипящего отнюдь не тише своих российских собратьев. Ирка, истово хранящая мой покой, услышав, что я встала, примчится из кухни с половником в руке и не просто загонит меня обратно на диван, но заставит соблюдать строгий постельный режим силой. Например, примотает меня к дивану скотчем, его же у нее целый рулон!
На ощупь, потому что заботливая подруга, уходя, выключила в комнате свет, я нашла на полу свою сумку, выудила из нее сотовый телефон и позвонила доброму приятелю-менту, здраво рассудив, что он наверняка информирован лучше меня.
– Лазарчук у аппарата, – устало отрекомендовался Серега.
– Привет, у меня к тебе вопросик, – прикрываясь ладошкой, зашептала я.
– Громче говорить можешь?
– Не могу, вокруг шпионы… Сереженька, ты не в курсе, скажи: у нас где-нибудь в окрестностях старушки не терялись?
– Живые или мертвые?! – Судя по тону, смертельно утомленный капитан неожиданно ожил.
– Сама не знаю… А что, есть лишние покойницы?
– Скорее, наоборот, – задумчиво, словно не мне, а себе самому, ответил капитан. – Лично у меня тут недобор, одно тело пропало!
– Мужское или женское? – заинтересовалась я.
– Неизвестно. Оно было одето в стиле «унисекс»: кроссовки, джинсы и свитер с капюшоном.
Что-то в этом описании показалось мне знакомым.
– Свитер случайно не цвета морской волны?
– У меня записано – «сине-зеленый».
– Можно и так сказать. А когда это непонятное тело пропало? Не сегодня ли, во второй половине дня, где-нибудь в окрестностях Приозерного поселкового кладбища?
– Откуда знаешь?! – закричал мне в ухо капитан.
Я поморщилась и отодвинула трубку от уха.
– Не ори, – попросила я перевозбужденного приятеля. – У меня голова болит! И успокойся, то тело в капюшоне пока что еще более или менее живое. Хотя, если ты не перестанешь так орать, оно вполне может скончаться прямо сейчас. От разрыва барабанной перепонки.
– Значит, этим телом была ты, – быстро сделал правильный вывод смышленый капитан. – Черт, я должен был догадаться! Ну, кто же еще бросил бы в очко уличного сортира конверт с логотипом Общественного российского телевидения!
– Должно быть, этот конверт свалился с моей головы, когда я сидела на постаменте, – я тоже проявила смекалку. – Постой-ка… А вы что, выловили его из дерьма?!
– Нет, просто посветили в дырку мощным фонариком и разглядели полузатопленный конверт и на нем логотип… Так, значит, пропавший труп – это ты… А что ты там делала?
– Неважно, – отмахнулась я. – Потом расскажу. Сейчас давай определимся: я тебе помогла? Помогла! Нашла пропавший труп! Поставь мне это в заслугу, с тебя причитается! Пока!
Торопливо, чтобы Лазарчук не успел вклиниться в мою речь с очередным неуместным вопросом, я прервала разговор и выключила телефон, чтобы капитан не смог мне сразу же перезвонить. Побрела было обратно к дивану, но тут тихо скрипнула дверь, и я замерла на одной ноге посреди комнаты.
В потоке света появилась маленькая фигурка.
– Мама?
– Масянька! Ты откуда?
– От верблюда! – хохотнул в коридоре невидимый мне Моржик. – Ой, Колян, извини, я не имел в виду ничего такого…
– И Колян тут? – Я шагнула к двери и выглянула в коридор.
– Мама! – Малыш надул губы и горько расплакался.
– Кыся, что это за нарост у тебя на голове? Похоже на крынку! Если это не естественное образование, сними его поскорее, не пугай ребенка! – сказал Колян, подхватывая на руки плачущего малыша.
Выдирая прилипшие к скотчу волосы, я стащила с головы пузырь с растаявшим льдом. Ребенок неуверенно улыбнулся, я протянула к нему руки:
– Колюша, иди к маме! Солнышко мое, я соскучилась!
– Отдай малыша, еще заразишь его! – испугался Колян.
– Чем? – удивилась я.
– Откуда я знаю? – Супруг рвал у меня из рук сынишку. Тот снова надул губы. – Чем ты там больна?
Я вопросительно взглянула на Ирку. Она развела руками:
– Я позвонила Коле, сказала, что ты заболела и останешься у меня, потому что дома за тобой не будет организован должный уход.
– А я сказал, что в таком случае должного ухода не получим и мы с Масяней, и Иришка любезно пригласила нас в гости! На пару-тройку дней, пока ты не оклемаешься! – радостно сообщил Колян. – А тут еще Моржик ходил вчера на рыбалку и принес кучу рыбы, нужно было помочь ее съесть…
– Помогли? – поинтересовалась я, принюхиваясь: по коридору отчетливо тянуло аппетитным запахом жареной рыбы.
– А как же! – Колян погладил по выпуклому животу сначала сынишку, потом себя самого.
– Ты проголодалась? Это хороший признак! – обрадовалась Ирка. – Пойдем на кухню, твои троглодиты не все съели, осталась рыба и для тебя.
– А нам больше ничего не дадут? – расстроился Колян.
– Есть гречневая каша и колбаса! – доложил из кухни Моржик. Судя по металлическому звяканью крышек, он срочно проинспектировал кастрюли.
– Ка! – с энтузиазмом воскликнул малыш.
– Он сказал: «Колбаса»! – перевел Колян.
– Разве? – усомнилась в точности перевода Ирка. – По-моему, «каша» звучало бы точно так же!
Посмеиваясь и обсуждая меню, мы прошли в кухню, расселись за большим столом и весело поужинали. А когда дело дошло до мытья грязной посуды, мужики переглянулись, и Моржик объявил:
– Ну, пора выгулять собаку!
– Ну, пора выгулять малыша! – подхватил Колян.
И только мы их и видели!
– Как твоя голова, лучше? – поинтересовалась Ирка, дождавшись, когда мужчины закроют за собой дверь. – Отлично. А теперь давай, рассказывай все по порядку!
И я поведала ей о событиях сегодняшнего дня, включая «вещий» сон и свои из него выводы.
– Хочешь не хочешь, а придется обо всем рассказать нашим мужикам, – вздохнув, подытожила мой рассказ Ирка.
– Зачем?
– Затем, что нам понадобится грубая мужская сила! Ты у нас сегодня на инвалидности, больная на голову, а я, хоть и не крошка-худышка, но и не экскаватор «Петушок»! – рявкнула Ирка, раздосадованная моей тупостью. – Думаешь, я не понимаю, что ты задумала? Очень хорошо понимаю, и вот что я тебе на это скажу: ты, конечно, можешь потихоньку сбежать посреди ночи и угнать мою машину, я даже могу оставить ключи в зажигании и положить в салон хорошую немецкую лопату, но лучше сделай так, как я говорю! Расскажи обо всем Коле и Моржику. Дорогуша, чтобы разрыть ту захоронку в спиногрызовском саду, понадобится пара крепких мужиков!
Кусочком горбушки Яков Акимыч аккуратно подобрал с тарелки остатки борщевой гущи, съел их вместе с хлебом, бросил в рот зубок чеснока для придания дыханию неповторимого устойчивого аромата, выпил компот, сыто крякнул и только после этого взглянул на кота, нервно царапающего когтями дверь на веранду.
– Опять гулеванить пойдешь? – поинтересовался Яков Акимыч.
Кот разинул пасть и требовательно, басом, мяукнул.
– Сейчас вместе пойдем, – пообещал ему хозяин.
По-прежнему неспешно – суетиться ему, сердечному больному с многолетним стажем, было крайне вредно, – Яков Акимыч собрал заплечный мешок, уложив в него войлочную подстилку, отрез полиэтиленовой пленки, фонарик и армейский бинокль. Надел старый лыжный костюм сына – непромокаемые теплые штаны-комбинезон и «дутую» куртку, вязаную шапочку и очки. В карман куртки положил пузырек нитроглицерина.
– Мя-а! – противным голосом напомнил о себе кот.
– Цыц, Васька! – строго сказал ему хозяин. – Не распускай язык!
Он выключил свет в кухне, и уже в темноте открыл дверь на летнюю веранду, спустился на лужайку и прошел к сараю, в развитие стародавнего земельного спора возведенному прямо на меже. С покатой крыши постройки открывался прекрасный вид на огород соседей Спиногрызовых.
Яков Акимович по приставной лестнице взобрался наверх, расстелил на влажном после прошедшего дождя рубероиде пленку, поверх нее – войлок, улегся животом на подстилку, надел очки, поднес к глазам бинокль и навел его на дальний край соседского участка. Картинка в окулярах была не ахти какая, для более или менее приличной видимости катастрофически не хватало света, но Якову Акимычу всего лишь и нужно было удостовериться, что в интересующем его квадрате со вчерашнего вечера никаких изменений не произошло. Убедившись в этом, он спокойно собрал бы свои манатки, слез с крыши и отправился домой пить сладкий, но жиденький чай, не оказывающий никакого негативного воздействия на сердечно-сосудистую систему. За неделю Яков Акимыч привык к этому ежевечернему ритуалу и был ему даже рад: как-никак, прогулка на свежем воздухе и немного необременительной физкультуры.
Однако на сей раз нехитрая вечерняя программа оказалась гораздо интереснее, чем обычно. Перед глазами вооруженного биноклем Якова Акимыча неожиданно предстали не мирные укропные грядки, а два бледных пятна, при должной фокусировке оптики оказавшихся парой восково-желтых рук с длинными загнутыми ногтями, испачканными землей.
Не ожидавший ничего подобного Яков Акимыч обмер и застыл, как горизонтально уложенный соляной столб. Кошмарные руки переместились правее, выйдя из зоны видимости, но Яков Акимыч не сразу нашел в себе силы поводить из стороны в сторону биноклем. Он и сам не знал, хочет ли увидеть эти страшные клешни еще раз!
Клешни он и не увидел, зато услышал совсем рядом, у стены сарайчика, тихое настойчивое царапанье.
– Васька, ты? – дрожащим голосом прошептал Яков Акимыч.
– Я-а-а, – тихо провыло под стеной.
Больное сердце Якова Акимыча забилось, как агонизирующая безголовая курица.
– Кто это? – шевельнул он помертвевшими губами.
– Я-а-а, – повторился тоскливый вой.
Плохо соображая, что делает, Яков Акимыч швырнул на голос тяжелый бинокль и, не поднимаясь на ноги, бочком пополз к лестнице. В тот момент над краем крыши, понижающейся в сторону спиногрызовской территории (чтобы стекающая с кровли дождевая вода размывала грязь на чужом участке), показался округлый предмет размером со средний чугунок. Яков Акимович совершенно автоматически навел на него фонарик, нажал на кнопку и в остром луче бело-синего света увидел мертвенно бледное лицо усопшей Капитолины Спиногрызовой. Лоб покойницы охватывала бумажная полоска с крестом и словами молитвы, глаза были закрыты, и Яков Акимыч, задыхаясь от ужаса, еще успел подумать, что это очень странно, ведь вурдалаки должны избегать церковной атрибутики. В тот же момент Капитолина недобро усмехнулась, открыла глаза и уставилась прямо на Якова Акимыча! Очи покойницы неистово полыхнули красным и засветились ярче, чем габаритные огни тормозящего автомобиля!
– Что… – хрипло прошептал задыхающийся Яков Акимыч.
Закончить начатую фразу он не смог: больное сердце, трепыхнувшись, как рыба на сковороде, прыгнуло ему прямо в горло, потом тяжелым булыжником обрушилось обратно в грудную клетку, да так и осталось там лежать – недвижимое, мертвое и быстро остывающее. Дернувшись в последний раз, Яков Акимыч выронил фонарик, скатился с крыши и упал на заросший сорной травой соседский участок за межевой линией…
Удалившихся на прогулку Коляна, Моржика и Масяню мы с Иркой с великим трудом загнали в дом уже в полной темноте, в десятом часу вечера. Мальчики, видите ли, заигрались и не заметили наступления ночи!
Тихие «игры» Моржика и Коляна заключались в неспешном распитии на крылечке бутылочки красного вина, за которой шустрый Моржик в обход нашего с Иркой наблюдательного поста в кухне сбегал в подвал. Масяня же нашел себе компаньона в лице – или, правильно будет сказать, в морде? – овчарки Томаса. Они всласть набегались в салочки, а потом практиковались в верховой езде, пока насмерть заезженная собака не рухнула на газон плашмя, как меховой коврик. А малыш так и задремал на теплой собачьей спине, не желая расставаться с четвероногим другом!
Колян предложил занести их в спальню в комплекте, «бутербродом». Мася с Томкой были всеми лапами «за», но возразила аккуратистка Ирка, так что поспать на эксклюзивной итальянской мебели собачке на этот раз не довелось.
Я уложила крепко спящего малыша на знаменитом диване, огородила его подушками, чтобы не скатился на пол, и присоединилась к честной компании, переместившейся из кухни в гостиную, поближе к бару с напитками.
– Можешь начинать, они уже готовы, – кивнула Ирка, поймав мой вопросительный взгляд.
– Ик-ко всему! – подтвердил Колян.
Моржик отсалютовал мне изрядно початой бутылкой коньяка и слегка заплетающимся языком поинтересовался, что я буду пить.
– Пенталгин, – сказала я. – Или какое-нибудь другое лекарство от головной боли.
– Кыся, «Камю» двенадцатилетней выдержки – лучшее лекарство от всего! – доверительно поведал мне Колян, наливая себе еще порцию чудодейственной микстуры. – Поверь, головная боль проходит без следа!
– Я тебе сейчас ее верну, – пообещала я, выдвигая кресло на середину комнаты, чтобы все могли меня хорошо видеть и слышать. – Господа алкоголики и тунеядцы, прошу вашего внимания!
– Просите – и дадут вам, – важно кивнул Моржик.
– Слушайте и не говорите, что не слышали! – в том же духе ответила я.
Уже через минуту после начала моего рассказа Колян решительно отставил в сторону стакан, а Моржик плотно закупорил бутылку. А к концу повествования, как я и обещала, мой муж попросил «чего-нибудь от головы»!
– Пойду, сварю кофе, – Ирка поднялась и ушла в кухню.
Моржик, самый рассудительный из нас, помолчав, задумчиво произнес:
– Вообще-то с этим следовало бы пойти в милицию…
– А с чем – с этим? – резонно возразил ему мой супруг. – Мы предполагаем, что совершено убийство, но чье? Трупа-то нет! И наши предположения основаны исключительно на фантазиях некой творческой личности, оригинально трактующей дурацкое сообщение своего покойного коллеги, при жизни изрядно выпивавшего шутника! Представляешь, какими глазами будут смотреть на нас менты, если мы придем к ним с заявлением типа: «Мы думаем, что где-то кто-то кого-то убил, помогите-спасите!»?
– Логично, – Моржик помешал ложечкой принесенный Иркой кофе. – Надо накопать более весомых аргументов!
– Именно накопать! – оживилась я. – И я даже знаю, где именно нужно как следует копнуть: на огороде Спиногрызовых в Приозерном!
Секунд десять они, не мигая, таращилась на меня, как три совы, а потом ожили и заговорили все разом.
– Черт, я надел новые туфли! – досадливо воскликнул Колян. – У вас в хозяйстве найдется какая-нибудь рабочая обувка сорок пятого размера?
– Как удачно, что я с вечера заправила машину! – радовалась Ирка. – У нас полный бак!
– Отличный случай опробовать нашу новую видеокамеру! – Это Моржик. – Будем фиксировать все этапы работ – на всякий случай, вдруг понадобится представить следствию…
– Минуточку! – Я захлопала в ладоши, призывая гомонящую публику к вниманию. – Мы не можем поехать все вместе! Кто-то должен остаться дома с малышом!
– Вот ты и останешься, – безапелляционно заявила Ирка.
– Почему именно я?!
И они опять заговорили все вместе.
– Потому, что ты мать! – пафосно заявил Колян.
– Потому, что ты больна! – сочувственно развел руками Моржик.
– Потому, что от тебя там не будет никакого толку! – подытожила безжалостная Ирка.
– Почему?!
– Потому, что ты не умеешь копать!
Что я могла на это возразить?! Ничего! Пришлось с обидой и завистью смотреть, как трио авантюристов, напрочь позабыв о том, кто именно подарил им уникальную возможность провести интересный вечер, с азартно блестящими глазами собирается «на дело». Подготовку провели спонтанно, но с энтузиазмом. Моржик приволок откуда-то из недр персонального платяного шкафа три пугающего вида черные шерстяные шапочки с прорезями для глаз. Ирка раскопала в ванной новые резиновые перчатки роскошного малинового цвета.
– Ничего, в темноте красное кажется черным, – сообщила она, распределяя амуницию.
Коляну торжественно вручили подозрительно короткую лопатку, похожую на саперную.
– Маловата будет! – скептически заметил мой муж.
– Что ты! Это же телескопическая лопата! – возразил Моржик.
– С оптическим прицелом? – обрадовался Колян.
– С выдвижной ручкой!
– Мальчики, бутерброды взять? – высунувшись из кухни, спросила Ирка, возбужденно размахивающая ножом.
– Спрашиваешь! – дружно воскликнули «мальчики».
Горько и завистливо смотрела я на всю эту суету. Погрузившись в машину, Ирка, Моржик и Колян отчалили. Поникнув головой и шаркая ногами, я побрела в спальню, улеглась рядом с безмятежно посапывающим Масянькой и собралась было всласть поплакать, но уснула раньше, чем высохла первая пролитая мной слезинка.
Как выяснилось позже, Ирка ошиблась, объявив меня бесполезным грузом. Без меня эти самонадеянные типы не смогли найти подъезд к дому Спиногрызовых!
Коляну и Моржику местность была совершенно незнакома, а Ирка, хотя и забирала меня на подступах к станице дважды – после моего ночного рандеву с Зорькой и от сортира у кладбища, но в самом Приозерном была только один раз, вместе со мной, и пробирались мы тогда на спиногрызовскую фазенду огородами.
В глухой полночный час мирные сельчане спали и видели десятый сон, так что спросить дорогу было не у кого. Да и как бы это выглядело? Останавливается посреди улицы какая-то машина, из нее выскакивают три верзилы в масках и мясницких перчатках до локтей и дрожащими от нетерпения голосами пытают одинокого пешехода: «Покажите, где тут у вас проживает семейство Спигрызовых?»
Вдоволь поплутав по улицам, половина из которых оказалась не снабженной никакими опознавательными табличками, эти деятели вынуждены были вернуться на шоссе, и уже оттуда двигать на место пешим ходом, гуськом по узкой тропинке, выстроившись по ранжиру, с телескопическими лопатами через плечо – что со стороны, должно быть, смахивало на торжественную процессию неукомплектованной компании особо крупных гномов. На роль Белоснежки мог претендовать невесть откуда взявшийся блондинистый пес, похожий на гигантскую болонку. Он увязался за путниками с поля и упорно трусил по пятам за замыкающим процессию Моржиком, с кастаньетным клацаньем щелкая зубами у его щиколоток. Не сбавляя хода, Моржик отбрыкивался и шепотом уговаривал псину отвязаться подобру-поздорову.
Ирка неосмотрительно пропустила более рослого Коляна вперед и вынуждена была выглядывать нужную дырку в заборе из-за его плеча. Выбор был широкий, тропинка последовательно вилась вдоль оград различных конструктивных типов, а Ирка не сразу вспомнила, проделана ли нужная ей дыра в покосившемся штакетнике, в металлической сетке или же это был просторный лаз под пасторальным плетнем. Почему-то ей приглянулся именно плетень, и она сунулась под него, но угодила в заброшенный курятник, где птиц уже не было, а следы их жизнедеятельности остались в изобилии. К ожидающим ее на тропе спутникам Ирка вернулась форменным чучелом, вся в помете и белых куриных перьях. Зато приблудный пес, увидев ее, испуганно заскулил и наконец-то убрался восвояси.
– Мадам Сусанин! – прошипел утомленный пешеходной экскурсией Колян. – Если ты не помнишь дорогу, давай возвращаться обратно! Глядишь, к завтраку будем дома…
– Молчи, желудок! – обиженно выдохнула Ирка. – И отойди в сторону, не загораживай мне обзор! Ну-ка, ну-ка, сейчас я вспомню… Да! Точно! Там груша была!
– Груша и здесь есть, – подал голос терпеливый Моржик. – Сорта «Маньчжурская красавица», подойдет?
– Сам подойди, посмотри, есть там рядом лаз в заборе? Есть? Туда-то нам и нужно!
Кряхтя и сопя, они поочередно пробрались на территорию спиногрызовского участка и довольно быстро обнаружили, что случая опробовать новые телескопические лопаты нынче ночью не будет: там, где совсем недавно чернели аккуратные грядки с редкой щетинкой неведомой зеленой поросли, зияла яма, не столь глубокая, сколь просторная и совершенно пустая…
Иван Григорьевич Овнов имел неосторожность вволю покушать на сон грядущий сочного арбуза, и вынужден был глухой ночной порой бежать «до ветру». До уборной, расположенной в дальнем углу огорода, подальше от дома, он не дошел, потому что выскочил из постели в одном нижнем белье, а на дворе после пролившегося днем затяжного осеннего дождя было сыро и зябко. Иван Григорьевич справил нужду прямо с порожка веранды и хотел уже вернуться в теплую постель, но тут коварный арбуз оказал на организм владельца нефтяной шахты не только свое основное – мочегонное, но и побочное – слабительное действие. Тихо матерясь, Иван Григорьевич сдернул с вешалки в прихожей старый облезлый тулуп, сунул ноги в обрезанные до калошной конфигурации резиновые сапоги и побрел через весь огород к сортиру.
На обратном пути, уже не спеша, он по привычке завернул к дощатой платформе, на которой невысоким курганчиком лежали прикрытые прозрачной пленкой арбузы. Распродать весь урожай своих кавунов Ивану Григорьевичу не удалось, потому как лето оказалось необычайно изобильным на эту культуру, рынок затоварился, цены упали, а покупатель копался в арбузных развалах, как курица в навозе, придирчиво выбирая «самые-самые» кавуны. В результате Овнов, чтобы добро не пропало, вынужден был самолично налегать на неликвидный продукт, не щадя своего живота и мочевого пузыря. Справедливости ради надо сказать, что арбузы прославленного на весь мир голландского гибрида «Кримсон Свит» были действительно хороши, а потому местные пацаны, желая оказать Ивану Григорьевичу гуманитарную помощь в борьбе с урожаем, то и дело совершали разбойные набеги на его огород поодиночке и компаниями.
Одну такую подозрительную компанию Иван Григорьевич как раз и заметил, шествуя важно в спокойствии чинном из туалета.
Три рослые темные фигуры одна за другой вынырнули из пролома в заборе, отделяющем дальнюю сторону участка Овновых от владений их соседей Спиногрызовых. Сделав несколько шагов по овновской суверенной территории, подозрительные личности через редкий малинник удалились в сторону общественного пастбища.
Иван Григорьевич, привычно напрягшийся в ожидании нападения на свое арбузохранилище, проводил их взглядом и расслабился, но не совсем. Ему очень не понравились непонятные длинные палки на плечах ночных бродяг. В темноте он не разглядел, видно, что это такое: палки с равным успехом могли оказаться мотыгами, ружьями или хоккейными клюшками, но в любом случае оставались крайне подозрительными.
Не в силах справиться с обуревающим его любопытством, Иван Григорьевич плотнее запахнул тулуп, давно лишившийся половины пуговиц, и сунулся через малинник за палконосцами.
Минут через десять те вышли на дорогу, организованно погрузились в ожидающую их машину и укатили в сторону города. Иван Григорьевич, в рассеянном свете фар опознавший в непонятных палках лопаты-недомерки, на всякий случай запомнил марку и номер автомобиля, пробежался в обратном направлении и, сгоряча промахнув собственный участок, затормозил аж на спиногрызовском огороде.
Тут его внимание привлекла новая странность: в бурьяне под стеной сарая, нагло построенного другим соседом Спиногрызовых, Яковом Плотниковым, с заходом на чужую территорию, что-то ярко и ровно светилось. Окончательно проснувшийся и вжившийся в роль следопыта Иван Григорьевич полетел на огонек, как любопытный мотылек, и увидел, во-первых, довольно большой ручной фонарик, испускающий интенсивное бело-голубое свечение; во-вторых, накрытое весело блестящей в свете фонаря парниковой пленкой неподвижное тело. При ближайшем рассмотрении тело оказалось знакомым и безнадежно мертвым.
– Кто ж это тебя, Акимыч? – пробормотал Иван Григорьевич, и на ум ему закономерно пришли темные типы с лопатами.
Еще раз пощупав холодную руку соседа и убедившись в отсутствии пульса, нефтяной магнат приозерного розлива, теряя калоши и оскальзываясь на мокрой глинистой тропинке, кратчайшим путем побежал к дому местного участкового. На ходу он, чтобы не забыть, повторял номер белых «Жигулей».
