Глава 9
Домой Катя не поехала. Просто не могла видеть эти стены. К тому же короткий разговор с Гаврилой не внес успокоения в ее душу. Голос мужа ее теперь пугал. Она не чувствовала не только любви, но даже элементарного доверия к этому человеку не испытывала. И поэтому решила, что раз уж все у них так далеко зашло, терять ей теперь нечего, надо все-таки заглянуть к отцу Андрею и поговорить с ним о проблемах в семье, как она изначально и пыталась это сделать.
Катя рассчитывала, что следователь за это время уже уедет, и оказалась права. Отец Андрей встретил ее сияющий:
– Икона нашлась!
– Знаю и поздравляю. От всей души поздравляю вас!
– Вы себе даже не представляете, что это для меня значит!
– Вас теперь не уволят.
– Если бы только это! Я ведь в этой краже человека подозревал! Друга!
– Это вы про кого? – удивилась Катя.
– Не только одна Лида заходила ко мне в то утро в храм. До нее был у меня еще один человек.
– Вот как… И кто же это? Таня?
– При чем тут Таня? – раздраженно откликнулся священник. – Я же говорю: друг мой. Школьный.
– Он тоже живет тут, в Дубочках?
– Не живет, но бывает… наездами. Не хотел про него говорить, но раз уж икона нашлась, так и быть, скажу вам правду. Друг этот мой закадычный – наркоман.
– Что?
Катя была поражена тем, что услышала. Разве у священников бывают друзья-наркоманы? Она-то думала, что у священников и друзья все исключительно порядочные люди. А тут вдруг – наркоман!
– И давно это с ним?
– Давно. Еще со школы.
Выходит, не меньше десяти лет. А то и все пятнадцать.
– Что же вы его не прогнали? – возмутилась Катя. – Такие знакомства до добра не доведут.
– Знаю. Но что же делать? От него все отвернулись. А мне вроде как по чину полагается помогать людям.
– Таким не поможешь.
– Но хотя бы попытаться-то можно. И зря вы так говорите. Друг мой, может быть, только благодаря своим наездам ко мне столько и продержался. Все те, с кем он начинал, давно уже на том свете. А он еще жив. И чувствует себя сравнительно неплохо.
– То есть он приезжает к вам на реабилитацию?
– Да, но не сразу. Сначала у него по списку идет наркологическая клиника, где ему снимают физические проявления отхода от наркотика, в просторечии «ломку», потом медицинский центр, где с ним работают психологи, и завершающий этап он проходит уже у меня.
– В Дубочках?
– А до этого и в других приходах, где я служил.
Катя покачала головой:
– Я слышала, вам пришлось сменить не один приход. Думаю, что это так или иначе связано с появлением вашего друга. Не всем нравится, когда рядом обитают такие люди. И уж точно – такие знакомства не приветствуются в среде священников.
– Вот и вы заговорили, как они все, – печально произнес Андрей. – А мне почему-то казалось, что вы другая.
– Нет, я такая. И наркоманов я не люблю. Считаю, что хороший человек, которому действительно есть дело до других и до всего этого мира, наркоманом никогда не станет. А что ваш друг? Часто он дает о себе знать?
– Он появляется у меня в среднем раз в полтора-два года.
– А сейчас он в Дубочках?
– Нет. Уехал. И так совпало, что уехал он как раз в тот день, когда пропала икона. Понимаете, почему я так запаниковал? Если бы выяснилось, что это мой друг украл икону, а он как раз был в тот момент в храме, заходил со мной попрощаться перед отъездом, то это был бы не просто позор, это был бы полный крах. Ведь отец Тихон неоднократно предупреждал меня об опасности общения с такими людьми. А я, получается, его не послушал.
– На этот раз все обошлось. Вором оказался другой человек. И сама икона найдена и скоро будет возвращена вам.
– Очень на это надеюсь. А как дела у вас?
– Ну… хорошо. Моего мужа собираются вскоре выпустить. Может быть, уже сегодня.
– А я вижу, вы этому не особенно рады?
– За последние дни я столько всего узнала о Гавриле, что совершенно переменила свое мнение об этом человеке. Мне даже кажется, я поторопилась с замужеством с ним.
– Даже так?
– Да!
– А что… может быть, у вас уже есть кто-то другой на примете?
Голос священника звучал вроде бы небрежно, но стиснутые пальцы выдавали охватившее его волнение. Но Катя ничего особенного не заметила.
Она ответила:
– Мне бы хотелось выйти замуж за человека, которому я могла бы доверять. А Гаврила… увы, он вроде вашего друга-наркомана: и бросить нельзя, потому что вроде как ответственна за него. Но и жить с ним дальше невозможно, потому что доверять ему нельзя.
– Знаете что… приходите с ним завтра на службу. Приходите оба. Я поговорю с вашим мужем. Уверен, что все еще образуется.
– Хорошо. Мы придем.
Но Катя поторопилась дать обещание за них обоих. И когда Гаврила позвонил ей вечером и сказал, что его отпускают, то Катя первым делом робко заикнулась мужу о том, что им завтра предстоит пойти в храм.
Тот изрядно удивился:
– И на хрена мне эта петрушка?
– Поговорить со священником.
– Я уже за сегодняшний и вчерашний день со следователем так наговорился… Священник отдыхает.
– Значит, в храм ты не придешь?
– Нет. Что я там забыл?
– Даже ради меня?
– Сказано ведь уже – нет! Ты сама идешь домой?
– Нет. Пока нет.
– А когда придешь? Я истосковался, пупсик.
Он всегда раньше так ее называл, и это не вызывало в Кате протеста. А теперь вдруг ей стало противно.
– Я… я не приду вовсе.
– Как это?
– Я не приду ночевать домой, – раздельно произнесла Катя.
– А где ты останешься?
– Тут… в усадьбе. У Василия Петровича и Алены Игоревны. Они меня приютили.
Гаврила посопел в трубку, настроение у него испортилось. А потом он спросил:
– Ваня этот тоже там?
– Нет.
– Врешь!
– Даю тебе в этом честное слово.
– Очень мне нужно твое слово! Дрянь ты, вот ты кто такая!
И Гаврила бросил трубку. Какое-то время Катя таращилась на замолчавшую трубку, пытаясь осмыслить услышанное. Само собой после озвученного Гаврилой мнения о ней перезванивать своему мужу Катя не стала. И больше того, она была даже рада тому, что Гаврила вот так грубо проявил свое нутро. По крайней мере, теперь она знает, чего от него можно ждать. И еще Катя понимала, что интуиция ее не подвела, она поступила правильно, когда не стала торопиться навстречу этому мужчине.
Гаврила перезвонил ей сам.
– Можешь не возвращаться, – уже спокойней произнес он. – Я все обдумал. Зачем ты мне вообще нужна? Дом записан на меня. Я и буду в нем жить. А ты вали на все четыре стороны. Шалава!
Катя прямо опешила от таких речей. Конечно, она за последние дни поняла, что Гаврила совсем не так хорош, как ей когда-то рисовалось, но о том, что он способен на такое низкое поведение, она все же не думала. Старалась не думать. Катя даже не нашлась, что ему возразить. Да и что она могла ему сказать? Что его слова омерзительны, а сам он и того больше?
Но Гаврила и не дал ей возможности высказаться. Он опять бросил трубку.
Больше он ей не звонил. Ну и она ему тоже. Обиды на мужа у Кати не было. Она понимала, что он повел себя именно так, как и должен был себя повести в данной ситуации такой человек, как он. Это она сама сглупила, что выскочила замуж за человека, не разобравшись хорошенько, что он собой представляет.
А сейчас Катя даже где-то была рада, что Гаврила показал свои истинные намерения относительно нее. Что же, теперь она знает, как ей быть. И вытянувшись в полный рост на широкой кровати, на которой так вольготно было спать одной, Катя долго смотрела в окно. Потихоньку мысли от Гаврилы перешли на ее нынешнее окружение. Катя не могла не признать, что Василий Петрович и его жена были с ней сама любезность. Но наверное, все-таки неспроста они пригласили ее погостить у них. Кате казалось, что хозяева приглядываются к ней. Однако, имея чистую совесть, Катя никак не могла взять в толк, в чем хозяева Дубочков могут подозревать ее.
Она лежала, глядя на звездное небо. И вдруг увидела одну оборвавшуюся звезду, которая полетела вниз, к земле. На сердце у нее стало отчего-то тревожно и грустно, словно она навсегда потеряла что-то очень близкое. Она встала, задернула шторы и, спрятавшись под одеяло, попыталась уснуть. Но сон упорно к ней не шел.
То ли дело было в разговоре с мужем, то ли в чем-то еще, но, одевшись, Катя вышла в сад, надеясь, что свежий прохладный воздух поможет ей успокоиться. На улице к ночи заметно подморозило. И Катя, одевшись в легкую курточку, быстро замерзла.
– Может, вернусь, согреюсь и тогда хоть засну?
Но прежде чем она повернула к дому, ее внимание привлекла к себе какая-то тень, выскользнувшая из дома. Катя от недостатка любопытства никогда не страдала, а последние события и вовсе обострили в ней это чувство почти до предела.
– Кто это там шастает в ночи?
Катя мигом передумала возвращаться обратно в дом, ее властно влекла за собой эта загадочная тень. Направлялась она к воротам, которые на ночь закрывались. И калитка закрывалась, но изнутри ее можно было без помех открыть. На ночь в целях экономии хозяева выключали красивую подсветку в саду. Все равно любоваться ею некому. В вечернее время умело расположенные и задекорированные светильники красиво высвечивали альпийские горки, хвойники и деревья во дворе, но ночь должна быть ночью, и ночью возле здания главной усадьбы было темно.
Впрочем, мощенная плиткой дорожка от ворот к дому была снабжена фонарями с фотоэлементами. Как только они улавливали малейшее движение на дорожке, тут же загорались. Когда там никого не было – гасли. Темная тень нарочно не пошла по самой дорожке, так что фонари оставались выключенными. Но возле ворот этой особе все равно пришлось засветиться. Вспыхнула лампочка над калиткой, и в ее свете Катя вскоре разглядела крупную, упитанную женщину, державшую в руках два увесистых пакета, с которыми она выскользнула за калитку.
Прошло несколько минут, раздался звук подъехавшей машины, приглушенные звуки голосов. А потом калитка вновь приоткрылась, лампочка вспыхнула, таинственная персона вернулась назад. И на сей раз Катя хорошо разглядела женщину. Эту тетку Катя уже видела в доме. Она командирским тоном отдавала распоряжения горничным, убиравшим в доме, так что Катя ее запомнила. Женщина показалась ей несимпатичной. И теперь девушка удивилась. Что затеяла среди ночи эта особа? Впрочем, пакетов у женщины с собой уже не было. Значит, она их кому-то отдала. Но почему в темноте? И к чему такая таинственность?
Обратно женщина тоже не пошла по дорожке. Явно потому, что она не хотела, чтобы ее присутствие во дворе было обнаружено из дома. Кате эти передвижения показались непонятными, но, с другой стороны, мало ли какие дела могли быть у прислуги, пусть даже и в ночное время суток. В конце концов, она долгое время жила и работала в здании главной усадьбы, так что могла не спрашивать разрешения, чтобы передвигаться по дому и его окрестностям и по ночам, и в кромешной темноте.
Катя дождалась, когда женщина скроется в доме, чтобы не столкнуться с ней. А потом и сама направилась к крыльцу. Она уже достаточно нагулялась и считала, что сумеет заснуть. Но вот напасть! Из дома снова появилась какая-то фигура. На сей раз она была еще шире и монументальнее первой. И Катя даже без всякого света догадалась, что это вышла подышать свежим воздухом повариха.
– А эта чего? Тоже кули потащит?
В руках у поварихи и впрямь был пакет. Но двинулась она совсем не к калитке, а в глубь сада. Катя сначала заколебалась, идти за ней следом или нет. Но потом решила, что если уж она выяснила, чем занимается экономка, то будет несправедливо не узнать, что собирается делать тетя Паша – так звали повариху. Тем более что последняя вызывала в девушке куда большую симпатию, потому что никогда не орала на своих подчиненных, а если и повышала голос, то исключительно по делу, а вовсе не потому, чтобы показать свою значимость и авторитет. Да и получалось это у нее как-то беззлобно, никто на ее крики не обижался.
Так что Катя решила узнать, чем таким занимается по ночам понравившаяся ей женщина. Если она узнала про несимпатичную, зачем же обижать невниманием симпатичную? Она пошла следом за тетей Пашей, вокруг которой даже сейчас распространялся характерный аромат, состоящий из смеси ванили, кардамона и свежего бисквита. Видимо, тетя Паша пекла торт, вот запах сдобы с ней и остался.
Тетя Паша дошла до забора, открыла еще одну калитку, которая вела из сада к лесу, и тут остановилась. Калитку она не стала закрывать, и в проеме Катя свободно разглядела силуэт поварихи. Она стояла, не шевелясь. И к ней со всех сторон приближалось множество огоньков. Все они двигались низко над землей и попарно, так что Катя сообразила, это чьи-то глаза.
– Мяу! – раздалось в ночи. – Мяу-мяу-у-у!
Да, это были кошки. Десятки, если не сотни мяукающих созданий, явившихся сюда с непонятной целью. Катя тихонько подсчитывала пары зеленых огоньков и поражалась их количеству. Наверное, тут были кошки и коты со всей округи. Они окружили тетю Пашу и теперь издавали нетерпеливые возгласы, призывая ту к действиям.
– Явились, ребятки, – добродушно говорила им повариха. – Совсем обленились. Крыс и мышей не ловите, больных птиц не убиваете, а только каждую ночь кушать у меня просите. Ну и чем я вас порадую на сей раз? Сегодня у хозяев на обед была курочка. Знаю, знаю, вы больше мясо предпочитаете, но мясо будет завтра. Завтра – воскресенье, завтра будет мясо. А сегодня кушайте остатки курочки. Вот я вам и потрошков принесла, и головы, как вы любите. И лапки – это тоже для вас. Ешьте, ребятки, да только про ловлю крыс и мышей тоже не забывайте. Кошку только тогда люди уважают, когда от нее видимая польза бывает. Так что учтите, завтра с вас пять крыс. Слышите, охламоны и бездельники. Пять! Сколько пальцев у меня на руке, столько и крыс с вас за угощение причитается.
Не известно, слышали ее кошки или нет, Кате казалось, что они были куда больше заняты тем, что сражались из-за куриной требухи. Тетя Паша старалась, насколько возможно, справедливо разделить лакомство между мяуками, но небольшие стычки все равно случались. Впрочем, властная рука и строгий оклик тети Паши быстро наводили порядок в кошачьей стае.
Как поняла Катя, в пакете были не только остатки курицы, но и еще много всякого разного, что оставалось на хозяйской кухне. И все эти остатки тетя Паша приберегала для своих четвероногих любимцев.
Расхватав лакомства, кошки разбрелись со своей добычей. Неудачники, а такие есть в каждой стае, даже в кошачьей, жалобно обнюхивали землю и смотрели на тетю Пашу.
– Завтра, завтра приходите за угощеньем пораньше. И про крыс, что я вам сказала, не забудьте!
Убедившись, что пир закончился и ничего больше им тут не светит, кошки постепенно одна за одной растворились в ночной тьме. А тетя Паша, аккуратно свернув пакет и спрятав его в карман, вернулась в сад, закрыв за собой калитку. Но она не пошла сразу же в сторону дома, а побрела вдоль ограды.
– А теперь с вами поговорим, – пробормотала она внезапно, и Катя от неожиданности вздрогнула.
Тетя Паша направлялась в ее сторону. И хотя до сего момента Катя была уверена, что надежно спряталась за раскидистой старой яблоней, но тетя Паша явно ее видела. Иначе с кем она разговаривала? Катя уже собиралась сделать шаг и выйти из своего укрытия, как вдруг снова услышала голос поварихи:
– Теперь уж ты спишь совсем. Так что до весны не свидимся, подружка ты моя ненаглядная.
И Катя замерла на месте. Уж ясно, что не к ней с такими словами обращается повариха. А к кому?
– Знаю, о чем ты тревожишься, знаю, – продолжала повариха. – Оно и верно, зима-то нынче суровой будет, снега мало, морозы после оттепели особенно лютыми покажутся. Но ты не волнуйся, всех сберегу. Если Петя не усмотрит, я лично прослежу, чтобы весь молодняк в саду от злого ветра прикрыт был. А ты над ними всеми старшая, спи себе до весны спокойно, ни о ком не тревожься.
Катя слушала и с удивлением понимала, что тетя Паша разговаривает с яблоней. С той самой старой яблоней с огромной раскидистой кроной, чьи ветви почти лежали на земле, скрывая Катю. Ствол у яблони был толстый, покрытый мхом и лишайниками, и было ясно, что именно эта яблоня и есть та самая старшая, которой отчитывается тетя Паша о своих планах на зиму.
Поговорив с яблоней, повариха отправилась к следующему дереву, от него к другому, потом еще и еще. Одних она гладила по стволам, возле других ненадолго замирала, третьим лишь проводила рукой по веткам. Но для каждого у нее явно находилось какое-то ласковое слово или наставление.
– Ты учти, – услышала Катя повариху, стоявшую перед стройным деревцем, – если на следующий год не позаботишься принести богатый урожай, я слышала, хозяева тебя спилить хотят. Так что теперь только от тебя все зависит. И нечего в истерику впадать. Сама знаешь, что виновата. Я за тобой не первый год наблюдаю. Ты три года подряд ленишься, думаешь, если с горсть вишен на тебе вырастет, так за это тебя держать станут? Нет, голубушка, другое дерево на твое место посадят, не чета тебе. Какое? Да хотя бы черешню! Ах, не нравится. А почему нет? Черешня работяга, без капризов, из года в год все больше и больше ягод приносит, хоть холод, хоть жара, у нее все четко! На нее положиться можно, а ты что… Что-что? Исправишься, говоришь? Только хмель с забора на тебя лезет, душит тебя? Ну, недосмотрели, хмель мы пересадим. Но плоды ты уже следующим летом дай. Вот уж не знаю как, а только дай. Подкормить тебя подкормят, за этим я прослежу. Но если ягод на варенье не хватит, спилят, так и знай!
Так тетя Паша ушла в глубь сада, но Катя за ней уже не пошла. Хватит с нее тайн здешних обитателей. Пусть себе Лора таскает какие-то кули, а чудаковатая тетя Паша дружит с деревьями и кошками, а с Кати довольно. Она и так продрогла уже до такой степени, что не сомневалась – стоит ей отогреться, как она немедленно заснет.
И вернувшись к себе в кроватку, девушка свернулась под одеялом калачиком и действительно мгновеннно заснула.
Утром вместе с хозяевами поместья Катя отправилась в храм на воскресную службу. Ваня тоже приехал, и так как в машину с хозяевами сели еще двое слуг, Катя поехала на машине вместе с начальником охраны. Она сознавала, что это вызовет новую волну сплетен среди селян, и оказалась права. Еще на парковке возле храма на их пару все стали обращать внимание. Катя видела, как люди то и дело поглядывают на них, кто-то просто насмешливо, а кто-то и осуждающе. И когда они пошли к храму, обстановка еще больше накалилась. Тут в них разве что пальцами не тыкали, а все прочее было. И взгляды, и пересуды, и смешки.
Впрочем, служба уже начиналась, так что на разговоры у прихожан особенно много времени не было. Служили два человека – отец Андрей и какой-то молоденький юноша, дьячок. Катя, хотя и была далека от того, чтобы называться человеком воцерковленным, невольно прониклась красотой здешней службы. Отцу Андрею удалось сколотить неплохой церковный хор из наиболее одаренной по музыкальной части местной молодежи. И, таким образом, по воскресным и праздничным дням жители Дубочков получили возможность слушать очень приличную церковную музыку, что, конечно, было приятным дополнением к церковной службе.
Пока все прихожане дружно молились, Катюша тоже пыталась настроиться на благочестивый лад. Но у нее это плохо получалось. Мысли разбегались в разные стороны, она чувствовала, как ее попеременно окатывает то жар, то холод. И она никак не могла сосредоточиться даже на самой простой молитве. В конце концов она подошла к матушке Анне и попросила у той молитвенник. Женщина неодобрительно поджала губы и процедила:
– Во время службы по храму ходить не рекомендуется. А разговоры во время службы ведут ко многим скорбям.
Но книжечку все-таки выдала. Теперь дела у Кати пошли лучше. По крайней мере, она могла молиться, хотя и понимала, что частенько не попадает в лад с остальными прихожанами, для многих из которых служба была делом привычным, и они лишь изредка подглядывали слова молитв, а по большей части молились по памяти.
Катя также заметила, что, когда вынесли Святые Дары, к ним немедленно выстроилась длинная очередь из причащающихся. На какой-то момент у Кати мелькнула в голове мысль тоже встать в эту очередь. В ее ситуации ей бы не помешала любая помощь и поддержка, тем более, как говорят, такая действенная духовная помощь. Но ведь к причастию полагается идти после исповеди? Да, точно, исповедь необходима. Ну а к исповеди полагается идти, уже обдумав свои грехи и раскаявшись в них. А для того чтобы раскаяние было достаточно глубоким для получения прощения и отпущения, следует войти в соответствующее душевное состояние, помолиться, попоститься и все такое прочее, чего Катя, разумеется, ни вчера, ни сегодня не сделала.
Василий Петрович и Алена завтракать не стали. Только выпили немножко родниковой воды. Они подошли к причастию одними из первых. А вот Кате сегодня утром был предложен завтрак, который она весь целиком и съела. Так что к причастию она идти не рискнула. И Ваня тоже не пошел. И это, похоже, тоже было замечено и отмечено окружающими.
После службы отец Андрей обычно произносил проповедь. Не стал исключением и сегодняшний день. В ожидании напутственного наставления своего священника люди подобрались к нему поближе. И молодой священник начал. Сегодня он выбрал рассказ про царя Давида и его молодую возлюбленную Вирсавию. Будучи замужней женщиной, она приглянулась престарелому жизнелюбу, каким был этот ветхозаветный царь, да еще приглянулась настолько, что ни есть, ни пить, ни жить без своей золотовласой красавицы царь больше не мог. Он полюбил Вирсавию и, несмотря на наличие у него большого количества других жен и официальных наложниц, желал ее одну, хоть ты тресни.
Ситуация осложнялась еще и тем, что муж Вирсавии был не каким-то там простым человеком, с которым можно было бы и договориться по-простому, а самым главным и особо приближенным военачальником самого царя Давида. Генералом, неоднократно и победоносно возглавлявшим военные походы израильтян и добывавшим царю Давиду в бою и славу, и богатства, и земли. И как же быть? Наверное, царь Давид долго мучился и так и сяк пытался подойти с предложением к своему приближенному, но тот намеков понимать не желал и жену свою красавицу в подарок царю презентовать не хотел. И в конце концов царь Давид был вынужден отправить строптивого военачальника в такое жаркое пекло, откуда тот сто процентов бы назад не вернулся. Тот и не вернулся. И его вдова в тот же день из дома своего мужа благополучно переселилась в дворцовые покои.
Что сказал народ? Народ, как обычно, безмолвствовал. Но вот Бог простить такой поступок даже своему любимцу не захотел. И первенец Вирсавии, родившийся у нее от царя Давида, умер, не прожив и нескольких дней.
– Несчастный ребенок расплатился за грех, который когда-то совершил его отец. Помните всегда о том, что грехи отцов падут на головы детей. Но нет такого греха, который нельзя было бы искупить очистительной жертвой нашего Спасителя.
Такими словами закончил священник свою речь. И если Катя не вполне поняла, к чему отец Андрей завел вдруг речь про царя Давида и Вирсавию, то остальные прихожане осведомлены на сей счет были явно лучше. Катя еще во время речи священника заметила, что многие поглядывают в их с Ваней сторону. Люди явно считали, что имеет место прямая аналогия. Давид – это Ваня. Несчастный муж, изничтоженный великими мира сего, – это Гаврила. Ну а роль Вирсавии, стало быть, выпала Катерине. Вот только с чего священник решил, что между ней и Ваней что-то есть? Кате это было вдвойне неприятно, потому что самой-то ей нравился не Ваня, а совсем-совсем другой человек.
Однако Ваня из слов священника и взглядов остальных какие-то выводы для себя лично сделал, потому что после службы он не предложил Кате подвезти ее и даже вовсе не подошел к ней. Просто сел в свою машину и уехал. Катя растерянно потопталась, не зная, что ей предпринять. Но так как еще утром Василий Петрович предложил ей отвезти ее к мужу, а она отделалась обещанием отправиться к Гавриле после службы, то теперь ей приходилось держать слово.
Василий Петрович сам подошел к ней:
– Катя, что ты решила? Мне звонил следователь, сказал, что твой муж давно дома.
– Я поеду, поговорю с ним. Все-таки он мой муж.
– Правильно. Я тебя подвезу. И подожду… мало ли что.
Катя была ему искренне благодарна. Она чувствовала, что Василий Петрович на ее стороне. И в данный момент его поддержка была для нее тем более ценной, что, увидев, как хозяин Дубочков ласково разговаривает с Катей, все прочие обитатели перестали кидать на девушку строгие взгляды. И напротив, выглядели теперь слегка озадаченными и даже смущенными, будто бы сознавали, что пошли на поводу совсем не у того чувства.
Девушка не заметила, что, когда они уже садились в машину, из храма выбежал отец Андрей. Он уже снял с себя праздничное облачение, был в своей обычной черной рясе. Он явно искал Катю, что-то собираясь ей сказать. Но опоздал. Катя уже уехала. И отец Андрей долго стоял и смотрел ей вслед, не замечая прихожан, подходящих к нему для благословения и душеспасительной беседы.
Оказавшись перед своим домом, Катя чуть не расплакалась от отчаяния. Зачем они ее заставляют возвращаться к Гавриле? Ну не хотелось ей туда идти. Не хотелось разговаривать с Гаврилой. Тем более что она чувствовала, вряд ли разговор у них получится хороший. Муж столько всего наворотил, но признавать своих ошибок не желал. И всю вину на случившийся между ними разлад пытался свалить на одну Катю.
Может быть, где-то он и был прав. Может быть, Катя повела себя совсем не так, как полагается хорошей жене, которая, как известно, за своим мужем хоть в Сибирь, хоть на плаху. Но все-таки нужно, чтобы и муж хоть отчасти соответствовал этой жертве. Одно дело – прикрывать мужа, когда знаешь, что он страдает за великую идею, или если точно знаешь, что он в свой черед для тебя сделал бы то же самое. И совсем другое – когда понимаешь, что этим человеком двигал и движет элементарный шкурный интерес. Да и чувств у него к тебе с гулькин нос, и все они далеко не самые позитивные.
И еще Катя не выносила лжи. А Гаврила ей уже столько всего наврал, что прямо в голове не укладывалось, как это он успел за такое короткое время.
Поэтому, хотя машина и остановилась, Катя продолжала сидеть в ней, делая вид, что не замечает взглядов Василия Петровича и его жены. Но до бесконечности так продолжаться не могло. Нельзя было и дальше испытывать доброту людей, и Катя сказала:
– Ладно, я пошла.
И осталась сидеть. Ну, просто не могла заставить себя сдвинуться с места.
– Пошла, – повторила она теперь уже самой себе и, наконец, сумела открыть дверь и выйти на улицу. – Подождите меня, пожалуйста.
Голос ее прозвучал умоляюще.
И Василий Петрович кивнул:
– Мы тебя дождемся. Не бойся.
Катя повернулась лицом к дому и пошагала к нему. Каждый шаг давался девушке с невероятным трудом. Кате казалось, что к ногам у нее привязаны чугунные гири. Но все же она как-то сумела преодолеть расстояние до дома. Ее буквально подталкивали в спину взгляды Василия Петровича и его жены. Катя поднялась по ступеням крыльца и позвонила в дверь, потом еще и еще. Никто не откликнулся, и Катя в душе даже обрадовалась. Сложный разговор с мужем откладывался на неопределенное время. Она уже повернулась, чтобы уходить, но дернула ее нелегкая нажать на ручку двери. И та подалась!
– Хм… Открыто? Странно.
Но Катя все же вошла в дом, который еще не так давно считала своим. Огляделась по сторонам и позвала мужа. Никто опять же не откликнулся.
– Наверное, на заднем дворе с шиншиллами своими возится.
Катя пересекла дом и вышла через заднюю дверь к шиншиллам. Зверьки сидели в своих клетках, а мужа не было и тут. Более того, он тут сегодня и не появлялся, потому что кормушки у шиншилл по большей части были совсем или почти пусты. И зверьки при виде человека начали проявлять бурную активность. Прыгали, попискивали, вставали на задние лапки, опираясь передними на проволочную сетку и показывая свое пушистое брюшко. Зверьки явно были голодными и демонстрировали желание пообедать.
И хотя Катя была изначально против разведения шиншилл, сейчас ей стало зверьков просто жаль.
– Бедные вы, бедные, – приговаривала она, взяв мешок с сухим кормом и рассыпая его по кормушкам. – Совсем о вас мой муженек не заботится. Может, отпустить вас всех, а?
Но пойти на это Катя не решилась. Тем более что зверьки совсем не демонстрировали тяги к свободе. Они так увлеклись кормежкой, что вряд ли бы захотели покинуть свои клетки. Зачем им уходить от полной миски? Да и куда им идти? Вряд ли эти зверьки выжили бы в дикой природе. Скорее всего их очень скоро передавили бы здешние хищники – ласки, куницы, хорьки и лисы. Диких зверей, как знала Катя, в окрестностях Дубочков водилось в изобилии, это была одна из программ Василия Петровича по восстановлению местной фауны, порядком поредевшей за годы правления советской власти и последующего перестроечного периода в нашей стране.
В общем, полюбовавшись на довольных жизнью и сытых шиншилл, Катя вспомнила о том, что на улице ее ждут Василий Петрович с Аленой, и побежала назад в дом. Надо найти мужа. Раз двери открыты, значит, он где-то в доме.
– Гаврила! Гаврила – это я! Ты где?
И снова никакого ответа. Спит он, что ли? И Катя поднялась на второй этаж, где располагалась их спальня. На лестнице витал какой-то странный запах, едва уловимый, но пожалуй что приятный. Во всяком случае, у Кати он отторжения не вызвал. Пахло жареной картошкой, пахло жареным луком и еще чем-то очень тонким, но ароматным. На втором этаже запах еще больше усилился. И Катя внезапно поняла, что помимо картошки и лука тут пахнет грибами. Похоже, вчера Гаврила в ее отсутствие решил приготовить самому себе ужин, да так наелся картошки с грибочками, что теперь спит без задних ног.
Странно только одно: где он взял грибы? У них в кладовке их не имелось.
Катя вошла в спальню и сразу же увидела Гаврилу. Муж лежал в их кровати, не шевелясь. Воздух в спальне был настолько спертым, что у Кати даже голова закружилась. Никогда раньше запах жареного лука не вызывал в ней отвращения, а тут ее чуть не вывернуло.
– Гаврила! Как же ты тут лежишь! – воскликнула она, подбегая к окну и распахивая его настежь. – Тут же дышать нечем!
Она сделала несколько жадных глотков свежего прохладного воздуха и почувствовала, как дурнота отступает.
– Ну, что ты, как…
Катя повернулась к мужу, и слова замерли у нее на губах. Муж ее лежал в кровати, но он не спал. Гаврила лежал с открытыми глазами, но смотрел он не на Катю, взгляд его был уставлен в потолок. Вокруг него по-прежнему пахло луком и грибами, но благодаря открытому окну воздух в комнате быстро проветривался. Однако Гаврила по-прежнему не шевелился. И приблизившись к мужу, Катя с опаской взглянула на него.
– Гаврила, – прошептала она. – Ты это чего? Ты в порядке?
Она протянула руку, ожидая, что в любой момент Гаврила расхохочется, вскочит с постели и заявит, что более дурацкой испуганной физиономии, чем у нее, ему видеть в жизни не приходилось. Такие шуточки были вполне в его духе. Но сейчас он не шевелился. И взгляд у него был какой-то совсем остановившийся.
– Гаврила… ты как? Ты жив вообще?
Катя протянула руку и дотронулась до своего мужа, но тут же отпрыгнула назад. Плечо Гаврилы было холодное и твердое, словно камень. У живого человека, даже задумавшего самую лучшую шутку в своей жизни, такого плеча быть не может. И поняв, что видит перед собой совсем не Гаврилу, а лишь его труп, Катя открыла рот и завизжала от страха так громко, что у нее заложило уши от собственного крика.
С улицы тут же послышались шаги и крики. Это Василий Петрович с Аленой мчались ей на выручку.
– Мы уже идем!
– Катя, держись!
Катя подбежала к окну и увидела, как к дому торопятся Василий Петрович с женой. На мгновение ее затопило чувство облегчения, но вместе с ним пришел и стыд. Ну, что они с мужем за люди такие? Отчего от них сплошные проблемы окружающим?
И тем не менее Катя понимала: одной ей сейчас будет трудно справиться. И как хорошо, что есть на свете те, кто может ей в эту минуту помочь!
– Идите скорее сюда, – позвала она в окно своих друзей. – Мы на втором этаже.
– У тебя все в порядке?
– У меня да.
– Он тебя не обидел?
Катя помотала головой:
– Он никого уже не сможет обидеть. Он – мертвый.
Василий Петрович встал, словно вкопанный.
– Кто? Кто мертвый?
– Гаврила.
– Ты не ошиблась?
– Нет.
– Но как такое могло случиться?
– Не понимаю. Лежит в кровати, весь холодный. Я его потрогала, он не реагирует.
Василий Петрович нахмурился.
– Сейчас разберемся.
А поднявшись на второй этаж, приказал жене и Кате:
– Вы обе стойте тут.
Но несмотря на отданное им приказание, женщины пошли следом за Василием Петровичем. И лично наблюдали за тем, как он, приподняв одеяло, внимательно оглядывал тело пострадавшего.
– Видимых ранений на нем не видно, – сделал он заключение. – Крови или следов насилия тоже. Но он мертв, в этом сомнений нет.
Услышав, как другой человек подтвердил то, что она лишь предположила, Катя судорожно вздохнула. Мертв! Ее молодой, еще совсем недавно безмерно любимый муж нынче мертв! И это все! Конец! Кино дальше не будет.
Катя опустилась на стул и уронила голову на руки. Она не плакала. Слез не было. Но горе буквально душило ее. Горе и жалость к самой себе. И за что ей такие несчастья? Почему именно с ней? Почему другие девчонки выходят замуж и живут себе счастливо, не зная бед, кроме самых мелких, а на нее все валится и валится? И родителей она потеряла рано. И дядя с тетей повели себя непорядочно, пытались ее ограбить, и это у них почти что получилось.
Только чудом тогда Кате удалось отстоять наследство родителей. Так стоило ей вернуть деньги и квартиру, как тут же Гаврила ей встретился. Как-то быстро у них с ним все закрутилось. Катя и понять не успела, как уже оказалась замужней дамой. Три месяца замужества, и вот теперь она вдова!
– Господи, – простонала Катя. – Ну за что?!
Больше она ничего выдавить из себя не сумела. Ей было больно. Ей было горько. Не за своего непутевого мужа, а за саму себя. И больше всего на свете хотелось остаться одной. Хотя вряд ли это в ближайшее время будет осуществимо. Сейчас приедет полиция, как же без нее. И они станут задавать Кате десятки нужных и сотни ненужных вопросов. И на все эти вопросы надо что-то отвечать. А что сказать, если в голове пустота?
И все же, как ни горько было сейчас Кате сознавать свое положение, она не могла не чувствовать, как к нему невольно примешивается облегчение. Гаврила умер, и вместе с ним решились очень многие вопросы, которые в противном случае могли бы доставить ей немало проблем. Теперь не нужно затевать дело о разводе, не надо договариваться с Гаврилой о разделе имущества. А он – этот раздел, Катя чувствовала, был бы весьма и весьма непростым и дорогостоящим делом.
Она услышала голоса и увидела, как Василий Петрович разговаривает о чем-то со своей женой. Катя поднялась и подошла к ним поближе.
– Что с ним случилось? Вы можете мне это сказать?
– Пока ясности нет.
– А запах жареной картошки? И лука? Откуда он?
– Пойдем, я тебе покажу.
И Василий Петрович отвел Катю, показав ей большую чугунную сковороду с высокими бортиками, которая была наполовину заполнена аппетитными кусочками картошки, кольцами жареного лука вперемешку с какими-то мелко порубленными коричневато-серыми кусочками.
– Что это? – брезгливо поморщилась Катя, думая, что отныне она, наверное, никогда уже не сможет есть жареную картошку с луком. – Что это за кусочки непонятные тут болтаются?
– Не знаю. Но запах лука идет именно отсюда.
Катя и сама это чувствовала. Она наклонилась ниже, пытаясь рассмотреть содержимое сковородки и понять, что это за кусочки такие.
– Вроде бы какие-то грибы, – произнесла она. – Пластинки видны. Может быть, лисички?
– У лисичек цвет другой, – возразила Алена. – Как их ни жарь, все равно рыженькими останутся. А тут серо-коричневый цвет. Это точно не лисички.
– Тогда опята.
– Да, опята могут быть. Если мелко их постругать, вполне похожи.
– Не понимаю, откуда они у нас взялись?
– Разве вы с мужем не заготавливали грибы на зиму?
– Нет, – помотала головой Катя. – Осенью не успели сами собрать, в лес не ходили, других дел с переездом и обустройством было полно. А потом и грибной сезон кончился.
– Может, купили, да ты забыла?
– Гаврила говорил, что дорого грибы покупать. Нет, мы их не покупали.
– У нас в Дубочках грибы и даром могут отдать. У всех этого добра навалом.
– Не знаю, – сомневалась Катя. – Мне никто не давал. И я не помню, чтобы муж говорил, что разжился грибочками.
Катя хотела вынести сковородку на кухню, она не одобряла, когда обедают в жилых комнатах. И конечно, Гаврила это отлично знал. Но воспользовавшись отсутствием жены, а возможно, даже наперекор ей, начал лопать грибы с картошкой прямо со сковороды, да еще притащил эту вкуснятину к ним в спальню!
Возмущенная до глубины души столь грубым нарушением этикета, Катя хотела навести в комнате порядок. Но Василий Петрович неожиданно перехватил ее руку:
– Не трогай.
– Почему?
– Полиция разберется с этими грибами.
– Как вы думаете, Гаврила мог отравиться ими? – испуганно прошептала Катя. – Я слышала, что грибной белок вещь трудно перевариваемая. Вдруг грибы спровоцировали у мужа желудочный приступ?
– Он жаловался на желудок?
– Бывало, живот у него побаливал. Особенно если ел жирное, острое или просто много.
– Все равно не думаю, что грибы могли его убить. Гаврила – крупный и здоровый мужчина. Для того чтобы ему схлопотать несварение желудка, он должен был запихнуть в себя всю сковородку. А он, как я вижу, съел одну-две порции, вряд ли от этого можно так заболеть, чтобы в ту же ночь помереть.
– Да и тогда бы он не лежал на кровати так спокойно, – заметила Алена. – Отравление грибами… Такая смерть весьма мучительна. А твой муж лежит так, словно бы ничуть не страдал перед концом.
Она была права. Лицо Гаврилы было безмятежным и если не счастливым, то довольным, это уж точно. Да, перед смертью он ничуть не страдал. Сознавать это для Кати было большим облегчением. Никакого зла к Гавриле она не испытывала. Поженившись, они оба просто совершили ошибку. Но конечно, она никогда даже в самых черных мыслях не думала, что за эту ошибку Гавриле придется расплатиться своей жизнью.
