Стивен Кендрик с радостью согласился встретиться с Мэтти. Он и сам не мог сказать, почему, возможно, потому что, будучи заднескамеечником от оппозиции, не пользовался особым вниманием журналистов, и интерес Сторин польстил ему. Или потому, что у него загорались глаза и начинали дрожать колени всякий раз, когда он ее видел. Впрочем, Кендрика не слишком волновали причины – он был просто доволен, что у него появилась возможность увидеть эту женщину. Он сам приготовил чай в своем крошечном кабинетике в Норман-Шоу-Норт, красном кирпичном здании, известном благодаря бесчисленным старым черно-белым фильмам, как Новый Скотленд-Ярд, штаб-квартира лондонской полиции. Силы правопорядка давно перебрались в серую гранитную крепость на Виктория-стрит, и парламент тут же с радостью ухватился за возможность занять эти опустевшие, хоть и пришедшие в упадок помещения. Они находились напротив здания, которое уже занимал парламент, и это позволило получить столь необходимые пространства для кабинетов его членов.

Глядя на другой берег Темзы, где находился «Саут-бэнк арт комплекс», Кендрик разливал чай – и одновременно открывал Мэтти свое сердце.

– Должен сказать, что на самом деле я не особо рассчитывал сюда попасть, – сказал он. – Но мне здесь очень нравится.

– И вы достаточно быстро успели привлечь к себе внимание. – Гостья одарила его своей самой соблазнительной улыбкой и по-новому скрестила ноги.

Перед тем как идти туда, она сняла свои любимые брюки и надела модную блузку и короткую юбку, открывавшую прекрасный вид на колени и щиколотки. Мэтти требовалась информация, и она готова была в случае необходимости купить ее при помощи легкого флирта.

– Я пишу статью о закате и отставке премьер-министра, пытаюсь заглянуть дальше, чем писали газеты, и поговорить с теми, кто непосредственно приложил к этому руку, намеренно или нет, – объяснила журналистка. – Моя статья не будет враждебной по отношению к Генри Коллинриджу, я не собираюсь читать морали или выдвигать обвинения. Я хочу понять, как работает парламент и почему политики постоянно полны сюрпризов. Кстати, ваш сюрприз представляется мне самым удивительным.

– Меня до сих пор забавляет тот факт, что моя репутация построена на такой… как бы это получше назвать… Удаче? Счастливому броску костей? Догадке? – улыбнулся Стивен.

– Значит, вы не знали о том, что реализация больничного проекта будет отложена, вы просто угадали это?

– Можно сказать и так. Я не был абсолютно уверен, но рискнул.

– А что вы знали?

– Ну, Мэтти, я еще никому не рассказывал эту историю полностью… – Политик посмотрел вниз, туда, где его собеседница растирала лодыжки, словно старалась прогнать боль в голени. – Но, думаю, вреда не будет, если я коротко изложу, как все произошло.

Он задумался, оценивая, как далеко может зайти, и в конце концов продолжил:

– Я обнаружил, что правительство – точнее, штаб-квартира правящей партии – спланировало массированную кампанию продвижения нового плана расширения больничной системы. Они отлично над ним поработали, потратили много денег на подготовку, но в последний момент все отменили. Просто взяли и закрыли. Я долго об этом думал, и чем больше, тем очевиднее мне становилось, что они прикрыли не только кампанию по продвижению, но и саму идею. И тогда я решил бросить вызов премьер-министру – и он поддался! Я и сам был поражен.

– Я не помню никакой дискуссии о кампании продвижения во время выборов.

– Они хотели, чтобы был элемент неожиданности. Думаю, подготовка велась в тайне.

– Очевидно, у вас очень хорошие конфиденциальные источники.

– И таковыми они останутся для всех и для вас тоже. Конфиденциальными!

Мэтти понимала, что для получения более подробной информации ей придется предложить Кендрику кое-что побольше, чем пара щиколоток, но не хотела платить столь высокую цену.

– Разумеется, Стивен, я знаю, как важны полезные ис-точники, – сказала она, возвращаясь к исходной теме разговора, – но не могли бы вы дать мне хотя бы небольшой намек? Утечка могла произойти только из партии или правительства, верно?

Политик кивнул.

– После выборов между штаб-квартирой партии и Даунинг-стрит возникли трения, – продолжила рассуждать вслух Сторин. – Вы сказали, что программа была частью рекламной кампании партии, так что логично предположить, что информация ушла из штаб-квартиры.

Она приподняла бровь и поджала губы, и ее собеседник снова улыбнулся:

– Очень хорошо, Мэтти. Но я вам ничего не сказал, ведь так? И больше не стану говорить о своем источнике. Вы и без того о многом догадались сами.

Он рассмеялся, и Сторин решила проверить свою догадку.

– Вам не нужно беспокоиться. Я собираюсь написать статью и не занимаюсь никаким расследованием. Я не выдам секретов Роджера, – произнесла она.

В этот момент Кендрик, как раз делавший глоток чая, поперхнулся и начал задыхаться.

– Я никогда… ничего не говорил… про Роджера! – с трудом выдавил он из себя.

Но ему уже было ясно, что он предал свою дружбу с О’Нилом, и спокойная уверенность, с которой Стивен разговаривал несколькими минутами раньше, пропала. Он решил сдаться.

– Господи, как вы узнали? Послушайте, Мэтти, окажите мне огромную услугу! – воскликнул он умоляющим тоном. – Я вам ничего не говорил про Роджера. Мы с ним старые друзья, и я не хочу, чтобы у него были проблемы. Ему и без меня их хватает на Смит-сквер.

Журналистка громко рассмеялась, поддразнивая политика.

– Ваш страшный секрет в безопасности, – заверила она его. – Но когда вы станете старшим членом парламента или даже премьер-министром, надеюсь, вы не забудете, что должны мне.

Оба громко расхохотались, но внутри у Мэтти все сжималось. Еще один кусок головоломки занял свое место.

Репортеры из «Миррор» оставались на своем месте и во время ланча. Не уехали они и к вечеру – оба сидели в машине, читали, ковыряли в зубах и наблюдали. Точно ангелы мщения, они ждали Эрла в своей уродливой машине в течение почти сорока восьми часов, наблюдая за каждым движением штор в его доме, и фотографировали всех, кто к нему приходил, в том числе и почтальона с молочником.

«Что им от меня нужно?! – мысленно вопил Гарольд. – Почему они меня преследуют?»

Ему не к кому было обратиться за мудрым советом, не с кем разделить тоску. Он был одиноким человеком, искренним и даже благочестивым, совершившим одну ошибку, за которую однажды – он это знал – ему придется заплатить. Мать часто повторяла ему, что человеку всегда приходится отвечать за свои поступки, или его поглотит адский огонь, – и Эрл уже чувствовал, как языки этого пламени лижут его, набирая яростную силу.

Через полчаса после того, как он вернулся домой в понедельник вечером, преследователи постучали в его дверь.

– Не хотелось бы беспокоить вас, мистер Эрл… Это снова Симмондс и Питерс, – услышал он знакомый голос одного из репортеров. – Нам нужно задать несколько коротких вопросов по поручению нашего редактора. Как долго вы с ним знакомы?

Гарольд открыл двери, и ему в лицо снова сунули фотографию Саймона, но на этот раз сделанную не на митинге, а в студии: черный кожаный костюм с многочисленными молниями, куртка на груди расстегнута, обнажая стройное, с узкой талией тело, в правой руке длинный пастуший хлыст…

– Уходите. Уходите. Пожалуйста – уходите! – закричал политик так громко, что из окон других домов стали выглядывать соседи.

– Если сейчас вам неудобно, мы придем в другое время, сэр. – Журналисты молча вернулись в машину, уселись внутри и возобновили наблюдение.