Книга: Кляча в белых тапочках
Назад: Опять вторник
Дальше: Опять четверг

Опять среда

Безжалостный малыш проснулся в половине шестого утра! Заранее припасенная мной бутылочка с компотом и пара вафель заняли его не более чем на четверть часа. Чтобы провести в теплой постели еще хоть с десяток минут, пришлось, зевая, рассказывать ребенку сказки, но внутренний протест моего организма против раннего подъема все-таки прорвался наружу.
– А потом позвонили зайчатки, – монотонно пробормотала я. – Нельзя ли прислать взрывчатки?
– Пи! – возмущенно поправил меня малыш.
– Не взрывчатки, Кыся! Перчатки! – хохотнул пробудившийся Колян.
– А я что сказала? – Зевнув с риском вывихнуть челюсть, я сползла с постели и побрела в ванную.
Когда, слегка освежив и разгладив помятую спросонья физиономию, я вернулась в комнату, Колян увлеченно читал малышу любимую книжку, вдохновенно перевирая текст. Получалось что-то невообразимо кровожадное:
– А вчера поутру – кенгуру:
Не это ли квартира Мойдодыра?
Я рассердился и цап кобуру!
Нет! Это чужая квартира!
Вопросительно приподняв брови, я немного послушала стихотворный ужастик, в котором «крокодил» рифмовался со словом «тротил», и сочла нужным вмешаться:
– Коля, не пугай ребенка!
– О, в маме проснулся педагог! – подмигнул Колян Масяньке. – Доброе утро, мама!
– Доброе утро, педагог! – поправила я, вновь зевнув. – Мама еще спит…
Но поспать мне, конечно же, не дали. Мася поскакал в кухню – с намерением греметь кастрюльными крышками, а Колян полез в ванну и встал под душ, не обратив внимания на то, что холодной воды нет, а горячая клубится паром, так что утро понеслось по нарастающей под грохот фанфар и истошные вопли ошпаренного Коляна. Потом мы завтракали, и малыш в позе сеятеля разбросал по кухне макароны и предметы сервировки, Колян поперхнулся пятой по счету сосиской, а я уронила себе на ногу чугунную сковороду, которую ребенок вытащил из-под мойки, пытаясь добраться до закатившейся туда бутылочки с компотом. Бутылочка раскололась, и содержимое ее вылилось на пол, образовав на линолеуме розовую лужицу, куда Колян влез ногой, обутой в чистый носок, который сразу перестал быть чистым и запятнал полы липкими следами. Я затирала их мокрой тряпкой до самого прихода няни, которая ничуть не удивилась, увидев меня на четвереньках, Коляна – в попытке обработать спину противоожоговым спреем – в сложной позе хатха-йоги, а Масяньку – попросту на ушах. Все как обычно, нормальный дурдом!
На работу я мчалась, как гонимый бурей корабль в тихую гавань.
– Давай полтинник, – деловито сказал Вадик, встретив меня в дверях.
– На что собираем? – поинтересовалась я, доставая из кошелька требуемую купюру.
– Сама не видишь? – Мрачный Вадик спрятал денежку в карман, повернулся ко мне спиной и канул во мрак плохо освещенного коридора.
Недоумевая, что бы все это значило, я осмотрелась и отметила, что не вижу привычной сцены: бабки, ковыляющей в сортир. Неужто померла?! Не иначе, на венок собираем?!
– Вадька, подожди! – Я догнала коллегу и, не успев вовремя затормозить, врезалась в его спину.
– Обалдела?! – возмутился оператор. – У человека спина разламывается, а ты по ней кулаком стучишь!
– Вовсе и не кулаком! Это у меня в сумке яблоко!
– Ну, ты и фрукт! – обиделся Вадик. – Нет, чтобы человека яблоком угостить, ты его им лупишь!
– На! – Я вытащила яблоко раздора из сумки и вручила его скандалисту. – Лопай, человек! И заодно объясни мне, что происходит? На что мы собираем деньги?
– Когда я ем, то глух и нем, – уже более добродушно изрек Вадик и впился зубами в спелый плод.
Я обвела вопросительным взглядом малое собрание коллектива в редакторской: тут были Наташа, Слава, Макс и старуха вахтерша. Жива, стало быть… При всей своей нелюбви к вредной старушонке, я почувствовала облегчение. Хватит с меня покойников!
– В коридоре у нас темно, ты заметила? – подала голос Наташа. – А еще в кабинете директора и в туалете. Фаза вылетела.
– А мы скинемся на взятку этой самой фазе, и тогда она обратно влетит, – съязвила я.
– Влетит кому-то другому! – отложив спицы с вязаньем, заворчала противная бабка. – Вадьке, поганцу, влетит по первое число! Ну, погоди, паршивец! Вот ужо директор узнает, хто обесточил служебные помещения!
– Ну, Анна Васильна, мы же договорились! – Макс успокаивающе погладил старую ведьму по плечу и скорчил в сторону страшную рожу.
– Где Вадька, а где фаза? – Я по-прежнему ничего не понимала.
– А что Вадька? – Оператор догрыз яблоко и включился в разговор. – Подумаешь, чайник включил не в ту розетку! А на фига держать его на тумбочке в редакторской, если втыкать надо не в ближайшую розетку, а в удлинитель, который тянется аж в студию? Вот глупость! Чтобы спроворить кипяточку, полчаса бежишь вдоль провода, как фронтовой телефонист!
– А теперь мы полдня будем без света сидеть! – расстроилась я.
– Не будем, – успокоил меня Макс, одновременно приобняв бабульку, уже раскрывшую рот для гневной тирады. – У меня приятель работает в горэлектросети, я ему уже позвонил, сейчас ребятки прибегут пошабашить, починят нам все, пока начальство не появилось.
– Так мы этому приятелю на гонорар скидывались? – поняла я. – Ладно, полтинник – не большие деньги. Да будет свет, да будет фаза!
– Она улетела, но обещала вернуться! – вполголоса пробормотал Слава.
– Ну, вы тут посидите – покалякайте, приятеля подождите, а нам с Ленкой на съемку пора бежать, – засобирался Вадик, явно тяжело переживающий общее недовольство.
– Боже мой, сегодня же открытие конференции гомеопатов! Дмитрий Палыч меня еще вчера предупреждал! – вспомнила я.
И ужасно расстроилась, сообразив, что могла бы выйти из квартиры на полчаса позже: Детский диагностический центр, где будут сегодня гнездиться гомеопаты, в двух шагах от моего дома! Еще меня огорчила мысль о том, что, не появись я утречком на работе, не пришлось бы делать взнос в фонд помощи добровольным электрификаторам…
Мысленно я оплакала полтинник, на который можно было бы купить пару инерционных машинок для Масяньки, пригоршнями рассыпающего мелкий игрушечный транспорт на парковых аллеях. Ну, да ладно. Взяв себя в руки, я сосредоточилась на редакционном задании.
Подозреваю, что мой оператор необычайно вдумчиво снимал гомеопатические посиделки только потому, что опасался вернуться в родные пенаты раньше, чем в наших коридорах вновь воссияют лампочки Ильича! Так или иначе, но мы с Вадиком честно оттрубили всю конференцию и вернулись в телекомпанию уже после обеда.
– Есть хочу! – уже выйдя из машины, сообщил мне Вадик, одним глазом косясь на продовольственный магазин, а другим – на окна родной редакции.
Свет в них не горел – возможно, просто потому, что в два часа пополудни в помещениях было достаточно светло и без искусственного освещения.
– Съешь березовой коры и взбодришься до поры! – ответила я, запутавшись в тенетах гомеопатии.
– Чай, не химия какая, чай, природные дары! – согласно хихикнул Вадик, тоже уважающий филатовскую «Песнь про Федота-стрельца».
– Чай – это то, что надо! – оживилась я. – Чай у нас в редакторской, кажется, еще есть!
– И пить! – снова хихикнул Вадик.
Он снова украдкой поглядел на окна и предложил:
– Давай, я за булочками сгоняю? За мой счет! Тебе с повидлом или с орехами?
– На орехи нам, пожалуй, и так достанется, если эта твоя фаза на место не вернулась, – заметила я, показав, что прекрасно поняла Вадькин резон – послать впереди себя меня как живой щит.
Смущенно шмыгнув носом, мой компаньон убежал в магазин.
– Пригляди, пожалуйста, за аппаратурой, пока Вадька не вернется, – попросила я водителя Сашу.
Взяла с сиденья свою сумку и пакет с дареными гомеопатическими снадобьями и неторопливо взошла по лестнице. О радость, о счастье! Наш коридор вновь был светел! Фаза вернулась!
– Явилась – не запылилась! – как всегда, неприветливо буркнула вахтерша. – Тебя уже битый час человек дожидается!
– Какой-нибудь арабский шейх? – предположила я, вспомнив про визит нефтяного магната Овнова.
– Не, баба! – сообщила старушенция. – Погодь, щас скажу, как она записалась… Вот, Анастасия Летучкина.
– Не знаю я никаких Летучкиных, – пожав плечами, я проследовала мимо демаркационного стола в сторону редакторской, но с полпути вернулась и вручила бабке пакет с гомеопатической ерундой. – Возьмите, Анна Васильевна, это вам!
– Чегой-то? – удивилась бабка.
– Лекарства, – коротко пояснила я. И вкрадчиво добавила: – Мне сказали, тут есть чудесное средство от диареи…
«Подмазав» таким образом сторожевого пса телекомпании, я в наилучшем расположении духа прошла в редакторскую, где сразу же увидела забившуюся в угол дивана Настю Спиногрызову!
– Привет, – удивленно сказала я. – Это ты, что ли, Летчикова?
– Летучкина, – поправила Настя. – По мужу…
– Ясно, что не по матери! – весело рявкнул ворвавшийся в помещение Вадик.
От того ли, что благополучно разрешилась проблема со светом, или в предвкушении долгожданного чаепития с булками, мой оператор был необычайно весел.
– Как раз к чаю, – жестом я пригласила Настю пересесть поближе к столу, достала из шкафчика чашки, плюхнула в них пакетики и щелкнула кнопкой на чайнике. – Вадька, будь человеком, сбегай в студию, воткни вилку в розетку!
– Чур меня! Я теперь к этому агрегату на километр не подойду! – испугался Вадик.
– Ладно, я сама… Покричи мне, когда закипит!
Я прошла в студию, пустую в этот час, воткнула в розетку вилку удлинителя, дождалась Вадькиного приглушенного крика: «Вырубай, кипит!», выдернула вилку из розетки и вернулась в редакторскую.
Вадик уже разливал по чашкам кипяток, рассказывая Насте какие-то побасенки. Гостья бледно улыбалась, явно думая о чем-то своем.
– Ну, что случилось? – спросила я, дождавшись, пока Настя пригубит чай.
– Что у нас плохого? – встрял Вадик.
Настя беспомощно посмотрела на балагура, перевела взгляд изумительных дымчато-сапфировых глаз на меня и сказала:
– Вчера мы познакомились с завещанием…
– С чьим завещанием? – уточнила я, мысленно вздохнув: нет мне покоя от этих Спиногрызовых, живых и мертвых!
– С бабушкиным…
– И что же?
В отличие от меня Настя вздохнула отнюдь не мысленно.
Я поняла ее чувства, когда услышала сбивчивый рассказ, суть которого сводилась к следующему: бабушка Капитолина Митрофановна обманула ожидания своих потомков. Не в том смысле, что ей нечего было им завещать, тут все оказалось в полном порядке: в наследство вошло и домовладение в Приозерном, и новенькая трехкомнатная квартира в Екатеринодаре, подаренная старушке городскими властями на столетие. Кроткая бабуля выкинула совершенно неожиданный фортель, завещав все свое добро не родным человечкам, а соседу!
Причем с соседом у нее не было никаких таких особенных отношений, Настя клялась в этом всеми святыми. По ее словам, наследник Яков Акимыч Плотников, сколько она помнит, не то, что другом семьи, даже просто добрым соседом Спиногрызовым не был. А несколько лет назад гороховый жлоб Савва жутко сварился с ним из-за какой-то межи, которую один из них у другого неправедно оттяпал. Тогда дело едва до суда не дошло, помог сын Плотникова, юрист из города: нашел какой-то компромиссный вариант, худо-бедно примиривший враждующие стороны.
– А у него, у этого Якова Акимыча, какого цвета глаза? – поинтересовалась я.
Мне пришло в голову, что Настя в силу своего достаточно молодого возраста просто не знает древнейшей спиногрызовской истории. Мало ли, может, именно с этим Плотниковым Капитолина Митрофановна когда-то согрешила? Я ведь уже задумывалась раньше, откуда у ее дочери Анны не того цвета глаза, что у бабы Капы и ее супруга Антона? Сбрасывать со счетов муху дрозофилу не стоило!
– Глаза? – растерялась Настя, удивленная неожиданным вопросом. – Черт его знает, какие у него глаза… Вроде черные… Должно быть, черные, он вообще на горца здорово смахивает!
– Разве у Адриана Пола черные глаза? Мне кажется, голубые, – бесцеремонно влез в наш разговор Вадик.
– При чем тут Адриан Пол? – не поняла я.
– Так это же он Горец!
– А, ты про кино говоришь! – дошло наконец до меня. – Так то совсем другой горец, шотландский!
Настя ошалело крутила головой, переводя взгляд с меня на Вадика и обратно.
– Вернемся к нашему наследству, – сказала я. – То есть не к нашему и даже не к вашему, хотя, насколько я знаю, по закону нельзя совсем обойти прямых наследников…
– Это если нет завещания, – кивнула Настя. – А в нашем случае оно есть, оформлено надлежащим образом, нотариально заверено!
– Значит, нечего вам ловить! – сочувственно произнес Вадик.
И стукнул по столу пустой кружкой, как припечатал.
– Если бы не одно очень подозрительное обстоятельство, – сказала Настя. – Понимаете, завещание подписано не бабушкой! То есть бабушкой, но не лично! Не ее рукой!
– Как это?
– Очень просто! Якобы именно в этот момент у Капитолины Митрофановны была сломана правая рука, поэтому она не могла поставить подпись под завещанием собственноручно и доверила это сделать другому человеку!
– С чего бы ей так приспичило спешить с завещанием? – прищурился Вадик. – Вроде перелом руки – не смертельная болезнь?
– Чужая душа – потемки, – вздохнула Настя. – Завещание датировано девяносто пятым годом, что там происходило с бабушкой восемь лет назад, я не помню. Может, и были причины поторопиться с завещанием, кто теперь скажет!
– А кто выступил в роли И.О. бабушки? – поинтересовалась я.
– Другая соседка, тетка Маруся Хоменко! Но она сама давно померла, как раз в девяносто пятом! Это ей следовало завещание писать, у нее рак был, все знали…
– А к нотариусу, который заверил завещание, вы не обращались? – Я терпеливо разматывала клубочек.
– Так у него теперь тот же адрес: небесная канцелярия! – разгорячившись, Настя оставила обычную свою манеру держаться тихо-скромно, повысила голос, начала жестикулировать, разрумянилась и дивно похорошела.
Я заметила, что Вадька даже булочки жрать перестал, засмотрелся на нашу гостью!
– Действительно, это в высшей степени подозрительные обстоятельства, – согласилась я. – Я полагаю, вы попытаетесь опротестовать бабушкино завещание?
– И наверняка отсудим часть имущества, – кивнула Настя. – Но для полной победы необходимы неопровержимые доказательства того, что завещание сфальсифицировано. И поэтому я пришла за помощью к вам!
– Я-то тут при чем? – неподдельно удивилась я. – Вашу бабушку я видела всего дважды, причем второй раз – уже в гробу, а с покойными нотариусом и свидетельницей вообще не была знакома!
– Зато вы наверняка знакомы с живыми и действующими органами! – перебила меня Настя.
Вадька весело хрюкнул и подавился.
Укоризненно посмотрев на него, я често призналась:
– В принципе у меня и у самой все органы пока что живые и вполне действующие, и на мужа своего не могу пожаловаться… Но мы же не об этом говорим?
– Конечно, не об этом! – густо покраснела Настя. – Я хотела сказать, что у вас, раз вы на телевидении работаете, наверняка есть связи в милиции, в следственном управлении, в прокуратуре!
– А вам они зачем?
– Чтобы получить разрешение на эксгумацию! – выпалила Настя.
– Чью?!
– Бабушки Капы!!
Я просто обалдела!
– Вы же ее только на прошлой неделе похоронили!
– Видать, соскучились! – сострил Вадик.
Настя затравленно оглянулась на него, и глаза ее наполнились слезами.
– Я понимаю, это выглядит очень некрасиво, – тихо сказала она. – Но бабушка – наше единственное доказательство…
– Показания покойников судом не принимаются, – быстро вставил Вадик.
Перед моими глазами тут же возникла живописная картинка: зомбированная баба Капа в белом саване, возлагающая синюю длань на Библию в клятвенном обещании говорить правду и только правду! Хотя у нас в суде на Библии вроде пока не присягают…
– Ну, помогите же мне! – едва не плача, воззвала ко мне Настя. – Если я не получу разрешение на эксгумацию, то не сумею доказать, что проклятое завещание – липа чистой воды, и тогда нам с дочкой негде будет жить!
Я вопросительно приподняла бровь.
– Я развожусь с мужем, – скороговоркой пояснила Настя. – Своего жилья у меня нет, а супруг скорее удавится, чем разделит со мной свою жилплощадь! Мамы моей уже нет в живых, братьев тоже, и, как наследница своей бабушки, я наравне с тетей Анной получила бы половину бабулиного имущества: либо часть новой квартиры, либо домик в Приозерном, мне все равно, лишь бы было нам с малышкой где жить…
И бедняжка расплакалась.
Мне стало ее искренне жаль. Что такое развод, я знаю по личному опыту, тоже в свое время осталась без жилья и денег, но у меня на руках не было ребенка, только кот, а это большая разница…
– Настенька, пожалуйста, успокойтесь и объясните мне толком, каким образом, выкопав бабушку, вы докажете, что завещание – липа?
Гостья хлебнула поднесенной услужливым Вадиком водички и перестала плакать. Я думаю, этому поспособствовало то, что вода была из чайника, очень горячая: сделав глоток, Настя замерла с раскрытым ртом.
– Говорите, говорите, – я поощрила ее рот не закрывать.
Настя отдышалась и уже без слез рассказала, что ее бабушка Капитолина Митрофановна никогда не ломала правую руку. Ногу ломала, было дело, как раз лет восемь-девять назад, тогда даже возникла угроза, что бабуля не сможет больше ходить: перелом шейки бедра в таком возрасте очень опасен. Но с ногой обошлось, а руки у бабули отродясь не ломаные были!
– Стоп! – перебила я, не дослушав. – А где ее медицинская карта?! Если она что-то ломала, должны быть рентгеновские снимки!
– И они есть, – кивнула Настя. – И снимок сломанной ноги, и снимок сломанной руки! Правда, записи о переломе лучезапястного сустава правой руки нет и в помине, но о каком порядке можно говорить в сельской больничке! Ну, забыла фельдшерица сделать соответствующую запись, что возьмешь с замордованной работой тетки!
– А снимок, значит, есть? – вернула я Настю на прямую линию.
– Есть! – кивнула она. – Но это не бабушкин снимок! Это подлог!
И Настя продолжила рассказ, прерванный моей несвоевременной репликой.
Оказывается, бабушка Капа, как многие пожилые люди, не слишком доверяла врачам и старалась не обращаться в поликлинику со своими болячками. Тем более что у нее был личный доктор – внучка Настенька, окончившаяся Кубанскую медакадемию. Правда, по специальности Настя была педиатром, но бабушка в такие тонкости не вникала. Врач и врач, какая разница, кого лечит, старых или малых?
– Восемь лет назад я еще училась на втором курсе медакадемии, – сказала Настя. – Бабуля была моим первым пациентом, я на ней тренировалась делать уколы, перевязки, йодную сетку, клизмы и так далее. Даже карточку специальную завела, где фиксировала все ее жалобы и мои собственные назначения! Вот она, эта карточка!
Настя плюхнула на стол передо мной пухлую тетрадь и закончила:
– В девяносто пятом у бабули был приступ желчекаменной болезни, несколько расстройств пищеварения, мигрени и здоровенный волдырь, извините, на ягодице – Капа в саду села на шершня. А перелома руки не было! И рентген это докажет!
– Офонареть можно! – восхитился Вадик. – Так вы покойницу не только из могилы достанете, но и на рентген потащите?!
И мне вновь привиделась усопшая Капитолина Митрофановна с накрытыми медными пятаками глазницами, влекомая под несгибающиеся локотки заботливой Настей и гороховым жлобом Саввой вдоль длинной очереди в рентгенологический кабинет.
– Граждане, расступитесь! – покрикивает Савва. – Пропустите покойницу, ей надо спешить, кладбище в восемь закрывается!
И толпа расступается, открывая доступ к двери с табличками: «Без вызова не входить!» и «Ветераны, инвалиды и зомби вне очереди»…
– Действительно, картинка! – пробормотала я, с трудом фокусируя взгляд на ожидающей моего решения гостье.
Что же мне с ней делать? Куда послать? То есть я знаю, куда надо посылать людей с такими странными, мягко говоря, просьбами, но ведь разводится Настя, дочка у нее, жить негде, одна надежда – на бабушкино наследство…
– Сейчас я позвоню одному своему знакомому, – сдалась я. – Он как раз в нужных вам органах работает и ориентируется в подобных ситуациях много лучше меня. Я попрошу его вам помочь, но больше ничего не обещаю…
Произнося эти слова, я уже набирала номер служебного телефона капитана Лазарчука, и поэтому разговор с Серегой начала без паузы.
– Серый, привет! Это Лена.
– И? – похоже, приятель мне не обрадовался.
– Твои джинсы высохли, и пятен на них не осталось, – сообщила я ему приятную весть. – Приходи, заберешь, заодно угостим тебя вкуснейшим вином, мне его подарили на дегустации…
– Говори, чего надо, – голос в трубке несколько согрелся, но полностью не оттаял.
– У меня тут сидит один хороший человек…
– А сколько их сидит у меня!
– Не перебивай! У меня сидит очаровательная дама, которой совершенно необходима помощь настоящих мужчин в погонах. Причем лично от тебя ничего не нужно, походатайствуй только за эту самую даму перед прокурором. Или кто там у вас дает разрешение на эксгумацию трупов?
– Странная у тебя подружка, – после паузы заметил Лазарчук.
– Нет, тут не она, тут история странная, – поправила я его. – Ну, Настя сама тебе все расскажет!
– Если успеет подъехать до шестнадцати ноль-ноль, – поставил условие вечно занятой капитан. – Потом мы поедем… неважно куда.
– Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним! – хихикнула я. – Все, не буду тебя больше задерживать! Жду вечером за штанами! Пока!
Я положила трубку, написала Насте на бумажке адрес заведения, в котором до шестнадцати ноль-ноль ее ожидает капитан Сергей Лазарчук, и вежливо выпроводила гостью из кабинета.
– Пора на ваших дверях новую табличку вешать, – допивая совершенно остывший чай, сказал мне невыносимый Вадик.
– Какую?
– «Филиал сумасшедшего дома»! Смотри, что ни день, к тебе новый псих наведывается!
Я безмолвно развела руками – как дирижер, и словно по команде, на моем столе требовательно зазвонил телефон. Я потянулась к трубке, но бойкий оператор меня опередил.
– Вторая образцово-показательная психиатрическая клиника! – гаркнул он в трубку.
Я ткнула пальцем в аппарат, включая громкую связь, и успела как раз вовремя.
– Главврач Семенов, – неимоверно усталым голосом произнес наш главный редактор Дмитрий Палыч. – На проводе, я так понимаю, санитар Вадим Березин? Что вы там делаете?
– На проводе-то? Вишу, качаюсь! – не растерялся Вадик.
В трубке помолчали, очевидно, осмысливая Вадикову дебильную шуточку. И в самом деле – дурдом!
– Пригласите, пожалуйста, в мой кабинет доктора Логунову! – попросил Дмитрий Палыч.
– Тебя на процедуры! – заржал Вадик.
Я молча встала и вышла, задержавшись в дверях лишь для того, чтобы покрутить пальцем у виска, но резвящегося оператора это только пуще развеселило.
Я получила от главного ответственое задание – связаться с представителем ГИБДД, ответственным за организацию дорожного движения в городе и всеми правдами-неправдами загнать его к нам в прямой эфир – бесплатно, в надежде получить для наших служебных автомобилей и новой тачки директора разрешение на свободный проезд по закрытой для массового движения центральной улице.
– А также по встречной полосе, под «кирпич» и на знак «Обрыв. Проезда нет»! – ворчала я, возвращаясь в редакторскую, где дорожно-транспортная тема неожиданно получила продолжение.
«Санитар» Вадик из кабинета испарился, оставив на столе свою немытую кружку, а под столом крошки от булочек. А еще под столом лежала какая-то бумажка. Машинально подняв ее, я увидела, что бумажка эта не простая, а ламинированная, с цветной фотографией и четкой фиолетовой печатью: водительские права на имя Анастасии Летучкиной.
– Должно быть, выпали, когда она выдернула из сумки бабушкину медицинскую карту, – смекнула я.
И подумала, что документ нужно обязательно вернуть, даже протянула руку к телефону, но сообразила, что Настя еще не успела добраться до дома. Решила позвонить попозже, ближе к вечеру, но в азарте телефонной охоты на важного гибэдэдэшника об этом забыла. Уходя с работы, сунула чужие права в свою сумку и по принципу «С глаз долой – из сердца (и памяти) вон!» забыла о них окончательно. Аж до пятницы.
Стрелки часов приближались к шести, нянина девятичасовая вахта при Масяне подходила к концу. Завидев меня, рысью влетевшую во дворик у дома, она сдернула радостно завопившего малыша с качелей, сунула его в коляску и козырнула мне:
– Пост сдан!
– Пост принят! – ответила я.
Расцеловала довольного Масю и покатила коляску в парк. По дороге ребенок трижды вылезал из своего экипажа: чтобы покрутиться на скрипучей карусельке в соседнем дворе, сделать пи-пи под кустиком и погоняться за незнакомой, но очень симпатичной пушистой кисой. Как раз в тот момент, когда ребенок проверял на крепость вестибулярный аппарат кошки, раскручивая ее за хвост, мне на сотовый позвонил Колян, довольным голосом сообщил, что ему удалось совершить побег из своих рудников, и он встретит нас с Масей в парке. Разговор с супругом меня отвлек, и я не сразу заметила физкультурные упражнения малыша с кисой, так что бедное животное успело познакомиться с центробежной силой. Отругав маленького живодера и извинившись перед возмущенной кошкой, я снова затолкала Масю в коляску и выпустила его только в парке. Ребенок немедленно рванул с выложенной плиточкой аллеи под деревья, по дороге набивая карманы желудями.
– Желудь – он чем хорош? – провозгласил незаметно подошедший Колян. – Добрый желудь любая свинья съест!
– Мася, не ешь желуди! – не дослушав, прокричала я.
Малыш затолкал в рот шапочку от желудя и, видя, что я поспешно направляюсь к нему, косолапо припустил в противоположную сторону.
– Коленька, это нельзя кушать, это кака! – назидательно сказал ребенку Колян, подоспевший чуть раньше, чем я.
– Ну, не совсем кака, – поправила я. – Это шапочка. Смотри, она надевается вот сюда, желудю на попку.
– Что совершенно нехарактерно для шапочки, – заметил Колян.
Масянька послушно надел на желудь крышечку и улыбнулся. Крышечка с желудя тут же соскользнула, и ребенок насупился.
– Сейчас заплачет, – испугалась я.
– Мася, не реви! Папа принесет тебе отличный желудь с крышечкой! Сорвет прямо с ветки! – Спасая ситуацию, Колян отважно бросился к дубу и быстро вскарабкался на него.
Дуб был старый, кряжистый, не столько высокий, сколько раскидистый, с мощными ветвями и стволом в три обхвата. Листья на ветвях были размером с мою ладонь, а желуди – с мой же мизинец.
– Пойдем, Колюша, посидим на пенечке! – Дожидаясь возвращения отца семейства с охоты за желудями, я увела малыша в сторонку к поваленному дереву с обрубленными сучьями.
– Присаживайтесь, пожалуйста! – любезно сказала мне незнакомая старушка, похлопав по стволу рядом с собой.
– Спасибо, – я села.
Масянька тут же сполз с моих коленок на землю и полез в кучу желтых листьев, наметенную ветром под бревном.
– Отличные плоды, не правда ли? – Разговорчивая старушка крутила в пальцах крупный глянцевый желто-коричневый желудь.
– Отличные, – вежливо согласилась я.
Мне не приходилось еще рассматривать желуди как плоды, хотя почему бы и нет?
– Возьмите, попробуйте, – бабушка протянула мне супержелудь уже очищенным.
– Разве это едят? – усомнилась я. – Я имею в виду, разве люди их едят?
– Я все думаю, почему люди не едят желуди? – вздохнула бабка. – Я имею в виду, почему они не едят желуди, как свиньи? Вот так бы насобирала и поела…
Я не сразу сообразила, что старушка иронизирует, и, признаться, слегка обалдела, но через пару секунд до меня дошло, что моя собеседница спародировала знаменитый монолог Наташи Ростовой: «Почему люди не летают? Почему они не летают, как птицы? Вот так бы разбежалась, полетела…» Я хихикнула:
– Вы, наверное, учитель словесности?
– Бывший, – кивнула довольная старушка.
Она сунула руку в карман аккуратного драпового пальто и протянула мне визитную карточку: «Южно-российский центр элитного желудеделия, – прочитала я. – Петрова Анна Петровна, генеральный директор».
– Желудеделия?! – повторила я, обалдевая вновь.
– С точки зрения грамматики, правильно было бы сказать «желудеводства», – призналась старушка. – Но ведь я желуди не развожу, а только собираю! А это близко по смыслу к земледелию. Поэтому я позволила себе изобрести неологизм…
– Скажите, а зачем вы собираете желуди? – невольно заинтересовалась я.
Наш Екатеринодар – щедрый южный город. На улицах и во дворах много фруктовых деревьев, плоды с которых обирают все кому не лень. В парках и скверах растут липы, и в июне—июле народ массово запасает на зиму вкусный и полезный липовый цвет. Каштаны и грецкие орехи осенью можно собирать походя, следуя привычным маршрутом на работу или на прогулку. Но я никогда не видела, чтобы кто-то запасал желуди! Кроме белок, конечно.
– Во-первых, они используются как сырье для производства некоторых гомеопатических лекарственных средств, – с готовностью поведала мне Анна Петровна. – Во-вторых, в промышленных масштабах желуди закупают производители кофейного напитка. «Кофейного», разумеется, в кавычках. На самом-то деле он желудевый.
– И вы поставляете этим производителям сырье в промышленных масштабах?! – в очередной раз удивилась я.
– Пока нет, – призналась Анна Петровна. – Только налаживаю контакты. Но сбор образцов высококачественных желудей для производителей гомеопатических лекарств уже осуществляю.
Я только хотела спросить, не тяжело ли бабушке в ее годы наклоняться, подбирая с земли эти самые высококачественные дубовые плоды, как услышала возглас Масяньки, выползшего из кучи листьев к моим ногам:
– Папа!
Действительно, в нашу сторону мчался Колян – просто Робин Гуд из Шервудского леса! В волосах у него запутался золотой дубовый лист, в кулаке была зажата роскошная ветка со свисающими с нее во множестве отборными желудями в зеленых шляпках.
– Ты что, с дуба упал? – поинтересовалась я.
– Ага! И ты бы упала! – Колян вручил дубовый букет Масе и рухнул на бревно рядом со мной. – Представь, я залез почти на самый верх, потянулся к этой ветке, и вдруг – хвать! – с другой стороны высовывается лапа!
– Беличья?
– Да куда там! Следом за лапой показалась морда! Кыся, ты мне не поверишь, но это была обезьяна!
– Не поверю, – кивнула я.
– Мало того, это была обезьяна в плащ-палатке! – объявил Колян.
– В чем?!
– В таком военизированном прикиде цвета хаки, вроде плаща с капюшоном, только без погон!
Я покрутила пальцем у виска, Колян развел руками и закончил:
– Эта макака прямо у меня из-под руки вырвала самый крупный желудь и сунула его себе в сумку!
– Ах, так у нее еще и сумка была?
– На животе!
– Анна Петровна, вот вы образованный человек, скажите, пожалуйста, водятся ли в наших широтах сумчатые мартышки-милитари? – обратилась я к старушке, с интересом прислушивающейся к нашему разговору.
– Вот такие? – Бабушка ткнула пальцем в сторону дуба, я посмотрела и обомлела.
По усыпанной желтой листвой траве к нам прыжками приближалась обезьянка в темно-зеленой вязаной кофте с капюшоном. На бегу зверек придерживал одной рукой на груди торбочку вроде рюкзачка. Мася восторженно взвизгнул и бросился ему наперерез.
– Манюня, ты напугала дядю! – подхватив мартышку в объятия, весело сказала Анна Петровна. – Детка, поздоровайся с дядей, тетей и мальчиком!
Обезьянка церемонно поклонилась и пискнула. Мася тоже пискнул и потянулся к зверьку.
– А потом позвонили мартышки! Пришлите, пожалуйста, книжки! – Я вновь выдала цитату по случаю.
– Желудишки, – поправил меня Колян, указывая на обезьянью торбочку.
Она и впрямь была наполнена отборными желудями.
– Манюня собирает для меня плоды дуба, – с гордостью сказала Анна Петровна. – Она с лихвой отрабатывает свой хлеб! Я ничуть не жалею, что выкупила ее у одного очень неприятного человека за три своих пенсии. Представляете, тот нехороший тип заставлял бедную Манюню просить подаяние на улице! Зимой, в мороз! А я научила детку приносить желуди, это было совсем нетрудно, знаете, хороший педагог может и зайца научить играть на барабане!
Колян затравленно огляделся, явно рассчитывая увидеть поблизости музыкально образованного косого.
– Манюня – мой компаньон! – с нежностью сказала старушка, доставая из кармана пару печеньиц. Одно она вручила обезьянке, а второе Масе.
– А у нее тоже есть визитка? – брякнула я, не зная, что сказать.
И передала визитную карточку Анны Петровны Коляну.
– Желудеделие! – тихо простонал супруг. – Сырье ручной обезьянней сборки! Ох, Кыся, что-то у меня голова разболелась, не иначе свежим воздухом надышался, может, пойдем домой?
– Пойдем! – Я взяла на руки Масяню и вежливо поклонилась Анне Петровне и ее работящей мартышке. – Очень приятно было познакомиться! До свиданья! Всего вам доброго!
– Урожайных вам дубов и благоприятных для элитного желудеделия агроклиматических условий, – пробормотал Колян, трогая с места коляску.
– Знаете, от головной боли отлично помогают желуди, растертые с… – крикнула нам вдогонку добрая старушка.
C чем именно надо растирать желуди, я не расслышала. Колян налег на ручку коляски, как китайский рикша-трудоголик, и мы вылетели из-под сени дубов на широкую парковую аллею со скоростью гоночного автомобиля – только ветер в ушах засвистел!
Однако добраться до дома без приключений не удалось. Ребенок на свежем воздухе проголодался, нагулял аппетит и, едва погрузившись в коляску, начал требовательно вопить:
– Пи! Пи-и-и!
– Ты хочешь пи-пи? – спросил заботливый папа, останавливая коляску.
– Наоборот, – коротко сказала я.
– Пить?
– Есть! Он просит печенье!
– Пи-и-и-и! – подтвердил Масянька, принимаясь колотить ногами по подножке своего экипажа.
– А у нас с собой что, нет никакого сухого пайка? – спросил Колян.
– Все закончилось, – с этими словами я сама впряглась в коляску и повернула ее в сторону ближайшего продовольственного магазина.
– Я бы туда не ходил, – предостерег меня супруг, внимательно взглянув на вывеску торговой точки.
Я подняла голову и прочитала вслух:
– «Магазин «Отра…а».
Предпоследней буквы в названии не хватало.
– Как думаешь, «Отрада» или «Отрава»? – спросила я Коляна.
– То-то и оно, что непонятно! Но ты сходи, посмотри, что внутри! А мы тебя тут подождем.
Внутри оказался обычный продмаг со стандартным набором отделов: «Гастрономия», «Бакалея», «Хлеб», «Молоко». Меня в данный момент интересовали хлебо-булочные изделия. Купив малышу булку (и две Коляну), я вышла из магазина, остановилась и еще раз посмотрела на вывеску. Надо же такому случиться, чтобы выпала именно та буква, замена которой на другую наносит репутации продовольственного магазина непоправимый урон! Представьте: магазин «Отрава»! Вы пойдете покупать там продукты? Я бы не пошла.
С другой стороны, я не раз замечала, что названия торговых и разных-прочих заведений зачастую заведомо провокационны. Ну, как вам нравится, например, кафе «Дубок»? Вроде ничего особенного, но это заведение общепита расположено рядом с городским кладбищем и специализируется на проведении поминальных обедов. Дал дуба – и в «Дубок»! А парикмахерская «Медуза Горгона»?! Без комментариев.
Мимоходом мне вспомнился рекламный слоган компании, производящей стиральный порошок: «Вы еще не в белом?! Тогда мы идем к вам!» Звучит настолько угрожающе, что я лично при этих словах так и вижу в своем воображении злобного киллера, после встречи с которым граждан массово облачают во все белое, включая тапки!
Тут я спохватилась, что не вижу и не слышу своего вопящего от голода маленького террориста и его любящего папочку. Поискала глазами и зацепилась взглядом за фигуру в белом, и именно с головы до ног, то есть от фаты до туфель. На противоположной стороне улицы к парку, от которого мы не успели отдалиться, причалил свадебный кортеж, и как раз сейчас невеста с женихом позировали перед камерой, демонстративно целуясь на фоне огромного лимузина с восседающим на капоте большущим пупсом.
Кукла выглядела подозрительно знакомо, я пригляделась – и опешила. На капоте сидел мой Масянька, от шеи до растопыренных ножек накрытый какой-то кружевной пелеринкой с рюшами! И тут же я углядела рядом с лимузином Коляна с бокалом шампанского. Улыбаясь и жестикулируя свободной рукой, муж разговаривал с оператором.
Я перебежала через дорогу, едва не сбив зазевавшуюся «Оку», подлетела к лимузину и сдернула с капота своего малыша. Ребенок негодующе завопил и начал вырываться из моих рук, заваливаясь назад и суча ножками.
– Кыся, что ты делаешь! Надо по-другому! – Колян забрал у меня рыдающего Масяньку, снова посадил его под лобовое стекло и сказал: – Колюша! Кататься! Горка!
– Горько! – по-своему поняли команду гости.
Брачующиеся вновь слились в поцелуе, а влекомый папой за ручку Мася лихо проехался на попе от лобового стекла до решетки радиатора. Оператор заорал:
– Стоп! Еще один дубль! Верните пупса!
Я машинально приняла из чьих-то рук бокал с шипучкой, залпом выпила теплое шампанское и заела кстати прикупленной булкой.
– Што тут проишходит? – жуя сдобное тесто, спросила я у мужа.
– Мы с Масей выполняем гуманитарную миссию, – весело отрапортовал Колян, забирая у меня остаток булки и передавая его Масяньке. – Эти симпатичные ребята, ну, новобрачные, пока катили из загса, уронили куклу с машины. Подобрали, конечно, но она со всего маху ляпнулась в лужу, непоправимо себя запятнала и в таком виде уже никак не могла служить символом невинности. Резиновая Зина измазалась в грязи! А приглашенный оператор работает по заранее согласованному сценарию, ему непременно нужно запечатлеть жениха и невесту на фоне лимузина со свадебным пупсом. Вот я и предложил задействовать вместо куклы нашего Масяню!
– И что, никого не смущает, что «кукла», сидя на капоте, лопает булку и вертит головой? – поинтересовалась я, уже улыбаясь.
– Это будет лучшая роль второго плана! – доверительно сказал мне оператор, отрываясь от видоискателя.
– А мы станем всем говорить, что кукла была не простая, а ходячая, говорящая и даже жующая! – засмеялся жених, отрываясь от невесты. – Представьте, как это круто! Нам будут завидовать!
– А Масянька начнет получать ангажементы на престижные свадьбы! – подхватил Колян.
– Хорошо-хорошо, – сказала я, возвращая кому-то пустой бокал из-под шампанского. – Но нельзя ли уже отпустить «пупса» на заслуженный отдых? Ему пора домой, кушать, купаться и спать.
– Мася! Горка! – Колян скатил хохочущего малыша с капота и быстро повел прочь от веселящихся участников свадебной церемонии.
Кивнув оператору, физиономия которого была мне смутно знакома, я покатила по тротуару пустую коляску, торопясь догнать своих веселых пупсов.
И никто не спохватился, что Масяня так и удалился восвояси в чьей-то кружевной юбчонке на плечах! Мне и сейчас интересно, в чем же осталась хозяйка одеяния?!
Назад: Опять вторник
Дальше: Опять четверг