ГЛАВА 20

В справочном окошке Института скорой помощи мне вежливо объяснили, где найти Евгению Семеновну Королеву. Лежала Женя в небольшой палате, где, кроме нее, находились еще две обмотанные бинтами фигуры, и не поймешь, мужчины или женщины. Впрочем, кровать Жени я вычислила просто: у изголовья на неудобном стуле с любовным романом в руках скорчилась Лена. Увидев меня, она вздохнула и отложила книжку. «Страсть в серале» – было написано на обложке. Ну и ну, читать подобную гадость, когда вокруг лотки переполнены детективами!

– Это вы? – пробормотала Лена. – Зачем пришли?

Я поглядела на забинтованных мумий и поманила Литвинову:

– Поговорить надо.

Женщина покорно вышла в коридор и прислонилась к стене.

– Понимаете, что убить хотели не Женю, а вас?

Костюмерша тяжело вздохнула:

– Никого не хотели убивать, шли на ограбление, вскрыли дверь, замки у меня плохонькие, а тут Женечка на диване спит, вот и ударили ножом, наверное, с испугу.

– Ну подумайте сами, – принялась я увещевать женщину, – зачем лезть к вам за грошовой добычей, когда рядом богатая квартира?

– У Филимоновых жилплощадь на подключке в милиции и дверь стальная, – пояснила собеседница, – вот и вломились, куда проще показалось.

– Лена, – строго сказала я, – убить хотели вас, потому что знали, куда вы спрятали документы, и, пока не отдадите бумаги мне, листочки синего цвета и негативы, ваша жизнь в жуткой опасности. Быстро говорите, где схоронили!

Литвинова вздохнула и устало ответила:

– Отцепитесь от меня, а? Чего примотались? Тут горе, сначала Котика убили, потом сестра чудом в живых осталась, еще неизвестно, вдруг инвалидом останется, а вы чушь несете. Никаких синих бумажек, кроме конфетных фантиков, я в глаза никогда не видала, а если меня убьют, то и хорошо, жить мне теперь незачем, да и не для кого.

С этими словами она исчезла в палате, а я пошла искать лечащего врача Жени.

Им оказался молодой парень лет двадцати. Хотя, если успел получить диплом хирурга, да еще работает в Склифе, следовательно, возраст эскулапа никак не меньше тридцати.

– Королева? – спросил он, бросив быстрый взгляд на красную книжечку. – Проникающее ножевое в спину. Ей страшно, невероятно повезло!

– Почему?

– Понимаете, – пустился в объяснения доктор, – ударили ножом в подреберье. Узкое, длинное лезвие, крови должно было быть много. Ну и тут начинаются чудеса: во-первых, сердце оказалось не задето, во-вторых, не поражены крупные сосуды. А кроме того, у Королевой оказалась очень высокая свертываемость крови. Вообще говоря, это плохо, так как грозит тромбообразованием, но именно данное обстоятельство и спасло женщине жизнь. Кровь свернулась и закупорила рану, девушка осталась жива.

– Она что-нибудь говорит?

– Рассказала сущую ерунду. Легла спать, а очнулась в больнице, небось сразу потеряла сознание после удара.

Я вышла на улицу и полной грудью вдохнула морозный воздух. После больницы он казался восхитительно свежим и ароматным, пахло антоновскими яблоками и мандаринами.

Дома, на кухне в мойке, я обнаружила три грязные чашки с гущей на дне, а на столе несколько испачканных тарелок. Судя по желтым потекам, Виктория Павловна ела яичницу. «Кстати, могла бы и посуду за собой сполоснуть», – думала я, включая горячую воду.

– Немедленно выключите, – раздалось из ванной.

– Почему? – удивилась я, капая на губку «Фейри».

– Я принимаю ванну, и у меня из крана льется холодная вода.

– Долго мыться собираетесь?

– Около часа, – сообщила невозмутимо дама, – только села, а тут вы явились, душечка!

Последнее слово она произнесла крайне ехидно, наверное, желая дать мне понять, как я помешала водным процедурам.

Но меня теперь не так легко было сбить с толку. Часы показывали полседьмого. Скоро прибегут ребята, а на ужин у меня запланирована рыба. Очередная торговка поделилась семейным секретом. Из ее слов выходило, что самое трудное в этом блюде – чистка картошки. Требовалось порезать несколько корнеплодов аккуратными кругляшками, потом помазать глубокую сковородку маслом и устелить дно ломтиками. Потом взять филе окуня, положить на картошку и чередовать продукты слоями. Последний – обязательно картошка. А дальше – вот она, основная семейная тайна и «изюминка»! Дальше еще проще. Хватаете четыре яйца, бьете над миской, наливаете стакан молока и взбиваете, словно готовитесь печь омлет. Выливаете смесь в сковородку. Солите, перчите, суете в духовку… крэкс, фэкс, пэкс – сытное, изумительно вкусное блюдо готово примерно через полчаса.

Напевая, я сделала струю воды потолще. Из ванной понеслись недоумевающие крики.

– Гав, – сообщила прибежавшая Рейчел, следом приковыляли скулящие Муля с Адой.

– Ничего, девочки, – утешила я собак, – в ее возрасте вредно лежать долго в горячей воде, старческое сердце может не выдержать нагрузки.

Из духовки полился дивный аромат. Собаки улеглись у балкона, поглядывая на меня преданными глазами. Это что, сейчас еще сварганим десерт из печенья и творога под названием «Шалаш». Милая женщина, торговавшая на морозе пачками «Юбилейного», охотно выдала секрет. Сначала берем пакет, самый обычный, расстилаем на столе. Открываем пачки с отечественным печеньем – то ли из патриотизма, то ли для того, чтобы я купила ее ассортимент, продавщица настаивала именно на российском продукте. Нужно всего двадцать четыре штуки и еще две пачки творога и какао. На пакет следует выложить двенадцать печеньиц – три в ширину и четыре в длину. Причем не забудьте каждое обмакнуть в блюдечко с чаем, вообще полагается вымочить бисквитики в вине, но и заварка отлично подойдет. Так, в первую пачку творога добавим сахар по вкусу и размажем смесь по печенюшкам, а сверху аккуратненько уложим другие двенадцать штук. Вторая пачка творога смешивается тоже с песочком и двумя столовыми ложками какао. Творог делается розово-коричневым, и его тоже вываливают на «Юбилейное». А вот и самый ответственный момент подоспел. Помните, по ширине печеньиц три? Берете снизу два боковых, справа и слева, и складываете домиком. И так всю длину. Получается симпатичный шалашик. Сверху обмазываете помадкой из какао, аккуратно заворачиваете в пакет – и в холодильник на часок. Ей-богу, рассказать дольше, чем сделать, и…

– Просто безобразие, – раздалось за спиной.

Я обернулась и чуть не расхохоталась. На пороге, уперев руки в боки, стояла обозленная до предела Виктория. Волосы дама собрала под шапочку, тело запрятала в роскошный вульгарно-зеленый шелковый халат, но лицо выглядело эффектнее всего. Оно все оказалось намазано чем-то красноватым, в черную точечку. Так, понятно, косметическая маска.

Боясь нарушить массу, покрывающую физиономию, Виктория пыталась выразить негодование, минимально двигая мускулами лица. Рот она чуть-чуть приоткрывала, из-за чего гневная тирада звучала особенно смешно.

– Просто безобразие, – кипятилась Виктория, складывая губы куриной гузкой. – Вам, душечка, очевидно, неизвестно, что маску следует держать на лице, полностью расслабившись, желательно лежа при этом в теплой воде. А в вашем доме дурацкий водопровод! Ну зачем включили воду на кухне?

Я только усмехнулась. В прошлой жизни, которая была так давно, что и не вспомнить, я тоже крайне тщательно следила за своей внешностью и здоровьем. Раз в месяц в обязательном порядке посещала терапевта, сдавала анализы, еженедельно ходила в Институт красоты на массаж… Полочка в ванной ломилась от разнообразных баночек, коробочек и бутылочек. Голубая глина из Израиля, чтобы очистить кожу, абрикосовый пилинг фирмы «Сент-Ив», стягивающая пленка от Диора, лифтинг от «Л'Ореаль», питательный дневной, ночной разглаживающий кремы… И маски я делала по всем правилам: лежа в полутемной спальне на кровати, практически без подушки, с тампонами, вымоченными в чайной заварке, на глазах.

Но вот парадокс. Все предпринятые усилия не давали никакого эффекта. Я постоянно болела, плавно перетекая из простуды в ангину, грипп и воспаление легких. Аллергия была такой, что стоило только приблизиться к Михаилу, выкурившему до этого сигарету, как начинался душераздирающий кашель. Соседская собака лишь заглядывала в лифт, где стояла я, как красные глаза, чесотка и непробиваемый насморк были обеспечены, по крайней мере, на неделю. Не лучше обстояло дело и с внешностью. Вопреки всем мерам кожа оставалась бледной, под глазами красовались синяки. А у глаз собиралась сеть довольно заметных морщинок.

Сейчас же я вообще не делаю ничего, честно говоря, иногда забываю умыться на ночь. Впрочем, изредка запускаю пальцы в пластмассовую коробочку с ночным кремом «Ламинария», купленным Юлей за пятьдесят рублей в переходе метро. По врачам ходить тоже недосуг, и анализы я не сдаю, да и витамины не пью. И что? Только сегодня видела в зеркале жизнерадостную, розовощекую физиономию с блестящими глазами. Сережка и Юля курят, а я ни разу не кашлянула, более того, ношусь по морозу в тоненьких замшевых сапожках – и никакого намека на простуду. К тому же мопсы и стаффордширица плотно поселились в моей кровати и по утрам я, чертыхаясь, вытряхиваю из простыни кучу мелких собачьих волос – Муля, и Ада, и Рейчел, простите за тавтологию, линяют как собаки. Но никакой аллергии нет, противная болячка покинула меня без следа, это ли не чудеса!

– И в следующий раз не мешайте, – закончила тираду Виктория и прибавила: – Пойду полежу на диване, маска должна подействовать, надеюсь, никто не ворвется в мою спальню!

Резко повернувшись, фурия вылетела из кухни, и тут же из прихожей раздался веселый голос Сережки:

– А у нас опять умопомрачительный ужин!

Рыбу проглотили в мгновение ока, отложив крохотный кусок для гостьи, и вылизали сковородку. Появление «Шалаша» вызвало буйный восторг.

– Замечательно, – бормотала Юля, откусывая гигантские куски, – восторг, боюсь только, придется новые джинсы покупать…

– Оригинальный дизайн, – вторил Сережка, окидывая взглядом домик из печенья, – только я бы вот здесь поставил пенек из бисквита, а на него посадил шоколадного Владимира Ильича с рукописью. Что он там, в Разливе, писал? «Государство и революция»? Или «Два шага вперед – три назад»? Надо же, ведь сдавал историю КПСС в школе, а ничего не помню.

– У тебя была не история КПСС, – поправила я, – а обществоведение.

– Один шут, – вмешалась Юля, – а идея с Владимиром Ильичем отличная, но я бы еще водрузила рядом Надежду Константиновну.

– Это кто такие? – спросил Кирка. – И почему их надо возле шалаша пристраивать?

Мы перестали есть и уставились на мальчишку.

– Кирка, – спросила я, – у тебя история в школе есть?

– Конечно, – хихикнул мальчик.

– Что проходите?

– Иван Грозный, политик-реформатор, – не задумываясь, выпалил школьник.

– Надо же, – восхитился Сережка, – я только помню, как он своего сыночка порешил.

– Они просто не добрались до семнадцатого года, – поспешила я оправдать Кирюшку.

– Ты не знаешь, кто такие Ленин и Крупская? – поинтересовался старший брат.

– А, – протянул Кирка, – слышал, он вроде Гитлера, революцию сделал, а она не знаю кто.

– Жена его, – вздохнула Юля, – верная спутница и товарищ по партии.

– Ну до чего времена изменились, – восхитился Сережка, – я в его годы был октябренок – внучонок Ленина.

– Ты был в этом возрасте уже пионер – всем ребятам пример, – хихикнула Юля.

– Мы родственники Ленина? – изумился Кирюша. – Но почему вы никогда об этом не упоминали?

– Кто сказал такую глупость? – оторопел Сережа.

– Ты, – выпалил Кирка, – только что.

– Я?

– Ну да, кто же еще. Сам произнес: октябренок – внучонок Ленина.

Сережа и Юля рассмеялись.

– Ты не понял, мы все, от семи до девяти лет, считались внуками Ленина.

– Почему?

– Ну, – замялась Юля, – так было принято, носили на груди красные звездочки с фотографией маленького Ленина и называли себя октябрята – внучата Ильича.

– Бред, – выпалил Кирка, – он же никак не мог быть всехним дедушкой.

– Боже, – простонала Юля, – я не способна объяснить ему это.

– Видишь ли, – попробовала я проявить педагогические способности, – седьмого ноября в России произошла революция, которую возглавил Ленин, в честь этого события младших школьников стали звать октябрята.

– Почему не ноябрята? – спросил с набитым ртом Кирюшка.

– Потому что раньше седьмое ноября было двадцать пятым октября, – терпеливо пояснила я.

– Почему?

– Коммунисты поменяли календарь, прибавили тринадцать дней.

– Во придурки, – заявил Кирка. – А зачем?

Я почувствовала искреннее сострадание к алчной учительнице математики Селене Эженовне. И еще я думала, что Злобный Карлик заломил невероятную цену – десять долларов за час! Да я и за сотню не соглашусь иметь дело со школьниками.

– Хватит, – резюмировал Сережка, – тебе позже на уроке объяснят.

– Безобразие, – донеслось из коридора, и в кухню влетела Виктория, – просто безобразие!

Следом на полусогнутых вползла Муля. Мордочка собачки превратилась в ярко-красную.

– Ой, – испугался Кирюшка, – она поранилась!

– Данное существо, – провозгласила Виктория, указывая на сидящего с виноватым видом мопса, – данное отвратительное существо испортило косметическую процедуру!

– Да это же клубника! – воскликнул Сережка, рассматривавший мордочку собачки.

– Именно, клубника, – согласилась гостья, – я сделала маску, легла в кровать и, каюсь, слегка задремала. А эта дрянь залезла и облизала мое лицо дочиста!

Я отвернулась к мойке и постаралась, чтобы Виктория не заметила, как смех пытается вырваться из моей груди.

– Ты мажешь лицо в ноябре оранжерейной клубникой? – изумилась Юля.

– Ну и что? – фыркнула дама. – Кожа нуждается в питании, и ты глубоко раскаешься лет через десять в том, что не следила за собой. Да я в свои пятьдесят гляжусь девочкой.

Я снова уткнулась носом в мойку. Да у нашей гостьи склероз. Никак не может запомнить, сколько ей лет на самом деле, то говорит сорок, то пятьдесят.

– Муля обожает клубнику, – пробормотала Юля, глядя на энергично облизывающегося мопса.

– Вот и хорошо, – влез Кирка, – ей тоже витамины нужны.

Виктория Павловна молча села за стол и принялась с кислым видом пить чай.

Я же пошла к себе и набрала телефон парикмахерши Нины. В трубке долго звучали гудки, потом слабый старческий голос продребезжал:

– Слушаю.

Наверное, не туда попала.

– Можно Нину?

– А кто ее спрашивает?

– Знакомая.

– Какая?

– Евлампия.

– Не слышала про такую, – бдительно заметила бабуся.

Мое терпение лопнуло, и я сердито заявила:

– Майор Романова из уголовного розыска, немедленно позовите Никитину.

– Так она в больнице, – сообщила старушка.

– Как? – изумилась я.

– А вы что хотели, – моментально окрысилась собеседница, – прийти домой и такое увидать! Сразу сердце и схватило…

– Что увидать?

– Как что? Квартиру свою разграбленную, все нажитое тяжелым трудом унесли, проклятые…

Бабушка стала изрыгать проклятия сначала по адресу криминальных структур, потом перекинулась на правоохранительные органы. Досталось всем: оперативникам из местного отделения милиции – «Натоптали грязными ботинками, все серой пылью засыпали и ушли»; участковому – «Только с бабками у магазина за пучок укропа ругается»; уголовному розыску – «Носятся на машинах с моргалками, честных людей пугают»; генеральному прокурору – «Кувыркается с бабами в койке, а москвичей грабят», и министру МВД – «Самый главный вор и негодяй».

Пропустив весь этот словесный понос, я велела:

– Номер больницы?

– На Волоколамском шоссе, путей сообщения, железнодорожная, – пояснила бабка и швырнула трубку.

Я молча держала в руках пищащий кусок пластмассы. Вот оно как, добрались и до Нины.