ГЛАВА 11
На следующий день, ровно в восемь утра, у меня в руках оказался блокнот с записями. Костя Катуков и впрямь, как зануда-бухгалтер, тщательно вел учет.
«17 мая, Ковалев Роман Степанович, документы. Вернул 24 мая. 2 июня, Пашина Людмила Васильевна, кольцо, серьги, браслет, вернул 27 июня…» – и так далее. Последние записи выглядели так: «Соколов Юрий Николаевич, 10 тысяч долларов, Романова Екатерина, документы, Фирсов Петр Мокеевич, часы, и Филимонова Галина Антоновна, записная книжка». Тут же указывались телефоны и адреса, только не было ясно, рабочие или домашние. Графа «вернул» против этих фамилий не содержала ничего: ни крестика, ни галочки, Филимонова вообще оказалась последней…
Я подергала себя за волосы и крикнула:
– Слышь, Кирюша, как ваша фамилия?
– Романовы, – донесся ответ.
Удивившись тому, что мы оказались однофамильцами, я все же решила уточнить и поинтересовалась:
– А мамина?
– Мы все Романовы, – пояснил мальчишка, появляясь на пороге.
– Надень носки, – на автопилоте сказала я и добавила: – Думала, у вас с Сережей фамилия отца.
– Ну, во-первых, тогда бы они оказались разные, – отметил Кирюшка, – а во-вторых, у нас нету папы и никогда не было, мамуся сыночков в капусте обнаружила.
Я не нашла достойного ответа на данную сентенцию.
– Лампочка, – поинтересовался Кирюшка, – а больного, умирающего ребенка три желания исполняются один раз или во время болезни каждый день?
Я погасила улыбку:
– Пожалуй, каждый день, но это при условии, что ребенку совсем плохо.
– Он почти труп, – подпрыгнул Кирюшка. – А на какую сумму может рассчитывать инвалид?
– Пятьдесят рублей.
Мальчишка пригорюнился.
– Ты уже все книги прочитал? – удивилась я.
Кирик покачал головой:
– Хотел пазл.
– Что?
– Такую картинку собирать из кусочков, но они дорогие. Слушай, Лампочка, а можно объединить сегодняшние и завтрашние желания? Сегодня принеси мне пазл, большой, с машиной, а завтра ничего.
– Подумаю, – пообещала я.
Мальчик с ужасающим топотом понесся к себе.
Я набрала номер телефона Соколова и услышала глухое:
– Алло.
– Юрий Николаевич? Вас беспокоит знакомая Кости Катукова, вы давали ему на сохранение деньги…
– Ну, – настороженно донеслось из мембраны, – Костя погиб…
– Так вот, хочу вернуть вам доллары.
– Просто не верится, – обрадовался мужик, – подъезжайте ко мне, жду с нетерпением.
– Козловский, восемь?
– Точно.
Окрыленная успехом, я вытащила куртку и крикнула:
– Вернусь часа через два!
– Про пазл не забудь, – напомнил «умирающий».
В квартиру к Катукову я вошла как к себе, подняла подоконник, вытащила зеленые банкноты и тщательно пересчитала. Их оказалось ровно сто, не слишком большая пачка, но и не маленькая. В прошлой жизни в моем элегантном кошельке из змеиной кожи лежала кредитная карточка, подразумевавшая наличие больших денег, но они были безличны. Расплачиваясь в магазине, я вытаскивала пластиковый прямоугольник и никогда «живые» доллары. В случае утраты такую карточку легко заблокировать, и чужой человек не воспользуется вашими накоплениями. Сейчас же перед моими глазами предстала кучка зеленых листочков. Везти крупную сумму просто в кармане не хотелось. Недолго думая, я стащила пуловер и распределила богатство в лифчике, потом поглядела в зеркало. Бесстрастное стекло отразило полногрудую даму с довольно тощей шеей. Посчитав приготовления законченными, я поехала в Козловский переулок.
Юрий Николаевич изъяснялся по телефону приятным тенорком, и я ожидала увидеть невысокого худощавого мужчину, но на пороге возник просто гигант. Рост около двух метров, шея, как у нашей Рейчел задница, лопатообразные руки и сильно выпирающий вперед живот любителя пива.
– Вы от Катукова?
От страха я пискнула, словно мышь, попавшая в капкан:
– Ага.
– Идите в гостиную, – велел слонопотам.
Я почувствовала себя неуютно, но повиновалась. В большой захламленной комнате хозяин сел возле концертного рояля и зажег настольную лампу. В этом был свой резон. Серая, хмурая погода превратила утро в вечер. Свет упал на лицо толстяка, и я чуть не упала. Передо мной сидел известный, почти гениальный пианист Юра Соколов. Когда-то мы вместе учились в консерватории, правда, Юрка был на три года старше и уже тогда подавал огромные надежды. Тучен он был точно так же, постоянно сидел на диете, но вес потерять не мог. Наверное, и сейчас мучится, потому что на небольшом столике стояло несколько баночек с лекарствами, и среди них яркая упаковка дорогих и популярных витаминов «Витаформ». Сразу нахлынули неприятные воспоминания.
Несколько лет тому назад, польстившись на рекламу, я заказала по телефону в телемагазине «Витаформ». Заказ доставили поздно вечером, после ужина, часов в одиннадцать. Наташа уже легла, и Михаил, чертыхаясь, сам открыл дверь. Через пару минут он влетел в спальню и накинулся на меня чуть ли не с кулаками:
– Можно ли быть такой дурой и покупать любой товар, показанный с экрана.
Глядя на его красное от злости лицо, я безумно удивилась. Мой интеллигентный, слегка занудливый, крайне спокойный и очень богатый муж взбесился! И из-за чего? Чем ему так не понравилась баночка стоимостью около десяти долларов? Да когда я в марте заказала брильянтовое колечко за пятьсот, он только улыбнулся и вымолвил:
– Теперь к нему нужны сережки.
Вообще это был первый и единственный раз, когда супруг выразил недовольство мной, да еще разорался и затопал ногами. Несчастная баночка полетела в помойку.
На следующий день муж явился около десяти вечера и подал упаковку с яркой голографической наклейкой. Я повертела коробочку – фирма «Ирвинс Нечурлз», препарат «Продление жизни». Сверху красовалась цена. Я почувствовала, что ничего не понимаю. Этот комплекс витаминов стоил около семидесяти долларов, намного дороже выброшенного вчера с воплем «Витаформа».
– Извини, – покаянно произнес муж, – сам не знаю, какая вчера муха меня укусила.
– Бывает, – великодушно простила я провинившегося.
– Дорогая, у тебя чудный характер! – умилился муж. – Но пей лучше эти витамины, «Витаформ» не бери никогда.
– Почему?
– Они мне не нравятся, – последовал ответ.
Я промолчала. В конце концов, мой супруг – существо без недостатков, ну должны же у него быть хоть какие-нибудь отрицательные качества.
Я покорно стала принимать «Продление жизни», а вид яркой упаковки «Витаформа» вызывает до сих пор неприятные воспоминания.
– Вы явились, будто ангел надежды, – пропел Юра и близоруко прищурился.
Я слегка успокоилась. Еще в консерватории ему велели носить очки, но Юрка капризничал и заявлял, будто оправа мешает играть, подпрыгивает на носу и отвлекает в самый неподходящий момент. Большей глупости нельзя было и придумать, я перебирать струны могла, сидя даже в каске, а Юрасик жутко кривлялся…
То ему было холодно в классе, то жарко, то било солнце, и преподаватели покорно задергивали шторы. Они стойко терпели все капризы Соколова, считая его гением. Впрочем, и сейчас, говорят, Юрий Николаевич доводит почти до обморока организаторов концерта, требуя за кулисами минеральной воды «Ессентуки № 17» без газа. Бедный администратор чайной ложечкой выгоняет из напитка пузырьки… Но предел всему – стул. Юра отказывается даже приближаться к роялю, если около того не стоит вполне определенное сидалище – коричневого дерева с темно-зеленой подушкой. Если сиденье красное, бордовое, желтое – ни за что даже на сцену не выйдет, только темно-зеленое, и баста!
Причем требований к самому инструменту он не предъявляет никаких и одинаково гениально играет на антикварном «Бехштейне» и жутком фортепьяно «Красный Октябрь». Ему без разницы, какой рояль под руками. К слову сказать, какая-нибудь дребезжащая «Лира» моментально преображается, как только Юра приближается к клавиатуре, откуда только в рассохшемся «гробу» брался мощный и чистый звук! Так что к роялям у него претензий нет, но стул – это святое.
Мне же было важно, что он по-прежнему из кокетства не носит очки, значит, не должен меня узнать. Так и вышло.
– Как вас зовут, удивительная женщина?
– Евлампия, – ответила я и попросила: – Отвернитесь на минутку.
Пианист отошел к окну, я вытащила доллары и положила на журнальный столик.
– Посчитайте, пожалуйста.
Юра замахал руками:
– Что вы, я абсолютно уверен, что все на месте.
– Все-таки проверьте.
Соколов пошелестел бумажками. Когда начал выравнивать стопку, я принялась излагать придуманную по дороге историю:
– Не могли бы вы мне помочь, Юрий Николаевич…
– Для вас, дорогая, что угодно.
– Мы с Котей работали вместе, я была у него на посылках, но хорошо знала, где Катуков хранит вещи, взятые у людей. После его смерти хотела сама заняться этим бизнесом, но не знакома ни с кем из клиентов. К тому же сейчас у меня на руках парочка весьма ценных вещей, и их следует отдать владельцам… Может, вы знаете, кто из ваших приятелей обращался к Косте?
– Как же вы про меня узнали? – изумился Юрка.
– А в долларах лежала записка, – выкрутилась я.
Пианист удрученно покачал головой:
– Увы! Нас познакомила Яна Михайловна.
– Яна?!
– Ну да, она близкая подруга моей жены, вот и посоветовала Костю. Изумительный оказался человек! Думаю, вам будет трудно его заменить.
– Почему?
– Понимаете, он мог абсолютно все: что ни попроси – сделает. Причем совершенно молча, только цену назовет. Я его в свое время Филимоновой Галине порекомендовал. У Галочки сын балбес, попал в тюрьму, она, бедняжка, все глаза выплакала, адвокаты только деньги тянули, а суд все откладывался и откладывался… Ну и попросили Костика присоветовать какого-нибудь хорошего юриста, и он враз дело уладил, парень получил условный срок. Больше никого и не знаю, кто к нему обращался. Понимаете, Костя обделывал деликатнейшие дела, не всякий захочет афишировать свое знакомство с ним!
Я вздохнула: что же, здесь больше ничего не узнаю!
Юра протянул мне три бумажки.
– Возьмите.
– Не надо.
– Почему? Столько Костя брал за хранение. Вы честный человек, вернули деньги и должны быть вознаграждены… И потом, как думаете заниматься бизнесом? Оказывать услуги бесплатно?
Пришлось признать его правоту и принять доллары.
– Позвоните, пожалуйста, Филимоновой и представьте меня.
– С удовольствием, – ответил пианист и схватился за телефон.
Галина Антоновна очень настороженно произнесла:
– Алло.
– Должна передать вам книжечку, оставленную у Катукова.
– Только не везите домой, – испугалась вдруг женщина, – давайте встретимся в городе.
Мы договорились на два часа в кафе «Жар-птица».
Надевая в прихожей пальто, я словно невзначай спросила у Юры:
– Скажите, а вам Костя ничего на хранение не отдавал?
– Мне? – изумился пианист. – С чего бы?
Я пожала плечами:
– Вдруг попросил спрятать документики и фото…
– Нет, – покачал головой Соколов, – да и зачем ему меня просить? Наверное, были у Катукова более близкие люди…
Я двинулась к двери.
– Простите, – окликнул Юра, – у вас нет сестры?
– Нет, а что?
– Да вот, – замялся пианист, – со мной в консерватории училась девушка, Ефросинья Романова, удивительная красавица. Хрупкая, почти бестелесная. У нее делалось такое жалобное лицо, когда она усаживалась за арфу… Я был в нее влюблен, а подойти стеснялся. Знаете, толстый, неуклюжий – словом, совсем не Ромео… Два года вздыхал, а потом решил, что лучше по телефону… Позвонил, а трубку взяла ее маменька и устроила форменный допрос: кто, откуда, зачем… А в конце сообщила: дочь помолвлена и мне не следует мешаться под ногами. Так и не состоялась любовь. Сейчас бы я наплевал на ее матушку, но тогда, провинциальный мальчик, воспитанный учительницей, был полон дурацких принципов. У меня долго екало сердце, когда видел в зале русые волосы, у нее был изумительный цвет шевелюры, словно паутина на солнце…
Я натянула поглубже на брови шапочку и отступила к лестнице.
– Вы похожи на нее фотографически, – настаивал пианист, прищуриваясь.
– Бывает такое! – крикнула я и побежала вниз.
В метро стащила вязаный колпачок и уставилась в зеркальце. Бледная кожа, маловыразительные глазки и едва видные брови. Надо же, оказывается, эти торчащие во все стороны лохмы – изумительные локоны! Следом пришел запоздалый гнев. Ну почему мамуся вмешивалась во все? Кто дал ей право распоряжаться моей жизнью, даже из самых лучших побуждений? Кстати, Юрка тоже нравился неудачливой арфистке, и неизвестно, как сложилась бы моя судьба, поговори я с ним тогда по телефону…
Я покачивалась, стоя у двери, чувствуя, как в груди копится горечь. Мамулечка хотела избавить дочурку от всех жизненных невзгод, прятала под крыло, и в результате – годы моей жизни пошли псу под хвост. Внезапно я поняла – именно мама виновата, что на пороге четвертого десятилетия я не умею ничего. Впрочем, нет, могу изумительно приготовить курицу…
Внезапно на смену горечи и унынию пришла злость. Ну, Ефросинья, сама хороша. Мамочка давно в могиле, а ты все живешь по заведенному ею порядку. И вообще, Фроси больше нет, она умерла, погибла под колесами автомобиля… В вагоне сейчас едет Евлампия, совершенно другой человек – умная, ловкая, сообразительная, талантливая, артистичная… На нее можно положиться, все такой удается.
«И документы найду, – думала я, закрыв глаза, – и Катю выручу, разберу дурацкую квартиру, научусь готовить».
– Станция «Пушкинская», – объявил машинист.
Я выскочила на платформу. Поезд захлопнул двери, на секунду мне показалось, что в самом углу сидит, сгорбившись, худенькая женщина с несчастным выражением лица. Внезапно правая рука помахала убегавшему составу – прощай, Фрося, надеюсь, больше не свидимся.
