Лесная дорога круто поднималась на несколько сотен метров вверх, заканчиваясь на вершине холма гравийной площадкой, где толпились люди – полицейские в форме, солдаты в зеленых мундирах, несколько штатских и криминалист в белом комбинезоне, блестящем на солнце. А вот и оно. Небольшое кубическое строение. Возле него и толпился народ.

Бронкс поздоровался с коллегами из столичной полиции и участка Худдинге, с агентами армейской службы безопасности и пожилым мужчиной, от которого пахло табаком и который представился как проверяющий, его тревожный взгляд следил за Бронксом, когда тот направился к кубическому строению.

Белый комбинезон. На корточках у закрытой двери из толстого металла. Она услыхала скрип его шагов по гравию и обернулась.

– Привет, – сказал Бронкс.

– Ты видел замок? На шлагбауме? – сказала Санна, обернувшись.

– Видел.

– Целый. По крайней мере с виду. Первоначальный замок снят и заменен точной копией. Даже серийные номера те же. Ключ вставляется, но повернуть его невозможно.

В земле у ног Санны виднелась большая яма.

– Так и здесь. С виду все в порядке.

Санна кивнула на штатского с тревожными глазами.

– Он проверял арсенал каждый вечер и ничего не заметил. Снаружи.

Она налегла плечом на тяжелую дверь, открыла. Чуть посторонилась, чтобы Бронкс мог глянуть внутрь.

– Вот так преступники проникли в арсенал. Через подкоп. Он был полностью засыпан, мы только что его откопали.

Санна вошла в тесное безоконное помещение, Бронкс последовал за ней. Думал он о своем старшем брате.

– Они здорово потрудились.

Оливково-зеленые ящики вдоль стен, все открытые, уложенные штабелями. На том участке пола, который остался неповрежденным, высокой стопкой громоздились крышки. АК-4, пистолеты-пулеметы m/45, KSP-58 – черный, угловатый шрифт.

– Они очень старались скрыть все следы и успешно это сделали.

– Вот, значит, где все началось, – отозвался он. – Вот она, неизвестная переменная.

– Что за переменная?

Он присел на коленки, испачкав брюки цементной пылью.

– Фарста. Сведмюра и Эсму. Римбу и Кунгсёр.

– Что за переменная, Джон?

Он провел ладонью по краям и дну ямы. Все началось здесь. Поздние ночи, ранние утра, долгие выходные – и ощущение, что все время отстаешь, прибываешь на место с опозданием. Засунув руку в глубь пустоты среди сырого гравия, он испытывал злость и вместе с тем уважение.

– Если ты никогда не сидел в тюрьме, если у тебя нет оружия, нет контактов с преступным миром, чтобы достать оружие, но ты намерен заняться преступной деятельностью – как ты поступишь? Просто добудешь его из оружейного хранилища.

– Не сидел в тюрьме? Джон, ты навестил его?

Джон Бронкс не ответил. В этом нет нужды. Они слишком хорошо знали друг друга, так что утаивать бесполезно. И быстро улыбнулись друг другу, затем он отвернулся и вышел.

Согласно заключению криминалистов, проанализировавших в общей сложности пять грабежей, эта группа никогда не стреляла дважды из одного и того же оружия. Бронкс предполагал, что после каждого ограбления оружие превращали в лом и заменяли новым, так что совершённые преступления было невозможно технически связать друг с другом, а если преступники будут арестованы, обвинить их удастся лишь в последнем ограблении.

Но теперь у него в руках недостающая переменная: 221. Если при каждом новом налете они продолжат использовать в среднем две единицы автоматического оружия, запасов хватит на 110 ограблений.

Если, конечно, не попадутся.

Красивый сводчатый потолок. Бесконечность. Под такими высокими каменными сводами, как на Центральном вокзале, у Лео неизменно возникало одно и то же ощущение – что все будет длиться вечно.

Он направился к платформе № 7, куда прибывали поезда с севера, зашел под навес. Вспомнил самый первый раз, когда побывал с мамой в Соборе. Мама хотела, чтобы он увидел статую святого Георгия и змия, но он увидал сводчатый потолок и стал на цыпочки, пытаясь дотянуться до него, хотя мама показывала на большой пьедестал, где святой Георгий в сверкающих доспехах заносил над головой меч, а под копытами его коня рычал змий. Застывшее, остановленное мгновение. Перед тем как все кончилось. Когда змий еще мог извернуться и в клочья разорвать всадника в доспехах.

Он тоже остановил мгновение.

Остановил время, прямо здесь, на Центральном вокзале. Пассажиры ждали за ограждением, большая часть полиции стокгольмского региона стояла в оцеплении, охраняла роботов-саперов. Это мгновение растянулось на несколько часов, когда система замерла – до и после взрыва, который не должен был произойти. А теперь казалось, будто его и не было.

Он сомневался, что Яспер вправду не выдергивал предохранительное кольцо, но решил пока не спрашивать. Не хотел идти на риск получить лживый ответ. Не хотел, чтобы трещина между Феликсом и Яспером, уже превратившаяся в брешь, увеличилась еще больше. Он так и стоял между ними, вынуждая их относиться друг к другу профессионально и одновременно минимизируя возможности совместной работы.

Лео видел, как поезд подошел к платформе и остановился, все двери открылись, из них высыпали пассажиры с чемоданами и детскими колясками. Видел и ее, женщину лет пятидесяти, со светлыми рыжеватыми волосами, которые уже слегка поседели, и с походкой, в которой уже не было прежней легкости. Стоял и наблюдал за ней, а она озиралась по сторонам и через секунду-другую тоже посмотрела на него. Но не пошла дальше. Достала мобильник, и его телефон зазвонил.

– Где ты? – спросила она.

Он улыбнулся.

– Здесь. Прямо перед тобой.

– Я тебя не вижу.

– Я машу тебе рукой.

Он поднял руку, и в конце концов она ее увидела, опустила телефон и пошла навстречу. Они обнялись. Потом она шагнула назад, окинула его взглядом.

– Господи, как странно! Я тебя не узнала.

– Всего лишь год не виделись.

– Вернее, узнала, только не сразу увидела. Я будто… будто высматривала кого-то другого.

– Мама.

Он опять обнял ее, а она опять внимательно его оглядела.

– Ты стал старше.

– Так и есть.

– Это неплохо. Я имею в виду другое. Просто… Не знаю, просто время.

Он хотел взять у нее сумку, но она сама подхватила ее, как бы показывая, что сил хватает, и пошла по платформе, через здание вокзала к его машине – и вдруг остановилась.

– Это случилось здесь?

Посредине зала прибытия. Перед длинным рядом ячеек камеры хранения.

– Я видела по телевизору, полицейская лента через весь зал, люди, ожидающие поездов.

Она смотрела на него, вспоминая другую полицейскую ленту, развевающуюся на ветру вокруг куда меньшего дома, после взрыва совсем другой бомбы.

Подвал и ее отец, мечущийся туда-сюда, а пожар разгорается, и посреди этого хаоса ее перепуганный десятилетний сын, смотрит на нее в окно.

– Чтоб они пропали, идиоты!

Она взяла Лео под руку. А он не мог смотреть на нее, схватился за сумку и не отпускал, пока она не позволила ему нести ее.

– Идиотам повезло, мама. Никто не погиб.

Машина компании стояла неподалеку от выхода, под дворником штрафная квитанция. Он разорвал ее, бросил на асфальт, а мама обошла вокруг машины и вокруг него, гордо кивнув на логотип на дверце: “СТРОИТЕЛЬСТВО К°”.

– Это создал ты, Лео. Ты один. Обеспечил себя работой. И Феликса с Винсентом тоже.

Она опять обняла его.

Путь лежал через Стокгольм на юг. Секунду он помедлил у съезда на Халлунду, хотя мама сидела рядом, но потом вырулил в правый ряд и съехал с Е-4 на старое шоссе – ему хотелось проехать мимо, чуть замедлить скорость прямо перед шлагбаумом.

Обшарпанный синий “вольво” и армейский автофургон до сих пор там. А рядом четыре полицейские машины. Три патрульные и одна гражданская. Сине-белая лента висела, словно второй шлагбаум, и перед ней стояли на часах двое вооруженных полицейских.

– Что-то стряслось. – Мама заметила, что он смотрит в ту сторону, щелкнула по боковому стеклу и кивнула. – Лео, видишь? Пластиковая лента… значит, что-то случилось.

Он снова прибавил скорость, и автомобили, мундиры и полицейская лента исчезли в зеркале заднего вида.

Теперь все знают.

Бронкс глянул на растущую толпу, по-прежнему состоявшую большей частью из полицейских и солдат.

– Вон тот мужик, Санна, в штатском… как ты сказала, кто он?

– Проверяющий. Он следил за каждым моим шагом. Как будто здесь… что-то личное.

Лавируя среди людей в форме, Бронкс подошел к нему, протянул руку.

– Джон Бронкс. Городская полиция. Мы виделись мельком.

– Юаким Нильсен. Сорок четвертый военный округ. И я знаю, что вы думаете.

Они стояли рядом, и запах табака усилился.

– И что же я думаю?

– Что я должен был заметить.

– В самом деле?

– Я действовал точно по инструкции. Полностью соблюдал все, что предписано по должности.

Он осекся. Из леса прямо у них за спиной вышли двое. Женщина и мужчина с камерой в руке. Женщину Бронкс узнал. Журналистка. И весьма хорошая. Видимо, им пришлось сделать большой крюк в объезд заблокированного участка дороги. Но ей здесь нечего делать, еще слишком рано.

– Вот вам и секретность.

– Простите?

– Всегда найдется желающий дать наводку СМИ, плохо ли разом срубить десять тысчонок.

Они подождали, пока журналистку и фоторепортера шуганут прочь, не грубо, но решительно.

– Кто это был? В чьи руки попало оружие?

Бронкс легонько тряхнул головой.

– Кто – не знаю. Но знаю, для чего они его использовали.

Толпа увеличилась. Еще четверо мужчин выбрались по крутому склону на гравийную площадку. Двое в костюмах, двое в форме. Из уголовной полиции и из службы безопасности ВО. Они кивнули проверяющему, а тот казался теперь куда менее встревоженным, будто именно этого и ждал.

Бронкс за руку попрощался с проверяющим, которого, вероятно, в ближайшем будущем заменят, потом вернулся к пустому арсеналу. Теперь он знал. Они проникли сюда между четвертым и девятнадцатым октября, между предыдущей проверкой и угоном инкассаторской машины в Фарсте.

Почти шесть месяцев назад.

Где, черт побери, можно так долго прятать чертову уйму оружия?

Предполуденный свет заливал просторный гараж. Пол в пятнах масла и краски, большой верстак, где они разрезали сейф и делали бомбу, теперь заставлен картонными ящиками с гвоздями, кучкой инструментов и несколькими погонными метрами узкого дубового профиля. Лео пропустил мать вперед, и она прошла по полоске света в помещение, кажущееся бесконечным.

– Мы тут часто практикуемся, – сказал он.

– Практикуетесь?

– Строительные приемы, модели и все такое.

Вид у нее гордый.

– Я так рада, что дела у тебя идут хорошо. И что ты заботишься о Феликсе и Винсенте. Это все ваше?

– Наше. Нам требуется много места, мама. Фирма расширяется.

Она отодвинула в сторону дубовые профили, взяла в руки молоток, повертела так и сяк, потом отвертку, гаечный ключ и наконец извлекла то, что лежало в самом низу, – пачку сигарет.

– Это что такое?

– Ты же видишь.

– Ты куришь?

– Иногда.

– Но не Винсент?

Он улыбнулся, погладил ее по щеке.

– Как приятно видеть тебя, мама.

Они услышали, как по асфальтированному двору подъехала машина, и посторонились, когда Феликс загнал ее в гараж и припарковался рядом ними, с тюком утеплителя и несколькими десятилитровыми ведрами краски в кузове.

– Это тоже ваша машина?

– Я же говорил тебе, мама. Мы расширяемся.

Феликс прямо-таки выскочил из пикапа, с распростертыми объятиями.

– Мамуля!

Он подхватил ее и закружил, а с его робы тучей поднялась пыль от желтой краски для наружных работ.

– Хватит, Феликс!

Она рассмеялась, и Лео подумал, как хорошо, когда мама смеется, так и хочется посмеяться вместе с нею.

Феликс отпустил ее, и дверцу пикапа открыл самый младший сынишка.

– Винсент!

Его она держала в объятиях дольше, чем их, и ему было слегка неловко, но он спрятал неловкость под улыбкой.

– Ты стал… такой большой!

– Ну, мне уже восемнадцать.

– Семнадцать.

– Скоро будет восемнадцать.

Она отступила на полшага, не отпуская его.

– Винсент… от тебя пахнет табаком.

– Мама, это я курю, – сказал Феликс.

– А сейчас оба прекращаете, – сказала она, с улыбкой глядя на Лео, только вот не понять, искренна улыбка или нет. Феликс решил, что искренна.

– Иногда мамам лучше знать не все. Верно?

Теплое весеннее солнце освещало двор, и по дороге к дому она озиралась по сторонам, возможно высматривая лужайку, хотя не сказала ни слова. Шла под руку с Феликсом.

– Ты надолго к нам? – спросил он.

– Завтра рано утром уеду. Повидать бабушку. Но вы ведь можете поехать со мной? Вы все? В Шёндаль. Лео, это далеко отсюда?

Место, где они побывали не так давно. Один брат проехал мимо домика деда и бабушки на угнанной машине, другой лежал в засаде на холме, готовый стрелять, а третий привел к мосткам лодку.

– Мы не можем, мама. У нас много… ну, ты знаешь.

– Знаю. Вы расширяетесь. Зайдем в дом?

Аннели видела их в кухонное окно, всех четверых

в открытом гараже. Они обнимались и смеялись. Близость, в которой больше никому не было места.

Она видела, как Лео впереди всех шагал к дому, этакий эрзац-отец, на котором лежит ответственность. За ним Феликс, который при матери всегда казался на несколько лет моложе, чем был, превращался в мальчишку, смешил ее, но эта роль, похоже, была нужна обоим. А позади Винсент, всегдашний малыш, как бы он ни старался быть взрослым.

Знала бы она.

Входная дверь открылась, и Аннели поздоровалась с этой женщиной, которую по-настоящему никогда не понимала. Они, конечно, разговаривали, но не обо всем. Мать Лео, в сущности, никогда не говорила, что думает на самом деле, и уж точно никогда не говорила напрямик. Заставляла искать ответы, расспрашивая ее, и каждый раз Аннели при этом казалось, будто мать Лео видит ее насквозь, будто она что-то сделала не так. Лео иной раз вел себя так же; оба они тщательно взвешивали вопросы, стараясь докопаться до их подоплеки и защититься от обиды, будто здесь было нечто большее, чем просто вопрос.

– Поручаю маму тебе. Можешь все ей показать?

Лео слышал телевизор в гостиной – передавали

сообщение о пустом арсенале.

– Мне бы хотелось, чтобы в этот первый раз ты был с нами.

Он не стал возражать, лишь бы поскорее, но обход занял намного больше времени, чем он надеялся, потому что мама останавливалась в каждой комнате, задавала вопросы, а Аннели при всяком удобном случае подчеркивала, что все это лишь временно (я знаю, Бритт-Мария, двор у нас не ахти, но через год все будет лучше), объясняла, что, когда фирма расширится, они купят дом намного просторнее. Второй этаж и последняя комната, их спальня, и наконец-то он может оставить их у окна, выходящего на соседские яблони и лужайку (что-нибудь в этом духе, Бритт-Мария, вот такой дом мне по душе).

Феликс и Винсент сидели в гостиной в разных концах дивана, ожидая экстренного выпуска новостей, который вот-вот начнется.

– Они знают? – спросил Феликс.

– Угу. Я проезжал мимо, – ответил Лео. – Там тучи народу.

Телеведущий все тот же, что и в детстве, голос у него спокойный, лицо нейтральное, о чем бы он ни говорил – о биржевых курсах или о смерти.

Короткие кадры – гравийная площадка в лесу, с маленьким серым строением посредине. Камера заглянула в открытую дверь ярко освещенного замкнутого пространства. Неровное движение, иногда расфокусированное, когда камера искала большую дыру, а затем словно метнулась вперед и рухнула в черную бездну.

Лео снова ощутил спокойствие, чуть ли не радость.

– Гляди, Лео… мы же там проезжали по дороге сюда! Мама. Он и не заметил, как она вошла в комнату.

– Я так тебе и сказал. Если полиция протянула эту ленту, значит, что-то случилось!

Она села на диван между младшими сыновьями. Феликс чувствовал ее плечо, но ничего не говорил. Обычно именно он смешил маму, а сейчас понятия не имел, что сказать. Она, конечно, ничего не знала, но смотрела на него так, будто ей все известно, ее взгляд прощал все, даже его ужасное предательство много лет назад. Он взял пульт и убавил громкость, полностью отключил. Может быть, сейчас? Может быть, посмотреть на нее и сказать: Мама, именно мы похитили это оружие, о котором говорят по телевизору, а потом с его помощью ограбили пять банков. И, может быть, она наклонится и обнимет его.

– Феликс? Что с тобой? Что случилось?

Еще кадры из пустого арсенала. И все, кроме мамы, знали, что его содержимое лежит сейчас у них под ногами.

– Я думаю уйти… из строительной фирмы.

С той минуты, как мать вошла в комнату, Лео сидел спокойно. А сейчас даже подскочил.

– Ты собираешься… шо?

Феликс не смотрел на него. Он смотрел на мать.

– Потому что мне кажется… знаешь, я не уверен, что хочу заниматься строительством.

– Вот как?

– Мама, пожалуй, я пойду учиться дальше.

Феликс читал вопросы в глазах Лео, но делал вид, будто не замечает, смотрел на маму, а она улыбалась.

– Замечательно, Феликс, конечно, тебе стоит учиться дальше. – Она обняла его, потом обернулась к Лео. – Верно, Лео? Разве нет?

Гараж в гараже. Джон Бронкс постучал, подождал, пока Санна предложит ему войти.

– Джон, тебе незачем стучаться. Ты и раньше никогда не стучал, заходи.

– Военная Банда. Так мы их теперь зовем.

Когда у преступника или группы преступников вырисовывалась определенная модель преступлений, им давали название, ярлык. Армейское оружие, бронежилеты, армейские ботинки, точность, связь. Название напрашивалось само собой, после первых же снимков опустошенного арсенала, опубликованных несколько часов назад.

На рабочем столе криминалистов лежали фрагменты пластика и мейсонита, образующие какой-то закопченный пазл.

– Сейчас, – сказала Санна, – перед тобой пластина, на которой они смонтировали бомбу.

Пластиковая взрывчатка была разделена на двенадцать частей, соединенных запальным шнуром. Чтобы проделать дыру диаметром шестьдесят сантиметров, взрывчатки понадобилось около пятисот граммов.

– Громыхнуло-то, наверно, ой-ой-ой как.

– Пластина с взрывчаткой находилась под землей. Постройка погасила звук. К тому же… они находились глубоко в лесу.

Санна посмотрела на него, усталая после долгого рабочего дня, все те же глаза, в которые он когда-то влюбился. Она потянулась к куртке, висящей на спинке стула.

– Идем со мной. По дороге поговорим.

По коридорам полицейского управления, на улицу. Плечом к плечу в безлюдном квартале, не говоря ни слова. Через час-другой пробьет полночь, похолодало.

– Старший Брат. Так я его зову. Главарь. Он пристрастился к грабежам. И чтобы словить кайф, ему с каждым разом будет нужно все больше. Когда планировал нападение на инкассаторов в Фарсте, он поджидал их в инвалидном кресле… тогда этого было достаточно. В Сведмюре он сидел в фургоне возле банка… тогда этого было достаточно. Но дальше… доза увеличивается. Он планирует взять два банка одновременно, один берет сам, второй – его подельники.

Хантверкаргатан кончилась, и Бронкс кивнул в сторону моста возле Риддарфьерден, Санна тоже кивнула и последовала за ним.

– Так оно и пойдет. Ему потребуется еще больше. Возможно, ограбить больше банков, возможно, больше стрелять, возможно… чтобы словить кайф, придется увеличивать риск. И у таких одержимых этому нет конца – пока смерть не поставит точку.

Вода по правую руку была спокойна, паромы, что ходят в шхерах, до завтра на приколе, железнодорожные рельсы слева выглядят мирно и безмятежно.

– Старший Брат? – многозначительно повторила она.

Он остановился у скамейки посредине моста, прислонился к ней, глядя на Санну. Она знала его, как мало кто другой. Или думала, что знает.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Но все не так просто. Если ты думаешь, что я примеряю кому-то лицо своего брата, то ошибаешься. Они не… у них разная мотивация.

– Откуда ты знаешь? Два старших брата, прибегающих к насилию.

– Но… этот поступает так ради личной выгоды.

– Выходит, твой брат убил ради кого-то другого, ты это хочешь сказать?

Он холодно посмотрел на нее.

– Санна?

– Да?

– Иногда я совершенно не понимаю, о чем ты толкуешь.

Они спокойно прошли мимо Риддархольма, острова с красивыми зданиями, где никто не живет, потом направились к Шлюзу и очертаниям Сёдермальма, который словно вставал им навстречу. Возле гостиницы поднялись по ступенькам к площадке, обнесенной перилами, оттуда открывалась великолепная панорама спящего города. Стояли рядом и смотрели поверх крыш и улиц, и ее голос уже не был механическим, весь день не был таким.

– Мы… как-то раз прошли мимо друг друга, – сказала она. – Ты знаешь об этом, Джон? На Кунгсгатан. – Она посмотрела на него так, как он надеялся, что она однажды посмотрит. – Я видела тебя. Издалека заметила.

– Было лето. Кажется, несколько лет назад. Субботний день. На улице толпы народу. Я старалась перехватить твой взгляд, когда мы поравнялись, а ты, Джон, ты смотрел в сторону.

Десять лет он изо дня в день воображал себе этот разговор. По нескольку раз на дню. Она была с ним все время. Когда он просыпался. Когда ложился спать. И ему хотелось объяснить ей, почему в тот давний четверг он попросил ее уйти, почему сказал, что к его возвращению ее не должно быть там. Хотелось сказать ей о приступе паники, который охватил его, когда он возвращался домой, чем ближе он подходил, тем сильнее страшила его мысль, что ее больше нет в квартире, как он отчаянно боролся за каждый вздох. Потом этот жуткий обход комнат с голыми стенами, а после он лежал на полу в передней, сердце билось как безумное и замирало от страха, в результате два дня в больнице и несколько кардиограмм.

А теперь она стояла перед ним, почти касаясь его. И если он шевельнется, все разрушится. Она наклонилась ближе, поцеловала его, а он ответил на поцелуй, только когда уверился, что это всерьез.

Он заплакал.

Обнимал ее, плакал и не мог остановиться. Хотя не плакал даже на похоронах отца, потому что, если не простил, плакать нельзя.

– Я тоже тебя видел.

– Что?

– В тот день. На Кунгсгатан. Я видел тебя, только…

– Видел? И не подал виду?

Он подумал, что, наверно, надо бы спросить, как ей живется теперь.

– Как не подавал виду, когда мы жили вместе?

Надо бы спросить о ее сестре. И купила ли она дом, как собиралась. Спросить, почему она подала заявление на должность в городской полиции. И кто еще был ей близок.

– Джон, ты помнишь… помнишь последнее время?

– Нет. Не помню.

– Не помнишь, почему собрал мои вещи в эту чертову икейскую сумку? Ты… не изменился! Ты все такой же, Джон, как в ту пору, которой не помнишь. До тебя по-прежнему не достучаться.

Санна не плакала, плакал он. Но она пошла к автобусной остановке и очереди на такси, и на сей раз он не обернулся; не хотел видеть, как она уходит.

Лео стоял у окна, смотрел на дворовые выбоины, в которых собиралась дождевая вода. Мать сидела у него за спиной в комнате, на краешке дивана-кровати, в ночной рубашке, совсем не похожей на те, какие носила Аннели, собирала декоративные подушки и складывала кучкой на клетчатом полу.

Он опустил жалюзи и обернулся, мягко отстраняя ее от постели.

– Я сам, тут требуется хитрость.

Он опустил один угол, схватился за петлю – и дернул. Матрас уступил. Развернулся во всю длину. Разложенный диван занимал в ширину четыре плитки, две белые и две черные, которые в свою очередь закрывали сейф и вход в оружейное хранилище. Потом Лео расстегнул ремни, удерживавшие одеяло, и несколько раз провел по простыне ладонями, разглаживая.

– Честно говоря, Лео, я этого ожидала.

– Ожидала… чего?

– Когда Винсент пришел ко мне и сказал, что хочет переехать в Стокгольм, к тебе… я ожидала, что ты о нем позаботишься.

Она поглаживала его руку, и он вздрогнул, хотя было приятно. Как утром, когда они шли через Центральный вокзал.

– Винсент сам о себе заботится.

– Уверена, что нет. Во всяком случае, не вполне. Ты всегда за ним присматривал. И за Феликсом. И даже за мной и вашим отцом.

Он покачал головой, словно не желая больше ничего слышать.

– Мама…

– Лео, если б ты тогда не вмешался, я бы умерла. Он бы не перестал бить меня.

Она видела вину в его глазах, но не обращала внимания.

– Я очень тобой горжусь. Ты берешь на себя ответственность. Всегда.

– Мама, перестань, пожалуйста.

Она схватила другую его руку, взяла в ладони.

– Ты добился успеха там, где он не сумел. Ты открыл фирму, которая расширяется, а не бросил бизнес, ты обеспечил работу своим братьям. Ты для них больше отец, чем он. Вернее… он был похож на тебя. Вначале. Заботливый. Любящий. – Она замолчала. Потом заговорила снова, но голос стал жестче. – Ты больше похож на меня. Тебе это известно? Мы много чего можем, ты и я, Лео. Снаружи этого, может, и не видно, но оно внутри нас.

Скоро она наверняка его раскусит, поймет, что то, что показалось ей виной, на самом деле стыд. Поэтому он улыбнулся и обнял ее:

– Спокойной ночи, мама.

Уходя, он выключил верхний свет, но не обернулся, прошел на кухню.

Она думала, что спит на прочном полу, выложенном ее младшими сыновьями. Она думала, что старший сын руководит строительной фирмой, которая дает работу всем сыновьям. Думала именно так, как он хотел, чтобы думали все. Даже она видела то, что, как он хотел, видели все.

И тем не менее – ему было не по себе.

Он глянул в окно, на отражение человека, который, как ей казалось, похож на нее, который берет на себя ответственность.

Медленно выдохнул, пока стекло не запотело и отражение не исчезло.

Еще один раз. Только один раз. И это будет самое крупное дело. Тройное ограбление. Пятнадцать миллионов крон. Потом он продаст оружие, и Феликс сможет начать учебу. А он опять станет похож на нее. Если они после этого остановятся, никто ничего не узнает.