14
Яркие глаза

Стоя на мраморном полу в холле Института, Джулиан в последний раз взглянул в зеркало.

Он попросил Ливви посмотреть в словаре значение слова «полупарадный», и его мрачные подозрения подтвердились: это означало, что идти нужно в темном костюме. У Джулиана был только один костюм – черный костюм от «Сай Девоур», который Эмма раскопала в «Сундуке сокровищ», с угольно-черной шелковой подкладкой и с перламутровыми пуговицами на жилете. Когда Джулиан надел его в первый раз, Эмма захлопала в ладоши и сказала, что он выглядит, как кинозвезда, и он, конечно, не смог его не купить.

– Выглядишь потрясающе, Эндрю.

Джулиан повернулся. Сзади стоял дядюшка Артур. Его потрепанный серый халат был накинут поверх мешковатых джинсов и драной футболки. Щеки покрывала серая щетина.

Джулиан не стал поправлять дядюшку. Он знал, насколько похож на отца в молодости. Возможно, Артуру было легче, когда он представлял, что его брат еще жив. Возможно, увидев племянника в парадной одежде, он вспомнил о тех временах, когда они были молоды и часто посещали шумные вечеринки и веселые танцы. Пока все не обратилось пеплом.

Джулиан знал, что Артур скорбит о брате, просто на свой манер: его тоска скрывалась под магией фэйри и недугом, поразившим его разум. Если бы Артур не был столь поглощен своими исследованиями, о его болезни, скорее всего, узнали бы гораздо раньше, пока он еще жил в Лондонском Институте, – так, по крайней мере, подозревал Джулиан. А еще он подозревал, что дядюшке стало хуже после Темной войны. И все же бывали моменты, когда Артур принимал лекарство, которое приносил ему Малкольм, и ненадолго становился тем Сумеречным охотником, которым был раньше: отважным, сильным и гордым, как Ахилл и Эней.

– Привет, Артур, – сказал Джулс.

Артур кратко кивнул и положил ладонь на грудь Джулиану.

– У меня встреча с Ансельмом Найтшейдом, – сообщил он.

– Хорошо, – ответил Джулиан.

Это и правда было хорошо. Артур и Ансельм дружили и разделяли любовь к классической истории. А все, что занимало Артура, было Джулиану только на руку.

Развернувшись почти по-военному, Артур пересек холл и вошел в Убежище. Дверь за ним закрылась.

В холле раздался смех. Отвернувшись от зеркала, Джулиан увидел Кристину, которая спускалась по лестнице. Ее смуглая кожа сияла на фоне старомодной розовой парчи ее платья. В ушах у нее покачивались длинные золотистые серьги.

За ней шла Эмма. Джулиан заметил ее платье, но не заострил на нем внимание – светлое, цвета слоновой кости, оно парило вокруг нее, как крылья ангела. Подол доходил ей до щиколоток, из-под него выглядывали белые ботинки. Джулиан не сомневался, что за голенища Эмма засунула метательные ножи.

Ее волосы были распущены и струились по спине темными золотистыми волнами. В их движении была такая мягкость, которую Джулиан не смог бы передать никакими красками. Может, только сусальным золотом, если, конечно, писать подобно Климту, но даже тогда рисунок бы проигрывал в сравнении с действительностью.

Эмма сошла с последней ступеньки, и Джулиан понял, что ткань ее платья так светла, что сквозь нее видны контуры ее тела. Сердце его забилось чаще, пульс застучал под манжетами. Костюм вдруг стал ему слишком узок, все тело обдало волной жара.

Она улыбнулась ему. Ее карие глаза были подведены золотом, и оно перекликалось со светлыми пятнышками у нее на радужке, с этими медными каплями, которые Джулиан считал и пересчитывал все детство.

– Я их купила, – сказала она, и Джулиан не сразу вспомнил, о чем идет речь. Затем, сообразив, он протянул вперед руки.

Эмма раскрыла пальцы. На ладони у нее поблескивали золотистые запонки с черными камнями. Она осторожно взяла сначала одну его руку, повернула ее и аккуратно застегнула манжет его рубашки, а потом проделала то же самое со второй рукой. Она действовала быстро и точно, но каждое прикосновение ее пальцев к тонкой коже у него на запястьях обжигало его, как раскаленный металл.

Закончив с запонками, Эмма сделала шаг назад и притворилась, что придирчиво изучает Джулиана.

– По-моему, сойдет, – наконец сказала она.

Кристина вдруг ахнула. Она смотрела вверх, на площадку второго этажа. Джулиан проследил за ее взглядом.

По лестнице спускался Марк. Джулиан несколько раз моргнул, не в силах поверить своим глазам. Его старший брат, похоже, надел на себя длинную, немного потрепанную шубу из искусственного меха – и ничего больше.

Не то чтобы Джулиан мог разглядеть совсем все. Но он видел достаточно, и даже этого было слишком.

– Марк, – сказал он, – что на тебе надето?

Марк замер на середине лестницы. Он был босиком.

Его ноги были голыми. Джулиан был на девяносто девять процентов уверен, что он весь был голым, не считая шубы, полы которой свободно болтались по сторонам. Пожалуй, так много Марка Джулиан не видел ни разу с тех пор, как они спали в одной комнате, когда ему было два года.

Марк озадаченно посмотрел на него.

– Тай и Ливви сказали, что это и есть полупарадный наряд.

И в этот момент Джулиан услышал доносившееся сверху хихиканье. Тай и Ливви сидели на перилах и во весь рот улыбались.

– А я сказал, что им нельзя доверять!

Губы Эммы дрожали.

– Марк, просто… – Она подняла перед собой руку. Кристина смотрела на Марка, прижав ладони ко рту, и щеки ее пылали ярким огнем. – Просто возвращайся наверх, ладно? – Эмма повернулась к Джулиану и понизила голос. – Нужно найти ему другую одежду!

– Думаешь?

Эмма чуть не убила его взглядом.

– Джулс. Иди ко мне в комнату. В сундуке у кровати есть кое-какая одежда моих родителей. Отец надевал смокинг на свадьбу. На манжетах рунические ленты, но мы можем их срезать.

– Но это ведь смокинг твоего отца…

Она искоса посмотрела на Джулса.

– Не переживай об этом.

Двенадцать капель золота в ее левом глазу и всего семь – в правом. И каждая – как крошечная звезда.

– Я мигом вернусь, – сказал Джулиан и побежал по лестнице.

Марк стоял на площадке второго этажа, выставив перед собой руки, и недоуменно рассматривал рукава своей шубы, как будто снова и снова приходя к выводу, что именно в них и заключается проблема.

Дрю подошла к близнецам, держа за руку Тавви. Теперь хихикали все четверо. Тай смотрел на Марка с такой радостью, что Джулиана бросало то в жар, то в холод.

Что, если Марк решит покинуть их? Что, если они не найдут убийцу и Марка заберут обратно в Дикую Охоту? Что, если?..

– Я оделся слишком нарядно или все-таки недостаточно нарядно? – спросил Марк, изогнув тонкие брови.

Эмма расхохоталась, согнулась пополам и села на нижнюю ступеньку лестницы. Через секунду Кристина присоединилась к ней. Они хватали друг друга за плечи и никак не могли остановиться.

Джулиан тоже хотел рассмеяться. Очень хотел. Он хотел отбросить всю тьму, которая всегда омрачала его мир. Он хотел закрыть глаза и упасть, хоть на секунду забыть о том, что внизу нет страховочной сетки.

– Ты готов? – спросил Джулиан, стоя возле закрытой двери в ванную.

Он вытащил костюм Джона Карстерса из сундука Эммы и отправил Марка обратно в его комнату, велев ему переодеться. Мысль о том, что его брат будет голым расхаживать по комнате Эммы, не слишком радовала его, даже если самой Эммы внутри не было.

Дверь ванной открылась, и Марк вышел. Смокинг был черным, очень простым. Рунические ленты срезали, но это было незаметно. Элегантный крой делал Марка стройнее и выше. Впервые после возвращения он казался холеным, от облика дикого юноши-фэйри не осталось и следа. Он выглядел, как человек. Как тот, кто всегда был человеком.

– Зачем ты грызешь ногти? – спросил Марк.

Джулиан даже не заметил, что кусает кожу на большом пальце – приятная боль, кожа на зубах, металлический привкус крови, – но теперь опустил руки.

– Дурная привычка.

– Люди грызут ногти, когда волнуются, – сказал Марк. – Даже я это знаю.

Он безуспешно пытался завязать галстук и недовольно посматривал на него.

Джулиан подошел к брату и взял дело в свои руки. Интересно, кто научил его завязывать галстук? Наверное, Малкольм. Скорее всего, Малкольм.

– Но о чем тебе волноваться, брат мой? – спросил Марк. – Тебя не забирали фэйри. Ты всю жизнь провел здесь. Жизнь Сумеречного охотника полна тревог и беспокойства, но почему только твои руки искусаны до крови?

Пальцы Джулиана на миг замерли.

– Марк, ты ведь многого обо мне не знаешь. А я наверняка многого не знаю о тебе.

Разноцветные глаза Марка наивно округлились.

– Спрашивай.

– Всему свое время.

Джулиан затянул галстук и отступил назад, чтобы оценить свою работу. Марк словно сошел со страниц каталога с рекламой смокингов – если, конечно, допустить, что у мужчин-моделей были заостренные уши.

– Я не согласен, – ответил Марк. – Скажи мне, чего я о тебе не знаю и что заставляет тебя кусать собственные пальцы.

Джулиан повернулся к двери, но замер, положив руку на ручку.

– Отец, – сказал он. – Ты знаешь, что с ним случилось?

– Себастьян Моргенштерн обратил его в одного из Темных, – пробормотал Марк. – Как я мог это забыть?

– А потом?

– Потом? – удивился Марк. – Потом он погиб на Темной войне.

– Да, он погиб, – кивнул Джулиан. – Потому что это я убил его.

Марк судорожно вдохнул, и в этом вдохе потрясение слилось воедино с жалостью. Джулиан напрягся. Он не выносил, когда его жалели.

– Он шел прямо на Тая, – объяснил он. – Я поступил так, как и должен был.

– Это уже был не он, – быстро произнес Марк.

– Так все говорят.

Джулиан все еще стоял лицом к двери. Почувствовав легкое прикосновение к плечу, он повернулся и увидел, что Марк смотрит на него.

– Но никто больше не видел, как это случилось, Джулиан. Никто больше не видел, как обратили нашего отца. А я видел, – сказал Марк, и внезапно его голос стал голосом старшего брата, которым он когда-то был, того, кто прожил больше, того, кто больше знал. – Свет у него в глазах потух, как тухнет на ветру свеча. Внутри он был уже мертв. Ты убил только его тело.

В глазах Марка читалась печаль. И знание – знание страшных вещей. Руки Марка тоже были в крови, поду мал Джулиан, и мысль об этом на миг принесла ему такое облегчение, что с плеч как будто свалилась тяжкая ноша.

– Спасибо за помощь, – вежливо сказал Марк. – С одеждой. Я больше не буду доверять близнецам в важных вопросах человеческих традиций.

Джулиан почувствовал, как его губы изогнулись в улыбке.

– Да уж, не стоит, – заметил он.

– Я хорошо выгляжу? – спросил Марк, посмотрев на себя.

– Как Джеймс Бонд.

Марк улыбнулся, и Джулиан по-глупому обрадовался, что брат понял сравнение и оно пришлось ему по душе.

Они молча пошли обратно в холл. Вдруг тишину нарушили какие-то крики, и братья поспешили на лестницу.

– Брат мой, мои глаза меня не подводят? – спросил Марк.

– Если ты хочешь спросить, вижу ли я то же самое, что и ты, – пробормотал Джулиан, – то да, я тоже вижу целую свору чихуахуа.

– Здесь не только чихуахуа, – сказал Тай, который сидел на верхней ступеньке и наслаждался зрелищем. – Здесь множество маленьких собачек разных пород.

Джулиан фыркнул. Холл был и правда полон собачек. Они взвизгивали, тявкали и виляли хвостами.

– Не обращай внимания, – сказал он Марку. – Найтшейд часто оставляет их в холле, когда встречается с дядюшкой Артуром.

– Найтшейд? – Брови Марка взлетели вверх. – Ансельм Найтшейд? Глава вампирского клана Лос-Анджелеса?

– Ага, – кивнул Джулиан. – Он к нам иногда заходит. Они на удивление хорошо ладят с Артуром.

– А собаки?

– Он любит собак, – ответил Тай. Один из песиков заснул возле двери, подняв вверх все четыре лапы. – Вон та, кажется, уже умерла.

– Она не умерла. Просто расслабилась, – заверил его Джулиан. Тай, похоже, обрадовался этому. Джулиан взъерошил ему волосы, и Тай, как кот, потянулся к нему. – Где Эмма и Кристина?

– Пошли за машиной, – сказал Тай. – А Ливви вернулась к себе. Почему мне нельзя поехать с вами?

– Если нас будет слишком много, мы вызовем подозрения, – объяснил Джулиан. – Останься здесь и охраняй Институт.

Тая такой ответ не слишком устроил. Но Марк и Джулиан поспешили к выходу, и он лишь хмуро посмотрел им вслед. Машина уже стояла перед Институтом. Двигатель тарахтел.

Эмма открыла пассажирскую дверцу и присвистнула.

– Марк! Превосходно выглядишь.

Марк удивленно посмотрел на себя. Джулиана бросило в жар. Кристина сидела на заднем сиденье и тоже смотрела на Марка. Ее лицо было непроницаемо.

Эмма похлопала по пассажирскому сиденью. В машине было полутемно, и она казалась лишь тенью: белое платье, золотистые волосы – как старая картинка в детской книге.

– Запрыгивай, Джулс. Ты мой. Будешь показывать дорогу.

«Ты мой». Джулиан без промедления скользнул на соседнее сиденье.

– Здесь направо, – сказал Джулиан и наклонился к Эмме, чтобы показать направление.

– Неужели Институт не может позволить себе приличные навигаторы? – проворчала Эмма, поворачивая руль вправо.

Она попыталась оживить прибор, когда они сели в «Тойоту», но он так и не включился. А однажды навигатор несколько недель разговаривал с жутким немецким акцентом. Джулиан тогда решил, что он одержим демонами.

Кристина пискнула и завалилась набок. Эмма видела ее в зеркале заднего вида. Она слегка отклонялась от Марка – плохо знающие ее люди этого бы даже не заметили. Марк, казалось, даже не обратил внимания. Он смотрел в открытое окно и тихонько мычал себе под нос, его светлые волосы развевались на ветру.

– Помедленнее, гонщица, – сказал Джулиан, когда кто-то им посигналил.

– Мы опаздываем, – отмахнулась Эмма. – Представление начинается через десять минут. Если бы некоторые не решили, что «полупарадный» означает «полуголый»…

– Почему ты называешь меня некоторыми? – спросил Марк. – Я ведь всего один.

– Как странно, – заметил Джулиан, снова посмотрев вперед. – На улице никого.

– Но есть дома, – сказала Кристина.

– Свет нигде не горит. – Джулиан осматривал дорогу. – Вам не кажется, что для сна еще рановато? – Он махнул рукой куда-то в сторону. – А вот и театр.

Он был прав. Эмма увидела огни, яркие неоновые и электрические лампы, которые горели чуть впереди. На знаке в форме стрелки было написано: «Полночный театр». Вдалеке сиял район Голливуд-Хиллз – казалось, по нему рассыпали яркие звезды. Вокруг была темнота. Не горели даже фонари.

Когда они подъехали к театру, по обе стороны улицы появились припаркованные машины, весьма дорогие – «БМВ», «Порше», итальянские спортивные автомобили, названий которых Эмма не помнила. Она остановила «Тойоту» напротив театра и заглушила двигатель.

– Мы готовы? – Она повернулась и посмотрела на заднее сиденье. Кристина подмигнула ей. Марк кивнул. – Тогда пойдемте.

Джулиан уже вышел из машины и открыл багажник. Пошарив среди оружия, он протянул Кристине пару тонких метательных ножей.

– Понадобятся?

Кристина приспустила бретельку платья. К ее бюстгальтеру был прикреплен ее любимый нож-бабочка с розой, вытравленной на рукоятке.

– Я пришла подготовленной.

– А вот я – нет. – Марк взял два ножа в ножнах и расстегнул смокинг, чтобы приладить их к ремню, а затем проверил наконечник стрелы, который висел у него на шее.

Джулиан завороженно наблюдал за братом. Его сине-зеленые глаза потемнели, подернулись тревогой. Эмма понимала, о чем он думает: он не знал, готов ли его брат встретиться лицом к лицу с опасностью. Ему не нравилось это. Но иного выхода он не видел.

– Так, – сказал Джулиан. – Оружие спрятали. Если хотите нанести руны, выбирайте места, которых не видно. Проверьте, чтобы все постоянные руны были скрыты одеждой. Нельзя допустить, чтобы нас узнал кто-нибудь с Видением.

Эмма кивнула. Еще в Институте они с Кристиной нанесли тональный крем на руну парабатая и руну войянс и даже постарались скрыть тонкие шрамы от старых, давно исчезнувших рун.

Часть рун наносилась на время, а часть – навсегда. Руна войянс, похожая на открытый глаз, помогала видеть сквозь чары. Она наносилась один раз на всю жизнь, так же как и руны парабатая и свадебного союза. Временные руны медленно исчезали, сослужив свою службу: например, целебные руны ираци исчезали с разной скоростью в зависимости от тяжести ранения. Руна устойчивости оставалась на коже, пока ты лез на гору. Для достижения наилучшего результата в битве руны следовало наносить прямо перед ее началом.

Джулс закатал рукав и протянул руку Эмме.

– Поможешь? – спросил он.

Эмма вытащила стило из багажника и нанесла ему руны уверенного удара, быстроты и смелости. Закончив, она приподняла волосы, обнажив спину, и повернулась.

– Если ты нанесешь руны между лопаток, волосы их скроют, – сказала она.

Джулиан ничего не ответил. Эмма почувствовала его сомнения, а потом ощутила легчайшее прикосновение его руки. Джулиан часто дышал. Это все от волнения, подумала она. Неизвестно было, что ждет их впереди, к тому же он переживал за Марка.

Он приступил ко второй руне, и Эмма почувствовала странное покалывание в том месте, где к коже прикасалось стило. Она нахмурилась. Хотя руны и могли покалывать тело или даже обжигать, наносимые парабатаем руны обычно не болели. Наоборот, было даже приятно: казалось, что тебя обволакивают защитой дружбы, что кто-то закрепляет у тебя на коже свою преданность.

Но эта руна болела.

Джулиан закончил, отступил назад, и Эмма отпустила волосы. Развернувшись, она быстро нанесла руну ловкости на плечо Кристине, где ее прикрывала бретелька платья, а затем посмотрела на Марка.

Тот покачал головой, как делал всякий раз, когда ему предлагали руны.

– Никаких рун, – упрямо сказал он.

– Все в порядке, – кивнул Джулиан, не дав остальным возможности высказаться. – У него нет никаких Меток, кроме руны войянс, а ее скрывает тональный крем. Он выглядит вполне обычно.

– Обычно, да не совсем, – заметила Эмма. – Его уши и глаза…

Кристина подошла к Марку и растрепала ему волосы так, чтобы они закрыли кончики ушей.

– С глазами ничего не поделаешь, но…

– У простецов тоже бывает гетерохромия, – сказал Джулс. – Главное, Марк, постарайся вести себя нормально.

– А разве у меня с этим проблемы? – оскорбился Марк.

Никто не ответил ему. Промолчала даже Кристина. Укрепив пару кинжалов в прилаженных к плечу под рубашкой ножнах, Джулиан закрыл багажник, и все перешли на другую сторону улицы.

Двери театра были распахнуты настежь. Тротуар заливал яркий свет. Эмма слышала смех и музыку, чувствовала запах духов, вина и дыма.

У двери стояла молоденькая девушка в облегающем красном платье, которая проверяла билеты и ставила штампы на руки входящим. Ее волосы были уложены в высокую прическу на манер сороковых, а губы накрашены кроваво-красной помадой. На ней были атласные перчатки цвета слоновой кости, которые доходили ей до локтей.

Эмма тотчас узнала ее. Она видела, как эта девушка подмигнула Джонни Грачу на Сумеречном базаре.

– Я ее уже видела, – шепнула она Джулсу. – На Сумеречном базаре.

Джулиан кивнул и взял Эмму за руку. Она слегка вздрогнула от удивления и от того, что ее ладонь вдруг обдало жаром.

Эмма посмотрела на Джулиана и заметила выражение его лица, пока он улыбался знакомой билетерше. Немного скуки, немного высокомерия и очень много наглости. Так мог выглядеть человек, который вообще не сомневался, что попадет внутрь. Он играл роль и взял ее за руку, вжившись в нее, вот и все.

Он протянул их билет.

– Мистер Смит и трое гостей, – сказал он.

Сзади послышался шорох: Марк открыл рот, явно собираясь спросить, кто такой мистер Смит, и Кристина поспешно наступила ему на ногу.

Билетерша улыбнулась кроваво-красными губами и медленно разорвала билет пополам. Если она и узнала Эмму, то не подала виду.

– Мистер Смит, – сказала она, – позвольте вашу руку.

Джулиан протянул ей свободную руку, и девушка поставила красно-черный штамп на тыльную сторону его ладони. Штамп представлял собой небольшой символ – волны под пламенем.

– Представление сегодня начнется немного позже. Номера ваших мест только что появились у вас на билете. Пожалуйста, не занимайте чужие места. – Она скользнула кратким, точным, оценивающим взглядом по Марку. – Добро пожаловать. Не сомневаюсь, среди Слуг Хранителя вы найдете… понимание.

Марк недоуменно посмотрел на нее.

Получив обратно разорванный билет и поставив штампы на руки, все они вошли в театр. Стоило им пересечь порог, как музыка стала оглушительной. Играл джазовый биг-бэнд, один из тех, которые так нравились отцу Эммы. «Тот факт, что я играю на скрипке, не означает, что я не люблю танцевать», – говорил он и кружил маму в импровизированном фокстроте на кухне.

Джулиан повернулся к Эмме.

– Что не так? – тихо спросил он.

И как только ему удавалось так точно угадывать ее настроение? Она отвела взгляд, чтобы скрыть свои чувства. Марк и Кристина шли позади них, осматриваясь по сторонам. В торговом киоске продавали попкорн и конфеты. Над киоском висел знак «Бальный зал и театр», который указывал налево. По коридору целенаправленно двигались нарядно одетые люди.

– Ничего. Пойдем за ними, – сказала Эмма и потянула Джулиана за руку. – Последуем за толпой.

– Толпа здесь та еще, – пробормотал Джулиан. Он был прав. Эмма, пожалуй, еще ни разу не видела в одном месте столько народа в дорогой одежде. – Мы как будто оказались в фильме нуар.

Повсюду были красивые люди – красивые особой, голливудской красотой, которую Эмма часто встречала в Лос-Анджелесе: обладающие ею люди имели свободный доступ к спортивным залам, соляриям, дорогим парикмахерским и лучшей одежде. Создавалось ощущение, что все они составляют массовку в одном из фильмов «Крысиной стаи». Шелковые платья и чулки со стрелками, шляпы-федоры, узкие галстуки и острые лацканы – костюм Джулиана от «Сай Девоур» пришелся как раз к месту.

Они прошли в красивое фойе, потолок которого был выложен медными плитами. На улицу выходили сводчатые окна, на закрытых дверях было написано «Правая сторона» и «Левая сторона». Ковер свернули, чтобы освободить место для танцев, и пары кружились под звуки музыки, которую исполнял джаз-бэнд, разместившийся на невысокой сцене в дальнем конце зала. Отцовские уроки не прошли зря: Эмма слышала тромбоны и трубы, ударные и контрабас, а также – хоть для этого и не нужны были специальные знания – фортепиано. Был и кларнетист, который при виде Эммы отнял инструмент от губ и улыбнулся. У него были рыжевато-каштановые волосы и на удивление странные глаза.

– Он фэйри, – сказал Марк, и в голосе его послышалось напряжение. – По крайней мере, наполовину.

Ох… Эмма снова обвела взглядом зал и присмотрелась к танцорам. Сначала она приняла их за простецов, но теперь, разглядывая собравшихся, она замечала острые кончики ушей, оранжевые глаза, острые когти.

«Ч-Т-О Т-А-К-О-Е?» – теплыми пальцами написал Джулс у нее на спине.

– Они все особенные, – вслух ответила Эмма и вспомнила плакат на Сумеречном базаре: «Ты полукровка? Ты не один». – Хорошо, что мы спрятали руны. Они все обладают Зрением, все владеют какой-то магией.

– Все музыканты наполовину эльфы, – кивнул Марк, – что, в общем-то, неудивительно, ведь эти красавчики ничего не ценят выше музыки. Но есть и те, чья кровь смешана с кровью сирен, русалок и даже оборотней.

– Давайте, новички! – воскликнул кларнетист, и вдруг Сумеречные охотники оказались в центре внимания. – Свингуйте с нами!

Когда Эмма недоуменно взглянула на него, он изогнул брови, и она поняла, что не так с его глазами. Они напоминали глаза козы с квадратными черными зрачками.

– Танцуйте! – прокричал он, и все в зале зааплодировали.

Луч прожектора скользнул по лицу Джулиана, и тот быстро потянул Кристину за собой. Сердце Эммы застучало медленно и глухо.

Она отбросила неприятные мысли, повернулась к Марку и протянула ему руки.

– Потанцуем?

– Я не умею. – У него на лице читались недоверие и испуг, и это растопило Эмме сердце. Марк неуверенно взял ее за руки. – Фэйри танцуют иначе.

Эмма потащила его в центр зала. Его пальцы были тонкими и холодными и вовсе не походили на теплые пальцы Джулиана.

– Ничего. Я поведу.

Они влились в толпу танцоров. Эмма вела, пытаясь припомнить все движения, которые она видела в фильмах. Несмотря на свое обещание вести, она чувствовала, что лучше позволить вести Марку: он обладал невероятной грацией, а она за годы тренировок и битв привыкла скорее прыгать и наносить удары, чем кружиться и скользить.

Эмма взглянула на девушку с короткими ярко-зелеными волосами.

– Ты можешь рассказать мне, кто есть кто? – спросила она Марка.

Тот моргнул. Свет блеснул у него на ресницах.

– Она отчасти дриада, – сказал он. – Нимфа леса. Возможно, даже не наполовину. Кровь фэйри проявляет себя и через много поколений. Среди предков большинства людей, обладающих Зрением, были фэйри.

– Расскажи о музыкантах.

Марк развернул Эмму и инстинктивно повел в танце. Музыка была немного странной, словно доносилась откуда-то издалека.

– Кларнетист – наполовину сатир. Контрабасист в родстве с водным народом – видишь, какая у него бледно-голубая кожа? Мать Кьерана была никсой, нимфой воды, и…

Он осекся. Эмма видела, как Джулс танцевал с Кристиной. Ее ярко-розовое платье сияло на фоне его темного костюма. Джулиан закружил ее, и Эмма прикусила губу.

– Кьеран? Принц эльфов, который приходил с тобой в Институт?

Лучи прожекторов скользили по залу, и лицо Марка то освещалось, то погружалось в тень. Пахло благовониями – дешевыми ароматическими маслами, которые продавались на каждом шагу.

– Мы дружили в Дикой Охоте.

– В таком случае он мог бы обращаться с тобой и получше, – заметила Эмма.

– Боюсь, нет.

Марк улыбнулся, и Эмма вдруг разглядела в нем ту грань, где человеческие черты смешивались с чертами фэйри: насколько она могла судить, фэйри никогда не улыбались столь открыто и искренне.

– Было ли в Охоте хоть что-нибудь, что не вызывало отвращения? – спросила она. – Было ли хоть что-нибудь, не знаю, веселое?

– Бывало и такое, – рассмеялся Марк и повернул ее в танце.

И снова эта грань – но теперь уже с дикостью фэйри. Эмма слегка отстранилась от него, замедлив движение.

– Что именно?

Они очертили круг.

– Я не могу об этом говорить. Это под запретом.

– Скажешь мне, а потом придется меня убить? – поддела его Эмма.

– Зачем мне тебя убивать? – не понял ее Марк.

Она слегка отклонила голову назад и посмотрела на него. Порой разговаривать с ним было не легче, чем с Таем. Эмма шутила, и ей казалось, что ее шутки совершенно очевидны, но в итоге выяснялось, что это вовсе не так: чтобы понять их, нужно было знать все тонкости социального взаимодействия. Эмма не могла сказать, как сама разобралась в них, но ей это не составило труда, а вот Тай конфузился до сих пор, как, похоже, и Марк.

Джулиан однажды сказал, что попытаться посмотреть на мир глазами Тая – это все равно, что взглянуть в калейдоскоп, встряхнуть его и взглянуть снова. Кристаллы будут сверкать точно так же, но при этом лягут иначе.

– Дикая Охота – это свобода, – сказал Марк. – А без свободы не прожить.

В глазах Марка Эмма видела дикость звезд и верхушек деревьев, неистовое сияние ледников, блестящие осколки крыши мира.

Она вспомнила о полете на мотоцикле над океаном. О свободе быть вольной и необузданной. О стремлении ее души стать не связанной ни с чем, не ограниченной ничем и безответной ко всему.

– Марк… – начала она.

Марк вдруг изменился в лице. Он посмотрел ей за спину, его руки дрогнули. Эмма проследила за его взглядом, но увидела лишь гардероб. За стойкой стояла скучающая девушка, которая курила сигарету, вставленную в серебряный мундштук.

– Марк?

Эмма снова повернулась к нему, но он уже пошел прочь, справился о чем-то у гардеробщицы – к ее великой радости – и исчез. Эмма хотела догнать его, но в этот момент у нее на пути возникли Джулиан и Кристина.

– Марк сбежал, – объявила Эмма.

– Да, командный игрок из него пока никакой, – сказал Джулиан. Его волосы растрепались в танце, щеки раскраснелись. Прическа Кристины, впрочем, была в полном порядке. – Я пойду поищу его, а вы танцуйте…

– Могу я вас разлучить? – Перед ними появился высокий молодой мужчина. На вид ему было лет двадцать пять. На нем были серый костюм в рубчик и подходящая к нему шляпа-федора, из-под которой выглядывали высветленные волосы. Обут мужчина был в дорогие ботинки с красными подошвами, так и горевшими огнем при каждом шаге. На среднем пальце у него блестел экстравагантный перстень. Незнакомец не сводил глаз с Кристины. – Потанцуем?

– Прошу прощения, – вежливо начал Джулиан и положил руку на плечо Кристины, – но мы с моей девушкой…

Выражение лица мужчины неуловимо изменилось: Эмма заметила в его глазах какую-то натянутость, которая тотчас заставила Джулиана замолчать.

– Прошу прощения, – произнес мужчина, – полагаю, вы не заметили, что я из Синих.

Он постучал по карману, куда был засунут пригласительный билет, точно такой же, как они нашли в сумочке у Авы, за тем лишь исключением, что этот билет был бледно-синим, а не золотым. Заметив их недоумение, мужчина поморщился.

– Новички, – буркнул он, и в его темных глазах промелькнуло что-то неприятное, почти отталкивающее.

– Да, – Кристина быстро переглянулась с Джулианом и Эммой и с улыбкой повернулась к незнакомцу. – Извините, пожалуйста. Я не сразу вас поняла.

Кристина пошла на танцпол вслед за мужчиной, который назвал себя одним из Синих, и Джулиан мрачно проводил их глазами. Эмме тоже было не по себе. Ее утешала лишь мысль о том, что, если он и попробует что-нибудь сделать во время танца, Кристина пронзит его своим ножом-бабочкой.

– Пожалуй, нам тоже стоит потанцевать, – сказал Джулиан. – Похоже, только так на нас не будут обращать внимания.

«На нас уже обратили внимание», – подумала Эмма. Так и было: хотя их появление в театре и не вызвало фурора, многие из присутствующих искоса поглядывали на них. Практически каждый из Слуг чем-то отличался от обычных людей, а они как новички привлекали к себе повышенное внимание. И поведение кларнетиста только подтверждало это.

Эмма взяла Джулиана за руку, и они перебрались в дальний угол зала, где людей было меньше, а тени казались гуще.

– Фэйри-полукровки, ифриты, оборотни, – пробормотала Эмма и взяла Джулиана за вторую руку, чтобы они повернулись лицом друг к другу. Казалось, его волосы растрепались еще сильнее, щеки пылали. Эмма понимала его волнение. Обычным людям их руны ни о чем бы не сказали, даже если бы их обнаружили. Но здесь все было по-другому. – Зачем они все здесь?

– Не так-то просто обладать Зрением, когда вокруг его больше ни у кого нет, – тихо ответил Джулиан. – Ты видишь вещи, которых не видит больше никто. Но рассказывать об этом нельзя, ведь тебя неправильно поймут. Нужно хранить секреты, а секреты тебя убивают. Разрывают на части. Делают уязвимым.

Его тихий голос пронизывал Эмму насквозь. Было в нем что-то пугающее. Что-то, что напоминало ей о ледниках в глазах Марка, таких далеких и таких пустынных.

– Джулс… – сказала Эмма.

Пробормотав что-то вроде «не бери в голову», он раскрутил ее, а затем снова притянул к себе. Эмма с удивлением поняла, что годы совместных тренировок перед битвами сделали их практически идеальной танцевальной парой. Они предугадывали движения друг друга и плавно скользили по паркету. Эмма понимала, в какую сторону пойдет Джулиан, по его дыханию и легкому движению пальцев.

Темные локоны Джулиана лежали в беспорядке. Когда он притянул Эмму к себе, она почувствовала тонкий гвоздичный аромат его одеколона, а под ним – легкий запах краски.

Песня закончилась. Эмма посмотрела на музыкантов. Кларнетист наблюдал за ними с Джулианом. Вдруг он подмигнул. Джаз-бэнд снова заиграл, на этот раз более медленную, более мягкую музыку. Пары сблизились, словно притягиваемые магнитами: женщины обвили руками шеи мужчин, мужчины опустили ладони им на талию, головы склонились друг к другу.

Джулиан застыл на месте. Эмма не отнимала рук, но стояла неподвижно, не шевелясь и не дыша.

Казалось, эта секунда никогда не закончится. Джулиан встретился с Эммой глазами, и ее взгляд, похоже, придал ему решимости. Он обнял ее и прижал к себе. Она неуклюже стукнулась подбородком ему о плечо. Пожалуй, никогда еще они не делали ничего неуклюже.

Эмма почувствовала, как Джулиан втянул в себя воздух, как его дыхание защекотало ей шею. Его теплые руки легли ей на лопатки. Она повернула голову, прижалась ухом к его крепкой груди и услышала, как быстро и неистово бьется его сердце.

Она обвила руками его шею. Джулиан был гораздо выше нее, и, сцепив пальцы, она почувствовала под ними его непокорные локоны.

По телу пробежала дрожь. Конечно, Эмма и раньше прикасалась к волосам Джулиана, но сзади, на шее, они были удивительно мягкими и шелковистыми. Кожа тоже была очень мягкой. Эмма неосознанно провела по ней пальцами, почувствовала его шейные позвонки и услышала, как Джулиан порывисто вздохнул.

Она посмотрела на него. Он был бледен и не поднимал глаз, длинные ресницы бросали тень ему на скулы. Он прикусил губу, как и всегда в минуты волнения. Эмма видела даже бороздки, которые его зубы оставляли на мягкой коже.

Если бы она поцеловала его, был бы поцелуй пропитан кровью или гвоздикой? Или они слились бы в единый букет? Сладкий и острый? Горький и горячий?

Она заставила себя забыть об этом. Он был ее парабатаем. Его нельзя было целовать. Его…

Его левая рука скользнула по ее спине и остановилась на талии. Эмма встрепенулась. Она слышала о бабочках в животе и понимала, как это бывает: тревожное чувство окутывало низ живота, и там все трепетало. Но сейчас это чувство охватило все ее тело. Бабочки порхали повсюду, касались своими тонкими крыльями ее кожи, заставляли ее трепетать и купаться то в жаре, то в холоде. Она начала водить пальцем по запястью Джулиана, собираясь написать: «Д-Ж-У-Л-И-А-Н, Ч-Т-О Т-Ы Д-Е-Л-А-Е-Ш-Ь?»

Но он не замечал. Впервые в жизни он не слышал их тайного языка. Эмма замерла и посмотрела на него: его взгляд был рассеян, мечтателен. Правой рукой он касался ее волос и крутил их прядь в своих пальцах. Эмма чувствовала это так остро, словно каждый волос, подобно проводку, шел прямо к ее нервным окончаниям.

– Когда ты сегодня спустилась по лестнице, – тихо и немного хрипло сказал Джулиан, – я захотел нарисовать тебя. Нарисовать твои волосы. Я подумал, что мне нужно использовать титановые белила, чтобы правильно передать цвет, чтобы показать, как они сияют на солнце. Но у меня все равно ничего не получится. В твоих волосах так много цветов. Там не только золото, но и янтарь, и солнце, и карамель, и пшеница, и мед.

Обычная Эмма бы пошутила. «Неужели у меня на голове тарелка мюсли?» Обычная Эмма и Обычный Джулиан посмеялись бы над этим. Но это был не Обычный Джулиан, это был Джулиан, которого она никогда прежде не видела, Джулиан, чувства которого читались в изящных чертах его лица. Эмма ощутила волну отчаянного желания, которое, как бледное пламя, плескалось в его глазах, которое было затеряно в резких линиях его скул, в поразительной мягкости губ.

– Но ты никогда меня не рисовал, – прошептала она.

Он не ответил. Он был в агонии. Его сердце стучало в три раза быстрее обычного. Эмма видела, как бьется жилка у него на шее. Его руки не двигались; Эмма чувствовала, что он хочет удержать ее на месте, не позволить ей приблизиться ни на миллиметр. Пространство между ними было словно пропитано электричеством. Пальцы Джулиана слегка шевельнулись. Он медленно опустил другую руку, провел ею по всей длине волос Эммы и коснулся кусочка кожи, обнаженного глубоким вырезом платья.

Он закрыл глаза.

Они уже не танцевали. Они стояли на месте. Эмма едва дышала. Руки Джулиана скользили у нее по спине. Джулиан прикасался к ней тысячу раз: на тренировках, в битвах, при залечивании ран.

Но он никогда не прикасался к ней вот так.

Казалось, он очарован. Казалось, он знает, что очарован, и всеми силами души пытается бороться с наваждением. Внутри у него как будто бушевала борьба.

Эмма чувствовала ее отголоски в его частом пульсе, в его неуверенных руках у себя на талии.

Она шагнула чуть ближе к нему. Он ахнул. Его грудь поднялась и слегка коснулась ее груди сквозь тонкий материал ее платья. Ее будто пронзили электрическим током. Все мысли вылетели у нее из головы.

– Эмма, – задыхаясь, произнес он.

Его руки дрогнули, как будто он получил неожиданный удар. Он потянул Эмму к себе. Она прижалась к нему. Толпа вокруг слилась в единое пятно света и цвета. Его голова опустилась поверх ее. Они задышали в унисон.

Ударили цимбалы – громко, оглушительно. Они отпрянули друг от друга, и двери театра распахнулись. Комнату залил яркий свет. Музыка стихла.

Затрещал громкоговоритель.

– Все зрители приглашаются в театр, – сказал чувственный женский голос. – Лотерея начинается.

Кристина рассталась с мужчиной в сером костюме и подошла к ним. Ее щеки пылали. Сердце Эммы колотилось как сумасшедшее. Она взглянула на Джулиана. На краткий миг он показался ей человеком, который долго брел по пустыне, умирая от жажды, и вдруг увидел блеск воды, но тот оказался лишь миражом.

– Марка до сих пор нет? – поспешно спросила Эмма, как только Кристина подошла ближе. Кристина вряд ли знала, где сейчас Марк, но Эмме не хотелось, чтобы она смотрела на Джулиана. Не сейчас.

Кристина покачала головой.

– Тогда заходим, – сказал Джулиан. Его голос звучал нормально, выражение лица ничего не выдавало. – Марк присоединится позже.

Эмма удивленно посмотрела на него. Она всегда знала, что Джулиан – неплохой актер, ведь Сумеречным охотникам то и дело приходилось лгать и играть разные роли, но сейчас ей казалось, что она придумала то выражение, которое видела у него на лице всего секунду назад. Что последние десять минут были просто плодом ее воображения.

Что на самом деле ничего этого не было.