17
Демоны на дне морском
Казалось, в кухне случился взрыв.
Холодильник был распахнут настежь и абсолютно пуст. Его некогда белые стенки покрывали алые узоры из кетчупа. Дверцу буфета сорвало с петель. На столе валялся пустой тюбик из-под кленового сиропа, а сам сироп покрывал все доступные поверхности. На полу валялся разорванный пакет с сахарной пудрой, рядом с которым сидел Тавви, с ног до головы вымазанный в белом порошке. Он напоминал маленького живого снеговика.
Марк, похоже, пытался готовить: на плите стояли кастрюли, в каждой из которых что-то горело. В воздух поднимались клубы едкого дыма. Все конфорки работали. Джулиан поспешил выключить их, пока Эмма осматривалась по сторонам.
Кухня Джулиана, где он пять лет хранил запасы продуктов, готовил, жарил блинчики и поддерживал чистоту, была полностью уничтожена. На полу валялись разорванные пакеты со сладостями. Дрю, примостившаяся на стойке, смотрела в стакан, наполненный какой-то сомнительной субстанцией, и довольно напевала себе под нос. Ливви сидела на скамейке и хихикала, держа в руке кусочек лакрицы. Тай устроился рядом с ней и слизывал сахар с запястья.
Марк вышел из кладовки с двумя кусками хлеба в руках. На нем был белый фартук с узором из красных сердечек.
– Тосты! – радостно объявил он и в это мгновение заметил Джулиана и Эмму.
В кухне повисла тишина. Джулиан, похоже, не мог найти слов. Эмма неосознанно пятилась к двери. Она вдруг вспомнила, как дрались Марк и Джулиан, когда были детьми. Их споры вечно заканчивались кровопролитием, и Джулиан всегда давал сдачи.
На самом деле порой он давал сдачи еще до того, как получал сам.
Марк изогнул бровь.
– Тост?
– Это мой тост, – заметил Тай.
– Точно. – Марк пересек комнату, искоса поглядывая на Джулиана. Тот все так же молча стоял у плиты. – И что положить на тост?
– Пудинг, – быстро ответил Тай.
– Пудинг? – повторил Джулиан.
Эмме пришлось признать, она никак не ожидала, что первым словом, которое скажет Джулиан в этой ситуации, станет слово «пудинг».
– Почему бы и нет? – примирительно сказала Ливви, подвинув брату пластиковый контейнер с пудингом. Тай тотчас принялся намазывать его на хлеб.
Джулиан повернулся к Марку.
– Кажется, ты сказал, что она закрылась в комнате.
– Она вышла, когда вы написали, что нашли Тая, – объяснил Марк.
– Оставаться внутри не было причин, – бросила Ливви.
– А почему тостер в кладовке? – спросил Джулиан.
– Я не нашел другого… – Марк, казалось, подбирал слово. – Электрического выхода.
– А почему Тавви сидит на мешке с сахарной пудрой?
– Он так захотел, – пожал плечами Марк.
– Но ведь это не значит, что ты должен ему это позволить! – воскликнул Джулиан. – Или практически разломать плиту. Или разрешить Друзилле пить… Что в стакане, Дрю?
– Шоколадное молоко, – быстро ответила Дрю. – Со сметаной и «Пепси».
Джулиан вздохнул.
– Нельзя ей это пить.
– Почему? – Марк развязал фартук и отложил его в сторону. – Брат мой, я не понимаю, почему ты злишься. Они все живы, разве нет?
– Добиться этого не так уж сложно, – сказал Джулиан. – Если бы я знал, что ты решишь, будто достаточно только сохранить им жизнь…
– Но ты сам так сказал! – воскликнул Марк, сердясь и недоумевая одновременно. – Ты же шутил, говорил, что они сами могут о себе позаботиться…
– Они и могут! – Джулиан встал в полный рост и неожиданно оказался выше Марка, крупнее него, шире в плечах – он выглядел старше старшего брата. – Это ты устроил тут невесть что! Ты – их старший брат. Ты хоть понимаешь, что это значит? Ты должен заботиться о них!
– Джулс, все хорошо, – сказала Ливви. – Мы в порядке.
– В порядке? – переспросил ее Джулс. – Тай сбежал – и я еще поговорю с тобой об этом, Ливия, – проник в дом к Джонни Грачу и приставил нож к горлу его сына; Ливви закрылась в комнате, а Тавви, возможно, теперь на всю жизнь останется в сахаре. А что касается Дрю, ее минут через пять стошнит.
– Вот и нет, – поморщившись, возразила Дрю.
– Я все уберу, – сказал Марк.
– Ты даже не знаешь как!
Джулиан побледнел от ярости. Эмма редко видела его в таком бешенстве.
– Ты, – сказал он, все еще смотря на Марка, – ты ведь заботился о них в детстве. Видимо, ты все забыл. Видимо, ты вообще забыл, как вести себя нормально.
Марк вздрогнул. Тиберий встал из-за стола. Его серые глаза горели на бледном лице. Он без остановки перебирал пальцами. Они порхали, как мотыльки: как эти руки могли держать кинжал, как могли они перерезать кому-нибудь горло?
– Прекратите, – сказал он.
Эмма не знала, обращался он к Джулиану, к Марку или ко всем присутствующим, но Джулиан, услышав его, замер. Ее сердце сжалось, когда она увидела, как он смотрит на своих братьев и сестер. Дрю не двигалась, Тавви вылез из сугроба сахарной пудры и глядел на Джулиана огромными сине-зелеными глазами.
Марк стоял, не шевелясь: его лицо побледнело, на высоких, доставшихся ему от фэйри скулах выступил румянец.
В глазах Блэкторнов, обращенных к Джулиану, была и любовь, и забота, и страх, но Эмма опасалась, что Джулс ничего этого не видит. Вдруг он видит лишь детей, которым он посвятил свою жизнь и которые были счастливы в компании его старшего брата? Вдруг он обводит взглядом эту кухню и вспоминает, как учился убираться, когда ему было двенадцать? Вдруг он вспоминает, как впервые пытался готовить, как начинал с малого – со спагетти с маслом и тостов с сыром? Вдруг он вспоминает миллион сырных сэндвичей и миллион ожогов у себя на руках и запястьях, оставленных плитой и духовкой? Вдруг он вспоминает, как каждые несколько дней выходил на шоссе, чтобы принять доставку продуктов, когда еще не мог водить машину? Как таскал пакеты с едой на высокий холм, где стоял Институт…
Джулиан столько раз ползал на коленях в старых джинсах и толстовке и оттирал здесь пол… Кухню обставила его мама, она вложила в нее свою душу, но и Джулиан вложил в нее душу, годами отдавая всего себя своей семье.
И он готов был делать это и дальше, подумала Эмма. Конечно, готов: он ведь любил их всех до потери сознания. Единственным, что сердило Джулиана, был страх, страх за его сестер и братьев.
Он боялся, хоть Эмма и не понимала почему. Она лишь видела выражение его лица, пока все они выражали свое недовольство им, свое разочарование. Казалось, огонь в нем потух. Колени его подогнулись, и он опустился на пол возле плиты.
– Джулс?
Это был Тавви. В его волосах белел сахар. Он подошел к Джулиану и обхватил его руками за шею.
Джулс издал какой-то неопределенный звук, притянул брата к себе и крепко обнял его. Белая сахарная пудра посыпалась ему на черные доспехи.
Дверь кухни отворилась, и Эмма услышала удивленный возглас. Повернувшись, она увидела Кристину.
– Que desastre!
Перевода не требовалось: все было понятно по интонации. Марк кашлянул и принялся складывать в раковину грязные тарелки. Точнее, не складывать их в раковину, а собирать по всей кухне, чтобы потом сложить. Ливви решила помочь ему, а Кристина просто молча смотрела на все это.
– Где Диана? – спросила Эмма.
– Дома. Малкольм открывал для нас портал, – ответила Кристина, не сводя глаз с почерневших кастрюль на плите. – Диана сказала, что ей нужно поспать.
Не отпуская Тавви, Джулиан поднялся на ноги. У него на рубашке и в волосах была сахарная пудра, но его спокойное лицо ничего не выражало.
– Прости за беспорядок, Кристина.
– Ничего, – сказала она, оглядываясь по сторонам. – Впрочем, это не моя кухня, – поспешно добавила она. – Я могу помочь с уборкой.
– Марк справится, – ответил Джулиан, не смотря на брата. – Вы с Дианой узнали что-нибудь у Малкольма?
– Он встречался с магами, которые могут нам помочь. Мы говорили о Катарине Лосс. Я слышала о ней – она время от времени преподает в Академии историю Нижнего мира. Похоже, и Малкольм, и Диана дружат с ней. Они рассказали множество историй, которые я не до конца поняла.
– А мы кое-что узнали у Грача, – сказала Эмма и описала их поездку, опустив ту часть, в которой Тай чуть не перерезал горло Киту.
– Значит, нужно следить за Стерлингом, – воодушевленно воскликнула Ливви, когда Эмма закончила. – Нам с Таем это по плечу!
– Но вы не умеете водить машину, – заметила Эмма. – Вам лучше заняться исследованиями.
Ливви наморщила нос.
– Значит, нам опять придется торчать здесь и в тысячный раз перечитывать «это было давно, это было давно»?
– Почему бы нам не научиться водить? – пробурчал Тай. – Марк сказал, неважно, что нам нет шестнадцати, главное, чтобы мы соблюдали правила простецов…
– Марк так сказал? – тихо переспросил Джулиан. – Хорошо. Вот пусть Марк вас и научит.
Марк уронил тарелку в раковину.
– Джулиан…
– Что такое, Марк? – сказал Джулс. – Ах да, ты ведь тоже не умеешь водить. К тому же на обучение вождению нужно время, а тебя, может, скоро здесь не будет. Ведь нет гарантий, что ты останешься.
– Это неправда, – возразила Ливви. – Мы ведь практически распутали дело…
– Но у Марка есть выбор. – Джулиан смотрел на старшего брата поверх головы Тавви. В его сине-зеленых глазах пылало пламя. – Скажи им, Марк. Скажи, что ты не уверен, выберешь ли нас.
«Пообещай им, – читалось у него во взгляде. – Пообещай, что не ранишь их».
Марк ничего не ответил.
«Ох», – подумала Эмма. Она вспомнила, что Джулиан сказал на улице. Этого он и боялся: он боялся, что они уже слишком сильно полюбили Марка. Он бы без промедления отдал Марку детей, которых любил всем сердцем, если они именно этого хотели – если, как сказал Тай, они хотели, чтобы отныне Марк заботился о них. Он любил их, а потому отдал бы их, не задумываясь: ведь их счастье было его счастьем, ведь они были его плотью и кровью.
Но Марк тоже был его братом, и он любил и его. Что можно поделать, когда тем, кого ты любишь, угрожает тот, кого ты любишь не меньше?
– Джулиан. – Ко всеобщему удивлению, на пороге появился дядюшка Артур. Он без интереса посмотрел на беспорядок в кухне и повернулся к племяннику. – Джулиан, мне нужно с тобой поговорить. Наедине.
В глазах Джулиана промелькнула тревога. Он кивнул дядюшке, и в этот момент из кармана Эммы донеслось жужжание. Телефон.
В животе похолодело. На экране было всего два слова, присланных с номера, состоящего из одних лишь нолей.
«Точка пересечения».
Сигнализация в точке пересечения засекла вторжение. Мысли разбегались. Время близилось к закату. Проход в пещеру, видимо, уже открылся, а вот демоны-богомолы еще не встали на стражу. Нужно было выезжать без промедления, не теряя ни секунды.
– Кто-то звонил? – спросил Джулиан, взглянув на Эмму.
Он поставил Тавви на пол, отряхнул волосы и подтолкнул братишку к Дрю, лицо которой постепенно становилось все зеленее.
Эмма постаралась не выдать себя. Интересно, пришло ли сообщение Джулиану? Вряд ли. У Джонни Грача он ведь сказал, что аккумулятор его телефона почти разрядился. А Диана бог знает где. Эмма поняла, что, возможно, она единственная, кто получил тревожное сообщение.
– Это Кэмерон, – ответила она, назвав первое пришедшее ей в голову имя.
Джулс отвел глаза и побледнел – видимо, он до сих пор боялся, что Эмма расскажет Кэмерону о Марке. Его лицо было спокойно, но Эмма чувствовала отчаяние, расходившееся от него волнами. Она вспомнила, как он обнимал Тая возле дома Джонни, как смотрел на Марка. На Артура.
Здравый смысл подсказывал, что нужно взять Джулиана с собой. Он ведь был ее парабатаем. Но сейчас она не могла вырвать его из семьи. Просто не могла. Все внутри нее противилось этой мысли.
– Кристина, – обратилась Эмма к подруге, – мы можем поговорить в коридоре?
Тревожно взглянув на Эмму, Кристина вслед за ней вышла из кухни.
– Это из-за Кэмерона? – спросила она, как только дверь за ними захлопнулась. – Вряд ли я смогу дать тебе стоящий романтический совет…
– Мне нужно встретиться с Кэмероном, – ответила Эмма. Мысли неслись как сумасшедшие. Она могла взять Кристину с собой на точку пересечения. Кристине можно было доверять, она никому бы не сказала, чем они занимались. Но Джулиан был так обижен – и не просто обижен, а опустошен, – когда она отправилась в пещеру с Марком и не сказала ему, а в последнее время их узы подверглись таким серьезным испытаниям, что она просто не могла второй раз поступить с ним так же. – Но дело не в этом. Нужно установить слежку за Стерлингом. Не думаю, что с ним что-то случится в ближайшее время, ведь два дня еще не прошли, но на всякий случай это необходимо.
– Я справлюсь, – кивнула Кристина. – Диана оставила пикап на стоянке, я возьму его. Но мне нужен адрес.
– Он у Джулиана. И передашь ему записку от меня.
– Хорошо, ведь он обязательно спросит, – обрадовалась Кристина.
С кухни донесся ужасный звук – похоже, Дрю все-таки вырвало в раковину.
– Бедняжка, – сказала Эмма. – Ее напиток и вправду выглядел просто ужасно…
– Эмма, я вижу, что ты меня обманываешь. Я понимаю, что ты едешь не к Кэмерону Эшдауну. – Кристина подняла руку, не дав Эмме возразить. – И в этом нет ничего ужасного. Ты бы не стала мне лгать без причины. Просто…
– Да?
Эмма пыталась придать своему взгляду как можно более наивное выражение. Так лучше, думала она. Если Диана поймает ее, если она попадет в беду, лучше уж ей быть одной, ведь Кристина и Джулиан этого не заслуживали. Она могла сама со всем разобраться.
– Будь осторожна, – сказала Кристина. – Не заставь меня пожалеть о том, что я лгу ради тебя, Эмма Карстерс.
Когда Эмма свернула на проселочную дорогу и направила «Тойоту» прямо к точке пересечения лей-линий, солнце висело над океаном огромным сияющим шаром. Небо быстро темнело. Подпрыгивая на кочках, машина преодолела последние метры и едва не скатилась в тенистую канаву, после чего Эмма остановила ее и заглушила двигатель.
Она вышла и открыла багажник, чтобы взять оружие. Кортана осталась в Институте. Ей не хотелось выходить без меча, но, стоило ей отправиться с ним, как это бы вызвало лишние вопросы. По крайней мере, в клинках серафимов недостатка у нее не было. Она сунула один за пояс, вынула из кармана колдовской огонь и огляделась по сторонам. Было до странности тихо: ни жужжания насекомых, ни шороха мелких зверьков, ни пения птиц. Только трава шелестела на ветру.
Демоны-богомолы. Вероятно, по ночам они вылезали из укрытий и пожирали все живое. Поежившись, Эмма пошла к пещере. Вход в нее был открыт и казался толстой черной полосой на граните.
Эмма тревожно посмотрела через плечо. Солнце опустилось ниже, чем ей бы хотелось, и окрасило воды океана в кроваво-красный цвет. Она припарковалась как можно ближе ко входу в пещеру, чтобы быстро добраться до машины, если успеет стемнеть. И все же казалось, что на обратном пути ей придется убить пару богомолов.
Она подумала о родителях. «Помогите мне найти что-нибудь, – молилась она. – Помогите мне найти улику, найти ниточку, которая связывает вашу гибель с этими смертями. Помогите мне отомстить за вас. И тогда я снова смогу спать по ночам».
Эмма видела скальный коридор, который вел в сердце пещеры.
Зажав в руке колдовской огонь, она вошла внутрь.
Сгущались сумерки. Небо становилось из голубого темно-синим. Над далекими горами загорались первые звезды. Кристина сидела, закинув ноги на приборную панель пикапа, и не сводила глаз с просторного двухэтажного дома, принадлежащего Касперу Стерлингу.
Знакомый джип стоял под старой оливой перед домом. Лужайку ограничивала невысокая стена. Район – окрестности Хэнкок-Парка – был застроен дорогими, но не слишком кричащими домами. Дверь и ставни Стерлинга были закрыты. Свет внутри не горел. То, что он дома, выдавала только машина.
Кристина подумала о Марке и тут же пожалела о своих мыслях. Она часто занималась этим в последние дни – думала о Марке и жалела об этом. Уехав из Мехико, она приложила много усилий, чтобы вернуть свою жизнь в нормальное русло. Не в ее планах было заводить новые романы с печальными и отягощенными своим прошлым мужчинами, какими бы красивыми они ни были.
Марк Блэкторн не был особенно печален и отягощен своим прошлым. Но Марк Блэкторн принадлежал Кьерану и Дикой Охоте. Сердце Марка Блэкторна было разделено пополам.
А еще у него был мягкий, с хрипотцой голос, пронзительные глаза и ужасная привычка говорить такое, что переворачивало весь ее мир с ног на голову. И он прекрасно танцевал – насколько можно было судить со стороны. Кристина очень ценила умение танцевать. Юноши, которые умеют танцевать, прекрасно целуются – так всегда говорила ее мама.
По крыше дома Стерлинга пробежала черная тень.
Кристина в ту же секунду выскочила из машины, зажав в руке клинок серафимов.
– Мигель, – прошептала она, и клинок вспыхнул.
Она нанесла на кожу все возможные руны невидимости, чтобы ее не заметил ни один примитивный. Клинок давал необходимый свет.
Она осторожно пошла вперед. Сердце громко стучало в груди. Она помнила, как Эмма рассказывала о том вечере, когда подстрелили Джулиана: тень на крыше, человек в черном. Она подошла к дому. Свет не горел. Занавески на окнах не двигались. Все было тихо и спокойно.
Кристина переместилась к джипу. Она вытащила стило из кармана, и в этот момент что-то вдруг с громким звуком плюхнулось рядом с ней. Кристина отпрянула, а тень тем временем встала в полный рост – это был Стерлинг. На нем была одежда, которая, по мнению простецов, должна была напоминать доспехи нефилимов: черные брюки, черные ботинки, подогнанный по фигуре черный пиджак.
Стерлинг уставился на нее, и лицо его стало пунцовым.
– Ты, – бросил он.
– Я могу вам помочь, – спокойно сказала Кристина, крепко держа клинок. – Прошу, позвольте вам помочь.
В его глазах плескалась ненависть.
– Убирайся, – прошипел он и вытащил что-то из кармана.
Пистолет. Небольшой, малокалиберный, но и его было достаточно, чтобы Кристина отступила. Пистолеты редко появлялись в жизни Сумеречных охотников – они принадлежали простецам, миру обычных человеческих преступлений.
И все же они могли пролить кровь нефилима и раздробить его кости. Стерлинг попятился, не опуская пистолета, и дошел до ворот. Затем он развернулся и бросился бежать.
Кристина устремилась за ним, но, когда она оказалась на улице, он уже завернул за угол. Похоже, он не преувеличивал: оборотни действительно бегали быстрее людей. И даже быстрее Сумеречных охотников.
Выругавшись, Кристина вернулась к джипу. Свободной рукой она вытащила стило, присела на корточки и аккуратно нанесла на машину, прямо над колесом, маленькую руну слежения.
«Хоть что-то», – подумала она и пошла обратно к пикапу. Как справедливо заметила Эмма, два дня до начала «охоты» еще не прошли. А руна слежения на машине Стерлинга явно будет не лишней. Если больше не появляться возле его дома, он решит, что они оставили попытки помочь ему. И тогда, можно надеяться, он потеряет бдительность и куда-нибудь поедет.
Только сев за руль и захлопнув дверцу пикапа, Кристина заметила, что ее телефон мигает. Пропущенный звонок. Кристина посмотрела на экран, и ее сердце замерло.
Диего Росио Розалес.
Она отбросила телефон, словно он вдруг обернулся скорпионом. Зачем, зачем, зачем Диего ей звонить? Она ведь велела ему никогда больше с ней не разговаривать.
Ее рука взлетела к амулету, висящему на шее. Сжав его в ладони, она начала молчаливую молитву. «Прошу тебя, дай мне сил не перезванивать ему».
– Тебе лучше, дядюшка? – спросил Джулиан.
Сидя за столом у себя в кабинете, Артур отрешенно посмотрел на него.
– Джулиан, – сказал он. – Мне нужно с тобой поговорить.
– Я знаю. Ты уже говорил. – Джулиан прислонился к стене. – Ты помнишь, о чем хотел поговорить?
Он чувствовал себя ужасно: усталым, измученным, опустошенным. Он понимал, что должен сожалеть о том, что сказал в кухне о Марке. Он понимал, что должен с сочувствием относиться к дядюшке. Но не мог сдержать своих чувств.
Он даже не помнил, как вышел с кухни. Он помнил, как поставил облепленного сахаром Тавви на пол, помнил, как все пообещали убрать остатки ужина из сыра, шоколада, пирожных и горелых блюд. Когда приступ рвоты миновал, даже Дрю поклялась, что отмоет пол и уберет кетчуп с окон.
Впрочем, до этого момента Джулиан даже не понимал, что все окна заляпаны кетчупом.
Он кивнул, подошел к двери и поискал глазами Эмму. Но Эмма в какой-то момент ушла вместе с Кристиной. Вероятно, они где-то болтали о Кэмероне Эшдауне. Меньше всего на свете Джулиану хотелось присоединиться к этой беседе.
Он не знал, с каких пор от одной лишь мысли о Кэмероне у него отпадала всякая охота видеть Эмму. Его Эмму. Парабатая желаешь видеть всегда. Это самое дорогое лицо в целом мире. Не желать встречи с парабатаем неестественно – столь же неестественно, как если бы Земля вдруг начала вращаться в другую сторону.
– По-моему, нет, – подумав, признался Артур. – Кажется, я хотел тебе с чем-то помочь. С расследованием. Вы ведь его еще не закончили?
– Расследование убийств? Насчет которого к нам приходили посланцы фэйри? Нет, мы все еще ведем его.
– По-моему, я хотел рассказать что-то о стихотворении, – продолжил Артур. – О том, которое Ливия читала в кухне. – Он устало потер глаза. – Я проходил мимо и услышал.
– Стихотворение? – озадаченно переспросил Джулс. – «Аннабель Ли»?
Артур принялся низким, дрожащим голосом читать стихотворение, выговаривая каждую строчку так, словно это была строка заклинания:
Но, любя, мы любили сильней и полней
Тех, что старости бремя несли, —
Тех, что мудростью нас превзошли, —
И ни ангелы неба, ни демоны тьмы,
Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель Ли…
– Я знаю стихотворение, – перебил его Джулиан. – Но не…
– «Тех, что старости бремя несли», – повторил Артур. – Я уже слышал эти слова. В Лондоне. Но не могу вспомнить, в связи с чем. – Он взял ручку со стола и постучал ей о дерево. – Прости. Я просто никак не могу вспомнить.
– Те, что старости бремя несут, – пробормотал Джулиан.
Он вдруг вспомнил Белинду, которая улыбалась своими кроваво-красными губами, стоя на сцене театра. «И пусть те, что старости бремя несут, помогут нам», – сказала она.
В голове у Джулиана появилась мысль, но он не смог ее ухватить.
Ему нужно было пойти в студию. Нужно было остаться одному. За рисованием ему думалось легче. Он повернулся и пошел к двери, но остановился на полпути, когда дядюшка Артур спросил его:
– Это поможет тебе, сынок?
– Да, – кивнул Джулиан. – Поможет.
Когда Кристина вернулась в Институт, было темно и тихо. Фонари над входом не горели, светилось только несколько окон: студия Джулиана, мансарда и кухня.
Нахмурившись, Кристина пошла прямо на кухню, узнать, не вернулась ли Эмма из своей таинственной поездки и сумели ли остальные навести порядок.
На первый взгляд кухня показалась пустой. Горела только одна лампа. Тарелки были сложены в раковине. Стены и столы отмыли, но на плите еще оставалась засохшая еда. У стены стояло два больших мусорных пакета, набитых до отказа. Мусор вываливался из них прямо на пол.
– Кристина?
Она присмотрелась, хотя голос узнала сразу.
Марк.
Он сидел на полу, скрестив ноги. Тавви спал рядом с ним – а точнее, прямо на нем: его маленькая голова покоилась у Марка на плече, он поджал ножки и ручки и свернулся в клубок. Футболку и джинсы Марка покрывала сахарная пудра.
Кристина медленно развязала шарф и положила его на стол.
– Эмма еще не вернулась?
– Я не знаю, – ответил Марк, осторожно поглаживая Тавви по голове. – Но если и вернулась, то, скорее всего, ушла спать.
Кристина вздохнула. Вероятно, чтобы увидеть Эмму и узнать, куда она ездила, придется ждать до утра. Ей хотелось рассказать подруге о звонке Диего, но она не знала, найдет ли в себе мужество.
– Ты не могла бы, если тебе не сложно, налить мне стакан воды? – спросил Марк и виновато посмотрел на братишку у себя на коленях. – Мне не хочется его будить.
– Конечно.
Кристина подошла к раковине, наполнила стакан и протянула его Марку, а затем села напротив него. Он благодарно принял стакан у нее из рук.
– Уверена, Джулиан не настолько зол на тебя, – сказала она.
Марк фыркнул, допил воду и поставил стакан на пол.
– Ты можешь поднять Тавви, – предложила Кристина. – Отнести его в кровать. Он не проснется.
– Мне нравится, что он здесь, – ответил Марк, смотря на свои длинные светлые пальцы, запутавшиеся в темных кудряшках малыша. – Он просто… Все ушли, и он уснул прямо у меня на руках. – В голосе Марка слышалось тихое восхищение.
– Он ведь твой брат, – сказала Кристина. – Он доверяет тебе.
– Никто не доверяет Диким Охотникам.
– В этом доме ты не Дикий Охотник. Ты Блэкторн.
– Хотелось бы мне, чтобы Джулс считал точно так же. Мне казалось, детям со мной хорошо. Мне казалось, этого и хотел Джулс.
Тавви повернулся в руках у Марка, и Марк тоже подвинулся. Носок его ботинка коснулся ноги Кристины. Она вздрогнула от этого неожиданного контакта.
– Ты должен понять, – начала она. – Джулиан идет на все ради этих детей. На все. Я никогда не видела брата, который бы так вжился в роль отца. Но он не может всегда говорить им «да», порой приходится сказать «нет». Он должен поддерживать дисциплину, должен наказывать их, должен справляться с их возражениями. А ты… Ты можешь дать им все, чего они хотят. Ты можешь просто веселиться с ними.
– Джулиан тоже может с ними веселиться, – угрюмо заметил Марк.
– Нет, не может, – ответила Кристина. – Он завидует тебе, потому что любит их, но не может быть им братом. Он должен быть им отцом. Ему кажется, что они боятся его и обожают тебя.
– Джулиан ревнует? – удивился Марк. – Ко мне?
– Мне так кажется. – Кристина встретилась с ним глазами. В какой-то момент, когда она узнала его лучше, их разный цвет перестал ее смущать. Точно так же в какой-то момент ее перестали смущать разговоры на чужом языке на кухне Блэкторнов, вдали от дома, где все было уютно и знакомо. – Будь добр к нему. У него щедрая душа. Он ужасно боится, что ты уйдешь и разобьешь сердце всем этим детям, которых он так любит.
Марк посмотрел на Тавви.
– Я не знаю, как поступлю, – признался он. – Я не представлял, как тяжко мне придется среди них. Я думал о них, думал о своей семье, и это помогало мне первые годы в Охоте. Каждый день мы скакали по небу и крали у мертвых. Было холодно. Жизнь была холодна. И ночью я лежал и представлял себе их лица перед сном. У меня не было никого, кроме них, пока…
Он осекся. Тавви сел и маленькими ручонками почесал себе голову.
– Джулс? – зевнул он.
– Нет, – тихо ответил Марк. – Это Марк.
– Хорошо. – Тавви улыбнулся и подмигнул ему. – По-моему, я заснул от сахара.
– Ты же сидел в сахарном сугробе, – сказал ему Марк. – Это кого угодно с ног свалит.
Тавви встал и потянулся, подняв руки. Марк наблюдал за ним полными тоски глазами. Быть может, думала Кристина, он представляет себе все те моменты жизни Тавви, которые он пропустил? Младший из его братьев изменился сильнее всех.
– Спать, – сказал Тавви и вышел в коридор, остановившись на пороге, чтобы добавить: – Спокойной ночи, Кристина!
Кристина снова повернулась к Марку. Он сидел, прислонившись спиной к холодильнику. Казалось, он был ужасно измотан – и не только физически. Его душа тоже устала.
Кристина могла бы подняться и пойти к себе. Наверное, так и следовало сделать. Ей не было причин оставаться на кухне и сидеть на холодном полу с юношей, которого она едва знала, который, скорее всего, собирался через пару месяцев навсегда исчезнуть из ее жизни и который, похоже, был влюблен в другого человека.
Что, возможно, и притягивало ее к нему. Она знала, каково это – расстаться с любимым.
– Пока? – эхом повторила она.
Веки Марка слегка дрогнули, в золотом и синем глазу сверкнуло пламя.
– Что?
– Ты сказал, что у тебя не было ничего, кроме воспоминаний о своей семье, пока что-то не произошло. Пока ты не встретил Кьерана?
– Да, – кивнул Марк.
– Только он и был к тебе добр?
– В Дикой Охоте? – спросил Марк. – В Дикой Охоте нет доброты. Есть уважение и чувство товарищества. Конечно, Кьерана боялись. Он эльф, принц фэйри. Его отец, король, отдал его в Охоту в знак доброго расположения к Гвину, но потребовал, чтобы с ним хорошо обращались. Это хорошее обращение распространилось и на меня. Впрочем, меня начали уважать еще до появления Кьерана. – Он ссутулился. – Хуже всего было на пирах. Туда слетались фэйри со всего мира, и им не нравилось присутствие Сумеречного охотника. Они изо всех сил старались от меня избавиться. Они высмеивали меня и всячески истязали.
– И никто им не мешал?
Марк рассмеялся.
– Законы фэйри суровы, – сказал он. – Даже в отношении лучших из них. Королева Благого Двора может лишиться власти, если кто-нибудь похитит ее корону. Даже Гвин, возглавляющий Дикую Охоту, будет обязан передать свою власть тому, кто украдет его плащ. Нечего и ожидать, что они проявят милосердие к нефилиму-полукровке. – Он улыбнулся. – Они даже придумали присказку, чтобы дразнить меня.
– Присказку? – Кристина поспешно подняла руку. – Не обращай внимания, тебе не обязательно ее повторять. Можешь не говорить, если не хочешь.
– Меня она уже не ранит, – ответил Марк. – Скверные были стишки. «Горит пожар, потоп грядет, в конце кровь Блэкторнов идет».
Кристина выпрямилась.
– Что?
– Они утверждали, что это означает, будто кровь Блэкторнов сеет одни разрушения, как потоп или пожар. Тот, кто придумал стишок, считал, что несчастья у Блэкторнов на роду написаны. Но какая разница? Это просто чепуха.
– Это не чепуха! – воскликнула Кристина. – Это что-то значит. Письмена на телах… – Она задумалась. – В них ведь то же самое.
– О чем ты?
– «Огонь к воде», – сказала она. – Это то же самое, просто перевод другой. Когда говоришь не на родном языке, слова понимаешь иначе. Поверь мне, строки «огонь к воде» и «горит пожар, потоп грядет» вполне могут означать одно и то же.
– Но что это нам дает?
– Не знаю. – Кристина схватилась за голову. – Прошу тебя, пообещай, что ты как можно скорее сообщишь об этом Эмме или Джулсу. Может, я ошибаюсь, но…
Марк пораженно посмотрел на нее.
– Да, конечно…
– Пообещай мне.
– Обещаю, я скажу им завтра же. – Марк хитро улыбнулся. – Я только что понял, Кристина, что ты знаешь обо мне очень многое, а я вот почти ничего о тебе не знаю. Я знаю, что твоя фамилия Мендоза Розалес. И знаю, что ты оставила что-то в Мексике. Что же?
– Не что, – поправила его Кристина, – а кого.
– Безупречного Диего?
– И его брата, Хайме. – Она лишь отмахнулась в ответ на удивление Марка. – В одного из них я была влюблена, а другой был моим лучшим другом. И они оба разбили мне сердце.
Кристина сама не верила, что рассказывает об этом.
– Я сожалею, что твое сердце разбилось дважды, – сказал Марк. – Но могу ли я радоваться, что это привело тебя в мою жизнь? Если бы тебя не было здесь, когда меня привезли, я не знаю, сумел ли бы я вынести все это. Когда я впервые увидел Джулиана, я решил, что это мой отец. Я не видел брата таким взрослым. Я покинул их всех детьми, но теперь они уже не дети. Даже Эмма. Когда я понял, что я потерял, что я пропустил все эти годы их жизни… Ты единственная, с кем я ничего не терял, с кем я лишь обрел новую дружбу.
– Это действительно дружба, – согласилась Кристина.
Марк протянул ей руку, и Кристина удивленно посмотрела на нее.
– Это традиция, – объяснил он. – В стране фэйри заключение дружбы сопровождается рукопожатием.
Кристина положила свою руку поверх его. Он сомкнул пальцы – они был грубыми, мозолистыми, но при этом гибкими и сильными. И не холодными, как она себе представляла, а теплыми. Она попыталась сдержать дрожь, которая пробежала по ее телу, и поняла, что очень давно не держала никого за руку.
– Кристина, – сказал он, и ее имя прозвучало в его устах, как музыка.
Никто из них не заметил движения по другую сторону окна, не увидел бледного лица и не услышал треска, с которым желудь раскололся в тонких пальцах.
Большой зал внутри пещеры ничуть не изменился с предыдущего визита Эммы. Те же бронзовые стены, тот же начертанный мелом круг на полу. Те же огромные стеклянные двери и та же непроглядная темнота за ними.
Эмма вступила в круг, и по ее коже словно пробежал разряд тока. Так действовали чары. Когда она стояла внутри круга, зал выглядел иначе: стены казались выцветшими и изогнутыми, как на старой фотокарточке. Двери-иллюминаторы были так же темны.
В самом кругу ничего не было, но чувствовался странный запах – смесь серы и горелого сахара. Поморщившись, Эмма вышла из круга и подошла к левой двери.
Вблизи она уже не казалась темной. По другую сторону был свет. Дверь подсвечивалась изнутри, как музейная витрина. Эмма подошла еще ближе и прислонилась к стеклу.
За ним была небольшая квадратная комнатка, похожая на кладовую.
В ней стоял большой медный канделябр, но свечей в нем не было. Он мог бы стать неплохим оружием, подумала Эмма, обратив внимание на длинные пики, которыми полагалось прокалывать мягкий свечной воск. Еще в комнатке лежала стопка вещей, напомнивших Эмме церемониальное одеяние: темно-красная бархатная мантия, длинные серьги с рубинами, золотистые сандалии тонкой выделки.
Неужели некромантом была женщина?
Эмма быстро подошла ко второй двери. Прижав нос к стеклу, она увидела по другую сторону какую-то воду. Она колыхалась, в ее толще плавали черные тени. Одна из них наткнулась на стекло, и Эмма отпрыгнула, но тут же поняла, что это просто маленькая полосатая рыбка с оранжевыми глазами. Она с секунду посмотрела на нее и снова скрылась в темной воде.
Эмма повыше подняла колдовской огонь. Воду стало прекрасно видно: она сияла, темная, сине-зеленая, цвета глаз Блэкторнов. Эмма видела рыбку, и плавучие водоросли, и странные огоньки. Похоже, их некромант любил аквариумы и рыбок. Может, даже черепах. Покачав головой, Эмма отступила назад.
Ее взгляд упал на металлический предмет, закрепленный между дверьми. Сначала ей показалось, что он похож на резной нож, выглядывающий из стены, но теперь она поняла, что это рычаг. Эмма подошла к нему и сомкнула пальцы на рукоятке. На ощупь она была холодной.
Эмма опустила рычаг.
Пару мгновений ничего не происходило. Затем обе двери распахнулись настежь.
В зале раздался жуткий вой. Эмма повернулась и с ужасом посмотрела на вторую дверь. Она светилась ярким голубым светом. Только теперь Эмма поняла, что это вовсе не аквариум, а дверь в океан. По другую сторону нее открывалась необъятная вселенная воды, колышущихся водорослей, непостоянных течений и жутких темных теней, отбрасываемых созданиями, которые были пострашнее рыб.
Все заволокло вонью соленой воды. «Потоп», – подумала Эмма, и в ту же секунду волна сбила ее с ног и понесла в океан, засасывая ее сквозь дверь, как сквозь сливное отверстие. Эмма успела лишь вскрикнуть, как она проскользнула в проем и толща воды сомкнулась у нее над головой.
Кэмерон Эшдаун.
Джулиан рисовал. Кристина передала ему записку Эммы, когда он вышел из мансарды. Записка была до невозможности краткой: Эмма просто сообщала, что едет к Кэмерону, и просила ее не ждать.
Скомкав ее в руке, Джулиан что-то буркнул Кристине. Секунду спустя он уже бежал по лестнице наверх, в свою студию. Он открыл кладовку, вытащил краски. Расстегнул куртку, сбросил ее на пол, свинтил крышки с тюбиков и выдавил масляные краски на палитру. Комнату заполнил резкий запах краски, который рассеял туман у него в голове.
Он атаковал холст, держа кисть, как оружие, и брызги краски напоминали брызги крови.
Он накладывал мазок за мазком – черные, красные, золотые, – позволяя событиям последних дней излиться из него, выйти наружу, словно они отравляли его опасным ядом. Кисть летала по чистому холсту – и на нем появлялись картины. Вот Марк на пляже, и луна освещает ужасные шрамы у него на спине. Вот Тай приставил нож к горлу Киту. Вот Тавви плачет, проснувшись от кошмара. Вот снова Марк, на этот раз он уклоняется от стила Джулиана.
Джулиан чувствовал, как потеет. Его волосы прилипли ко лбу. На губах был вкус соли и краски. Он знал, что не должен быть здесь, что он должен делать то, что делает всегда: присматривать за Тавви, искать новые книги для Тая, накладывать на кожу Ливви целебные руны, чтобы залечить ее раны, полученные в тренировочном бою, смотреть ужастики вместе с Дрю.
Он должен был быть с Эммой. Но Эммы здесь не было, она где-то строила собственную жизнь, и это было нормально, это было так, как и положено парабатаям. Союз парабатаев – не брак. Это нечто такое, для чего не было слов в языке простецов. Джулиан должен был желать счастья Эмме больше, чем себе самому, и он действительно желал его. Действительно желал.
Так почему же он чувствовал себя так, словно его разрывают на части?
Он потянулся за золотистой краской, потому что томление нарастало у него в груди и гулким перестуком отдавалось в венах, и сбросить это наваждение можно было, только нарисовав ее. Но нарисовать ее без золота он не мог. Он взял тюбик и…
Поперхнулся. Кисть вылетела у него из рук, он упал на колени. Он пытался вдохнуть и не мог, в груди болело. Ему не хватало воздуха. Глаза щипало, горло горело огнем.
Соль. Он давился солью. Не солью крови, а солью океана. Он почувствовал море у себя на губах и закашлялся. Его тело содрогнулось, он выплюнул на пол глоток морской воды.
Морской воды? Он вытер губы тыльной стороной ладони. Сердце заколотилось в груди. Сегодня он и близко не подходил к океану. И все же он слышал его рев, словно приложил к уху морскую раковину. Тело болело, руна парабатая пульсировала.
Ничего не понимая, Джулиан приложил руку к руне. И все понял. Он понял, не поняв, как именно понял это, он понял это тем дальним уголком своей души, который огнем и кровью связывал его с Эммой. Он понял, потому что она была его частью, потому что ее дыхание было его дыханием, ее сны – его снами, ее кровь – его кровью. Стоило ее сердцу остановиться, как его сердце тоже ударило бы в последний раз, и он был бы этому только рад, потому что не пожелал бы и секунды прожить в том мире, где не было бы ее.
Он закрыл глаза и увидел, как перед ним поднимается океан, иссиня-черный, бесконечно глубокий, заряженный силой первой волны, которая когда-то давным-давно разбилась о первый одинокий пляж. И он понял.
«Куда ты пойдешь, туда и я пойду».
– Эмма, – прошептал он и бросился бежать.
Эмма точно не знала, что больше всего пугало ее в океане. Была в нем ярость волн – темно-синие, увенчанные белым кружевом пены, они были невероятно прекрасны, но у берега разбивались с невиданной силой. Однажды ее закрутило волной, и Эмма помнила, как почувствовала, что падает с огромной высоты, словно летит в шахту лифта, а затем ощутила, как волна тащит ее по песку, не давая подняться. Она кашляла и отчаянно боролась с потоком, пыталась освободиться, снова вырваться на воздух.
Была в нем и глубина. Она когда-то читала о людях, которых сбрасывали в море и оставляли умирать. Они сходили с ума, думая, о том, что под ними бесконечные километры воды, населенной темными, скользкими и зубастыми существами.
Когда Эмму затащило сквозь дверь-иллюминатор в океан, вода поглотила ее, проникла ей в глаза и в уши. Вода была со всех сторон, а под нею простиралась непроглядная чернота. Она видела бледный квадрат двери, маячивший в отдалении, но, как ни пыталась, не могла доплыть до него. Течение было слишком сильным.
Безо всякой надежды она посмотрела вверх. Колдовской огонь выпал у нее из руки и пошел ко дну. Свет из двери озарял пространство вокруг нее, но сверху была лишь темнота. В ушах стучало. Одному Разиэлю было известно, насколько тут глубоко. Вода возле двери была бледно-зеленой, нефритовой, но все остальное было черно, как смерть.
Эмма вытащила стило. Легкие обжигало. Болтаясь в воде и стараясь выплыть из потока, она прижала кончик стила к руке и вывела руну дыхания.
Боль в легких поутихла. Но на смену боли пришел страх, животный, ослепляющий, невыносимый. Руна дыхания не позволяла ей захлебнуться, но с ужасом Эмма справиться никак не могла. Она достала из-за пояса клинок серафимов.
«Манукель», – подумала она.
Клинок вспыхнул и засиял. Вода вокруг стала мутно-золотой. С секунду Эмма приходила в себя, а затем осмотрелась по сторонам и увидела их.
Демонов.
Она закричала, но изо рта вместо звука вырвались лишь пузыри. Демоны были под ней. Неуклюжие, скользкие существа, они наступали, как ночные кошмары. К ней тянулись извивающиеся щупальца и острые зубы. Взмахнув клинком, она отсекла щупальце, которое уже подобралось к ее ноге. В воду полилась черная кровь, собравшаяся в облака.
Вдруг воду прорезала алая полоска, похожая на змею. Эмма ударила ногой и попала по чему-то мягкому и мясистому. Подавив отвращение, она снова взмахнула клинком. В воду снова выплеснулась кровь. Все вокруг нее заволокла чернота.
Она отталкивалась и пробивалась к поверхности, окутанная демонической кровью. Вскоре она увидела белую луну, неровной жемчужиной лежащую на водной глади. Руна дыхания обжигала ей кожу, легкие готовы были отказать. Она чувствовала, как колышется вода под ногами, и не осмеливалась посмотреть вниз. Она потянулась наверх, туда, где кончалась вода, и почувствовала, как ее рука пробилась наружу, как ветерок скользнул по ее пальцам.
И тут что-то схватило ее за запястье. Клинок серафимов выскользнул у нее из руки и пошел ко дну. Его свет постепенно мерк в толще воды, пока Эмму тащили на поверхность. Она попыталась вдохнуть, ухватить ртом хоть немного воздуха, но было еще слишком рано. Вода заполнила ее легкие, ее грудь, и Эмма провалилась в темноту.
Идрис, 2009 год
На церемонии клятв парабатаев Эмма узнала две важные вещи. Во-первых, оказалось, что она не последний Карстерс на земле.
Их с Джулианом церемонию проводили в Идрисе, потому что они сражались на Темной войне и доблестью заслужили себе уважение. По крайней мере, избирательное, как говорил Джулиан, ведь оно не распространялось на важные вещи – например, их сестре не позволяли вернуться с острова Врангеля. Но всякий раз, когда нефилимы вспоминали о том, насколько они прекрасны, и закатывали по этому поводу вечеринку, это уважение приходилось им на руку.
Оказавшись в Идрисе, они пораженно бродили по улицам Аликанте. Во время их прошлого визита столица Идриса была разрушена Темной войной. Мостовые были перерыты, из стен домов торчали гвозди, дававшие какую-никакую защиту от фэйри, двери Зала Соглашений были сорваны с петель. Теперь городу вернули изначальный облик: брусчатка лежала ровными рядами, вдоль каналов стояли аккуратные дома, а над ними возвышались сверкающие башни.
– Кажется, все стало меньше, – заметил Джулиан, смотря по сторонам с лестницы Зала Соглашений.
– Это вы сами выросли, – возразил молодой человек с темными волосами и темными глазами, и улыбнулся им совершенно искренне.
Они недоуменно посмотрели на него.
– Вы не помните меня? – спросил он. – Эмма Корделия Карстерс. Будь со своим парабатаем. Порой настоящая смелость заключается в том, чтобы отказаться от битвы. Защищай его и оставь свою месть на потом.
– Брат Захария? – удивилась Эмма. – Вы помогали нам во время Темной войны…
– Я больше не Безмолвный Брат, – сказал он. – Я обычный человек. Меня зовут Джеймс. Джеймс Карстерс. Но все называют меня Джемом.
Эмма сначала не поверила своим ушам, а потом разразилась вопросами, и Джулиан позволил ей все выведать у бывшего Брата Захарии. Джем рассказал, что стал Безмолвным Братом в 1878 году, но теперь ушел из братства, чтобы жениться на своей возлюбленной, чародейке Тессе Грей. Джулиан спросил, означает ли это, что ему сто пятьдесят лет, и Джем признал, что это действительно так, хотя на свой возраст он не выглядел. Он выглядел года на двадцать три.
– Почему вы мне раньше не сказали? – спросила Эмма, пока они спускались по длинным лестницам в Безмолвный город. – Почему вы не сказали, что вы Карстерс?
– Я думал, что могу погибнуть, – честно ответил он. – Была битва. Было жестоко сообщать тебе об этом, когда я не знал, переживу ли я тот день. А потом Тесса сказала мне, что лучше дать тебе время оплакать родителей, привыкнуть к новой жизни. – Он повернулся и посмотрел на нее, и на его лице отразились печаль и сочувствие. – Ты – Сумеречный охотник, Эмма. Но мы с Тессой уже не нефилимы. Я бы принял тебя в своем доме, но, чтобы жить со мной, ты должна была бы отказаться от жизни Сумеречного охотника. Я не мог поставить перед тобой такой ужасный выбор.
– Жить с вами? – тревожно переспросил его Джулиан. – Но зачем? У нее есть дом. У нее есть семья.
– Именно, – кивнул Джем. – И не только. Ты не мог бы на минутку оставить нас с Эммой наедине?
Джулиан переглянулся с Эммой, и она кивнула. Он продолжил спуск и по дороге еще несколько раз обернулся, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке.
Джем легонько прикоснулся к руке Эммы. На ней были церемониальные доспехи, она уже приготовилась к ритуалу, но, когда он дотронулся до нее, порез от Кортаны обожгло болью – казалось, кровь узнала родную кровь.
– Я пришел к тебе на церемонию специально, – сказал Джем. – Ведь когда-то у меня тоже был парабатай, и этот союз священен для меня.
Эмма не стала спрашивать, что случилось с парабатаем Джема. Безмолвным Братьям не разрешалось иметь парабатаев, к тому же за сто тридцать лет могло произойти многое.
– Но я не знаю, когда мы с тобой встретимся снова, – продолжил он. – Нам с Тессой нужно кое-что найти. Кое-что очень важное. – Он помедлил. – Поиски будут опасными, но когда мы покончим с ними, я хочу снова войти в твою жизнь. Стать тебе дядей. – Он улыбнулся. – Может, ты и не догадываешься, но у меня в этом деле огромный опыт.
Он прямо посмотрел ей в глаза, и в этот момент, хоть между ними и не было физического сходства, он напомнил Эмме отца – его доброе лицо, его спокойный взгляд.
– Я буду рада, – ответила она. – Но у меня еще один вопрос.
Джем с серьезным видом кивнул. Его легко было представить своим дядюшкой: он выглядел молодо, но была в нем удивительная спокойная уверенность, из-за которой казалось, что время над ним не властно, как над чародеями и фэйри.
– Да?
– Это вы прислали мне кота?
– Черча? – Джем рассмеялся. – Да. Он присматривает за тобой? Он приносил тебе мои подарки?
– Ракушки и морские стеклышки! – догадалась Эмма. – Браслет на руке у Джулиана сделан из морских стеклышек, которые он принес.
Смех Джема сменился немного печальной улыбкой.
– Все верно, – сказал он. – Что принадлежит одному парабатаю, принадлежит и другому. Ведь у вас теперь одно сердце на двоих. И одна душа.
Джем остался на церемонию, за которой также наблюдали Саймон и Клэри. Эмма подозревала, что однажды и они станут парабатаями.
По окончании ритуала Джулиана и Эмму провели по улицам Аликанте до Зала Соглашений, где устроили обед в их честь. К ним присоединилась Тесса – хорошенькая темноволосая девушка, которая казалась ровесницей Клэри. Она обняла Эмму, а заметив Кортану, воскликнула, что однажды уже видела этот меч много-много лет назад. Другие парабатаи рассказывали о своем союзе и опыте. Лучшие друзья вставали парами и излучали волны невероятного счастья. Джейс и Алек, усмехаясь, описывали, как однажды вместе чуть не погибли от рук демонов, и Эмма радовалась при мысли, что наступит день, когда и они с Джулсом будут сидеть за этим столом, улыбаться во весь рот и вспоминать те мгновения, когда они плечо к плечу стояли на пороге смерти.
Во время одной из речей Джем тихонько поднялся со своего места и вышел на площадь Ангела. Тесса отложила салфетку и поспешила за ним. Пока двери еще не закрылись, Эмма успела заметить, как они обнялись на ступенях.
Ей хотелось выйти вместе с ними, но Клэри уже вывела ее в самый центр зала и предложила ей сказать ответную речь. И Джулиан стоял рядом и улыбался спокойной улыбкой, которая скрывала миллионы мыслей. И Эмма была счастлива. Она надела красивый наряд – одну из первых своих удачных находок в комиссионке: не драные джинсы, которые она обычно носила, пока они не разваливались на части, а коричневое платье с бледно-золотистыми цветами, похожими на подсолнухи. А еще она распустила волосы, и те рассыпались у нее по спине, спустившись до талии. За прошедший год она сильно вытянулась и почти достала Джейсу до плеча, когда он подошел поздравить их с Джулианом.
Когда ей было двенадцать, она была без памяти влюблена в Джейса и до сих пор чувствовала себя неловко в его присутствии. Теперь ему было почти девятнадцать – высокий, широкий в плечах, загорелый, с выгоревшими на солнце волосами, он стал еще красивее, чем прежде, но главное, он выглядел гораздо более счастливым. Эмма помнила симпатичного напряженного юношу, который пылал жаждой мести и небесного огня, но теперь он, казалось, примирился с собой.
И это было хорошо. Эмма была рада за него и за Клэри, которая улыбалась и махала ей рукой с другого конца комнаты. Но теперь Эмма уже не трепетала при одном взгляде на Джейса, и ей не пришлось бороться с желанием провалиться сквозь землю, когда он заключил ее в объятия и похвалил ее новое платье.
– Теперь на тебе большая ответственность, – сказал он Джулиану. – Ты должен позаботиться о том, чтобы Эмма досталась парню, который ее заслуживает.
Джулиан вдруг побледнел. Наверное, виной всему церемония, подумала Эмма. Связующая магия была невероятно сильна, и Эмма до сих пор чувствовала покалывание в венах, словно по ним струились пузырьки шампанского. Но Джулс, казалось, еле держался на ногах.
– А как же я? – быстро спросила Эмма. – Я не должна позаботиться о том, чтобы Джулс достался девушке, которая его заслуживает?
– Само собой. Я сделал это для Алека, а Алек – для меня. Ну, поначалу он Клэри терпеть не мог, но в конце концов смирился.
– Держу пари, Магнус тебе тоже не слишком нравился, – заметил все еще бледный Джулиан.
– Может, и нет, – допустил Джейс, – но я бы ни за что в этом не признался.
– Потому что это задело бы чувства Алека? – спросила Эмма.
– Нет, – ответил Джейс, – потому что Магнус превратил бы меня в вешалку для шляп.
С этими словами Джейс удалился обратно к Клэри, которая смеялась над чем-то в компании Алека. Оба они казались счастливыми. И это правильно, подумала Эмма. Парабатаи должны были дружить с возлюбленными друг друга, с мужьями и женами, с невестами и женихами. Иначе и быть не может. Но когда она пыталась представить себе человека, с которым ей бы захотелось провести всю жизнь, за которого захотелось бы выйти замуж, образ расплывался перед глазами. Она не могла представить никого.
– Мне нужно выйти, – сказал Джулиан. – Нужно на воздух.
Он коснулся пальцами щеки Эммы и вышел сквозь двойные двери. Прикосновение обожгло ее кожу – его ногти были изгрызены в кровь.
В ту ночь Эмма проснулась от тяжелого сна о пламенеющих кругах. Ее кожа горела, простыни обмотались вокруг ног. Их поселили в старом особняке Блэкторнов, и комната Джулиана была далеко, среди запутанных коридоров, которые Эмма знала не так хорошо, как коридоры Института. Она подошла к окну. Прямо под ним раскинулся сад. Прыгать было невысоко, поэтому она сунула ноги в тапочки и перелезла через подоконник.
По саду вилась тропинка. Эмма пошла по ней, вдыхая прохладный, чистый воздух Идриса без следа гари и смога. В высоком чистом небе сияли мириады звезд, не растворявшиеся в свете больших городов, и Эмме очень хотелось, чтобы Джулиан оказался рядом и она смогла бы показать ему эту красоту.
Много лет назад поместье Блэкторнов сгорело и было отстроено заново возле особняка Эрондейлов. Эмма бродила по тропинкам, пока не наткнулась на стену.
В ней была калитка. Когда Эмма подошла к ней, до нее донеслись приглушенные голоса. Прислонившись к решетке, она всмотрелась в темноту.
По другую сторону стены раскинулась зеленая лужайка Эрондейлов, в конце которой стоял особняк из белого и коричневого камня. На траве в свете звезд сияла роса. Тут и там белели цветы, которые росли только в Идрисе.
– А вон то созвездие называется Кролик. Видишь уши?
Голос принадлежал Джейсу. Они с Клэри сидели на траве плечо к плечу. На нем были джинсы и футболка, а на ней – ночная рубашка и накинутая на плечи куртка Джейса. Джейс очерчивал рукой небеса.
– Сдается мне, что нет никакого созвездия Кролика, – ответила Клэри.
За прошедшие годы она изменилась не так сильно, как Джейс: она была такой же худенькой и гибкой, ее рыжие волосы все так же пылали огнем, изящное задумчивое личико покрывали веснушки. Она положила голову на плечо Джейсу.
– Еще и как есть, – сказал он. Свет звезд коснулся его локонов, и Эмма почувствовала отголоски своей давней влюбленности. – А вон то называется Покрышка. А там, справа, Большой Блин.
– Я ухожу, – заявила Клэри. – Мне обещали урок астрономии.
– Что? Было время, моряки ориентировались по Большому Блину, – возмутился Джейс, но Клэри лишь покачала головой и попыталась встать.
Джейс схватил ее за щиколотку, и она повалилась на него, и они принялись целоваться, и Эмма застыла на месте, потому что невинная сцена, которую можно было прервать дружеским приветом, вдруг обернулась чем-то большим.
Джейс перевернулся и оказался над Клэри. Она обвила его руками, запуталась пальцами у него в волосах. Его куртка слетела у нее с плеч, и бретельки ночной рубашки соскользнули на руки.
Клэри рассмеялась и назвала Джейса по имени, предложила ему вернуться внутрь, но он лишь поцеловал ее в шею. Клэри затаила дыхание, и Джейс произнес:
– Помнишь поместье Вэйландов? Помнишь их сад?
– Помню, – тихим, гортанным голосом ответила она.
– Я не думал, что смогу быть с тобой, – сказал Джейс. Он упирался локтями в землю и касался большим пальцем щеки Клэри. – Я был как в аду. Ради тебя я готов был на все. Я готов и сейчас.
Клэри положила ладони ему на грудь, поверх его сердца, и прошептала:
– Я люблю тебя.
Он издал какой-то звук, который никак не вязался с представлением Эммы о Джейсе, и Эмма отпрянула от калитки и побежала обратно в дом.
Подпрыгнув, она залезла в свое окно и перевела дух. Луна заливала всю комнату серебристым светом. Эмма сбросила тапочки и села на кровать. Сердце гулко колотилось в груди.
Джейс так смотрел на Клэри, так прикасался к ее щеке… Интересно, посмотрит ли так кто-нибудь на нее? Это казалось невозможным. Эмма поверить не могла, что можно любить так сильно.
Кого угодно, кроме Джулса.
Но с ним все было иначе. Так ведь? Эмма не могла представить, как Джулиан лежит поверх нее и целует ее. Они ведь другие? Их ведь связывают иные чувства?
Она откинулась на кровать и посмотрела на дверь. Ей казалось, что Джулиан вот-вот войдет к ней в комнату, придет утешить ее, как часто случалось, когда он понимал ее печаль без всяких слов. Но с чего ему думать, что она несчастна? Сегодня они принесли свои клятвы парабатаев, этот день должен был стать одним из самых счастливых в ее жизни, сравнимым разве что с днем свадьбы. Но вместо этого она чувствовала беспокойство, ей было неуютно, ей почему-то хотелось плакать.
«Джулс», – подумала она, но дверь не открылась, он не пришел. Эмма обняла подушку и до зари пролежала без сна.
