– Я не понимаю, что это значит, – спокойно произнес Фрэнсис.

Однако Мэтти заметила, что он смял листок с новостями в сжатом кулаке.

– Это означает, мистер Уркхарт, что мне известны все детали вашей истории, – ответила она. – Теперь о них осведомлен и Бенджамин Лэндлесс. А еще через несколько дней они станут достоянием каждого читателя в стране.

Политик нахмурил лоб. На его лице еще не появились гнев или страдание, как у солдата, получившего огнестрельное ранение, но еще не чувствующего боли, потому что нервная система пока не позволила ей добраться до сознания, послав благословенное онемение. Но Мэтти не собиралась проявлять милосердие. Она снова засунула руку в сумку, вытащила маленький магнитофон и включила его. Запись, которую Лэндлесс вручил девушке, зазвучала в морозном воздухе предельно четко – это был разговор между газетным магнатом и Главным Кнутом. Все вещи в ней назывались своими именами, запись была на удивление внятной, а ее содержание, вне всякого сомнения, преступным – речь шла об обмене политической и редакционной поддержкой.

Затем журналистка нажала кнопку, останавливая запись.

– Я не знаю, ставили вы записывающие устройства в спальнях всех ваших коллег или только Патрика Уолтона, но уверяю вас, что Бенджамин Лэндлесс записывает все свои телефонные разговоры, – сказала она.

Лицо Фрэнсиса застыло в зимнем воздухе. Он начал ощущать боль.

– Расскажите мне кое-что, мистер Уркхарт, – попросила Сторин. – Мне известно, что вы шантажировали Роджера О’Нила, заставив его открыть фальшивый адрес в Паддингтоне для Чарльза Коллинриджа, но найдет ли полиция вашу подпись на банковском переводе, когда начнется расследование?

Главный Кнут молчал.

– Отвечайте, сэр, ведь, как только я обращусь к властям, вам придется рассказать им все, – чуть повысила голос девушка. – Так почему бы сначала не открыть правду мне?

Молчание.

– Я знаю, что вы с О’Нилом организовали утечку результатов опроса, а также решения о сокращении финансирования Территориальной армии, – объявила Мэтти еще громче. – Кроме того, вы заставили его создать фальшивый компьютерный файл на Чарльза Коллинриджа в центральном компьютере партии – Роджер ведь переживал из-за этого? Подозреваю, что еще меньше ему понравилось воровать секретные файлы Майкла Сэмюэля. Но одна вещь вызывает у меня сомнения. Вы или Роджер состряпали эту глупую историю о прекращении рекламной кампании по расширению ассигнований на больницы и скормили ее Стивену Кендрику?

Наконец к Уркхарту вернулся дар речи. Министр постарался глубоко дышать, чтобы скрыть растущее волнение.

– У вас живое воображение, – выдавил он из себя.

– О, если б я им обладала, мистер Уркхарт, то поймала бы вас гораздо раньше! Нет, вас разоблачит не мое воображение, а эта запись, – сказала женщина, похлопав рукой по магнитофону. – И беседа с мистером Лэндлессом, которая будет со всеми подробностями напечатана в «Телеграф».

Теперь лицо Фрэнсиса заметно дрогнуло.

– Но Лэндлесс не станет… не сможет!

– Неужели вы думаете, что мистер Лэндлесс готов взять хотя бы часть вины на себя? Нет. Он намерен сделать вас козлом отпущения, мистер Уркхарт. Разве вы не понимаете? Они не позволят вам быть премьер-министром. Я напишу статью, а он ее опубликует, и вам уже не бывать на Даунинг-стрит.

Политик недоверчиво покачал головой, и на его губах появилась жесткая улыбка. Уркхарт не знал, что было тому причиной – морозная погода или онемение, возникшее у него внутри, но по его спине вновь пробежал холодок. Однако его дыхание стало ровнее: инстинкты охотника помогли восстановить физический контроль над телом.

– Полагаю, вы не намерены… – Он рассмеялся лающим холодным смехом. – Нет, конечно же нет! Как глупо с моей стороны… Складывается впечатление, что вы заранее все продумали, мисс Сторин.

– Ну, не все. Как вы убили Роджера О’Нила?

Значит, ей и это известно, понял Главный Кнут. Холод наконец добрался до его сердца. Ледяные голубые глаза охотника не моргали, и все его тело застыло, готовое к действию. Теперь Фрэнсис знал, что чувствовал его брат. Но сейчас он имел дело не с жестоким врагом, а с глупой, беззащитной девицей. Только один из них может остаться в живых – и он должен одержать победу!

– Крысиный яд, – заговорил политик тихим шепотом, растаявшим в окружающем снегу. – Все просто. Я смешал его с кокаином. – Он не спускал пристального взгляда с Мэтти, которая теперь превратилась из охотника в жертву. – Роджер был слишком слабым, он заслужил смерть.

– Никто не заслуживает смерти, мистер Уркхарт.

Однако Фрэнсис уже не слушал. Он вышел на охоту: началась игра на выживание, в которой не было места уважению и правилам морали. Когда он смотрел сквозь прицел на оленя, ему и в голову не приходило спросить, заслуживает ли тот смерти. Природа диктовала свои законы – кто-то должен умереть, чтобы другие получили возможность жить и торжествовать. Никто, в особенности сейчас, не мог лишить его триумфа!

С удивительной быстротой и силой для человека своего возраста он поднял один из тяжелых деревянных стульев над головой, собираясь ударить Мэтти. Однако его противница даже не попыталась прикрыть руками голову, как он ожидал, даже не отступила назад – она дерзко смотрела на него, пытаясь оценить грозящую ей опасность.

– Хладнокровно, мистер Уркхарт? – спросила журналистка. – Лицом к лицу, обдуманно и без колебаний?

Нет, на такие жертвы он еще не охотился. Они стояли лицом к лицу, их не разделяли десятки ярдов, он смотрел ей в глаза! И когда до политика дошел смысл ее слов, момент был упущен. В его глазах появилось сомнение, и в одно мгновение олень и идея охоты исчезли. Мужчина застонал, стул выпал у него из рук, и на него обрушилось осознание ужасной истины – он оказался трусом! Ему был брошен вызов, предложен решающий поединок, но он проиграл. Уркхарт опустился на колени прямо в снег.

– Вы ничего не можете доказать, – прошептал он. – Это будет мое слово против вашего.

Сначала Мэтти ничего не ответила, но потом нажала кнопку на своем магнитофоне. И пока лента перематывалась, она смотрела на Фрэнсиса, которого начала бить крупная дрожь.

– Ваша последняя ошибка, мистер Уркхарт, – произнесла корреспондентка. – Вы решили, что я выключила магнитофон.

Она нажала на другую кнопку, и в морозном воздухе зазвучали слова записанного разговора, в котором министр признавался во всем. А потом Мэтти повернулась и зашагала прочь, оставив его стоять на снегу. В голове у него звучал призрачный смех отца.

Садящееся солнце озарило промерзшее небо. Его лучи отразились от снега, покрывавшего башню Биг-Бена, ослепив каскадами света американского туриста, пытавшегося заснять эту удивительную картину на видео.

Позже этот турист очень четко и внятно рассказал, что произошло:

– Здание парламента вдруг стало похожим на гигантский факел, озаренный солнцем. Получился впечатляющий вид – казалось, все полыхает. А потом что-то со стороны Биг-Бена понеслось вниз. Словно мотылек залетел в пламя огромной свечи, и его почерневшее обугленное тело стало падать на землю. В тот момент было трудно поверить, что это человек, один из ваших политиков… как вы сказали, его звали?

Она устала, отчаянно устала, однако ощущала непри-вычное умиротворение. Борьба с воспоминаниями закон-чилась, и боль отступила. Теперь она могла перестать бежать.

Краевски ощутил это изменение, увидел его отражение в ее бесконечно усталых, но триумфально сияющих глазах.

– Знаешь, Мэтти, – задумчиво проговорил он, – мне кажется, из тебя может получиться хороший журналист.

– Думаю, ты прав, Джонни, – тихо сказала она. – А теперь пойдем домой.