Прошедшая неделя оказалась совсем не плохой для Гарольда Эрла. Средства массовой информации назвали его одним из пяти «наиболее вероятных» кандидатов, и он с удовлетворением наблюдал, как фургон Сэмюэля застрял в пути, а Маккензи и вовсе пошел под откос. Конечно, оставался еще Главный Кнут, который очень вовремя вошел в число кандидатов, но Эрл не верил, что Уркхарт добьется успеха: он никогда не работал в Кабинете на самом высоком уровне, а решающее значение в самом конце должен был иметь именно опыт. В особенности если речь идет о таком опыте, как у самого Гарольда.

Он начал свое восхождение много лет назад в качестве личного парламентского секретаря премьер-министра – это была должность, не дающая власти, но, как он сам шутил, более солидная, чем у кого бы то ни было ниже канцлера. Эрл достаточно быстро вошел в Кабинет министров; в течение последних двух лет под руководством Коллинриджа он являлся держателем нескольких важных портфелей и, как министр образования, отвечал за серьезную реформу школы. В отличие от своих предшественников, Эрл сумел найти общий язык с учителями, хотя кое-кто обвинял его в неспособности принимать жесткие решения и в том, что он занимал чрезмерно примиренческую позицию.

Но разве партия сейчас не нуждается именно в примирении? Ожесточенная конкуренция, возникшая вокруг Коллинриджа, оставила шрамы, а сложная кампания за лидерство в партии лишь сыпала соль на раны. В первую очередь партии причинял вред Уолтон, пытавшийся восстановить воспоминания о своем жестком североанглийском политическом стиле. Когда он стал называть вещи своими именами, то лишь вызвал антагонизм в рядах партии. Так что для Эрла наступило самое подходящее время.

Гарольд планировал, что суббота станет важным днем, объединением всех сил, верных партии и избирателям, что соберется полный зал соратников, которых он будет приветствовать по именам – перед камерами, конечно. Тогда он объявит о большой новой школьной инициативе. Министр образования и его сотрудники работали над ней уже некоторое время, и теперь, если их хорошенько поторопить, к субботе все будет готово. К спонсируемому правительством плану, обеспечивающему тех выпускников школ, которые не могли найти работу, гарантированным местом на курсах по получению профессии, теперь добавилась еще и возможность завершить обучение в другой стране Общего рынка, что улучшит их профессиональные навыки и знание языков.

Эрл не сомневался, что его предложения будут прекрасно приняты. В своей речи он готовился с энтузиазмом рассказать о новых горизонтах и возможностях, которые откроются перед молодыми людьми, что нанесет смертельный удар британским бизнесменам, традиционно не желающим вести дела с иностранцами на их родном языке.

И самое главное – он убедил бюрократов из Брюсселя все это оплатить. Так что Гарольд уже слышал гром аплодисментов, который последует после окончания его речи. Аплодисментов, на волне которых он отправится на Даунинг-стрит.

Большая толпа радостно приветствовавших Эрла сторонников уже поджидала его в сельском клубе Эссекса. Они размахивали маленькими британскими флажками и старыми избирательными плакатами, которые забрали со склада, чтобы воссоздать атмосферу успешной избирательной кампании. Как только министр вошел в зал, заиграл деревенский оркестр, и он шагал по проходу, пожимая протянутые со всех сторон руки. Местный мэр отвел его к невысокому деревянному помосту, вокруг которого суетились операторы и установщики света, старающиеся найти оптимальные ракурсы. Политик оглядел толпу, прикрыв рукой глаза от яркого света, и жестом остановил аплодисменты, когда мэр попытался его представить как «человека, который не нуждается в представлении, во всяком случае, для вас – а скоро и для всей страны!». В этот момент Гарольд Эрл почувствовал, что находится на пороге величайшего личного триумфа своей жизни.

И тут министр увидел его. Он стоял в переднем ряду, зажатый между скандирующими сторонниками, кричал и аплодировал вместе со всеми. Саймон. Тот самый человек, которого Эрл рассчитывал больше никогда в жизни не увидеть.

Он вспомнил, как они встретились однажды вечером в железнодорожном вагоне, когда Гарольд возвращался после встречи с избирателями на северо-западе. Они ехали вдвоем, Эрл прилично выпил, а Саймон вел себя очень, очень дружелюбно. И был таким красивым… И пока поезд мчался сквозь ночь, они с Саймоном погрузились в мир, отрезанный от яркого света и лишенный обязательств. Министр делал вещи, которые еще несколько лет назад могли привести его в тюрьму и которые возможны лишь между пришедшими к согласию взрослыми – да и то частным образом, а не в вагоне британской железной дороги в двадцати милях от Бирмингема.

Эрл, шатаясь, вышел из поезда на вокзале Юстон, сунул юному попутчику в руку две двадцатки и провел ночь в своем клубе. В тот вечер он не мог вернуться домой, который делил со своей больной матерью.

Он не видел Саймона в течение следующих шести месяцев, пока тот не объявился у входа в здание парламента и не спросил у полицейских, где он может найти Эрла. Когда запаниковавший министр появился, юноша не стал устраивать публичного скандала, а объяснил, что узнал Гарольда во время одной из политических передач по телевизору, и в очень мягкой форме попросил денег. Политик оплатил его расходы на поездку в Лондон и пожелал всего хорошего.

Саймон вернулся через несколько недель, и Эрл понял, что передышек больше не будет. Он попросил незваного гостя немного подождать и провел десять минут, спрятавшись в своем кабинете, который так любил. Он понимал, что юноша угрожает всему, что стало ему дорого.

Так и не сумев принять удовлетворительного решения, министр отправился в офис Главного Кнута и рассказал, что внизу сидит юноша, который шантажирует его за короткий и глупый роман, случившийся между ними много месяцев назад. Теперь ему конец.

– Все в порядке, – ответил на это Уркхарт. – Не беспокойся, Гарольд, подобные вещи случались во время отступления из Дюнкерка, не говоря уже о коридорах, соединяющих разные комитеты. Покажи мне маленького засранца.

Фрэнсис сдержал свое слово – он был просто великолепен. Представившись парню, Уркхарт предупредил его, что если тот не покинет здание через пять минут, он вызовет полицию и его арестуют за шантаж. Затем Главный Кнут сообщил юноше, что в подобных случаях арест и последующий суд проводят так, чтобы избежать огласки. Никто не узнает, кого ты собирался шантажировать, и совсем немногим станет известно, сколько времени ты проведешь за решеткой. Долго убеждать Саймона не потребовалось: он сказал, что совершил страшную ошибку, и с невероятной быстротой исчез из здания парламента и из жизни Гарольда Эрла. Однако Уркхарт переписал данные из его водительского удостоверения – на случай, если он будет продолжать устраивать проблемы и его нужно будет найти.

А теперь молодой человек вернулся и устроился в первом ряду, приготовившись предъявить самые неожиданные требования, которые возникали в лихорадочно работающем воображении Эрла. Он никак не мог забыть о присутствии Саймона, и его речь разочаровала сторонников. Нет, политик сказал все нужные слова, написанные крупным шрифтом на листках бумаги, но казалось, будто в это время он находится в каком-то другом месте.

Верные сторонники все равно с энтузиазмом аплодировали, когда Гарольд закончил, но даже это ему не помогло. Мэру пришлось буквально затащить политика в зал, чтобы тот пожал руки людям, персонально желавшим ему успеха. Они радостно кричали, целовали его, хлопали по спине, и толпа тащила его к Саймону, который смотрел на него юными, но все понимающими глазами. Эрлу казалось, что бурный поток несет его к вратам ада.

Впрочем, Саймон не стал устраивать сцену – он лишь тепло пожал Гарольду руку и улыбнулся, поигрывая золотым медальоном, висевшим у него на шее. Потом он исчез – еще одно лицо, растворившееся в толпе, – а Эрл сел в свою машину и поспешил вернуться в Лондон, где надеялся оказаться в безопасности.

Когда он вернулся домой, на холодной улице его поджидали двое мужчин.

– Добрый вечер, мистер Эрл, – заговорил один из них. – Симмондс и Питерс из «Миррор». Вы провели интересный предвыборный митинг. У нас есть текст вашей речи, но нам нужны красочные детали для читателей. Как реагировала аудитория? Вы можете что-то о ней сказать, мистер Эрл?

Министр образования стремительно проскочил в дом и захлопнул за собой дверь. Сквозь занавешенное окно он видел, что репортеры пожали плечами и направились к своему автомобилю, стоявшему на противоположной стороне улицы. Там они расположились, достали книгу и термос и приготовились к долгой ночи.