Глава 19

Заведующая подскочила.

– Вы что! Нам бы такое и в голову не пришло! Это была идея Ангелины Федоровны. Она обожала Нику, и когда той пришло время получать паспорт, предложила: «Возьми мою девичью фамилию – Филиппова. Мне очень хочется, чтобы она сохранилась. Выйдешь замуж, не меняй ее. И своему ребенку передай. Пусть род Филипповых продолжится. Авось твой супруг окажется сговорчивее моего Мишкина, который наотрез отказался, чтобы Георгий Филипповым стал». Ника очень обрадовалась, но пришла ко мне посоветоваться, спросила: «Закон разрешает смену паспорта просто так? Я же не выхожу замуж». А я за день до этого разговора прочитала книгу и находилась под большим впечатлением от ее содержания. Автор – ученый, кандидат наук – рассказывал, как имя влияет на человека. Например, в ряде африканских племен ребенка до двенадцати лет зовут одним именем, а потом совсем иначе, так обманывают злых духов. Но самый большой след в душе оставил раздел, где объяснялось, какой будет характер и в конечном итоге судьба малыша, нареченного Ваней, Машей, Сергеем, ну и так далее. Я нашла имя Лидия и ахнула: ну точно про меня!

– Вы посоветовали Нике сменить имя? – предположила я.

Собеседница смутилась.

– Вам, наверное, это кажется глупостью.

– Да нет, – улыбнулась я. – Если Вероника Борисова, превратившись в Веру Филиппову, стала счастливее, то это вполне оправдано.

Лидия Максимовна оживилась.

– У тех, кого нарекли Вероникой, тяжелая судьба, им всего приходится добиваться упорным, тяжелым трудом. И с ранних лет жизнь устраивает испытания, подчас очень жестокие. Наиболее благоприятный, спокойный период наступает для Вероники после семидесяти пяти лет, вот тогда она, если достойно преодолеет все препятствия, которые ей уготовил рок, обретет счастье. Так было написано в той книге. Но ведь можно не дожить до момента, когда Фортуна начнет раздавать пряники. А вот у Веры другая ситуация. Девушка с этим именем идет по жизни легко…

Я молча слушала заведующую. Хорошо, если так! Не везет тебе? Возьми другое имя и обрети счастье. Но, боюсь, от этого лучше не станет, надо поработать над характером.

– Вероника послушалась, и у нее все наладилось, – завершила рассказ Лидия Максимовна.

– Вы действительно не общались с воспитанницей после того, как та покинула интернат? – поинтересовалась я.

Собеседница отложила газету.

– У нее началась новая жизнь – институт, другие подруги, заботливые бабушка и отец. Меньше всего Нике хотелось вспоминать свое детство. Нет, она к нам никогда не заглядывала, не звонила, не поздравляла с праздниками. Но я не обижалась, понимала: ей лучше закопать поглубже прошлое.

Дверь в кабинет распахнулась, появилась Ада Борисовна.

– Пожалуйста, не начинай, – поморщилась, взглянув на нее, Лидия Максимовна. – Виола ничего плохого не хочет, она пытается понять, кто и почему лишил жизни наших воспитанниц.

– На днях Борисова неожиданно позвонила мне. Она казалась очень напуганной, попросила о немедленной встрече, – сообщила Хотенко.

– Ты мне ничего не сказала, – удивилась директриса.

– Так тебя десять дней в Москве не было, – напомнила Ада Борисовна, – ты летала в Екатеринбург на конференцию, вернулась вчера ночью.

– Ой, точно, – кивнула Лидия Максимовна.

Завуч села на диван.

– Когда не общаешься с человеком много лет, то, конечно, удивляешься, если он вдруг о тебе вспомнил. Я сняла трубку в своем кабинете и услышала: «Ада Борисовна? Здрассти, это Вера Филиппова». В первое мгновение я даже не поняла, кто это. Молчала и пыталась сообразить, кто меня беспокоит. Из санэпидемстанции? Или из детской поликлиники? Женщина тем временем продолжала: «Мне срочно надо с вами встретиться! Посоветоваться не с кем, а я в беде. Вы меня не узнали? Я Ника Борисова, теперь Вера Филиппова. Помните, я же имя поменяла».

Мне стало понятно: Ада Борисовна, выскочив из кабинета, далеко не ушла, а подслушивала нашу беседу с Лидией Максимовной. И сейчас, несмотря на откровенную неприязнь ко мне, она решила поделиться информацией.

…В интернат Вера приехать отказалась, упросила Хотенко встретиться в шумном сетевом кафе, где посетители не обращают друг на друга внимания.

Ада Борисовна сразу узнала бывшую воспитанницу, та почти не изменилась. Правда, стала дорого одеваться.

– Я схожу с ума, – сказала молодая женщина, – снова начала куролесить ночью. Вдруг опять кого-то захочу убить?

– Глупости, – твердо сказала Ада Борисовна. – Да, в детском возрасте у тебя наблюдались проявления лунатизма, но они бесследно прошли. Пока ты была у нас, никогда не бродила по ночам.

Филиппова передернулась.

– А вместе с Никой Борисовой погребен и лунатизм, – уверенно заявила воспитательница. – Кто тебе сказал про твои ночные прогулки? Супруг?

– Я не замужем, – уточнила Филиппова. – Сама поняла, что дело плохо. Сегодня утром спускаюсь на кухню, а там беспорядок, сок гранатовый отпит из бутылки и выплюнут.

– Ты просто забыла, что вечером его отхлебнула, – улыбнулась Ада Борисовна.

– Но я не стала бы плеваться! А если бы случайно пролила сок, обязательно вытерла бы лужицу. К тому же отлично помню, как, уходя в спальню, я обернулась и увидела, что на столиках пусто, – пояснила Вера.

– Дорогая, ты, наверное, устаешь на работе, вот и чудится всякая ерунда, – попыталась успокоить ее Ада Борисовна.

– А еще я, оказывается, откусила от куска сырой печени, который лежал в холодильнике, – всхлипнула Филиппова. – Прямо зубами отгрызла! Это тоже от переутомления на службе? Вечером пошла спать, в доме никого, кроме меня, не было, а утром обнаружила беспорядок и полусъеденный ливер…

Хотенко растерялась. Вера продолжила:

– Выходит, я снова стала по ночам бродить, а наутро не помню о своих приключениях. Лунатизм вернулся. Ада Борисовна, мне страшно. Рассказать никому не могу, иначе придется сообщить о том, что я сделала с братом. К психотерапевту никогда не пойду: у самой профильное образование, и я знаю, что душевед мне не поможет. Что же делать?

– Прежде всего успокоиться, – велела Ада Борисовна. – Попей травяной сбор, валерьянку с пустырником, делай дыхательные упражнения.

– Я сумасшедшая, – заплакала Вера. – Сначала безумие лишило меня детства, а теперь, получается, я могу потерять все, чего добилась годами упорного труда: работу, карьеру. Вдруг я опять кого-нибудь убью? Тогда меня точно посадят за решетку, потому что я далеко уже не восьмилетка. И никто не может мне помочь!

Ада Борисовна кое-как успокоила Филиппову, но сама сильно встревожилась.

Вскоре Вера снова позвонила ей и на сей раз весело сообщила:

– Я не лунатик! Вечером зашла в туалет первого этажа, гостевой, которым редко пользуюсь, и вижу – круг на унитазе поднят. А в умывальнике волосы. Темные, короткие. И на полу тоже. Понимаете?

Когда раздался звонок Филипповой, Хотенко отчитывала одну из воспитанниц за двойки, поэтому не сразу сообразила, о чем говорит Вера, и слегка раздраженно ответила:

– Нет.

– Значит, я не лунатик! – радостно повторила собеседница. – В моем доме мужик шастал ночью! Он воспользовался туалетом и не опустил стульчак. Причем с собакой приперся – волосы с ее шкуры. И печень он ей дал, не я ее грызла. Вот радость-то!

Ада Борисовна, прикрыв трубку рукой, приказала шепотом двоечнице:

– Немедленно отправляйся учить уроки.

Затем собралась с мыслями и попыталась слегка притушить ликование Филипповой:

– Вера, я ни на секунду не сомневалась, что ты не страдаешь лунатизмом. Детская проблема более к тебе не вернется. Но не стоит радоваться.

– Почему? – засмеялась та. – Ада Борисовна, я чувствую себя как человек, вылечившийся от смертельной болезни. Я не психопатка, не стану шастать по ночам по округе, никого не убью.

– Дурочка! – рассердилась Хотенко. – Ты никогда не была безумной, давно пора забыть о той стародавней истории. Пойми, ты ни в чем не виновата, не хотела навредить младенцу. Если уж разбираться досконально, то наказывать нужно было няню. Как только она поняла, что малышка во сне ходит по квартире и потом ничего не помнит, она обязана была доложить о недуге родителям. Но почему-то взрослая женщина, да еще с медицинским образованием, этого не сделала…

Я на секунду перестала слушать завуча. А действительно – почему?

– Главное, я постаралась втолковать Вере, что ей необходимо обратиться в полицию, – завершила рассказ Хотенко. – Ведь по всему выходило: кто-то тайком посещает ее дом. Я бы с ума сошла от страха! И Вера тоже сильно испугалась, поняла, что ей грозит опасность. Более мы не общалась. Пятнадцатого я пыталась соединиться с бывшей воспитанницей, но ее телефон оказался отключен, и я подумала, что она занята на работе.

Я поблагодарила Лидию Максимовну и Аду Борисовну, пообещала, что книги из издательства доставят на следующей неделе, встала и ойкнула.

– Что с вами? – спросила Хотенко.

– В спину словно раскаленный гвоздь воткнули, – пожаловалась я. – Уже второй раз это случается.

– Нерв защемило, – поставила диагноз директриса. – У меня тоже так было. А потом… давно, года, может, три-четыре назад, точно не помню… пришел к нам корреспондент журнала… э… кажется, «Здоровье детей», он писал статью о том, как живется в детдомах ребятам с физическими недостатками. И вдруг меня скрутило так, что ни вздохнуть, ни охнуть. Репортер сказал: «Наверное, я смогу помочь вам, у меня медицинское образование. Встаньте на минутку». Не знаю почему, но я послушалась. Получила удар по спине и… боль исчезла. Мы потом очень долго говорили. Журналист хотел получить адреса наших воспитанников, тех, кто хорошо устроен в жизни. Щаповой, например, она певица, звезда. Но я, естественно, никаких сведений ему не дала, это запрещено. Короче, вам нужен хороший костоправ.

– Они почти все ударами лечат, – поморщилась Хотенко. – Весьма неприятная процедура, лучше таблетки попить, сходить к невропатологу.