30
Сильвестр
Портсмут, июль 1545 года
«Пусть этот корабль вернется снова».
«Мэри Роуз» тронулась в путь с эскадрой маленьких каракк и брандеров, чтобы перехватить в устье Сены флот французских плоскодонных судов и галер, готовившихся к нападению на Англию. Когда Люк сказал Сильвестру, что Энтони ушел с верфи, чтобы наняться на борт плотником, было уже поздно.
— Ради всего святого, почему ты не сказал мне об этом раньше? — набросился он на юношу.
— Мне не казалось, что кто-то в этом доме хочет об этом знать, — осадил его Люк.
Сильвестр понял, что не может винить его, и извинился.
Фенелла проявила сдержанность, когда он сообщил ей об этом, словно она все знала.
— Да, — произнесла она, — этого я и ожидала.
— Проклятье, ему ведь больше не надо идти на войну, королю от него нужны корабли, и ничего больше! Он пошел на этот корабль, чтобы погибнуть, Фенни!
— Да, — ответила она.
— Мы не имеем права просто отпустить его снова!
— А что мы можем сделать? — удивилась Фенелла. — Разве мы можем предложить ему что-то, что удержит его? Мы должны отпустить его, Сильвестр.
— Ты хочешь сказать, мы должны позволить ему умереть!
— Да, — в третий раз сказала она. — Позволить умереть. Он не испорченный, рожденный для убийства человек. Он мой бриллиант, и был им всегда. Он не может жить с этим.
Сильвестр вышел из дома и пошел в портовую часовню Святого Николая, посвященную морякам. «Отче небесный, пусть этот корабль вернется», — молился он.
Раньше он часто смеялся, когда Энтони рассказывал им, что сделал бы, если бы был королем Англии, смертью, жизнью или Богом. «На месте Бога я плевал бы на молитвы этого ничтожества Сильвестра Саттона», — подумал он. И тут же: «Будь я Богом, я не позволил бы погибнуть своему Энтони. Будь я Богом, смертью или жизнью, королем Англии или Сильвестром Саттоном».
Господь услышал молитвы Сильвестра Саттона.
Английский флот под командованием гросс-адмирала Дадли поджег пять брандеров, но французские плоскодонные суда и галеры ускользнули от него. В то же время французский флот под командованием адмирала Анбо собрался под Гавром и в бассейне Сены. Согласно докладам английских шпионов, он состоял из более чем двухсот кораблей, на которых в общей сложности было более тридцати тысяч солдат. Дадли, который, без сомнения, знал, какая затевается игра, немедленно отвел свою флотилию.
Ни один из кораблей, принимавших участие в этом рейде, не вернулся в порт, из которого вышел. Они остались в море, соединились с остальной частью военного флота в месте, которое шпионы называли наиболее вероятной целью нападения: в узком проливе между Портсмутом и островом Уайт. «Мэри Роуз» возвращалась домой.
Дети, следившие за этим представлением и не бывшие детьми верфи, могли подумать, что будет народное гуляние, вроде спуска со стапелей более тридцати лет тому назад. За несколько дней в штиль, который должен был стать проблемой для парусников, собралось более восьмидесяти кораблей с двенадцатью тысячами солдат. Крепость Саутси, где ждали короля вместе с советниками, была украшена гирляндами из белых и красных роз Тюдоров, как в свое время — трибуна в доках. По улицам ходили предприимчивые торговцы, чтобы сколотить капитал на великом для города событии. Продавали яблоки в меду, терпкое вино из бузины, были жонглеры и ходулочники, играла музыка, устраивались танцы.
— Я тоже хочу, — заявила Франческа.
Если Франческа чего-то хотела, никто не говорил «нет». Дело было не в том, что ей никто не мог отказать, как когда-то ее родной матери, а в том, что она явно давала понять: то, чего она хочет, будет для нее правильным.
«Как ее отец».
Сильвестр вздохнул. Фенелла возилась с больными в «Casa», никто не мог требовать от нее пойти с Франческой на Солент, чтобы посмотреть на корабли. «На тот самый корабль».
— Тогда пойдем. — Он взял Франческу за руку и пошел вместе с ней по переулку.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросила Франческа.
— Потому что люблю тебя, — ответил Сильвестр. — Потому что мне кажется, что ты самая чудесная девчушка в мире. «До того дня, когда тебе доведется узнать, что твои родители были братом и сестрой, мы будем говорить тебе это постоянно, чтобы все остальное не имело значения. Может быть, ты никогда и не узнаешь. Ты наш общий ребенок. Дитя верфи».
— Я не маленькая девочка, — заявила Франческа. — И я не чудесная.
— А кто же ты тогда?
— Обжора, как моя мама-Фенхель. И еще я неплохо управляюсь со стамеской.
Сильвестр расхохотался.
— Это кто так сказал?
— Мой отец, — ответила Франческа, и в следующий миг они увидели «Мэри Роуз». Она была величественной, красивой и многообещающей, как тогда, когда стала первопроходцем новой эпохи кораблестроения. У нее было два возвышения, слишком тяжелых для перегруженного двухпалубного судна, слишком слабые штевни, чтобы придать ей остойчивости с таким весом, и расположенные слишком низко орудийные порты.
«Мой друг Энтони читал корабли, как другие люди читают стихи. Но стихи он тоже иногда читал, даже если ему это было неприятно, — именно поэтому он не переставал удивлять меня. Мой друг Энтони сделал бы из этого корабля “Канцоньере”, “Божественную комедию”, песню о любви».
Сильвестр смотрел на четыре высокие мачты и понимал, что должен сделать.
— Франческа, — произнес он, — я уверен, что ты чудесно управляешься со стамеской и что ты самая восхитительная обжора в мире после твоей матери. Я так ужасно люблю тебя, что хочу написать для тебя песню о прекрасной Франческе, которая сидит у изгороди из бирючины, тихо-тихо, словно спит, но на самом деле выглядывает своего возлюбленного.
— Сильвестр, — сказала Франческа. — Ты несешь полнейшую чушь, и так бывает чаще всего, но я все равно люблю тебя.
— А ты можешь для меня кое-что сделать или это так же трудно, как орудовать стамеской?
— Хм-м-м, — протянула Франческа, которую подкупить было невозможно. — Сначала скажи что.
— Ты постоишь здесь, посмотришь на «Мэри Роуз», не сходя с этого места, пока я не вернусь. Ты мне обещаешь?
— Не выкручивайся. Куда ты идешь?
— В крепость, — ответил Сильвестр, потому что лгать ей он не мог так же, как и ее отцу. — Вербоваться.
Сильвестр предполагал, что на «Мэри Роуз», полный экипаж которой составлял пятьсот человек, уже не будут нанимать людей, но знал, что деньги открывают все двери. Тем не менее, вместо того чтобы протянуть руку, услышав его просьбу, стражник просто подтолкнул его вперед, к столам, за которыми сидели чиновники адмиралтейства, производившие набор. Сильвестр сказал свое имя, название корабля и был отправлен за следующий стол.
— Барон Саттон, — проворчал себе под нос чиновник, делая пометку в бумагах. — Мореходного опыта нет?
— Я корабел, — ответил Сильвестр.
— Почему же тогда вы не строите корабли, а непременно желаете рискнуть собственной шеей? Кто поручится, что вы не французский шпион?
— Я отсюда! — возмутился Сильвестр. — Из Портсмута. За меня может поручиться весь город.
Чиновник нерешительно провел пером по бумаге.
— Не то чтобы вы нам были не нужны, — пробормотал он, закусывая нижнюю губу. — Благородные дворяне, которые готовы сражаться, у нас наперечет, а на «Мэри Роуз» у нас никогда и ни за что не будут заняты все офицерские должности.
— Я не офицер, — вырвалось у Сильвестра.
— Черт побери, а кем вы еще хотите быть? Пороховой обезьяной? Мне кажется, что вы понимаете в военном мореплавании не больше, чем моя бабушка в бое на саблях. Любой более-менее вызывающий доверие человек из благородного сословия, который достается нам, становится офицером, причем мгновенно, потому что у нас война, мы не играем в «Моррис с девятью шашками».
— Хе-хе, не перебарщивай! Пусть бедняга поживет еще! — К столу чиновника подошел мужчина с цепочкой и в шаубе капитана. В нарочито насмешливом приветствии он приподнял берет с пером, обнажив огненно-рыжие волосы, по которым Сильвестр его и узнал. Это был Том Сеймур, королевский деверь.
— Давненько мы не виделись, милорд, вы подопечный Кран- мера, верно? Который героически сражался за своего никчемного друга.
Сильвестр пробормотал что-то, начисто лишенное смысла. Все равно Том Сеймур не слушал его, потому что обернулся к чиновнику.
— Я поручусь за этого человека, — произнес он. — Он друг этого адского пса, которого мы отпустили после совершения им убийства, потому что он строит корабли, восхитительные, как юные девы. Дайте его мне, на «Питер Помигрэнит». Сэр, если вы с вещами, я немедленно велю проводить вас на борт.
— Но мне нужно на «Мэри Роуз»! — Сильвестр аж подскочил.
Сеймур нахмурил рыжие брови.
— Вам нужно?
— Прошу вас! Речь идет о жизни и смерти.
— Ну, раз так, — ухмыльнулся Сеймур и бросил взгляд на заполненные чиновником бумаги. Затем он снова посмотрел на Сильвестра: — Ладно. Поскольку на «Мэри Роуз» еще нужны пятьдесят человек, мы можем оказать вам услугу.
— Тысяча благодарностей, милорд, — выдавил из себя Сильвестр. — А разве «Мэри Роуз» еще не полностью укомплектована? Я думал, у вас на борту пятьсот человек.
Даже с таким количеством, по подсчетам Энтони, она была перегружена, если не ослабить вес надстроек и не укрепить штевни. «Кроме того, полководец должен полностью контролировать свою ораву, — объяснял он Сильвестру много лет назад. — Если они будут бесконтрольно разгуливать по кораблю, вес будет меняться и это опрокинет нестабильный корабль набок».
— Она идет с семью сотнями людей, — ответил Сеймур. — Если вы собираетесь возмутиться по этому поводу, то лучше поберегите дыхание. Ваш друг уже пытался это сделать, и я не могу не признать его правоту, но у француза людей вдвое больше, чем у нас. Если мы не потеснимся, то нас всех уложат в гробы. — Он грубо хлопнул чиновника по плечу. — Смотрите мне, выправьте барону Саттону его документы, а потом пусть его проводят на борт, чтобы у Кэрью было время провести с ним инструктаж.
Сильвестр объяснил, что у него нет с собой вещей и что ему еще нужно уладить некоторые дела. И пообещал непременно появиться завтра утром. Потом сходил за Франческой, которая стояла на месте, как солдатик по стойке «смирно», и они отправились домой. По возвращении Сильвестр удалился в свою комнату. К ужину он в тот вечер не спустился, чтобы не встречаться с Фенеллой.
Всю ночь он не спал, играл на лютне из вишневой древесины, записывая новую песню, которую он назвал «Франческа в бирючине». Рано утром он пошел к Фенелле. Обычно он вставал после нее, но сегодня позволил себе посмотреть на ее спящее лицо, на ее волосы, разбросанные по подушке, словно венок. Сердце слегка подпрыгнуло. Некоторое время он наблюдал за тем, как она дышит, а затем наклонился и поцеловал ее.
Женщина открыла глаза.
— Сильвестр, — пробормотала она. В ее сонном голосе он услышал нотку разочарования, оттого что ее разбудили.
— Мне нужно уйти, любимая, — произнес он. — Я хотел попрощаться с тобой.
— Куда тебе нужно уйти?
Он коснулся пальцем ее губ и придвинул к ней запечатанный конверт.
— Я люблю тебя, — произнес он.
Фенелла рывком села.
— Что это с тобой? Ты ведь не напился прямо с утра, правда?
— Нет, — ответил Сильвестр. — Я и так некоторое время пил слишком много. Тетушка сказала, что слезы пошли бы мне на пользу больше, чем вино, и теперь я ухожу, потому что не хочу плакать и не хочу больше пить.
— Сильвестр, болтун ты эдакий, немедленно, ради Бога, скажи мне, куда ты идешь!
— На войну, — ответил он.
— Нет!
— На «Мэри Роуз», — уточнил он и погладил женщину по голове.
— Если ты совершишь такую глупость, я тебе никогда не прощу! — закричала она. — Ты нужен нам, ты не имеешь права просто взять и сбежать.
— Что дозволено господину Флетчеру, то дозволено и мне, — произнес Сильвестр. — Если я не вернусь, прочти мое письмо. Обещаешь?
— Ничего я тебе не обещаю! Я вообще с тобой больше не буду разговаривать, если ты уйдешь!
— В конверте все документы для детей. В том числе и те, что были составлены моим отцом. И записка от меня, которая поможет тебе решить, чья ты.
— К дьяволу, Сильвестр, я сказала тебе, чья я, я сказала тебе, что хочу за тебя замуж. Я…
Он взял ее красивое лицо в ладони.
— Да, так и было, любимая. Спасибо тебе.
«“Мэри Роуз” — наша судьба», — говорил когда-то Сильвестр, в то время, когда истории и их жизни еще были едины. С тех пор прошло тридцать четыре года, и только теперь корабль, называвшийся «Мэри Роуз», стал реальностью. Переполненной, шумной, вонючей реальностью, где над печами на нижней палубе висели медные котлы по девяносто галлонов каждый и где варили еду на семьсот человек. Действительностью, где Сильвестр мог радоваться, что у него была постель в крохотной каюте на кормовом возвышении, в то время как команда спала среди орудий, прямо на голом полу.
Под палубой стояла удушающая жара, воняло черным порохом, смолой для конопачения и немытыми телами. Наверху, где он предполагал почувствовать свободу и соленый морской воздух, была натянута сеть из проволоки, под которой мужчины справляли малую нужду и выпускали стрелы лучники. Это сооружение служило для защиты от врагов, которые пытались взять корабль на абордаж. Сквозь ячейки сети взрослый мужчина протиснуться не мог.
В реальности на «Мэри Роуз» были трубы, скрипки и свирели, игравшие во время еды, чтобы у солдат от страха кусок не встал поперек горла. Были в ее реальности игры в карты и кости, скабрезные шутки и хвастовство, когда моряки справляли малую нужду, была собака по имени Хэтч, которую подкармливали все, молитвы на английском и на латыни, с помощью четок и с пустыми руками. Большинству мужчин на борту было не более двадцати лет, и лишь у немногих имелся за плечами боевой опыт.
Реальностью «Мэри Роуз» за те семь дней, что они стояли на якоре у крепости Саутси, были четыре литра пива в день и морские галеты на завтрак, обед и ужин, свечи в клетках, защищавших от опрокидывания, и мужчины, за болтовней латавшие проеденные молью дыры в штанинах. В мечтах о кораблях, на которых вырос Сильвестр, вздувались паруса, а бушприт разрезал пену, летевшую от вздымавшихся волн. Теперь же он видел людей, державших паруса и шпрюйты. Люди кишели кишмя в каждом уголке, под каждой мачтой. Корабль был безнадежно переполнен, как бочка с селедкой, в которой трепыхались и сталкивались немытые тела. Невозможно было даже предположить, чтобы полководец мог удержать в подчинении эту колышущуюся массу.
Каюта бортового столяра находилась рядом с каютой хирурга на верхней из двух орудийных палуб. На верхней палубе Энтони не показывался. Во время ужина с офицерами Сильвестр спросил о нем Джорджа Кэрью, недавно назначенного вице-адмиралом.
— Он проводит дни над своим верстаком, — ответил Кэрью. — я всегда буду относиться к нему, как к равному, но там, внизу, где бурлят кишки корабля, он чувствует себя как дома. Так что давайте оставим его там, и это не значит, что мы меньше уважаем его.
«Здесь твой мир, — думал Сильвестр. — Здесь тебе могли позволить быть тем, кем ты являешься на самом деле. Морской звездой. На сушу ты возвращался только ради нас». Нужно было пойти вниз и поговорить с ним, но Сильвестр отложил этот момент, зная, что в тот самый миг закончится все: жизнь, которую они делили. Жизнь детей верфи. Он решил дать себе еще несколько дней, чтобы попрощаться.
Дел у него было мало. Штаб постоянно проводил заседания, во время которых им разъясняли стратегию, разработанную адмиралом Дадли. Предполагалось, что большие каракки под предводительством «Мэри Роуз» и «Милости Божьей» создадут клин, как только покажутся французские корабли, и вгонят его в их ряды. За ними последуют суда поменьше, а галера «Проницательный» и галеасы, которые могли двигаться даже в штиль, будут прикрывать их огнем с флангов. Изящные, хорошо вооруженные галеасы можно было использовать по-разному, а значит, они были козырем в рукаве, но из предполагаемых четырнадцати подготовить к сражению смогли лишь восемь.
Пугала Сильвестра и неопытность штаба. Несмотря на присутствие там горстки людей вроде Кэрью, имевших многолетний опыт морских сражений, большую часть составляли поспешно набранные рыцари удачи, которые никогда прежде не стояли на корабельных досках. Уже сейчас, когда корабль стоял на якоре, было отлично видно, что плохо сыгранный офицерский корпус не справляется с таким количеством человек в команде. Кроме того, несмотря на предупреждения об исходящей от французских шпионов опасности, о которой говорил вербовавший Сильвестра чиновник, на корабле, похоже, никто не берегся. Мужчины, поднимавшиеся на палубу, чтобы сменить стражу, должны были обмениваться паролями, так же как и лоцманы барок, доставлявших на борт провиант.
— Боже, храни короля Генриха! — орали они в утренней тишине, и так же громко звучало им в ответ: — Да будут долгими годы его правления! — Гребец, осмелившийся подплыть достаточно близко, мог без проблем подхватить легко угадываемый пароль.
Великое событие взбудоражило команду, изменив настроение на борту намного сильнее, чем необходимая осторожность: Сильвестр находился на борту вот уже три дня, когда 15 июля в Портсмут прибыл король Генрих вместе с королевой и королевским советом и разместился в крепости Саутси. Салют залпов из бронзовых пушек каракк приветствовал правителя в новой твердыне его флота. Но даже здесь этот спектакль скорее напоминал ярмарку, нежели преддверие битвы, в процессе которой Портсмут мог быть взят и сожжен, как это случалось много веков тому назад.
Три дня спустя, вечером 18 июля, король пригласил Кэрью и других офицеров высокого ранга отужинать вместе с ним на флагманском корабле «Милость Божья». Для тех же, кто вынужден был остаться на своих кораблях, он велел прислать изысканные деликатесы и золотое рейнское вино, которые должны были подать за торжественным ужином.
На палубу, под сеть из проволоки, вынесли свечи и фонари, и под ясным ночным небом накрыли стол, разложили оловянные приборы. Под столом носилась Хэтч, коричневая сука, музыканты вынесли на борт инструменты, чтобы играть под звездным небом. После ужина Сильвестр попросил одного из них передать ему лютню, взял ее на колени и запел одну из своих старых песен — о Камелоте, Артуре, Ланселоте и Гвиневре, которые не хотели расставаться.
— И зачем вы только пошли на войну, милорд? — спросил у него командир лучников, совсем юный, с молочного цвета лицом и круглыми глазами цвета морской волны.
Рядом с ним сидел светловолосый мужчина постарше, показавшийся Сильвестру смутно знакомым.
— О да, вы могли бы прекрасно зарабатывать в качестве певца! — воскликнул он с едва заметным акцентом. — Ваше пение способно укрощать диких животных, хотя, к сожалению, с дикими французами ему не совладать.
— Действительно, — раздался чей-то голос, и Сильвестр, как и все остальные, обернулся. На верхней ступеньке лестницы, ведущей на палубу, стоял Энтони. — Ты не скажешь мне, что за черт тебя дернул, Сильвестр? Или хотя бы объясни, что ты здесь делаешь?
Сильвестр поднялся, сделал несколько шагов ему навстречу. Впивавшиеся в его спину любопытные взгляды были ему безразличны.
— Я хотел поговорить с тобой, Энтони.
— Ты что, совсем спятил? — вскричал Энтони, и Сильвестр тут же осознал, что очень редко слышал, чтобы его друг так орал. — Ты мог поговорить со мной где и когда угодно, но не на этой смертельной ловушке под названием «корабль»!
— Это недолго, — попытался перебить его Сильвестр, однако Энтони отодвинул его в сторону и подошел к столу.
— Мастер Персер, — обратился он к казначею. — Мой друг не моряк, кроме того, он срочно нужен семье в Портсмуте. Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы с него были сняты обязательства и ближайший транспорт отвез его на землю. Издержки мы возместим, и за ваши труды тоже, а с адмиралом Кэрью я поговорю сам.
В голове у Сильвестра звучали только два слова: «мой друг», «мой друг», «мой друг».
— На море встречается куча забавных типов, — весело заметил казначей. — Но ты самый забавный. Тебе это уже кто- нибудь говорил?
— Не исключено. Обычно я не слушаю, а для начала мне нужна лодка.
— Как думаешь, кто ты здесь такой? И почему ты думаешь, что мы срочно не нужны своим семьям?
— Этого я не знаю, — ответил Энтони. — Может, поговорим об этом позже, когда мой друг будет на земле?
Казначей тяжело поднялся.
— Ты предлагаешь дезертирство, — заявил он.
— Нет, если договор исчезнет.
— И ты говоришь мне это при всем штабе?
— Мне ужасно жаль, — вставил Сильвестр и посмотрел на сидевших за столом мужчин, которых происходящее, казалось, скорее забавляло, нежели злило.
Толстый казначей похлопал Сильвестра по плечу.
— Смотрите, не намочите штанишки. Наш друг плотник пользуется у нас большой свободой, потому что у него руки, как у кракена, и он не дает нашей посудине развалиться на части. Посмотрим, что можно сделать. Завтра к нам еще прибывает провиант?
Вопрос был адресован квартирмейстеру и его помощнику, светловолосому мужчине с легким акцентом. Последний усердно закивал.
— Двенадцать бочонков говяжьей солонины, завтра утром.
— Фууу, — простонал казначей. — Я-то думал, что этого добра у нас на борту уже достаточно, похоже, собраны запасы со всей Англии. Если адмирал благословит это дело, парень с адской жратвой может отвезти вас обратно на сушу. Но когда в следующий раз решите встретиться со своим приятелем, чтобы поболтать, договаривайтесь в трактире, ладно?
— Энтони! — закричал Сильвестр, сердце у которого едва не выпрыгивало из груди. — Я должен поговорить с тобой, иначе никуда не уйду.
Энтони кивнул ему, приглашая следовать за собой, и начал спускаться по лестнице. Сильвестр встал на первую ступеньку, а потом крикнул:
— Я без тебя не уйду!
— Если тебя не смущает, что нас слышит половина этого муравейника, то меня тоже смущать не будет. Это еще почему ты без меня не уйдешь? В отличие от тебя, мое место на этом корабле.
— Твое место с нами, — выдавил из себя Сильвестр. — С живыми. На «Мэри Роуз» ты пошел, чтобы погибнуть.
Брови Энтони взметнулись вверх.
— С чего ты это взял?
— Но ведь этот корабль ненадежен, — пробормотал Сильвестр. — И после всего, что произошло, ты, должно быть, думаешь, что тебе только и осталось, что пойти ко дну вместе с ним. Я осудил тебя, Фенелла осудила тебя, мы оттолкнули тебя и отняли у тебя детей…
— Не мели ерунду. — Энтони поднялся по лестнице, положил руку на сердце Сильвестру. — Успокойся, иначе эта штука разломает тебе ребра. Я пошел на борт этого корабля, потому что знаю его лучше, чем собственный ночной горшок, я могу помочь ему удержаться на плаву. Он в плохом состоянии, но пока мы обращаемся с ним разумно и не набиваем людьми до предела, мы справимся — и все будет хорошо.
— Ради всего святого, ты просто невозможный человек, — простонал Сильвестр. — Ты идиот, ты гвоздь в крышке моего гроба, почему же ты мне этого не сказал?
— А с кем ты, кстати, разговариваешь? Со мной или с самим собой?
Сильвестр не выдержал и рассмеялся.
— Ты прав. В принципе, ты ни при чем, но я ужасно за тебя испугался.
Их взгляды встретились.
— Я за тебя тоже, — произнес Энтони. — И, в отличие от тебя, у меня на то есть причины.
На один безумный удар сердца Сильвестру показалось, что мир может снова стать целым. А затем с верхней палубы донесся пронзительный свист, разнесшийся многократным эхом. В мгновение ока сонный корабль превратился в хаос, люди забегали туда-сюда. Лучники, натягивая на бегу кожаные гамаши, неслись на верхнюю палубу, канониры и пороховые обезьяны бросились к своим орудиям.
— Что это было?
— Тревога, — бесцветным голосом ответил Энтони.
— Французы?
— Возможно. — Он вынул из-под камзола свой ключ и протянул его Сильвестру. — Иди в мою каюту и оставайся там, пока не станет известно больше. В ту, что с окном. И не сходи с места.
— А ты?
— А мне нужно наверх. — Он мягко оттолкнул Сильвестра в сторону и протиснулся мимо него.
— Но я должен тебе кое-что сказать. Это важно, я и так ждал слишком долго!
Свист продолжался, и у подножия лестницы столпились мужчины. Однако Энтони остановился и на миг коснулся его щеки.
— Не нужно мне ничего говорить, Сильвестр.
— Почему?
— Потому что я знаю.
Сильвестр провел ночь в каюте, заполненной инструментами Энтони, каждая деталь в ней несла в себе частичку его характера. Вместо кровати прямо над рабочим столом висел гамак, в котором лежало столько рисунков, что было непонятно, как там может поместиться еще и человек. Под подушкой лежали четки, которые оставил ему проклятый священник, и потрепанный томик «Божественной комедии», который был у них один на двоих с Фенеллой. Вот и все его личные вещи.
Знакомый запах дерева, смолы и льняного масла действовал успокаивающе, но о сне нечего было и думать. Несколько часов стоял невообразимый шум: резкие свистки, отдаваемые приказы, грохот и стук, с которым катились по доскам колеса тяжелых пушек, топот поспешных шагов. Наконец вдали прогрохотала канонада, за ней последовали два произведенных с борта выстрела, от которых содрогнулся корабль.
От страха у Сильвестра язык прилип к гортани, при этом он даже не знал, чего боится больше. Мысленно послал нежное проклятие своему оставшемуся там, снаружи, другу — возможно, Энтони был единственным человеком на судне, не прятавшим в своей каюте алкоголь.
Воцарилась тишина, и Сильвестр задремал сидя, пока его не разбудил звон корабельного колокола и снова донесся топот множества ног. Сразу после этого в дверь постучали и вошел светловолосый помощник квартирмейстера. Его лицо, казавшееся вчера таким веселым, было очень мрачным.
— Вообще-то, я не посыльный, — заявил он, ставя на стол поднос с кувшином пива и миской каши. — Но ваш знаменитый друг настоял на том, что вам необходим завтрак. Оставайтесь здесь, сойти вы не сможете, к нам теперь не пропустят никого из поставщиков, ни единой лодки.
Эту последнюю фразу он произнес таким тоном, словно Сильвестр был в этом виноват.
— Мне искренне жаль, что я доставил вам неудобство, — ответил он. — Но где мой друг? Мне нужно поговорить с ним.
— Вас больше ничего не волнует? — фыркнул тот. — Мы на войне, мужик! Нам уже не сойти с этого корабля мертвецов, но для вас и для вашей сестры в мире важен лишь один вопрос: где этот проклятый хромой ублюдок!
— Моей сестры? — удивился Сильвестр. — Что вы знаете о моей сестре?
— Все, — ответил мужчина, акцент которого был сегодня гораздо заметнее, чем вчера вечером. — И в то же время ничего. Я люблю ее.
— Джеральдину?
Светловолосый кивнул.
— Уже нет смысла пытаться что-либо скрывать. Мы подохнем здесь вместе и поэтому можем прекрасно довериться друг другу, помериться членами. У меня вот его нет. Мой член, равно как и лучшие годы жизни, я бросил на поживу вашей сестре. А теперь я умру за нее. Теперь я скончаюсь и, как хотела миледи Джеральдина, позволю потонуть ей с ее проклятым хромым. Что у него, кстати, в штанах? Рея его «Мэри Роуз»?
Сильвестр расхохотался.
— Боюсь, что-то в этом роде. Но мы не потонем. Пока люди под контролем, мы вернемся на берег, целые и невредимые.
— Вы ошибаетесь, дружочек, — глухо ответил собеседник. — Причем очень сильно. Нити, за которые я потянул, мне уже не развязать, если только я не признаюсь перед всей командой, что я саботажник и что меня нужно приколоть к грот-мачте. После первого выстрела орудийные порты больше не закроются, да и с такелажем не все в порядке. Вряд ли можно надеяться, что люди будут оставаться под контролем, но, чтобы уж наверняка, я помог им парой бочонков самогона.
Сильвестр вскочил.
— Что вы хотите этим сказать?
Внезапно корпус корабля содрогнулся, и Сильвестр рухнул на пол, ударившись головой об угол столярного верстака. В следующий миг корабль начал мягко раскачиваться из стороны в сторону.
Подняли якорь. Они набирали скорость. Битва началась, но перед глазами у Сильвестра стояла спасительная темнота.
Он проснулся в море от боли и грохота. Если ночью он еще различал отдельные разговоры, то теперь шум, стук, удары и топот смешались в один непрерывный звук, из которого временами прорывались отдельные человеческие возгласы и собачий визг. Вдобавок стучало в висках и казалось, что голова вот-вот расколется. Все еще оглушенный, он попытался определить источник боли и нащупал шишку и несколько слипшихся, покрытых засохшей корочкой прядей. Словно сквозь пелену тумана вернулись образы и слова, заставив его прийти в себя.
Он был на борту «Мэри Роуз».
Вчера вечером на горизонте показались французы, а с самого утра шла битва.
Светловолосый помощник квартирмейстера оказался любовником Джеральдины, который должен был тайком протащить ее на борт, чтобы она могла утонуть вместе с кораблем. Не сумев удержать Энтони в жизни, она хотела умереть вместе с ним, а они с Фенеллой думали, что это их друг отправился умирать.
Неужели он так плохо знал Энтони?
Энтони мог рухнуть в пучину отчаяния, но у него было слишком много сил, чтобы сдаться.
«Но он все равно должен будет умереть», — стучало в ноющей голове у Сильвестра, когда на него накатила следующая волна осознания. Любовник Джеральдины хотел быть уверен, что корабль утонет. Он раздал части команды самогон, а о том, что еще он сделал, Сильвестр предпочитал не думать. Нужно подняться на палубу, нужно предупредить людей! Что бы ни произошло, он должен сказать Энтони правду и позаботиться о том, чтобы он целым и невредимым вернулся на берег.
«Правду».
«Потому что я знаю», — ответил Энтони. Но разве это возможно? Впрочем, как бы там ни было, нужно срочно найти его!
Первая попытка подняться вызвала такую сильную боль в голове, что Сильвестр упал навзничь и едва не лишился чувств. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя, прежде чем предпринять еще одну попытку. Он с трудом перевернулся на живот и попытался подняться. И в тот же миг заметил, что пол под ним накренился, а в следующий со стола на него полетели кувшин с пивом, полная миска каши и куча инструментов Энтони. Он едва успел закрыть ушибленную голову руками.
Корабль накренился.
Люди взревели, словно раненые звери.
Однако страх за своего друга, Фенеллу и детей придал ему сил. «Любовь, что движет солнце и светила». Пошатываясь, он встал и побрел по доскам, то поднимавшимся, то резко опускавшимся. С полок летели тяжелые предметы. Сильвестр облокотился на стол, который, судя по всему, был прикручен к полу, и сумел дойти до двери. Открыв дверь, он увидел такое, что чуть снова не захлопнул ее.
Палуба стояла косо, словно платформа. Мужчины гроздьями висели на орудийных портах, пытаясь бежать с тонущего корабля, но в надежде найти выход они оказались в смертельной ловушке. Некоторые порты были закрыты дулами орудий, слишком тяжелыми, чтобы вкатить их наверх по наклонной палубе. В других застряли тела людей, отчаянно дрыгавших ногами. Те, кто осознал, что попытка бежать через отверстия в борту тщетна, принимался снова взбираться по накренившейся палубе, пытаясь добраться до лестниц и выбраться на спасительную верхнюю палубу. От крика у Сильвестра едва не заложило уши, ему показалось, что барабанные перепонки вот-вот лопнут.
Смысла не было. У него настолько сильно болела голова, что он не мог проталкиваться сквозь толпы пытающихся бежать. Его охватил ужас. А затем сквозь крики он услышал свое имя:
— Сильвестр! Ни шагу дальше!
На верхней ступеньке лестницы, по которой они вчера спускались под палубу, он увидел Энтони. Будто тоже лишившись рассудка от испуга, он пытался попасть вниз против течения человеческого потока. Конечно же, шансов у него не было. Люди, отчаянно боровшиеся за жизнь, могли затоптать его или столкнуть с лестницы. Он спустился со спасительной верхней палубы, чтобы спасти Сильвестра, но теперь погибнет, пытаясь сделать это.
Стоило Сильвестру осознать, что происходит, как страх отступил. Он умрет, и это правильно. Но он не позволит умереть Энтони. Он больше не мог поговорить с ним, не мог попросить у него прощения, но у Фенеллы его письмо, а друг давным-давно простил его. Доказательством было то, что он стоит там, наверху, и как одержимый пытается прорваться сквозь толпу обезумевших людей.
— Стой на месте! — изо всех сил заорал Сильвестр. — Спасайся, понял? Я хочу, чтобы ты жил!
Энтони на долю удара сердца посмотрел на него, затем окинул взглядом происходящее, оценивая ситуацию.
— Возвращайся на палубу! — орал Сильвестр. — Не беспокойся за меня, прошу!
Еще мгновение Энтони стоял неподвижно, натянутый, как тетива. А затем молниеносно свернулся клубком, бросился в сторону и покатился по лестнице. Ударился о доски с ужасным, глухим звуком. Матросы отскочили, кинулись к лестнице, пытаясь выбраться через освободившийся проем.
— Энтони! — заорал Сильвестр и побежал. Пошатнулся от боли в голове, поскользнулся из-за накренившейся палубы. Словно зачарованный, он смотрел на лежащего на полу друга. «Я изрублю тебя в щепки, если ты умер!» — Делая последние шаги, он видел, как Энтони подтягивается, держась за доски, чтобы добраться до него ползком.
— Да возвращайся же ты! — взмолился Сильвестр, понимая, что просьбы бессмысленны. В центре палубы людей почти не осталось. Все, кто могли, бежали на верхнюю палубу, а те, кто опоздал, утонули на нижней палубе, которую должно было затопить уже давным-давно. Вода как раз начала поступать через орудийные порты на их палубу.
Под ним взорвался мир. Раздался глухой треск, и корабль накренился еще сильнее, Сильвестр рухнул на доски. В тот же самый миг Энтони добрался до него, и они покатились вместе.
— Что это было?
— Большой медный котел, — ответил Энтони. — Судя по всему, он упал на орлопдек и, кажется, пробил течь.
— Я не хочу, чтобы ты умер, Энтони. Я люблю тебя больше жизни.
Энтони слегка приподнял его, подтянулся к нему и ударил по щеке. Слегка. Не причинив ни капли боли.
— А я тебя — нет, — проворчал он. — В лучшем случае так же, как жизнь. А там, наверху, чертова сеть.
Проволочная сеть для защиты от абордажа! Толпы людей, надеявшихся на то, что через верхнюю палубу удастся выбраться, загнали себя в смертоносную ловушку.
— Кричать им об этом было бесполезно, — заявил Энтони. — Они все такие же идиоты, как и мой друг Сильвестр Саттон. — Он ударил его еще раз, с не меньшей любовью. — Разве я не говорил тебе вчера, что в моей каюте есть окно? Я же не просил, чтобы ты воспользовался этими своими светочами в голове, чтобы увидеть его…
— Энтони, — перебил его Сильвестр, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. — Я не умею плавать.
Тот дернулся, схватил себя за волосы.
— Точно, — вздохнул он. — Можешь ударить меня в ответ. А потом пойдем.
Сильвестр коснулся ладонью его щеки.
— Я должен наконец тебе кое-что сказать.
— Молчи и следуй за мной! Ползком. Это надежнее, чем идти. — И он решительно принялся взбираться по наклону, к своей каюте.
Сильвестру не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним. Энтони ухватился за дверь, подтянулся, затем попытался помочь Сильвестру. Если бы не подогнулась нога, возможно, у него получилось бы. Сильвестр подхватил его прежде, чем он упал.
Крепко держась друг за друга, они поднялись. По приколоченному к полу столу Энтони добрался до борта и открыл окно. За ним была свобода. Море.
— Почему ты его так любишь? — спросил он как-то у Энтони.
— Море? — Энтони улыбнулся, словно плавал столько же, сколько совершивший кругосветное путешествие Магеллан. — Потому что в море мы не проваливаемся в никуда, а всегда снова возвращаемся в Портсмут.
Держась за край стола, Сильвестр подошел к нему.
— Это только тебе могло прийти такое в голову: прикрутить к полу стол и сделать окно в борту корабля.
— Я талантливый.
— И ни капли не зазнайка.
Энтони растянул губы, обнажая зубы в божественной ухмылке.
— Давай. Вылезай!
— Я же тебе сказал, что не умею плавать.
— Я умею.
Сильвестр прижал его к себе.
— Ты же тростинка, — с нежностью произнес он. — Сколько ты собираешься протянуть с таким тяжеленным мешком, как я?
— Сколько получится, — ответил тот. — Мы немного обогнали остальных, но наш флот догоняет, и на многих кораблях есть ялики. Кроме того, нас видно с берега. Помощь придет. Кто-нибудь нас подберет.
— А если нет?
— Сильвестр, прекрати меня злить! Я хочу сейчас выбраться с тобой через это окно прежде, чем корабль накренится слишком сильно или опустится слишком низко, что нас утянет водоворотом на дно.
Сильвестр вцепился в него, не обращая внимания на возражения.
— Сейчас ты уделишь мне одно мгновение времени, о котором я просил тебя еще вчера вечером, понял, Флетчер? Иначе я покажу тебе, что хотя ты, возможно, и самый сильный мужчина в мире, но руки сильнее у меня.
Энтони вздохнул.
— Поспеши. Я тебе сказал, что знаю, а поскольку это касается меня, то и говорить об этом нечего.
— И давно ты знаешь?
Он пожал плечами.
— Думаю, с тех пор, как пятеро мужчин стащили меня с коня по дороге в Лондон и стали кричать на меня, будто я столкнул графа Рипонского в камеру сухого дока.
— Что тебе нужно было в Лондоне-то?
— Как что? Попросить короля слушать меня, а не Рипонского и не посылать «Мэри Роуз» в море.
— И что ты подумал, когда понял, что это я?
Глаза его друга сверкнули.
— Что ты хочешь услышать? Что я подумал о несчастном графе Рипонском или о своем брате Ральфе, или о том, каково теперь тебе будет? Мне жаль, Сильвестр. Я не из вас, не из благородных, и думал только о себе.
— Скажи мне.
Он понурился.
— Я подумал, что если ты зашел ради меня настолько далеко, если ты все еще мой рыцарь, то ты не можешь слишком сильно ненавидеть меня.
Сильвестр снова обнял его.
— Я не выдержал, Энтони. Я пил, я хотел найти тебя, потому что мой отец умирал, я как раз осознал, что с меня, самовлюбленного барана, довольно брести по этой жизни без тебя. А потом я увидел, как этот Роберт с тобой обходится — как Ральф. Как Мортимер Флетчер. Я не хотел, чтобы он умер. Я уже не знаю, что я хотел, но хуже всего то, что я не сказал об этом Фенелле.
Энтони прижал его к себе.
— Не мели ерунду, — прошептал он. — Я ей тоже не сказал, и это наше дело, что мы, два чурбана, говорим женщинам. А теперь пойдем. Нужно выбираться отсюда.
— Ты пойдешь, — заявил Сильвестр. — А я убил человека.
— Я тоже.
— Нет, — возразил Сильвестр. — Ты не убивал. Не воображай, будто я не вижу тебя насквозь, Флетчер. Ты много лет учился целиться, чтобы защищаться, не попадая в сердце, и ешь траву, как бык. Ты можешь делать кучу вещей — например, вырезать окна в борту корабля и производить на свет чудесных детей, которые умеют здорово обращаться со стамеской, но убивать ты не умеешь.
— Проклятье, Сильвестр, если тебе непременно нужно, чтобы я начал умолять тебя, подожди с этим. Ты должен прыгнуть.
— Ты прыгай, — заявил Сильвестр. — Ты ужасно устал, ты не потащишь меня. И ты нужен своей семье.
— Ты нужен мне, черт тебя подери! И я не прыгну без тебя.
— Делай, что должен. Мы утонем оба, прежде чем ты меня вытолкаешь.
Энтони скрестил на груди руки, совсем как Франческа, и Сильвестр понял, что друг говорит серьезно. Он без него не прыгнет.
— Ну ладно, — согласился он. — Я сдаюсь. Но сначала я скажу тебе кое-что еще.
— Ты заткнешься и послушаешь меня: мы протолкнем тебя в окно, а затем ты прыгнешь. Держи голову над водой. Предупреждаю, что при ударе о воду будет больно, поэтому подтяни ноги и пусть достанется заду. Только не животом, Сильвестр! Я прыгну сразу же за тобой и как-нибудь вытащу наверх нас обоих. — Говоря это, он толкал Сильвестра к окну, а потом обхватил его за бедра и начал поднимать.
— Слушай, мешок, ты собираешься помогать мне?
Сильвестр ухватился за край окна, подтянулся, хотя боль в голове пульсировала ужасно. Словно сквозь шерсть, которой тетушка затыкала ему уши зимой, он услышал грохот орудий, увидел силуэты кораблей, продолжавших сражаться чуть дальше к югу, пока их корабль шел ко дну. «Мэри Роуз». Его друг, не колеблясь, покинул корабль всей своей жизни, чтобы спасти их обоих.
Он вылез в отверстие, поранил руку и крикнул, обернувшись:
— Ты мой брат, Энтони!
— Я знаю, — ответил тот.
— Нет, всезнайка ты мой. Этого ты не знаешь. Ты мой брат по крови. В бумагах, оставленных моим отцом, все записано. Он боготворил мою мать, но моя мать была… Она была такой, как Джеральдина. Безупречна. Безжалостна. Ей нужен был мужчина из стали, а с твоей матерью он мог быть мужчиной из плоти и крови, каким он и был. Он совершил ошибку и не смог ее потом исправить, потому что Мортимер Флетчер оставил тебя у себя, намереваясь выместить на тебе весь свой гнев. Он никогда так и не осмелился жениться на своей возлюбленной Мике, потому что ему было ужасно стыдно. Но любил он тебя не меньше, чем меня. А я люблю тебя еще больше.
Удивленное лицо Энтони дорогого стоило. Сильвестр рассмеялся, и это придало ему сил повернуться, подтянуть ноги к телу, как советовал друг. А затем оттолкнуться. Он уже не слышал грохота, не видел кораблей — было одно лишь море.