Глава 22
Не продвинувшись в своих поисках даже на сантиметр, я поехала домой, пытаясь по дороге составить план действий.
Первое – необходимо еще раз побеседовать с Жуковой. Завтра в семь утра я приеду на квартиру к Полине. Почему не хочу сегодня встретиться с ней? Ведь вероятно, что Жукова скоро вернется из того места, где она, по словам Ирины, напивается до невменяемого состояния. А есть один нюанс.
В свое время Дегтярев рассказал мне о некоторых психологических аспектах ареста. Как сейчас помню, мы сидели в гостиной и смотрели детективный сериал. Неожиданно Александр Михайлович развеселился и стал считать ляпы, допущенные создателями ленты.
– Смотри, смотри, – тыкал он пальцем в экран, – эксперт берет улику голыми руками, без перчаток. Да еще время смерти назвал до минуты. Без вскрытия. Ну, специалист! И где понятые при обыске? Их не позвали?
– А еще группа ворвалась в квартиру рано утром, – добавила я. – Чего в восемь приехали? Вон, преступник спросонья глазами хлопает!
– Ну это как раз правильно, – неохотно признал Дегтярев. – Когда человека из кровати вытаскиваешь, он от неожиданности теряется и выкладывает правду. На мой взгляд, если есть выбор, лучше нагрянуть до восхода солнца, чем на закате. Имеются разные уловки, о них наши опытные сотрудники хорошо знают.
– И какие же? – заинтересовалась я.
– Ну, допустим: привез задержанного в контору – сразу допрашивай. Он в стрессе, времени обдумать ответы не было. Те, кто впервые оказывается за решеткой, очень нервничают, и есть большой шанс сломать преступника. Не удалось разговорить фигуранта – отправь в камеру и забудь о нем.
– То есть как? Совсем какое-то время с ним не беседовать?
Дегтярев кивнул.
– Психология. Вот смотри. Утром его взяли, допросили, но наш кадр стиснул зубы и решительно от всего открещивается. Увели его в камеру. И чем парень вечером занимался, как ночь провел? Безмятежно?
– Сомневаюсь.
– Я тоже. Он ворочался и размышлял, что завтра на допросе скажет, продумал тактику, стратегию, подготовился, ждет вызова… и тут облом! Не позвали его никуда. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. И что прикажешь ему думать? Ведь допрос – это обоюдный обмен информацией, я у преступника правду выуживаю, но и он у меня кое-что узнать пытается. А тут полнейший информационный вакуум. Ясное дело, нервы разыгрываются, подготовленная линия поведения летит к черту. И тут наконец-то его вызывают! Ведет конвойный задержанного, а навстречу по коридору другой сотрудник сопровождает подельника нашего арестованного…
Александр Михайлович усмехнулся.
– Учись, пока я жив. Если попадешь в СИЗО, будь внимательна, не ведись на ментовские штучки, не попадайся на подставы. Ну, например: преступника и его приятеля в коридоре проводят мимо друг друга. Тебя насторожит такой поворот событий?
– Да нет. Что тут особенного? Коридор-то общий.
– Общий-то он общий, – кивнул Дегтярев, – только имеется строгое правило: если навстречу направляются двое задержанных, то один из конвойных приказывает своему подопечному: «Встать лицом к стене, ноги на ширине плеч, руки за спину, взгляд в пол!» А тут вдруг они спокойно топают мимо, можно даже подмигнуть. Почему? Не иначе как хотят, чтобы фигуранты хорошо разглядели друг друга. Конвой – он не размышляет, а действует автоматически, соблюдая инструкцию. И вдруг внезапный прокол? Нет, значит, такова была инструкция. И еще. Если попадешь в СИЗО, не ловись на примитивную удочку вроде заявления: «Ваш соучастник уже все рассказал, если хотите облегчить свою участь, признавайтесь». Скорей всего, у следователя ничего нет, он блефует. Держись намертво, требуй очную ставку, если хорошо знаешь автограф сообщника, проси показать подписанный им протокол. И помни: чем меньше говоришь, тем лучше. Если ты, конечно, не серийный убийца с сорока трупами в анамнезе.
– А почему маньяк должен откровенничать? – ошарашенно поинтересовалась я.
– Дольше проживет, – вздохнул полковник. – Станет по одному убитому выдавать, пойдет волокита: выезд на место преступления и так далее. Опишут одно дело, а мерзавец про второе сообщит, да еще будет путаться, где останки зарыл. Жвачка потянется на годы. Серийный душегуб понимает: ему лучше в СИЗО, а на пожизненном, при особом режиме, ой как несладко. Знаешь, что бы я сделал, назначь меня кто-то министром образования?
– Ввел курс изучения законов? – предположила я.
– Нет. Отправлял бы подростков на одно лето в лагерь, но не отдыха, а в исправительный, системы ГУИН. Полюбуется дитятко на тамошние порядки, прочувствует их на себе и подумает: а ну как придется сидеть лет пять-семь? Брошу-ка я лучше сомнительные компании и возьмусь за ум.
– Жестоко!
– Зато действенно, – надулся Александр Михайлович. – Небольшая неприятность убережет от большой беды!
И наша беседа плавно перетекла тогда в спор о правильном воспитании, но я запомнила советы полковника. Поэтому сейчас решила использовать его опыт и приехать к Полине завтра рано утром.
У двери дома меня встретили повизгивающие собаки.
– Здравствуйте, милые. – Я присела на корточки и начала гладить бархатные морды. – Как дела?
– Шоколадно, – ответил кто-то из стаи.
Я непроизвольно плюхнулась на дорожку. Мне послышалось? Или один из наших псов освоил человеческую речь? Скорее всего, полиглотом является старушка Черри, она слишком долго живет среди людей.
– Носятся туда-сюда, грязи на лапах нанесли, – продолжала пуделиха, – вот я ее и оставила во дворе. Хуч пионы сломал. Чего он в них полез? А Банди садового гномика снес, ну того, которого Тёма Маше подарил!
Я положила руку на спину Черри.
– Нехорошо ябедничать!
Пуделиха повернула голову и посмотрела на меня большими несчастными глазами. Если не знать, какую сытую жизнь ведет Черричка, то, поймав этот взгляд, легко поверишь в ее страдания. Правда, мопс Хуч выглядит еще большим мучеником. Похоже, он сегодня не доел из миски мясо – слишком много положили, не влезло, есть от чего переживать.
– Я просто докладываю обстановку, – обиженно засопела собака.
Нет, это не Черри, она не разевала пасть.
– А вы чего на земле сидите? Не холодно? – спросил голос.
Тут до меня дошло, что звук доносится сверху, я задрала голову, из окошка гардеробной свесилась Ирка.
– Это ты! – с облегчением воскликнула я.
– Кто ж еще тут порядок наведет? Уж, поди, не гости ваши! Домой хотите войти?
Хороший вопрос, если учесть, что я стою, вернее, сижу около парадной двери.
– Ну да, – кивнула я.
– Собак не впускайте!
– Они теперь на улице ночуют? – прокряхтела я, вставая.
Ирка кашлянула.
– Нет, конечно. Только чего их заводить, если через секунду они на улицу попросятся. Носятся, словно оглашенные, снуют между двумя домами.
– Тебе не кажется, что у Хуча фигура стала еще более странной? – спросила я.
– Ну… есть немного, – согласилась Ирка, – но ветеринар же сказал, что мопс здоров. Анализы в норме и все такое.
– Верно, – протянула я, – но непонятно, по какой причине у него холка растет! Сейчас он похож на портрет Шаляпина!
– Чего? – не поняла Ирина.
– Был такой певец, Федор Иванович Шаляпин, – объяснила я. – Вроде в Третьяковке висит картина, где он изображен в пальто с огромным бобровым воротником. На мой взгляд, не очень удачное произведение, нижняя часть у певца узкая, зато верхняя объемная, словно он нацепил на шею круг для плавания.
– Не люблю я по музеям шляться, – зевнула Ирка, – лучше дома у телика посидеть. А Хуч теперь не падает головой об пол, уже ловко ходит.
Словно желая подтвердить слова Ирки, мопс приблизился к ступенькам и начал подниматься к парадной двери. Я прикусила нижнюю губу. Умный Хучик сообразил, что движение вперед по непонятной причине затруднено, и преодолевал лестницу боком. Вы когда-нибудь встречали пса, который сначала поднимал бы правые лапы, переднюю и заднюю, ставил их на ступеньку, а потом подтягивал левые, ну и так далее?
– Кто его научил этому фокусу? – изумилась я.
– А кто научил Банди открывать у полковника в спальне тумбочку и тырить оттуда драже «Морской горошек»? – хихикнула Ирка. – Сам дотумкал!
– Пит-то здоров, – отметила я. – Может, отвезти мопса к другим ветеринарам?
– Лучшего врача все равно не найти, – возразила Ирка. – Профессор велел понаблюдать за псом неделю, вот и понаблюдаем. А Хучу не хуже. Ест так, что еда из ушей лезет, носится как ни в чем не бывало, падать перестал.
– Но он же ходит боком!
– И что? У него быстро получается, нечего волноваться. Ну открыть вам дверь? – заорала Ирка.
– Не кричи, вдруг кого разбудишь, – предостерегла я.
– Разве у нас люди в нормальное время лягут спать, – зазудела Ирка. – Дождешься тут покоя… Приехали с покупками! «Газель» заказали! Мешков нахапали! Балок! Железок! Деревяшек!
– И где это все? – испуганно огляделась я.
– Так у Тёмы. Слава богу, не сюда внесли. Знаете, чего Маша сказала? Ремонт – это прикольно! Все сейчас там и прикалываются, стены красят.
Я попятилась.
– Сами?
– Ну да.
– Они же не умеют!
Иркина голова исчезла из окна, я вошла в дом, за мной потянулись псы.
– А ну, идите назад, на стройку! – возмутилась домработница, выскакивая в прихожую. – Снуют взад-вперед, лапы в побелке… Шагом марш к Тёме!
Собаки молча выскользнули во двор.
– Очень уж ты строга, – вздохнула я.
– Пять раз полы подтирала.
– А следы остались!
– Где? – засуетилась Ира.
– Вон, белые, по коридору к лестнице ведут, – не преминула заметить я.
– Это не от лап, – констатировала домработница.
– Ты только секунду назад жаловалась на свору и не пустила ее в дом!
– Никто из собак не носит кроссовки, – тоном Шерлока Холмса заявила Ирка, – это полковник пробежал.
– Дегтярев дома?
– Угу.
– А ты говорила – все отправились делать ремонт.
– Александр Михайлович вернулся, – вздохнула Ира. – Ну вот, опять надо за тряпку браться…
– Значит, не все у Тёмы, – зачем-то уточнила я.
– Все!
– А полковник?
– Все без него.
– Следовательно, на стройке не все!
– Все!
Продолжая спорить, я не забывала удивляться собственной глупости, ну зачем веду абсолютно бессмысленный разговор?
– Ладно, – сдалась Ирка, – будь по-вашему! Все дома. У Тёмы астральные тела работают.
Я изумилась. Ирка обожает сериалы и передачи, где постоянно звучит закадровый смех, она самозабвенно читает «Желтуху» и верит всему, что печатается на ее страницах. Еще домработница никогда не упустит возможности приобрести журнал с названием «Истории из жизни» и будет обливаться слезами, читая о тяжелой судьбе звезды шоу-бизнеса, которая была бита мужем, порота свекровью, выброшена голой на мороз, но тем не менее сумела встать на ноги и сейчас молодая, красивая, белая и пушистая живет в скромном сорокапятикомнатном доме на Рублево-Успенском шоссе.
Но вот всякие штучки про астрал и прочее – не для Ирки, она не увлекается загробной темой. Неужели домработница изменила себе и посмотрела передачу из цикла «Мертвые среди нас»? Как-то я, включив после полуночи телик, наткнулась на странную тетку цыганского вида, которая заунывным голосом вещала про чистку ауры, взламывание чакр и стряхивание пыли с кармы.
– Ох, Дарь Иванна, – заговорщицки зашептала Ирка, – помните, я говорила про свою бабушку?
– Да, да, – кивнула я.
Естественно, я забыла про Иркины россказни! И вовсе не уверена, что она упоминала о родственнице в моем присутствии.
– Ой, – зашмурыгала носом Ира, – такая хорошая была, добрая, ласковая…
– Все бабушки милые, – согласилась я.
– А вот и нет! Вон у Ваньки грымза эфиопская! – вытаращила глаза домработница. – Иногда так хочется мужа прибить, прямо рука зудит. А потом вспомнишь, каково ему в детстве приходилось, и оставишь его в живых.
– У Ивана в роду были негры? – поразилась я.
– Господь с вами, откуда такую дурь взяли?
– Ты сама сказала: «Грымза эфиопская». А где Эфиопия? На Черном континенте!
– Ой, да она из-под Курска! – подпрыгнула Ирка. – Пьянь местная! Ваньку била. А моя такие пончики делала, но умерла! И секрет их с собой унесла, в смысле рецепт. Вот хочу поехать и узнать.
– Куда? – в изнеможении спросила я, отступая к лестнице.
Ирка большая мастерица взболтать чужой мозг до состояния омлета. Вроде начинаете с ней разговор, чувствуя себя нормальным человеком, а спустя четверть часа становитесь идиоткой.
– Вы, Дарь Иванна, неаккуратно людей слушаете, – с укоризной отметила Ирка, – я талдыкаю дятлом, а у вас все мимо ушей свистит. Повторяю: моя бабушка делала пончики. Никогда я потом похожих не ела. Типа «хворост». Рецепт она с собой унесла, в могилу. А я его узнать хочу.
– Кого?
– Рецепт.
– Какой? – Я совершенно потеряла нить беседы.
– Пончиков!
– Их бабушка пекла?
– Да.
– И она умерла?
– Точно.
– А ты намерилась выяснить, как делать то самое тесто?
– Верно.
– Боюсь, ничего у тебя не получится.
– Это почему? – уперла руки в боки Ирка.
– Извини, что напоминаю, но твоя бабушка умерла.
– И чего?
– Ира, с мертвецом нельзя побеседовать!
– Это вы так считаете. Можно, я завтра на пару часиков отлучусь? За рецептом поеду.
– На кладбище? – не выдержала я. – Не забудь прихватить жабу.
– Зачем? – разинула рот дурында. – Про лягушек ниче не говорили.
– Во всех колдовских действиях всегда присутствуют сушеные летучие мыши и жабьи лапы, – хихикнула я. – Еще может понадобиться цветущий папоротник и всякая мелочь вроде куриного яйца с иглой, в кончике которой смерть Кощея Бессмертного.
Высказавшись, я пошла наверх, добралась до спальни полковника и поскреблась в дверь.
– Можно?
Ответа не было.
Я прибавила звук:
– Разреши войти?
Снова тишина.
Беспокойство холодной змеей вползло в душу. Дегтярев в последние дни не очень хорошо себя чувствует, он частично потерял память. Может, врачи ошиблись, и удар по голове тут ни при чем? Вдруг у Александра Михайловича случился-таки микроинсульт, а сейчас произошел новый, и он в данный момент лежит на полу, беспомощный, не способный ни пошевелиться, ни ответить?
Покрывшись липким потом и забыв о правилах приличия, предписывающих не лезть в спальню даже близкого тебе человека без приглашения, я толкнула дверь и вломилась к Дегтяреву, как носорог в хлипкую хижину.
В горле стоял ком, тело сначала окаменело, потом мелко-мелко затряслось. Вы бы тоже перепугались до сосудистого криза, увидав жуткое зрелище, кое предстало моим глазам. На ковре, одетый в спортивный костюм, хрипел Дегтярев. Он лежал на правом боку в очень странной позе – его левая рука была отведена за спину, пальцы сжимали носок левой ноги, которую Александр Михайлович вывернул абсолютно нечеловеческим образом. Больше всего меня напугали вылезшие из орбит глаза полковника и ужасные звуки, вырывающиеся из его полуоткрытого рта.
– Милый, – еле перебирая чугунными колоннами, в которые превратились мои ноги, зашептала я, – не нервничай, сейчас вызову врача.
– М-м-м… – простонал приятель и судорожно заморгал, – м-м-м…
– Секундочку! – засуетилась я. – Скажи, что случилось?
– М-м-м…
– Тебе больно? – с надеждой воскликнула я.
Инсульт не причиняет физических страданий, он обездвиживает. И если полковнику больно, значит, инсульта нет. Но не успела эта радостная мысль укорениться, как я решила, что это инфаркт! Вот сердечный приступ причиняет боль.
– Солнышко, давай помогу тебе выпрямиться, – засюсюкала я и взяла Дегтярева за пальцы левой руки. – Ну, разожми лапку!
– М-м-м.
– Ой, не буду! Может, ногу попробуем разогнуть?
– М-м-м, – ответил полковник, и тут его скрючило еще сильней.
Я снова обрадовалась – это не сердце, а банальная судорога, у Александра Михайловича свело ногу, надо немедленно ткнуть в нее иглой и вызвать врача.
– Не волнуйся, любимый, – защебетала я и быстро отстегнула брошку, приколотую к футболке.
На день рождения Маня подарила мне изумительное украшение – круглый диск с изображением Хуча, я теперь ношу его постоянно.
– Прости, дорогой, сейчас тебе станет легче, – воскликнула я и воткнула иглу в бедро Дегтярева.
– А-а-а! – заорал он и сел.
– Ты выздоровел! – возликовала я. – Какое счастье!
– Зачем ты мне помешала?! – заорал полковник.
– Ты лежал на полу.
– И что?
– С выпученными глазами!
– И что?
– С красным лицом!
– Если бы я посинел, смотрелся бы хуже, – пошел вразнос приятель. – Когда человек помидорного цвета, значит, он жив, кровь в организме циркулирует.
– Но… я думала…
– Что ты делала?
– Думала, – растерянно повторила я.
– Боже! – застонал Александр Михайлович. – Только я сумел принять нужную асану, еле-еле дотянулся рукой до ноги, изогнулся белым журавлем, как появилась думающая Дарья и со всей дури воткнула в меня булавку.
– Кем ты изогнулся? – обомлела я.
– Белым журавлем.
– Зачем?
Дегтярев указал пальцем в экран работающего телевизора.
– Видишь? Там идет урок йоги. Инструктор сказал, что каждый человек должен выучить пару асан, то есть поз. Если их делать каждый день, то навсегда возвратятся здоровье и умственная полноценность.
Я вздрогнула, последняя фраза Дегтярева, несмотря на ее оптимизм, показалась мне зловещей. Если полковник хочет, чтобы к нему вернулись вышеупомянутые качества, получается, он считает себя больным и глупым?
