Глава 20

– Павел Евграфович, Мира Вайдман не ночевала дома, и где она сейчас – неизвестно, – распахивая дверь кабинета, сообщил Коля Алексеев. Он был бледен, суров и, кажется, напуган.

– Та-ак, – откидываясь на спинку стула, протянул Кочергин, мрачнея на глазах. – Откуда сведения?

– Вчера вечером я послал повестку Вайдман, а сегодня решил по пути на работу заехать за ней, – краснея под взглядом начальства, пояснил Николай. – Хотел поддержать, чтобы не трусила.

– Молодец. С цветами приехал? – полным раздражения голосом спросил Кочергин.

– При чем тут это? Я так, по-дружески, по-человечески. А тетка ее говорит: она вечером вышла прогуляться и не вернулась, – взволнованно проговорил Коля.

– Они в милицию заявили? – спросил Кочергин.

– Нет. Надеялись, утром придет, – покачал головой Николай.

– Документы ее на месте?

– Не знаю, я как-то не спросил, – понимая, какого свалял дурака, покраснел Коля.

– Так. Дальше?

– Я сразу ее в розыск объявил. К участковому сбегал, он уже занимается, обходит одноклассниц, в школу позвонили. Но только без толку все это, Мира ни с кем не дружила, – безнадежно махнув рукой, сообщил Коля и опустился на свой любимый стул справа от Кочергина.

– Неправильная формулировка, – недовольно взглянул на подчиненного Кочергин. – Она ни с кем не дружила в классе. А про остальных ее друзей ты откуда знаешь? Она тебе говорила?

– Нет, – удивленно поднял голову Коля. – Вообще-то ничего такого она не говорила.

– Сколько лет она в этой школе учится? – прищурив глаза, взглянул на Николая Кочергин.

– Кажется, лет пять, может, три. Раньше она с бабушкой в другом районе жила, – на ходу оживляясь, ответил Коля.

– Вот, пять, три, – в очередной раз передразнил его Кочергин. – Рысью по ее старому месту жительства и спроси у тетки, с кем она дружила. Может, есть переписка, адреса посмотри. Может, она дневник вела – изымай. Там, кстати, и про Артемьеву может быть.

– Так точно! – вскочил с места Николай.

– А уж если до вечера Вайдман не найдем, вот тогда, думаю, светит нам еще один труп в подвале.

Николай побледнел и стремительно покинул кабинет Кочергина.

– Туточки они, товарищ лейтенант. Сидят, жидята, дома, носа на улицу не кажут, – довольно ухмылялся в пушистые седые усы местный участковый с колоритной фамилией Брехуненко.

Николай от его слов только поморщился.

– Сейчас мы их, таракашек, и зацапаем, – открывая перед лейтенантом скрипучую кособокую дверь подъезда, бормотал участковый, – она здесь вчера аккурат к ночи появилась. Я с соседями разговаривал, в квартиру не заходил, – поспешил успокоить хмурого Николая бодрый Брехуненко. – Я Серафиму возле парадной подкараулил, когда она на работу шла, и у нее все и выспросил, а потом уж сынишку за Петром Михайловичем послал, приятель это мой, в шашки мы с ним по вечерам играем, когда время есть. Тоже сосед ихний. Вот он их там и караулит. А у нас с ним уговор: если они куда соберутся, он сразу форточку на кухне закроет. Так-то она у них целый день нараспашку, – чуть забегая вперед лейтенанта и угодливо заглядывая ему в глаза, докладывал вспотевший от усердия участковый. – Извиняюсь, все спросить хочу, хотя это, конечно, и не мое дело вовсе, – спросил участковый, – а что эта жиденка натворила? Я почему спрашиваю, – тут же напустив на лицо строгости, пояснил Брехуненко, поправляя усы, – я на этом участке уж почитай двадцать лет, по здоровью на фронт не взяли, так я и всю войну на посту, и деда ее помню, и папашу с мамашей. Они ж вон в том флигеле всем семейством проживали, – участковый показал сквозь чумазое лестничное окошко на приземистый трехэтажный флигель в конце двора. – Квартера у них была отдельная. И родителей помню, и бабку, царствие ей небесное, – украдкой перекрестился участковый. – Так Мирка эта всю жизнь тихоней была, все с бабкой за ручку ходила, все с нотами, маленькая, чернявая, как уголек, и только глазищами по сторонам шныркала, да вот с пацаном с ентим дружила, с Семкой-жиденышем. А как мать с отцом арестовали, Мирку с бабкой в комнату потеснили, а в остальные комнаты люди въехали, прямо в их мебеля. Я ходил, смотрел, хорошие мебеля, дорогие, мне такие и не снились. Наворовали жидовские морды, папаша-то ее, Вайдман, говорят, людей травил в своей аптеке.

Николай от этих слов снова поморщился, и приметливый участковый тут же вытянул губы дудочкой.

– Тю… Вы чего, за жидов, что ль, обиделись? Да нечего за них обижаться, гнилой народец, скользкий, это я вам как старший товарищ говорю, – утопив голову в толстый подбородок, добродушно загудел участковый и приготовился объяснить молодому оперативнику, что это за народ такой, но был прерван лейтенантом.

– Егор Еремеевич, вы бы в звонок все же позвонили, – сухо посоветовал Николай, поскольку разговор их шел непосредственно перед дверью квартиры и отчего-то был ему остро неприятен.

– И то верно, – спохватился участковый, нажимая нужную кнопку звонка. – Это я Петру Михайловичу, чтобы, значит, не тревожить парочку раньше времени.

Дверь распахнулась, из-за нее высунулся невысокий сутулый старичок с реденькими серовато-белыми волосами, с висевшими на кончике носа очками, в опрятной голубой застиранной рубашке и в сером пиджачке.

– Проходьте, – махнул он коротко ладошкой и тихонько прикрыл за гостями дверь, – у себя они. Семка несколько раз на кухню выходил, а она не показывается, – отчитался Петр Михайлович.

– Где их комната? – глядя в темные недра коммуналки, спросил Николай.

– Вона, третья слева, – двинулся по коридору услужливый Петр Михайлович.

– Погодите, – остановил его за рукав пиджака Николай. – Я сам. Хотя нет. Лучше вы постучите, а уж дальше я сам.

Петр Михайлович покорно кивнул и осторожно стукнул в дверь двумя коротенькими робкими ударами.

Николай даже сквозь дверь почувствовал, как в комнате все замерло, хотя в ней и раньше было тихо.

– Кто там? – спросил из-за двери ломкий юношеский голос.

– Сёмочка, это я, Петр Михайлович.

Ответа Николай ждать не стал, а открыл дверь и решительно вошел в комнату.

Высокий худенький мальчик стоял возле кровати, из-за него выглядывало настороженное лицо Миры Вайдман.

Николай, не оборачиваясь, закрыл за собой дверь. В длинной, как чулок, неуютной комнате было сумрачно, занавески были сдвинуты, вероятно, в целях маскировки. На столе чайник, хлеб, две чашки.

– Она ничего не сделала, она просто в гости пришла, – заслоняя Миру нескладным телом, порывисто проговорил мальчик. Впрочем, уже и не мальчик, школа-то позади.

– Ничего, – согласился Николай. – Только ее тетя с дядей от волнения места себе не находят, и в МУРе ее сегодня ждали, – глядя мимо Семена на торчащее ухо Миры Вайдман, проговорил Николай.

Николай спокойно ждал, Семен стоял, молча заслоняя собой Миру, и не знал, что еще предпринять. На лице его были написаны отчаяние и растерянность, большие прозрачные уши покраснели, а худые руки с длинными музыкальными пальцами едва заметно подрагивали. Мира пряталась за Семеном и, кажется, вылезать из-за спины спасителя не собиралась.

– Мира, во время нашей последней встречи мне показалось, что вы храбрая и решительная девушка. Может, хватить прятаться? Я пришел один, хватать вас не собираюсь, просто хочу побеседовать, – по-дружески, ровным голосом проговорил Николай. Поведение Миры его разочаровало. Ему-то показалось, что он смог в прошлую встречу завоевать ее доверие, почти подружиться с девочкой. Оказывается, нет.

За спиной Семена послышался легкий шорох, и Мира, чуть передвинувшись на кровати, показалась Николаю. Сегодня она была бледнее обычного, с огромными синяками под глазами, вся осунувшаяся.

– Мира, что с вами? Чего вы так боитесь? – всматриваясь в лицо Миры, спросил Николай.

Он огляделся, увидел справа обеденный стол со стульями и, выдвинув один, присел, не дожидаясь приглашения. Семен продолжал топтаться рядом с Мирой, не зная, на что решиться. За дверью слышалось дыхание участкового и Петра Михайловича, иногда оттуда доносились тихие звуки возни.

– Мира? – спустя несколько минут позвал Николай, потеряв надежду что-то услышать.

– Я не хочу с вами идти. И домой не хочу, – тихо проговорила, почти прошептала Мира. – Мне надо было уехать. Я так и собиралась, я за деньгами пришла, занять хотела, – голос Миры становился громче, и в нем стали ясно слышны рвущиеся наружу слезы. – Меня Сема не пустил, сказал, все обойдется.

При этих словах Сема еще больше занервничал, он перетаптывался возле Миры с несчастным видом, желая оправдаться и стесняясь Николая.

– Это глупо, – покачал головой Николай, жалея обоих. – Вы свидетельница по особо важному делу. Да вас бы в два счета нашли, хоть в поезде, хоть где. – Тут он немного преувеличил. Если бы Мира осуществила свое намерение, найти ее было бы сложно. Конечно, если бы Семен не раскололся. А на это надежды было немного. Значит, все-таки нашли бы.

– Мира, к чему все это? Зачем? Вы свидетель, а не подозреваемая. Чего вы так боитесь? – искренне недоуменно пожал плечами Николай.

– Может, боюсь того, что случилось с Лидой? – вскинув на него глаза, воскликнула Мира.

Та-ак. Надо ее отсюда увозить, и прямиком к Кочергину. Эх, жалко он без машины, и телефона в квартире нет, волновался Николай, видя, что девушка находится именно в том состоянии, когда опытный оперативник сможет от нее получить любую информацию. Лучше это сделать на Петровке, подальше от посторонних ушей.

– Егор Еремеевич, – выглянул за дверь Николай, – позвоните, пожалуйста, по этому номеру, капитану Кочергину, скажите, что я нашел Вайдман, пусть срочно пришлет машину. Срочно! – тихо, но выразительно добавил Николай, и участковый, выпучив глаза и тихо агакнув в ответ, помчался выполнять распоряжение.

Мира с Семеном сидели молча, прижавшись друг к другу.

– А можно мне с ней поехать? – минут через десять спросил Семен.

– Можно. Но ждать придется на улице, – неохотно согласился Николай, понадеявшись, что ему за это не влетит.