У него родился сын. У человека, который разрушил его жизнь, не моргнув и глазом, родился сын, и теперь он наслаждался жизнью с женой и ребенком. С женой и детьми. С ним была Франческа.

Когда Роберт приезжал осенью, он видел его с ней — две черные головы, склоненные над верстаком, на котором с помощью деревянного молоточка и стамески тот обрабатывал доску. Он терпеливо показывал девочке, с чего начинать, а потом вложил инструменты в ее маленькие ручонки. Взвизгнув, она ударила стамеской по гладкому дереву и гордо расхохоталась, глядя в глаза Робертову врагу.

Даже не одну тысячу раз он говорил себе, что этот ублюдок — не его дочь. Все было бесполезно. Он скучал по маленькой девочке, которая на протяжении трех лет была его счастьем, которая видела в нем не икающего карлика, а могущественного героя. Он скучал так, как никогда ни по кому не скучал.

На самом деле существовало две Франчески: ублюдок предателя, в котором соединилась испорченность обоих родителей и из которого мог вырасти только подонок, и его дочь, милое существо, боготворившее его еще с пеленок, словно ее дали ему для того, чтобы либо осветить, либо погасить мир. Его дочь с голубыми глазами, которую все осыпали комплиментами.

— У вашей девочки в высшей степени своеобразное очарование, милорд Рипонский.

— Обычно мне не нравится, когда на приемы приводят детей, но у маленькой леди Франчески нет ничего общего с обыкновенными нытиками.

— Она умна не по годам, кем же она станет, мой граф? Морячкой?

«Вам всем хочется, чтобы она была вашей, — думал он. — Но она моя, я ее отец». Даже жениха Франческа не будет почитать так, как его. Ночью, накануне ее свадьбы, они будут сидеть, соприкоснувшись головами, и смеяться над тайнами ее детства, и он до самой смерти больше не будет один. Роберт заметил, как одинок он был, только когда в его жизни появилась Франческа. Его несло по течению, и наконец-то он обрел цель в жизни, к которой так стремился. Свою дочь. Которую этот человек забрал у него.

На миг ему захотелось подскочить к нему и точно так же убить дочь мужчины, довольно размахивавшую стамеской рядом с отцом. Когда от мерзкого Кэрью, которого все это развлекало, Роберт узнал, что у этого человека родился ко всему прочему еще и сын, он представил себе, как снова едет в проклятый Портсмут и голыми руками душит новорожденного сына этого мужчины. Око за око, чтобы дать ему прочувствовать боль, по сравнению с которой парочка ударов по спине просто смешны. Но Роберт не был убийцей. Им был только тот, другой, и какой бы глупостью это ни казалось, именно на этот счет предупреждала его Джеральдина.

— Он даже не знает, кто его отец, — говорила она. — Он заключил сделку с неназываемым, весь Портсмут знает об этом. Он размозжил голову своему собственному брату, десятилетнему ребенку!

Тогда Роберт ей не поверил. Пока не лишился собственного ребенка.

Но хуже всего было то, что он любил его. Между ними было всего пятнадцать лет разницы, и происхождения он был более чем сомнительного, но Роберт любил его, как сына. Просил у него прощения — он, граф, у портовой безотцовщины! — и был совершенно искренен. Хотел исправить каждую оброненную им капельку крови, каждое унижение. И даже больше.

Они работали вместе. Еще раз разделили великолепную мечту, шли вперед шаг за шагом. Флот, готовившийся защитить дождливый остров от любого вражеского нашествия, первый гордый английский флот, был плодом труда их обоих. В этом упрямом человеке было что-то недосягаемое, как у диких зверей, но в процессе общения граф сдружился с ним, как никогда и ни с кем не дружил. Он доверял ему, как другу, и тот, другой, воспользовался этим доверием, чтобы отомстить ему со всей возможной жестокостью.

Если быть до конца честным, следовало признать, что этот человек предупреждал его.

— Либо человек все равно простил, и тогда просить излишне, — сказал он. — Либо не простил. И тогда уж точно не стоит. — Что из этого справедливо для Роберта, он умолчал.

И только когда Кэрью рассказал о том, что у него родился сын, Роберт осознал крывшуюся в тех словах истину: некоторые вещи простить невозможно, и он не обретет даже подобия мира, пока не отомстит этому человеку. Око за око — так заманчиво. Но Роберт не был убийцей. Кроме того, его враг не такой, как он. Люди для него ничего не значат, ни Роберт, ни его убитый брат, ни Джеральдина, ни Франческа, ни та женщина, которая живет с ним, ни его маленький сын. У него нет сердца. Единственное, что вызывает у него чувства, это корабль, о котором он говорил, как здоровые люди говорят о любимых.

«Мэри Роуз».

Каракка находилась здесь, в сухом доке. Он добился ее, как здоровые люди добиваются права делить постель с женщиной. Разве не ради этого корабля он пошел на извращенную месть и разрушил жизнь Роберта? Он ведь даже говорил ему об этом.

Ему плевать на свой избитый зад. И только то, что с этим проклятым кораблем Роберт допустил вполне простительную ошибку, в его глазах давало ему право лишить своего благодетеля смысла всей его жизни.

«Пусть так, друг мой. Но в эту игру должны играть двое. Ты всегда был непобедим в шахматах, но на доске играют, делая шаг за шагом, и следующий ход за мной. Ты лишил меня самого дорогого, а я лишу самого дорогого тебя. Шах и мат, друг мой».

Роберт вернулся в Лондон и настоял на аудиенции у короля. На этот раз не мимоходом, не в коридоре, а на настоящей, о которой просил еще перед Рождеством. Небольшая перебранка с личным секретарем короля в конце концов привела к тому, что Генрих согласился принять его.

Он обстоятельно изложил свое дело. Недуг остался в прошлом. Ему больше нечего было бояться, нечего больше терять.

— Ваше Величество как-то сказали мне, что дадите мне в руки дубинку, чтобы я мог покарать этого человека, который сделал меня посмешищем в глазах всего двора. Ваше Величество, я прошу вас: дайте мне дубинку сейчас.

— Господь Всевышний, Роберт! — прыснул король. — Вы смотритель нашего флота, вы знаете, что в будущем году грядет величайшая война в нашей жизни, и, как бы там ни было, достаточно разбираетесь в кораблях, чтобы понимать, что ваш закадычный враг — настоящий гений.

— Да, Ваше Величество.

— Все наше флотское начальство — Дадли, Кэрью, деверь Сеймур — все в восторге от того, что он делает. Кроме того, в Булони он сражался под нашим командованием. Нельзя так просто бросить боевого товарища на поживу волкам, Роберт. А уж храброго мужчину — тем более.

— Я не собираюсь бросать его на поживу волкам. Я просто хочу наказать его, как вы сами мне советовали.

— Да, да, прекрасно, но ведь это было целую вечность, целых три года тому назад. Неужели вы все еще не оправились от той пощечины? Тогда наймите во имя Всевышнего парочку ребят, которые поколотят его под покровом ночи. Пара ударов по дерзким губам ему не повредит, но если вы требуете, чтобы мы спилили сук, на котором сидит королевский корабельный мастер, то я вас разочарую. Этот человек уникален. Не воспитан, но он и не болтается под ногами, не пытается вылизать всякому зад. Нам нужна его работа, и мы не скрываем своей к нему слабости. Он останется на том месте, которое занимает.

— Я и не собирался отнимать его у вас, — произнес Роберт, которому стало дурно от такой похвалы в адрес врага. — Я просто хочу — ради своей чести — нанести ему удар, который он почувствует.

— Так-так. Позвольте же нам угадать, как называется палка.

— Конечно, Ваше Величество.

— Мы предупреждаем вас, Роберт. Много лет назад, когда вы сделали из нее бесполезную кучу дерева, мы уже говорили вам: «Мэри Роуз» — наша любимица. Мужчина не забудет корабль своей славной юности, так же как и свою первую девушку. Флетчер исправляет для нас то, что испортили вы. Наши люди в Портсмуте говорят, что он превращает ее в настоящую жемчужину нашего флота. Вы действительно считаете, что мы должны позволить вам все испортить?

— Конечно же нет, Ваше Величество. «Мэри Роуз» — жемчужина вашего флота, но ей уже сделали новую обшивку, она готова. То, что он продолжает с ней возиться, объясняется тем, что он одержим этим кораблем. Спросите жителей Портсмута. В детстве он убил своего брата, потому что был одержим «Мэри Роуз». Отнять ее у него сейчас и вернуть к обычной работе — в интересах Вашего Величества. Я просто прошу у вас возможности воспользоваться дубинкой и права нанести этот удар. Позвольте мне отправить в Портсмут буксиры, которые приведут ваш любимый корабль в гавань на Темзе, и подготовить его к использованию в войне.

Король ради проформы еще поломался, а потом сделал именно то, на что рассчитывал Роберт: выполнил его желание. Роберт прекрасно знал, что Генрих Тюдор не любит его и одновременно восхищается невоспитанностью его врага, но знал и то, что нанесенный Кейт Говард удар до сих пор не дает ему покоя и что французы раздражают его. Перспектива немедленно получить «Мэри Роуз» понравилась Генриху, а упустить возможность схлестнуть двух подданных, словно петухов, он не мог.

Зная, что близится сладостный час мести, Роберт пережил Рождество, не слишком много думая о Франческе, щелкавшей орешки острыми зубками и, радостно фальшивя, распевавшей хоралы. Как только позволили обстоятельства, он выправил необходимые документы, собрал группу буксировщиков и сопровождающих офицеров и под легким снегопадом направился в Портсмут.

Портсмут. Судьбоносный город. Сонное захолустье графства Гемпшир, рождавшее похожие на морских богинь корабли и похожих на морских змеев людей. Джеральдина и Энтони. Словно брат и сестра, рожденные для того, чтобы нести в мир злой рок. Вспомнился светлый, весьма приятный деверь, который называл врага своим другом. Сильвестр Саттон. Нужно было выбрать время, съездить к нему и поговорить. Возможно, деверь так же сломлен, как и он, товарищ по несчастью. Но Роберт не собирался больше искать товарищей.

Он приехал в город еще до наступления вечера, устроился в трактире и встал еще до рассвета. По-прежнему падал небольшой снег, на крышах города сверкали сосульки. Дорогу к дому врага он нашел без труда, поскольку тот находился у самого моря. Роберт ждал, спрятавшись между вязами, кроны которых колыхались под дувшим с моря ветром. Когда чернота на небе сменилась серостью, терпение его было вознаграждено.

Его враг вышел на порог. За ним по пятам шла женщина, несущая в платке младенца и державшая за руку дочь. Волосы девочки были растрепаны ото сна, она терла глазки маленькими кулачками. Мужчина присел, крепко сжал ее кулачки, убрал пальцем сон из глаз. Затем поднялся и остановился, словно не в силах заставить себя уйти. Женщина сжала ладонями его лицо, поцеловала в губы. Потом он поцеловал ее и обоих детей в макушки.

Мимо них протиснулся тощий юноша, обошел дом и вскоре вернулся с двумя оседланными лошаденками. Мужчина вел неравный бой. Малышка цеплялась за его ногу, пока ему на помощь не пришла женщина. Отвела ребенка в сторону, сказала мужчине несколько слов, видимо о чем-то напоминая. После этого он снова прижал ее к себе и зарылся лицом в волосы.

Это было уже слишком. Роберт отвернулся. И тут же на припорошенной снегом дороге раздался приглушенный топот копыт.

Роберт приказал своим людям быть готовыми и ждать в трактире. Сам же он с документами направился на верфь, но не спешил, наблюдая издалека, как работает враг. Утреннее видение поблекло, вернулась уверенность: этот человек любит корабль больше, чем людей. Сам выполняет работы, которые мог бы сделать любой поденщик, стараясь не упустить ни единой возможности прикоснуться к деревянной красавице. Если с женщиной и детьми он казался робким, «Мэри Роуз» он овладевал с наскоку. Когда стало смеркаться и рабочие засобирались домой, он остался у козлов. В свете двух фонарей он натирал круглую деревяшку, которую обработал плотницким топором, маслом, словно кожу женщины. Несмотря на зимний холод, он был настолько разгорячен от жажды общения с кораблем, что был одет в одну рубашку и брюки.

Настал час Роберта.

— Добрый вечер, мастер Флетчер.

Не переставая беззаветно работать с маслом, тот коротко ответил:

— Добрый вечер, милорд.

Роберт хотел оттянуть этот миг, но вдруг понял, что не сможет сдержаться.

— Я должен просить вас немедленно освободить помещение и передать мне королевский корабль. Ваша работа окончена. Королевская каракка «Мэри Роуз» с этого момента считается мореходной и будет отправлена в Лондон для получения военного оснащения.

Триумф оказался больше, чем он предполагал. На лице врага, которое так любила Джеральдина, отразились ужас, недоверие и чистейшей воды страх.

— Нет, — после довольно продолжительной паузы произнес он. — Корабль не мореходен. Даже при небольшой перегрузке или неправильном обращении с парусами порыв ветра может опрокинуть его. Кроме того, необходимо запечатать орудийные порты и сделать новые. В таком положении при малейшем крене через них пойдет вода. Вы знаете это так же прекрасно, как и я. Прошу вас, милорд, не впутывайте в это корабль.

Разве он не хвастался когда-то, что ничего и никогда не просит?

— Как занятно, — заявил Роберт. — И насколько же далеко ты готов зайти ради своей просьбы?

— Как вам будет угодно.

— Начнем с того, что ты встанешь на колени?

— Милорд, конечно же, вы вправе вести себя безжалостно по отношению ко мне, — сказал он. Ветер надул его рубашку, словно парус, растрепал черные волосы. Внезапно Роберту показалось, что он понимает, почему Джеральдина захотела его. — Давайте решим этот вопрос между нами и пощадим корабль.

— Интересно. И что же ты мне предложишь, если мы оставим это между нами?

— Все.

— И своих детей?

— Разумеется, нет. — Он мотнул головой.

— Нет? А я-то был уверен, что для тебя корабль важнее людей.

— Проклятье, на этом корабле будут ходить люди! — Он закусил губу от боли. — Делайте со мной что хотите, но оставьте корабль в покое.

— А если я не могу его оставить? Если я просто выполняю королевский приказ?

— Это чушь. Королю нравится моя работа. Если вы уничтожите этот приказ, который отдали себе сами, ему будет наплевать.

— Как бы там ни было, — усмехнулся Роберт, — тебе придется сделать что-нибудь для того, чтобы я уничтожил его. Иди сюда. На колени. Я могу делать с тобой все, что хочу, говоришь?

Флетчер застонал.

— Вам не кажется это глупым?

— Тебе судить. Мне не показалось глупым, что ты попользовался моей женой, совал в нее свой грязный член. Я думаю, тебе не покажется глупым, если я попользуюсь кораблем чистыми руками. Остальное я предоставлю тебе.

Флетчер подошел к нему. Опустил голову, проглотил свою гордость, словно хрящик, и опустился на колени, едва заметно отставив в сторону изувеченную ногу. Волна гнева захлестнула Роберта, он пнул по ней, и мужчина завалился набок, словно корабль с неправильно выставленным центром тяжести.

Роберт громко расхохотался.

— Что, не можешь даже на коленях стоять, калека? Ну же, стой, бурдюк с водой! Можно я повторю? Я ведь могу делать с тобой что захочу, верно?

Флетчер выпрямился на коленях. Роберт повторил это раз, другой, потом пнул его в пах, снова в бедро, повыше колена, чтобы он упал. Это должно было помочь. Но ему было противно. Он поднял с земли камень и швырнул ему в плечо, как кидали на ярмарке в карикатуры. Его враг испугался, обернулся и с трудом удержался, чтобы не упасть.

Когда он снова ровно стоял перед ним на коленях, Роберту вдруг захотелось прикоснуться к его строго очерченным скулам. Он отвесил ему две затрещины, затем поднял подбородок.

— Молодец, — похвалил он. — Но это ничего не изменит. Можешь вставать. Собирай вещи, поджимай хвост и катись отсюда. Завтра утром корабль покинет этот чертов сухой док, а до тех пор ты к нему даже не притронешься, иначе я немедленно прикажу схватить тебя и запереть в городской тюрьме.

От взгляда Флетчера он даже отпрянул.

— Значит, пытаться переубедить вас в этом бесполезно?

«А тебя? Разве я не просил у тебя прощения, разве не перепробовал все?»

— Ты меня слышал. А теперь хватит скулить! Убирайся отсюда! И чтобы мы друг друга поняли: твоя посудина древняя. Король думает о том, чтобы использовать ее в качестве брандера, и я буду советовать ему именно так и поступить.

Лицо врага перекосилось от боли.

— Ты что, не рад? — удивился Роберт. — Кто знает, где высадятся французы, может быть, прямо здесь, под твоим Портсмутом. И тогда ты сможешь посмотреть, как сгорит твоя обожаемая лоханка.

Его враг поднялся. Не проронив больше ни слова, он собрал в платок какие-то инструменты и ушел, ни разу не обернувшись, Роберт почувствовал, как железное кольцо сдавило его шею. Он набросил на плечи плащ. До утра он стоять не будет, подождет час-другой, а затем велит ожидающим в трактире офицерам подготовить корабль к отплытию.

Он мог бы зажечь огонь, позвать вооруженных людей, которые защитили бы его и корабль. Непонятно, почему он не сделал этого. Но он никому и ничего не смог уже объяснить. Он просто стоял на краю камеры дока, смотрел вниз, в черноту, где едва виднелся светлый силуэт корабля, и ждал. Услышав шаги, он почти не испугался. Даже тогда, когда почувствовал толчок в спину. Боли он боялся, но это было не больно.

«Мы оба потерпели поражение, — подумал Роберт, — и мне так жаль нашей мечты». Затем он рухнул вперед, но еще в падении перестал чувствовать что бы то ни было.