Глава 15
Катя смотрела на своего дядю и не узнавала его. И дело тут было совсем не в сбритых усах, хотя, конечно, видеть дядю без усов было непривычно и немного жутко. Чувствовалось, что только что-то глобальное и не очень хорошее могло заставить этого человека расстаться с этой деталью своей внешности.
Сколько Катя себя помнила, ее дядя всегда носил усы. И в ранней молодости, и в зрелости, и потом. В молодые годы они у него были густые и пышные, с возрастом слегка поредели и местами поседели, превратившись в ту самую «соль с перцем», о которой упоминал Матвей. И как это она тогда еще не смекнула, что очень уж подозрительно подходит данное им описание к ее родному дяде! А ведь сообрази это она тогда, можно было бы избежать многих бед. И этой ее сегодняшней встречи с дядей – это уж точно.
Да, ее дядя сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. И как уже говорилось, усы тут играли последнюю роль. И без них изменений во внешности дяди хватало. Он похудел, осунулся, и, самое главное, в его глазах появилось затравленное выражение, которого прежде Катя никогда не видела. Наоборот, ее дядя всегда держался уверенно, много смеялся и, казалось, знал ответ на любой вопрос, терзавший его племянницу.
Для маленькой Кати в детстве ее дядя был вторым папой, она любила его без памяти. Иногда ей даже казалось, что своего родного отца она любит нестоль сильно, как своего дядю. Отец много работал, у него вечно не было времени для дочери. А вот дядя хотя и работал не меньше, а может быть, и больше, но у него всегда находилось время, чтобы поиграть с племяшкой, сводить ее в зоопарк или как-то иначе позабавить. Это уже потом, когда его взяли в Смольный, с ним вдруг что-то случилось. Он немыслимо задрал нос перед своими родными и стал заглядывать к ним исключительно по большим праздникам.
– Дядя, ты зачем пришел? – повторила Катя свой вопрос, стараясь, чтобы ее голос прозвучал как можно более холодно. – Мне кажется, мы уже все сказали друг другу на суде.
После того как дядя предпринял попытку объегорить Катю с наследством, отношения между ними резко ухудшились. Да что там, прежние любовь и доверие уступили место вражде и антипатии. Во всяком случае, со стороны Кати именно так и было. И еще обида… Сильная обида на человека, которому она верила больше, чем самой себе, но который цинично и нагло обманул ее, воспользовался ее беспомощным положением, ее растерянностью после потери обоих родителей разом.
На суде Катя сказала все, что думает о поведении дяди. Тот тоже не остался в долгу, обвинив племянницу чуть ли не в скудоумии и идиотизме.
«Да ее психиатру показать надо. Не может взрослая нормальная девка быть такой дурехой! У Катьки с головой непорядок, точно вам говорю, ее врачам на освидетельствование нужно отправить!»
Судья к пожеланию дяди прислушаться не пожелал, Катю ни на какое освидетельствование не отправили, а наоборот, вернули все украденное дядей имущество, ему самому присудили штраф и условный срок. Также, насколько знала Катя, дядю уволили со службы, которой он очень гордился и которой он посвятил немалую часть своей жизни. И вот теперь этот человек был у нее дома. И появление его тут, как отлично понимала Катя, лично ей ничего доброго не сулило.
– А что же ты, Катюшка, замуж выскочила, меня и на свадьбу-то не позвала?!
Катя никак не ожидала, что дядя заговорит о ее замужестве. Она слегка покраснела, потому что прекрасно сознавала, что выбор ее был неудачным, и дядя скорее всего прекрасно об этом знает.
– Я бы уж по старой памяти навел для тебя справочки о твоем избраннике, – продолжал дядя. – Хотя ты и постаралась, чтобы меня со службы уволили, но кое-какие знакомства у меня остались. Выяснили бы для меня подноготную твоего женишка.
– А может быть, я не хотела твоей помощи. Об этом ты не подумал?
– И очень жаль. Потому что, расскажи ты мне, за кого замуж собираешься, я бы тебе отсоветовал. И не вляпалась бы тогда в такую историю. Да и мне на старости лет не пришлось бы по болотам бегать, чтобы тебя из нее вызволить.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Думаешь, твой муженек сам скопытился? Нет, это я ему помог.
Катя ахнула. Конечно, с той самой минуты, как она узнала в найденной в лесной хижине записке почерк своего дяди, девушка понимала, что сама по себе эта бумажка возле Дубочков появиться не могла. И значит, где-то поблизости обитает и автор этих каракулей, достаточно характерных, чтобы Катя могла пронести их в памяти через многие годы и суметь вспомнить при первом же взгляде. Была у ее дяди такая черта – задумавшись о чем-то, он начинал машинально выводить картинки и выписывать каракули, в которых вроде бы не было никакого смысла, но которые помогали ее дяде сосредоточиться на его мысли. Знала Катя и о том, что полиция подозревает автора этой записки, обитающего в хижине мужчину, в причастности к случившимся в Дубочках несчастьям. Но одно дело – подозревать и совсем другое – слышать своими ушами.
– Дядя… Так это ты убил Гаврилу?
Слова давались Кате с трудом. Но совсем худо ей стало, когда дядя кивнул головой:
– Да. Я это сделал.
И никакого сожаления или раскаяния не прозвучало в его голосе. Вроде бы он был даже доволен собой.
– Грибков ему и его дружку ядовитых подсунул. А потом для верности еще и по башке его треснул.
Катя громко ахнула:
– Дядя… Но как ты мог?
– Мог? – возмутился дядя. – Да я должен был это сделать. На пол этого гада положил, угол камина кровью его поганой испачкал, чтобы достоверно все выглядело, чтобы было похоже, что это он сам навернулся. И не благодари. Это был мой долг в отношении тебя, племяшка.
– Дядя, что ты такое говоришь! Кто тебя об этом просил?
– Если бы ты только знала, что этот гад замышляет против тебя, ты бы сейчас не строила из себя святую невинность, а поблагодарила бы своего старого дядю за то, что он уберег тебя от опасности!
Дядя был так возмущен реакцией Кати, словно бы рассчитывал получить от нее совсем другой прием. Но Катя при всем своем желании не могла найти в себе столько лицемерия, чтобы поблагодарить дядю за услугу.
– Ты не должен был этого делать!
– И кто это решает?
– Я! Я решаю! Гаврила был МОИМ мужем. МОИМ, а не твоим или чьим-нибудь еще.
– Ты бы сама никогда не смогла с ним разобраться. Я же тебя знаю. Ты мямля и рохля! А он был уголовник!
– Признаю, Гаврила был совсем не тем человеком, за которого мне стоило бы выходить замуж, но смерти он тоже не заслуживал.
– Ты просто не знаешь, что они затевали с этой проституткой!
– С кем? С Лидой? С Лидой Ревнивцевой?
И внезапно страшное прозрение коснулось Кати.
– Так ты и Лиду… Ты и ее тоже убил?
– Конечно. Конечно, я!
Кате показалось, что ее ударили по голове. Слова дяди ее буквально оглушили. И она смогла лишь найти в себе сил, чтобы простонать:
– Но ее-то зачем?
– А затем, что она с твоим муженьком сговаривались тебя кинуть. Своими ушами слышал, как он ей хвастался, мол, окрутил глупую дурочку, верчу ею, как хочу. Дом она на меня уже записала, скоро я от нее избавлюсь, дом себе оставлю.
– В смысле… избавлюсь?
– Вот и думай. Скорее всего выгнал бы он тебя, и вся недолга. Стала бы ты бомжихой, поняла?
– Дядя, но ведь есть суд. Дядя! Можно было обратиться в суд!
– Э, не-ет! – помотал головой дядя. – Суду я больше не верю. После того как судьи на твою сторону в нашем споре встали, я суду не доверяю. Я же им все популярно объяснил, почему я так поступил и что меня к тому вынудило. И что? Послушали они меня? Нет, доверили девчонке-свиристелке имуществом распоряжаться, чтобы первый же встреченный ею проходимец это имущество к своим рукам прибрал. Что и случилось, между прочим, как я их и предупреждал.
– Дядя, но убийство… Это уж чересчур.
– Ничего. Для таких ничтожных тварей смерть – это лучший выход. И им легче, и окружающим заживется спокойней. Ведь если разобраться, то что хорошего эти двое за свою короткую жизнь успели совершить? Одна спала со всеми подряд, кто поманит, с тем и шла. То с одним любовником, то с другим.
– Как же ты ее настиг?
– А и стараться особенно было не надо. Когда муженек твой ее из дома вывел да в лес с ней углубился, я за ними пошел. Сначала они гуляли, ручка об ручку, потом байкер какой-то примчался. Как я понял, еще один любовник этой сучки. Ну, драка там между ними завязалась. Гаврила в сторону шмыгнул, а эта шлендра в лес сунулась да и сама ко мне выбежала. Байкер тот поколотить ее хотел за измену, вроде так я из его воплей понял. Вот она от одного из своих любовников спасалась, а ко мне прибежала. Ну, я ее и встретил. Сначала камешком по голове, а потом уж добил. Признаюсь, Гаврилу твоего прикончить тогда хотел, да эта мне под руку подвернулась.
– Но за что?
– А я в тот момент и не думал особо, просто злой был, разговор их в голове так и вертелся. Признаюсь, сгоряча убил девку, но ничуть об этом не жалею. Правильно поступил. Пришлось бы еще раз сделать, и еще раз бы ее убил!
Катя помолчала, а потом печально произнесла:
– Она Гаврилу любила.
– Как же! Она была проституткой! А такие женщины любить не способны. А насчет убийства девчонки… Я вообще-то надеялся, что Гаврилу твоего посадят за убийство его бывшей подружки, вроде как связь имелась. Я даже специально в дом к вам влез, одежду его кровью девчонки перемазал. Думал, все, теперь уж верняк. Связь обнаружат, кровь на одежде обнаружат, закроют голубчика как минимум на пять лет. Нет, выпустили его. Почему? Зачем? Вот и пришлось мне экспромтом действовать. Грибочки ему предложить. Знал, что грибочки он обожает, а купить жадится.
– Ты за нами следил?
– Было такое дело, – дядя даже вроде как гордился своим поведением.
– А грибы ты откуда взял?
– Катюшка, ты меня удивляешь. Или забыла, где твой дядька столько лет отпахал? В полиции, милая моя, и не такие вещи имеются. С прежней работы у меня завалялась эта дрянь.
– Это же когда было! Ты уже много лет в полиции не служишь!
– А дядя у тебя запасливый. Как знал, что пригодится. И вот пригодилось! Специально с собой притащил, как чувствовал, что пригодится.
– Дядя, ты не прав.
Катя произнесла это и испуганно замолчала, такой дикий взгляд вдруг сделался у ее дяди.
– Может быть, ты на их стороне? – спросил он у племянницы. – Может, не одобряешь того, что дядя для тебя сделал?
Катя молчала. Что-то нехорошее плеснулось в глазах ее дяди, безумное. И чтобы отвлечь его от мыслей, отражение которых увидела Катя в глазах дяди и которое ей совсем не понравилось, она спросила:
– А что же с Матвеем?
– А что?
– Тоже ты на него напал?
– Я. Долго его караулил. Сначала ночью к нему приходил, да он почувствовал что-то неладное, в комнате у себя забаррикадировался. Я решил, что поднимать шум не стоит. Никуда он от меня не денется. На другую ночь приду и дело закончу. Целый день в засаде просидел. Только он под вечер от меня сбежать задумал. Да не получилось, прикончил я его.
– Нет, не прикончил.
– Что?
– Я говорю, что Матвей жив. Ты его только ранил.
Дядя пожевал губами.
– Жаль. Но спасибо, что предупредила. Буду знать, как мне действовать дальше.
– А за что ты на него зло затаил? Он ведь хороший парень.
– Наркоман, – припечатал дядя.
– Бывший наркоман.
– Бывших не бывает. Считай, что я избавил мир от одного из самых гнусных и отвратительных отщепенцев общества.
– Дядя…
Катя чуть не плакала. Но не от страха за свою жизнь, а от отчаяния. Как же так? Это ее собственный родной и любимый дядя стоит тут перед ней, сам на себя не похожий, и рассуждает о том, как он убивал трех человек. И это ее дядя?
– Что с тобой случилось, дядя?
– Что?! А я скажу тебе, что! После того как ты на суде вылила на меня ушат с грязью, а эта глупая клуша – судья встала на твою сторону и осудила меня, со службы я вылетел с треском. А ведь это была вся моя жизнь! Я всегда… слышишь ты, всегда боролся с преступностью. Боролся со всем мерзким и грязным, что есть в нашем мире. Стремился искоренить зло во всех его проявлениях. И вдруг благодаря тебе, племянница, тебе, кого я всегда считал своей девочкой, я оказался за бортом. Мои коллеги продолжали работать, несли почетную и ответственную службу, а я вдруг стал им не нужен. Что я должен был почувствовать, как ты думаешь?
Катя молчала. Она как-то не задумывалась о том, что происходило с ее дядей после суда. Слишком сердита была на него. Слишком много злых мыслей крутилось у нее в голове насчет этого человека, чтобы сочувствию нашлось бы местечко там.
– Ты сам виноват, – произнесла она наконец.
– Сам? В чем я виноват? В том, что хотел обезопасить тебя от таких, как этот Гаврила, его любовница и этот Матвей?
– Но Матвей-то тебе чем не угодил? Он же против меня ничего не замышлял! Или нет?
– Нет, не замышлял, – подтвердил дядя с явной неохотой. – И все равно… Он должен был умереть.
– Но почему? Только лишь потому, что видел тебя, мог описать и был для тебя опасен как свидетель?
– Он наркоман. Обществу без него будет только лучше.
– Ты просто пытаешься прикрыть свои собственные злодеяния, наводя тень на других. Матвей ничем не провинился ни перед тобой, ни передо мной, ни перед другими. Да, он был наркоманом, может быть, даже продолжал оставаться им, но он стремился побороть свой недуг. У него был шанс!
Дядя рассмеялся. И Катя вздрогнула. И смех у ее дяди тоже изменился. Раньше дядя смеялся громко и раскатисто, даже фарфоровые чашки в серванте принимались тоненько и весело дребезжать от дядиного смеха. А теперь это был смех надтреснутый и хрипловатый. Как у той же фарфоровой чашки, но безнадежно разбитой.
– Видал я, как эти наркоты свой недуг побороть могут. Стоило только мне ему или кому другому предложить купить наркотики, долго колебаться бы не стали.
– Но ты же не мог знать этого точно.
– А я знал! – упрямо произнес дядя.
Видя, что спорить с ним на эту тему бесполезно, Катя спросила:
– Значит, ты выследил Матвея, узнал, что он работает на Гаврилу, и решил действовать через него? Предложил Матвею ядовитых грибов, предполагая, что тот поделится ими с Гаврилой?
– Рассчитывал, что они оба умрут, свидетелей не останется, все шито-крыто. Но не получилось. Парня словно бы кто-то уберег. Твой-то муженек на тот свет отправился, как мной и задумывалось, разве что чуток ему помочь пришлось, чтобы не дергался, на помощь не вздумал бы врачей звать, а спокойно бы себе лежал и ждал, пока яд хорошенько подействует. А второй живым остался. Надо было это дело изменить.
– Дядя, но зачем? Зачем ты решил вмешаться в мою жизнь? Ведь я еще на суде сказала, что не хочу больше твоей опеки надо мной.
– Мало ли что ты там сказала, – твердо произнес дядя. – Я знал, что должен сделать. В чем мой долг в отношении тебя. И я свой долг выполнил!
– И что… Что теперь? Ты хоть знаешь, что тебя ищут по всей округе?
– А как по-твоему, зачем я здесь?
На самом деле именно это Кате и хотелось узнать больше всего.
– Ты поможешь мне, – сказал ей дядя.
– Я?..
Но что-то во взгляде ее дяди заставило Катю придержать свои возражения при себе.
– Чем я могу тебе помочь? – лишь произнесла она. – И как? Ты столько всего наворотил…
– Ради тебя, племяшка.
– Пусть так. Но наворотил-то именно ты. Тебя ищут, возможно, если станут обыскивать все дома, то придут и сюда.
– Вот! А ты и скажешь, что никого нет. Ты же с хозяином поместья на короткой ноге? Он тебе верит. Даже в доме своем пожить пригласил. Вот ты ему и скажешь, что обыскивать дом не надо, одна ты. Они и уйдут.
Глаза дяди полыхали уже настоящим безумием. Кате было даже смотреть на него страшно.
Но дядя, не обращая внимания на испуг племянницы, продолжал бормотать:
– Поживем тут с тобой вдвоем, пока шум вокруг этого дела не уляжется, а там видно будет. Не век же за мной охотиться будут. Успокоятся. Решат, что я в другие края подался, упустили они меня. Мне ведь главное – убраться отсюда. А когда меня тут не будет, фиг они сумеют меня вычислить. Они ведь не знают, кто я такой.
– Ах, дядя, я бы не была на твоем месте так уверена в этом. Ты же оставил в хижине кучу своих вещей. И обувь, и куртку.
– И что? Таких курток и ботинок нашито много тысяч. Думаешь, продавец на рынке, который мне их продал, сумеет вспомнить покупателя?
– Но на них остались следы твоего ДНК, какие-то микрочастицы. Пот, частички кожи.
– И что дальше? Идентифицировать-то эти образцы не с чем. Меня им взять не удалось, хотя они и пытались. Если я сейчас унесу отсюда ноги, то кто потом может подумать на меня? Никто!
«Я!» – Кате хотелось закричать это. Но она не осмелилась. Новый облик дяди, его измененное сознание пугали ее не на шутку. И перспектива оказаться с ним один на один в этом огромном и страшном доме ее совсем не устраивала.
– Дядя, но я в последние дни не живу у себя дома.
– Знаю. Тебя хозяева к себе пригласили.
«Знаешь? – вот что хотелось спросить Кате. – А откуда знаешь? Следил за мной?» Хотя, конечно, следил. Если уж за Матвеем и Гаврилой с Лидой ее дядя следил, то за ней и подавно.
И вслух Катя сказала другое:
– Я тут только появляюсь время от времени. Вещи взять. Животных покормить.
– И к чему ты клонишь, племяшка?
Голос дяди прозвучал настороженно. Но Катя взяла себя в руки и произнесла:
– Если я сейчас заявлю в Дубочках, что хочу вернуться к себе домой, это вызовет у них подозрения.
– Что подозрительного в том, что хозяйка хочет вернуться в свои владения? Не век же тебе куковать в чужом доме на правах приживалки, которую из милости позвали к себе богатые благодетели.
Когда дядя озвучил ее роль, Кате стало до слез обидно. Нет, совсем не так относились к ней Василий Петрович и его жена. Вот они отнеслись к ней подлинно по-отечески. Приняли, приютили. А дядя, хотя и хвалится тут какой-то гипертрофированной заботой о Кате, по большом счету заботился исключительно о самом себе.
Это ему было важно доказать самому себе какую-то особую правоту, которая позволяла ему вершить судьбы других людей. Это для него было важно, чтобы именно он оказался прав, а все другие не правы. И именно из-за этого непомерного чувства гордыни дядя и влип в ту историю, в которую влип.
Но Катя не стала ничего говорить дяде, в здравости рассудка которого теперь сомневалась. Увольнение со службы тяжело сказалось на его психике. Ей лучше схитрить. Что ей мешает сказать, что она целиком и полностью на его стороне, а потом сдать его Ване и остальным? Да, так и должна была бы поступить любая на месте Кати, но дело все в том, что Катя была не любая. Поступить подобным образом со своим бедным свихнувшимся дядей она просто не могла.
– Располагайся, – сказала она. – Я тебе помогу.
Она надеялась увидеть в ответ хоть отблеск прежней улыбки ее дяди, но напрасно. Тот кривой оскал, который изобразил дядя, когда понял, что племянница ему поможет, так же мало напоминал его широкую открытую улыбку, как и сам сегодняшний дядя мало напоминал самого себя прежнего.
На консервном заводике Андрею удалось договориться насчет машины, на которой добрые люди подбросили его почти до самого Катиного дома. Ближе им не позволил подъехать сам отец Андрей. Чутье подсказывало ему, что это может быть опасным в первую очередь для самой Кати.
– Если я прав и Катя знает преступника, то и преступник может знать про нее.
А если так, то жизнь Кати в данный момент висит буквально на волоске. И незапланированный визит чужака в ее дом может этот волосок оборвать. Отец Андрей был далек от того, чтобы подозревать Катю в причастности к убийствам, хотя он слышал, что следователь высказывал такую мысль. И даже Василий Петрович, пригласивший Катю погостить у него, сделал это, как он пояснил, изначально отнюдь не из одних лишь добрых побуждений, а опять же по настоянию своего начальника охраны.
– Что-то с девчонкой не так, – сказал Ваня. – Я к ней уже приглядывался, но понять ничего не могу. Вроде бы цветочек чистый, но убийства вокруг нее завязаны. Уж вы мне поверьте, за этой цыпой надо приглядывать в оба глаза. И в первую очередь ради нее же самой.
Андрей понимал, что внешние проявления свидетельствовали не в пользу Кати. Первая жертва – Лидия Ревнивцева, являлась соперницей Кати, она посмела претендовать на Гаврилу, который на тот момент являлся законным Катиным мужем. И хотя впоследствии с мужем у Кати возникли разногласия весьма серьезного плана, и девушка даже демонстрировала желание уйти от мужа, но где гарантия, что это не было всего лишь мастерски разыгранным спектаклем? Мол, на мужа мне плевать с высокой башни, даже хорошо, если бы его у меня кто-нибудь забрал. А сама под маской безразличия сначала прикончила соперницу, потом дошла очередь и до неверного муженька, ну а последним пострадал свидетель.
Но уж свидетеля – Матвея бедная Катя прикончить никак не могла. Вот только об этом точно знал один лишь отец Андрей, который был на месте нападения неизвестного на Матвея. А все остальные запросто могли счесть, что священник вступил в сговор или был одурачен опытной преступницей.
Еще вчера утром Ваня твердил, что за девчонкой нужно установить круглосуточное наблюдение.
– Потому что чую, что она тут завязана!
Но судя по тому, как легко ускользнула Катя из дома Василия Петровича, потом планы начальника охраны претерпели изменения, и наблюдение за Катей теперь если и велось, то не самое пристальное и уж точно не круглосуточное.
И вот сейчас Андрею предстояло в одиночку разобраться, что происходит с Катей. И это представлялось ему вещью весьма важной, потому что с некоторых пор Катя стала занимать в его мыслях такое значительное место, что оставаться дальше в неведении относительно ее истинных намерений и планов Андрей просто не мог.
Так что к дому он подошел в самом решительном настроении, но про осторожность не забывал. Зашел не со стороны улицы, а со стороны заднего двора, куда выходило лишь незначительное количество окон, и риск быть обнаруженным для священника оказывался сведенным к минимуму. Прокравшись по стене сначала мимо сараев и хозяйственных построек, через двор, сам поражаясь своей воровской повадке, отец Андрей осторожно подобрался к маленькому окошку, ведущему в подвал.
Откуда-то в его памяти всплыли жалобы Матвея на недоделанное им задание. И Андрей подумал, что, если задвижка все еще сломана, это может быть для него очень кстати. И все оказалось в точности, как предсказывал Матвей. Стоило толкнуть окошко посильнее, как оно отворилось, и отец Андрей протиснулся сквозь это маленькое отверстие. В душе он ликовал. Подумать только, что бы он делал, окажись задвижка починенной, а окошко – запертым!
В том, что Катя, а может быть, и не только Катя, находится дома, Андрей убедился в тот же миг, как прикрыл за собой дверь, через которую выбрался из подвала, и чутко прислушался к происходящему в доме. Да, тут раздавался голос Кати. Но он был не один. Имелся еще второй голос, и этот голос был мужским. На минуту отец Андрей задумался, стоит ли ему соваться дальше. Может, все-таки стоит обратиться за помощью к Ване и Василию Петровичу? И тут же горячая волна стыда обдала его с ног и до головы. Ну, не может быть его чистая и светлая Катя замешана в чем-то дурном, не такой она человек. И если это так, то ей сейчас грозит нешуточная опасность.
Но тут же Андрей решил для себя, что была не была, а он будет геройствовать. Если Катя сейчас находится в доме один на один с преступником, то вдвоем с ней они легко одолеют негодяя. А если Катя встанет на сторону злодея… Что же, значит, Андрей совершенно не разбирается в людях. А если так, то и священником ему быть не следует. Ну а без служения Богу Андрей своей жизни не представлял. И значит, жизнь при таком раскладе для него уже ничего не будет значить.
Укрепив свой дух краткой молитвой, которая помогала ему в самые трудные моменты жизни, отец Андрей двинулся дальше. И очень скоро он дошел до того места, откуда ему был слышен разговор тех двоих, что оказались в доме раньше его. Услышал, что голос Кати звучит печально и даже жалобно. А мужчина говорит отрывисто и резко. Но в целом разговор этих двоих велся достаточно мирно, и Андрею показалось, что опасность, которая, как он считал, нависла над Катей, им же самим преувеличена. И в его душу снова закрались сомнения, так ли правильно он поступил, доверившись своим чувствам, а не разуму?
Истории неизвестно, что бы предпринял Андрей дальше, но тут произошло нечто, что полностью нарушило хрупкое равновесие, которое воцарилось в этом доме. Снаружи раздался громкий звук сирены, а затем голос из громкоговорителя произнес:
– Вы окружены! Всем выйти из дома!
Голоса наверху стихли. Видимо, что для Кати, что для ее собеседника появление снаружи посторонних стало полнейшей неожиданностью.
А голос снаружи продолжал настаивать:
– Гражданин преступник, у вас нет шансов. Мы знаем, что вы находитесь в этом доме. Сдавайтесь!
И тогда отец Андрей услышал наверху звук, от которого у него тяжело ухнуло сердце, а самого его бросило в холод. Там закричала Катя.