Глава 18

– Именно так, – подтвердила Зоя. – Но вот что я вам еще скажу! К Андрею Борисовичу домой приходил следователь, расспрашивал про Галину. Я случайно услышала, как он говорил: бывшая любовница Расторгуева затеяла спектакль, она знала, что актер отходчив, и решила разжалобить его. Они жили вместе не один год, Галя не случайная одноразовая пассия, а жена, хоть и без штампа в паспорте. Наверное, план интриги был таков: Галина выпивает снотворное, дает немного хлебнуть детям, затем звонит в «Скорую», врачи приезжают, находят всю семью спящей, обнаруживают письмо и связываются с Расторгуевым. Андрей Борисович, испытывая угрызения совести, несется в клинику и позже, когда Галю с детьми выписывают, начинает ей материально помогать. Зная артиста, могу сказать, что такой вариант вполне мог прокатить. Нет, снова жить с обманщицей как с супругой Андрей Борисович не стал бы, а вот деньгами бы точно поделился. Но хитрюга ошиблась в своих расчетах. Тот же следователь объяснил Расторгуеву следующее. Обычно самоубийцы пьют сразу таблеток сорок-пятьдесят, считают, что так умрут наверняка. Однако у них начинается рвота, часть лекарства выводится наружу, и человека спасают. Галина же побоялась проглотить много снотворного. Она приняла пять-шесть пилюль. Рассчитывала крепко заснуть, чтобы у врачей «Скорой» не возникло сомнений в отношении суицида, и в то же время – что ее непременно откачают. Но такое количество снотворного наиболее опасно, оно не вызывает рвоту, быстро поступает в кровь и губит человека. Я хорошо запомнила слова следователя, привожу их почти дословно: «Многие дамочки инсценируют суицид, и то, что я рассказал вам сейчас, классическая схема их действий. Подтверждением моим словам является звонок Галины Борисовой в «Скорую»: «Мы с детьми решили умереть, – сказала она. – Пусть кто-нибудь приедет и заберет наши тела». Поверьте, если человек действительно собрался на тот свет, он не станет предупреждать медиков, оставлять квартиру незапертой и бросать на столе пустую упаковку от снотворного. Борисова хотела испугать Расторгуева, но ошиблась с дозировкой препарата». В общем, Галину спасти не смогли, Нику же откачали. Андрей Борисович устроил девчонку в один из лучших детдомов страны и устранился из ее жизни.

– А что с мальчиком? – поинтересовалась Лидия Максимовна.

Зоя призадумалась.

– Вроде он умер. Не знаю точно. Хозяин о младенце никогда не вспоминал, он ему не родной по крови, и привыкнуть к нему артист не успел. Вот Нику Андрей Борисович воспитывал с малолетства, поэтому относился к ней хорошо, пока гадючка не совершила ужасный поступок. Один раз Расторгуев мне сказал: «Вероника – мерзкое, лживое существо, но в конечном итоге я должен быть ей благодарен. Не пожелай она убить брата, в моей семье рос бы бастард».

Лидия Максимовна вернулась в детдом, рассказала историю Аде Борисовне, и они решили внимательно наблюдать за воспитанницей.

У детей в экспериментальном интернате прекрасные условия, они живут в комнатах по двое. Соседкой у Ники оказалась Света Крюкова. И как-то раз она пришла к Хотенко и промямлила:

– Нехорошо ябедничать, но, по-моему, Вероника сошла с ума.

– Что случилось? – испугалась Ада Борисовна.

– Вот уже неделю она ложится вечером спать, ждет некоторое время, а когда ей кажется, что я заснула, встает, берет ремни и привязывается к матрасу, – прошептала Света. – Зачем она это делает?

– Никому не говори, – велела педагог, сразу вспомнив, что у четверых мальчиков из шкафов исчезли пояса от брюк.

Вещи испарились восемь дней назад, и никто не мог понять, куда они подевались. Ада Борисовна решила, что мальчишки где-то оставили ремни, например, бросили в раздевалке бассейна, куда ребят возят по субботам, пожурила растерях, попросила завхоза выдать им новые и забыла о происшествии. Дети регулярно что-то теряют, кто шапку, кто варежки. Вон Саша Фреш и того лучше – ухитрился посеять ранец со всеми учебниками.

Но оказалось, что все не так просто.

Около четырех утра, когда у большинства людей наступает самый крепкий сон, завуч на цыпочках прокралась в спальню к Веронике и Свете, осторожно подняла одеяло, под которым лежала Борисова, и обомлела: ноги Ники действительно были примотаны к раме кровати теми самыми ремешками.

На следующий день воспитательница пригласила девочку в свой кабинет и без церемоний спросила:

– Почему ты утащила у мальчиков ремни?

Испуганная Вероника пролепетала:

– Я не воровка! Честное слово!

– Знаю, – кивнула Хотенко, – ты привязываешь себя к постели. Что за странная забава?

Ника разрыдалась и рассказала про то, как пыталась убить братика. В самом конце она попыталась оправдаться:

– Мне не нравилось, что мама и папа занимались только младенцем, про меня они совсем забыли. Но я любила малыша и не хотела причинить ему вред, просто я хожу во сне, а потом не помню, что делаю.

Ада Борисовна внимательно слушала девочку, а ту словно прорвало, слова лились водопадом…

Когда в доме появился младенец, семья перестала спать по ночам: новорожденного мучили колики, он громко кричал, будил мать, отца и сестричку. Вероника не могла как следует выспаться, в школе клевала за партой носом, а вернувшись домой, норовила прилечь и покемарить пару часов.

Однажды, подремав на диване, Ника вскочила, помчалась в ванную, чтобы умыться, а потом сесть за уроки, глянула в зеркало и перепугалась. Все ее личико оказалось испачкано кровью. Она была на щеках, подбородке, носу.

– Тетя Уля! – в ужасе закричала малышка, знавшая, что дома нет никого, кроме няни и братика.

Женщина прибежала на зов.

– Что случилось?

– Я умираю, – испуганно прошептала Вероника. – Посмотрите, лицо в крови.

Ульяна Федоровна удивилась.

– Разве ты не помнишь? Полчаса назад ты пришла на кухню, схватила бутылку с кетчупом и давай его пить. Вся вымазалась. Я велела тебе поставить соус на место. Ты послушалась и ушла.

– Я прибежала из школы и прилегла отдохнуть, на кухню не заглядывала, – растерялась девочка.

– Да ладно тебе, – засмеялась няня, – пошутила и хватит. Садись, пиши упражнения, мне пора малыша кормить.

Через несколько дней Ника проснулась утром, перепачканная шоколадом. Наволочка и пододеяльник тоже были в коричневых пятнах.

– Экая ты грязнуля, – упрекнула ее Ульяна Федоровна. – Разве можно развернутые конфеты в постели прятать?

– Ничего такого я не делаю, – принялась оправдываться девочка.

Прислуга молча подняла подушку, Ника вытаращила глаза: на простыне лежали раздавленные «медальки» без фольги.

– Не надо глупо врать, – заворчала няня, – лучше честно признаться, меньше влетит тогда. А то вломят и за баловство, и за ложь.

Спустя неделю Вероника очнулась от звона будильника и поняла: она лежит в шапке и ботинках, причем последние аккуратно зашнурованы.

– Еще раз по-идиотски пошутишь, пожалуюсь твоей матери, – пригрозила Ульяна Федоровна.

– Я проснулась, села в постели, а на ногах обувь, на макушке ушанка! – зарыдала девочка.

Няня погладила Нику по голове.

– Странно. Хорошо, я подумаю на эту тему.

Вечером Ульяна пришла в детскую и спросила Нику:

– Помнишь про кетчуп, шоколад и ботинки?

– Да, – всхлипнула та. – Вы считаете меня хулиганкой?

– Теперь нет, – вздохнула Ульяна Федоровна. – Думаю, ты больна лунатизмом. Ходишь во сне, производишь некие действия и не помнишь о них, когда просыпаешься. Хочешь, дам книгу почитать? Называется «Лунный камень», в ней про эту болезнь подробно написано.

Вероника залпом проглотила роман и испугалась. Она заразилась? Но каким образом? От кого? Надо, наверное, сказать маме. Вот только та плохо себя чувствует после родов, врачи велят не волновать ее…

Ника очень любила маму и решила пока промолчать, подождать, когда та поправится. Тем более что лунатизм перестал проявляться, более никаких странностей не случалось. Но мама никак не выздоравливала. Она все время лежала в кровати, стала очень раздражительной, плакала, требовала, чтобы домашние разговаривали шепотом. И Вероника продолжала молчать о своей проблеме, надеясь, что странный недуг ушел так же внезапно, как появился. А потом произошла история в ванной.

Вечером, когда избитую Нику заперли в комнате, к ней тайком заглянула няня и запричитала:

– Что же ты натворила… Проклятый лунатизм!

Девочка зарыдала:

– Неужели я напала на братика и ничего не помню?

Ульяна Федоровна напомнила:

– Кетчуп, шоколад, ботинки. Так и было.

– Я убийца, – помертвела Вероника.

– Слава богу, нет, – успокоила ее няня, – мальчик жив, но это не исключает твоей новой попытки напасть на него. Прими мой совет: никогда никому не говори о лунатизме, лучше признайся, что хотела лишить брата жизни.

– Но это неправда, – сопротивлялась Ника.

– Правда, – жестко заявила няня. – В момент бодрости ты контролируешь себя, прикидываешься любящей сестричкой, а во сне раскрепощаешься, и тогда из глубины твоей души вылезают чудовища. Ты ведь ревнуешь мать и отца к братику?

– Да, – неохотно согласилась Ника.

Ульяна Федоровна подбоченилась.

– Вот видишь. Если признаешь свою вину, тебя поругают и простят, останешься жить в семье. А коли будешь настаивать на лунатизме, отправят на лечение. Лунатик – это сумасшедший. Тебя запрут в психушке, а оттуда выхода нет.

Вероника оцепенела от ужаса. Ей стало так страшно, что она на время перестала говорить. Немота отпустила лишь через несколько дней. Девочка подумала: может, в самом деле признаться в том, чего не совершала? Все в доме и так считают ее виноватой. И, вероятно, она и правда пыталась утопить брата. Ника помнила, как вошла в ванную и увидела малыша под водой, как схватила его, уронила… Но не имела понятия, что было до этого. Ника стала напрягать память. Вот она пришла из школы, выпила на кухне сок, ощутила усталость, легла на диван… «Ника, иди скорей в ванную!» – долетел до сознания зов. Вскочив, в полусонном состоянии она побежала по коридору… «Покарауль брата, я принесу череду», – сказала няня. А вот и ванна, вода, братик, тельце на полу, потом малыш снова в ванночке, крик Ульяны Федоровны… Воспоминания путались, потом вдруг пришло понимание: да, она хотела утопить брата. Надо признаться. Может, тогда ей станет легче?

Даже взрослому человеку, оказавшемуся в столь трудном положении, нелегко найти из него выход. Чего уж говорить о восьмилетней девочке? Неделю Вероника пыталась сообразить, как поступить. Сказать о лунатизме? Тогда ее запрут на всю жизнь с сумасшедшими. Промолчать? Но болезнь – единственное, что ее оправдывает. А если со здоровьем все в порядке, то она жестокая убийца. Пожалуется, что ходит по ночам и не отвечает за свои поступки, – тогда ее запрут в дурдоме… Круг замыкался.

Когда бедной девочке показалось, что она и впрямь сходит с ума, Андрей Борисович выгнал Галину из дома. Но о коротком периоде жизни с мамой и крохотным мальчиком в убогой квартирке Вероника категорически не хочет вспоминать…

– Понятно, – пробормотала Лидия Максимовна, когда рассказ воспитанницы иссяк. – А почему ты привязываешься ремнем?

Ника заплакала.

– Мне нравится Света, соседка по комнате. Только она очень неаккуратная, хватает без спроса мои вещи, роется на полках, где я держу книги и игрушки, и никогда ничего не кладет на место. Иногда хочется ей в нос дать, прямо руки чешутся, еле сдерживаюсь.

– Ты боишься убить Крюкову ночью в припадке лунатизма, – догадалась Лидия Максимовна.

Вероника отчаянно зарыдала.

Заведующая посовещалась с Адой Борисовной, и они решили никого не вводить в курс дела, переоборудовали под спальню одну из кладовок, переселили туда Веронику и старались не выпускать девочку из вида. Хотенко почитала умные книги о лунатизме, поняла, что природу этого явления медицина пока объяснить не может, и скорректировала диету Ники. Той перестали давать кофе, шоколад, какао – продукты, которые могут вызвать возбуждение, заваривали воспитаннице на ночь успокаивающий сбор трав, отправили ее дополнительно заниматься иностранными языками, забили ее день до предела учебой, спортом – и преуспели. За все время обитания в интернате Вероника ни разу не встала ночью и никуда не ходила…

Лидия Максимовна потерла рукой лоб.

– Вот такая печальная история. Мы с Адой Борисовной переживали за Нику и очень гордились, когда она поступила в институт на факультет психологии.

– Почему Борисова превратилась в Филиппову? – спросила я.

Директриса зажгла настольную лампу.

– Вероника очень понравилась Георгию Петровичу Мишкину. И девочка тоже потянулась к нему, а в особенности к его матери, Ангелине Федоровне. Замечательная была женщина. Но Мишкину не разрешили забрать ребенка из детдома – Георгий был не женат. Понимаете?

Я кивнула. Лидия Максимовна продолжила:

– Под свою ответственность я разрешила Георгию забирать Нику к себе на выходные и каникулы. Я понимала – они с Ангелиной Федоровной прекрасные, добрые, умные люди. А Вероника, когда вырастет и покинет интернат, останется совершенно одна. Конечно, мы с Адой никогда не откажемся дать бывшей воспитаннице совет, но, согласитесь, лучше жить в семье.

Я отвела глаза в сторону.

– Полагаю, Георгий Петрович и его мать ничего не знали о лунатизме девочки и происшествии с ее братом?

Лидия Максимовна смутилась.

– Нет, не знали. Ника вела себя очень хорошо, отлично училась, никогда не проявляла агрессии и ни разу не предприняла попытки выйти ночью в коридор. По лунатизму в те годы было не так уж много книг, мы с Адой изучили все и узнали: очень часто хождение во сне прекращается, когда ребенок минует подростковый период. У Борисовой было тяжелое детство, ее ожидала непростая юность – и вдруг такая удача, рядом с ней появились Георгий и Ангелина Мишкины. Узнав историю про младенца, они могли испугаться общения с проблемным ребенком. Нам с Адой не хотелось лишать девочку шанса на счастье. Да, она совершила в восемь лет ужасный поступок в бессознательном состоянии, но потом-то, очнувшись, хотела спасти брата, а уронила его совершенно случайно. Ника очень переживала и мучилась, вспоминая это. Она росла прекрасным человечком.

– Так откуда фамилия Филиппова? – не отставала я.

Лидия Максимовна схватила со стола газету и начала ею обмахиваться.

– Какая разница? Филиппова, Борисова… Важно, какой человек.

– Вы поменяли Веронике документы? – предположила я. – Чей паспорт она получила? Где вы его взяли?