Информация, которую дали Уркхарту накануне редакторы газет, оказалась верной: главные воскресные издания писали, что у Главного Кнута действительно имеются все шансы на победу.

«УРКХАРТ ВПЕРЕДИ», – заявила на первой полосе «Санди таймс», подкрепив свое сообщение редакционной статьей, продвигавшей предвыборную кампанию Фрэнсиса. «Санди телеграф» и «Экспресс» открыто выступали за Главного Кнута, в то время как «Мейл он санди» пыталась сохранить нейтралитет. Лишь «Обзервер» поддержал Майкла Сэмюэля, однако даже там признавали, что Уркхарт лидирует с заметным перевесом.

И только склонный к сенсациям «Санди инквайерер» сильно встряхнул кампанию. «Сэмюэль был коммунистом!» – объявили они на своей первой странице. В газете сообщалось, что во время обучения в университете Майкл активно поддерживал левых. Когда показавшийся Сэмюэлю дружелюбно настроенным журналист из газеты сказал, что он пишет статью об их с Уркрахтом юных годах, и обнаружил, что самый молодой из кандидатов в премьер-министры поддерживал радикальную политику, ему пришлось признаться, что он недолгое время являлся членом разных студенческих клубов и до двадцати лет симпатизировал ряду модных течений, которые теперь, спустя тридцать лет, кажутся ему наивными и неуместными.

– Но у нас есть документальное подтверждение того, что среди прочего вы поддерживали кампанию ядерного разоружения и выступали за права геев, мистер Сэмюэль, – заявил репортер.

– Только не нужно снова извлекать на свет эту чушь! – раздраженно ответил Майкл.

Он считал, что покончил с этими дикими обвинениями двадцать лет назад, когда в первый раз баллотировался в парламент. Его соперник прислал письмо в штаб-квартиру партии, обвинение было всесторонне расследовано постоянным комитетом партии по изучению кандидатов, и его полностью оправдали. И вот опять, после стольких лет, эта история восстает из мертвых, всего за несколько дней до решающего голосования!

«Я поступал, как многие восемнадцатилетние студенты колледжей поступают сейчас. Я ходил на два марша «Движения за ядерное разоружение», а однажды подписался на студенческую газету, которую, как я выяснил позже, печатали представители движения за права геев, – рассказал Майкл журналисту. Он рассчитывал, что развеселит аудиторию, и был полон решимости показать, что ему нечего скрывать. – Кроме того, я энергично поддерживал движение против апартеида, и в данном вопросе мои взгляды не изменились, хотя мне категорически не нравятся жестокие методы, к которым прибегают некоторые самопровозглашенные лидеры движения, – добавил он. – Сожалею ли я обо всем этом? Нет, ни в малейшей степени: то были ошибки молодости, и они помогли мне прийти к моим нынешним убеждениям. Я знаю, что движение за ядерное разоружение – полная глупость, ведь я сам в нем участвовал».

Сэмюэль глазам своим не верил, когда увидел, как газета интерпретировала его слова. Нелепо было даже предполагать, что он когда-то поддерживал коммунистов, и на мгновение ему показалось, что издание можно привлечь за клевету. Однако сама статья была еще более агрессивной, чем заголовок.

Остаток дня был наполнен суматохой и волнениями среди журналистов, а также дома у Майкла. Никто не поверил, что Сэмюэль является тайным коммунистом – было ясно, что это еще одна глупая сенсация, направленная на увеличение тиража, а не для оказания влияния на умы читателей – и все же обвинения следовало проверить. В результате неосторожному кандидату в премьер-министры пришлось убеждать своих сторонников в собственной невиновности вместо того, чтобы показать сильные стороны своей кам-пании.

К полудню лорд Уильямс строжайшим образом осудил газету за использование конфиденциальных документов, которые, по его словам, были украдены из хранилища путем взлома замка. «Инквайерер» тут же ответил, что в то время как партия проявляет преступную халатность и не в состоянии надежно хранить конфиденциальные материалы, газета считает своим гражданским долгом вернуть досье Сэмюэля истинным владельцам в партийный штаб – что они и сделали в тот же день, перед вечерним выпуском новостей, чтобы оживить затухающие споры.

Никто всерьез не отнесся к обвинениям «Инквайерера». Большинство отбросили его как образец обычной некомпетентности партии и самого Сэмюэля. Однако его кампания, начавшаяся столь удачно, начала терять обороты. Наполеону в свое время требовались только успешные генералы, и Британия не могла согласиться на меньшее. Подобные же истории были чрезвычайно вредны для тех, кто пытается забраться на самый верх, так что проводить последнюю неделю гонки за лидерство следовало совсем не так.

Телефонный звонок расстроил Краевски. Он пытался разобраться в своем переменчивом отношении к Мэтти, и его то наполняло раздражение от ее непостоянства, то пожирало желание обладать ее телом. А еще он понял, что самым банальным образом скучает, и ему лишь иногда удавалось загнать мысли о ней в самые глубины сознания. Когда же ему позвонил один из его коллег и сказал, что он встретил Мэтти и та выглядела измученной и не слишком здоровой, Джона охватило беспокойство.

Она согласилась с ним встретиться, но когда он сказал, что приедет прямо сейчас, ответила, что в данный момент не готова его принять. Женщина не хотела, чтобы он увидел ее квартиру в том жутком состоянии, в каком она теперь находилась, – грязные тарелки, пустые коробки от еды, которые, казалось, занимали все свободные поверхности, одежда, брошенная в углу… Последние несколько дней напоминали настоящий ад. Мэтти не могла спать, все ее мысли и чувства переплелись в тугой громадный комок, а кровать превратилась в кусок льда, и ей никак не удавалось на ней устроиться. У журналистки постоянно возникало ощущение, что стены смыкаются вокруг нее, лишая ее способности думать или чувствовать что-нибудь, кроме отчаяния.

Поэтому когда позвонил Краевски, она не особенно обрадовалась, хотя и знала, что сейчас ей просто необходима любая поддержка. Она неохотно согласилась встретиться с ним в кафе на восточном берегу Серпентайна – извивающегося озера с кучей уток в самом центре Гайд-парка. По дороге туда Джон тихонько ругался, проклиная холодный ноябрьский ветер, который, разгуливая над водой, поднял волны с белыми шапками пены, а подойдя к пустому безжизненному кафе, журналист сообразил, что его закрыли на зиму.

Увидев Мэтти, спрятавшуюся под навесом, он вдруг подумал, какая она крошечная и невероятно одинокая. Сторин куталась в куртку, которая казалась слишком большой. Со времени их последней встречи она как будто стала меньше, под глазами у нее залегли темные круги, каких раньше не было, а энергия, озарявшая прежде ее лицо, исчезла. Выглядела женщина ужасно.

– Я выбрал дурацкое место для встречи, – попытался извиниться ее коллега.

– Не беспокойся, Джонни. Думаю, мне свежий воздух не повредит, – вздохнула она.

Краевски отчаянно хотелось обнять ее, прижать к себе, согреть, но он ничего этого не сделал – только улыбнулся.

– И что нового у лучшей журналистки Британии? – спросил Джон, и ему тут же захотелось откусить себе язык: он произнес не те слова, в них прозвучал сарказм, и Мэтти вздрогнула, прежде чем ответить.

– Наверное, ты прав, что потешаешься надо мной, – отозвалась она. – Всего несколько недель назад мне казалось, что весь мир у моих ног.

– А сейчас?

– Все пошло наперекосяк. Работа… статья… – Корреспондентка на мгновение замолчала. – Ты. Мне казалось, я смогу все сделать сама, и я ошиблась. Прости.

Это была другая Мэтти, полная сомнений и неуверенности. Краевски не знал, что сказать, и поэтому просто промолчал.

– Когда я была маленькой, мой дед частенько брал меня с собой на прогулки по долинам Йоркшира, – стала вдруг рассказывать его подруга. – Он говорил, что они очень похожи на некоторые районы Норвегии. Порой там становилось невероятно холодно и неуютно, но я ничего не боялась, потому что дедушка находился рядом и был готов помочь улыбкой и рукой. Он всегда брал с собой термос с горячим бульоном, и мне было тепло и уютно, как бы сильно ни бушевал ветер. Но как-то раз я решила, что уже взрослая и больше не нуждаюсь в компании деда, и отправилась туда одна. Я сошла с тропинки и не сразу заметила, что земля постепенно становится все более мягкой. Вскоре она уже доходила мне до щиколоток, но я продолжала погружаться все глубже и глубже. – Девушка снова начала дрожать. – Я никак не могла выбраться, и чем сильнее пыталась, тем больше завязала. Я думала, что мне суждено остаться там навсегда, и тогда, впервые в жизни, я узнала, что такое настоящий страх. Но тут появился мой дед и вытащил меня. Я плакала, а он обнимал меня и вытирал мне слезы, и все снова стало хорошо.

Джон видел, какая Сторин маленькая и беспомощная в своей огромной куртке, как будто она снова переживала то свое приключение.

– Сейчас я чувствую то же самое, Джонни. Я отчаянно пытаюсь найти клочок надежной почвы, где я могла бы встать и вернуть свою веру, как в работе, так и в жизни. Но я погружаюсь в болото все глубже и глубже, как тогда, только моего деда больше нет рядом, и мне страшно. Ты понимаешь? Мне кажется, что мне вообще не суждено выбраться из этого ужаса.

– Ты разве не видела воскресные газеты? – проговорил Краевски. – Кто-то украл личное дело Сэмюэля. Разорвалась еще одна бомба, брошенная из штаба, и ударила по гонке за лидерство. Появились новые улики, указывающие на Тедди Уильямса. Разве это не твердая почва?

Девушка печально покачала головой:

– Все не так просто, Джонни.

– Я не понимаю, – сказал ее коллега. – Мы имеем преднамеренную кражу личного дела Сэмюэля. Кроме того, нам известно, что кто-то изменил данные в компьютере штаба – тоже совершенно сознательно. Несколько самых разных утечек подрывающей репутацию правительства информации, тоже из штаба партии, попавшей к тебе, Кендрику и к тем, кто проходил мимо. Член партии открыл адрес до востребования на фальшивое имя, и повсюду, точно трупики ежиков на дороге, валяются тела политиков. Что еще тебе нужно? Все сходится на штабе партии – а это означает, что за веревочки дергает Уильямс. Он не мог самостоятельно уничтожить премьер-министра, поэтому постарался использовать тех, кого имеет возможность контролировать и кто в состоянии сбросить Коллинриджа.

– Ты упускаешь одну деталь, Джонни. Зачем Уильямсу воровать собственные документы? Он мог просто скопировать необходимую ему информацию, ему не было никакой нужды взламывать замок и забирать всю папку. И вообще, у него есть ключи. Кроме того, все знают, что он поддерживает Сэмюэля, однако кампания Майкла неуклонно катится под гору с тех пор, как начались выборы.

В глазах Краевски появилось разочарование, но его собеседница продолжала:

– Ты можешь представить себе могущественного государственного деятеля, такого как Уильямс, который подставляет премьер-министра под обвинение в мошенничестве? Или сливает такое количество информации из штаба партии, что выглядит как слабоумный идиот?.. Нет, Джонни, это не Уильямс.

– Тогда кто, черт подери? Кто-то из Кабинета министров? Или Лэндлесс?

– Я не знаю! – вскричала Сторин. – Вот почему у меня такое ощущение, будто я тону. И чем сильнее пытаюсь выбраться, тем больше завязаю в трясине. Профессионально. Эмоционально. Мне кажется, что меня засасывает громадное болото, и я уже ни в чем не уверена.

– Я бы хотел помочь тебе, Мэтти. Пожалуйста, не отталкивай меня!

– Ты, как мой дед, всегда оказываешься рядом, когда я в тебе нуждаюсь. Спасибо тебе, Джонни. Но сейчас я должна сама выбраться на дорогу, иначе мне никогда не удастся это сделать. Внутри у меня настоящий хаос, я ничего не понимаю и должна разобраться в том, что происходит.

– Я могу подождать, – мягко сказал Джон.

– Зато я не могу. У меня есть всего два дня до выборов, чтобы найти ответ, и одна надежная ниточка – Роджер О’Нил.