Санна любила ходить нагишом, по гладкому деревянному полу. И его приучила спать нагишом, чистить зубы нагишом, не стесняться своего бледного костлявого тела. За этим кухонным столом они сидели друг против друга в то первое утро, когда застенчивость обернулась молчанием. Молчали, чтобы не смотреть друг на друга, как вдруг ее нога коснулась его. И этого оказалось достаточно, чтобы вернулись близость и доверие минувшей ночи. А ведь он так долго пребывал в уверенности, что ни перед кем не сможет появиться нагишом.

Бронкс оделся и вышел из своей двухкомнатной квартиры в западной части стокгольмского Сёдермальма. Стоял ноябрь, но утро выдалось теплое, казалось, осень и зима уснули и на время вернулось лето. Он пересек двор, зашагал на Хёгалидсгатан, к старинному дому и огромной церкви с двумя колокольнями в вечном карауле у входа. Четыре раза в час церковный колокол отбивал глухой удар, первые годы этот звук действовал ему на нервы, а теперь он даже не был уверен, звонит ли колокол по-прежнему. Дальше, мимо постоянно открытого окна, откуда долетала трескотня Стокгольмского радио – местные новости да сообщения о ситуации на дорогах, – ив кафе, вернее в булочную, с двумя столиками, ароматом хлеба и хозяином, который подавал итальянский хлеб, напевая итальянские оперные арии, и знал, какой хлеб Джону по вкусу: зерновой, без помидоров.

Однажды, через год после ее переезда к нему, он вынул из шкафа ее вещи, забрал из ванной неароматизированный гель для душа и зубную пасту, взял “Второй пол” и “Пурпурный дождь”, в общем, собрал все, что люди приносят с собой, мало-помалу тесня другого. Выставил большую желтую икейскую сумку на ковер в коридоре и попросил Санну уйти, а она изо всех сил старалась понять. Когда она уходила, он сидел здесь, в кафе через квартал, убивал время за фруктовым чаем, пока не был на сто процентов уверен, что она ушла.

Бронкс взял стакан апельсинового соку и одно из маленьких печеньиц, на вид немного суховатых, лежавших на противне.

Он попросил ее уйти. Решил, что она подобралась к нему чересчур близко, и в тот миг сила была целиком на его стороне. Но он не догадывался, что десять лет спустя, в алюминиевой лодке, лишится этой силы, Санна унесет ее с собой, а в нем останется только пустота.

Три чертежа лежали кучкой поверх очередного штабеля картонных коробок. Лео взял верхний, пробежал глазами. Ленточный транспортер. Дренажный насос. Цементные трубы. Он сам спроектировал свою Пещеру Фантома, продумал каждый этап строительства и сделал чертежи.

С чертежом в руке он прошел в единственное помещение, свободное от коробок, слева от входа, – пристройка, где у предыдущих владельцев была контора.

Мальчишкой он на переменках зарисовывал новые парковочные счетчики, мимо которых проходил по дороге в школу, прикидывая, как с помощью зубила и молотка сбить головки двух заклепок на их задней поверхности, а потом ежедневно сдвигать крышку и доставать монетки. Или на последнем уроке делал вид, будто старательно чинит карандаш, на самом же деле осторожно отпирал окно, а после школы мчался домой и заводил будильник, чтобы ночью вернуться к школе вместе с заспанным Феликсом, который караулил на улице с черным мусорным мешком, а Лео влезал в незапертое окно и выбрасывал заказанные учителем сборные модели – точные копии самолетов времен Второй мировой и ревелловские машинки, как из фильма “Американские граффити”.

Лишь много позже Лео понял, что, если делать то, чего другие не ожидают, если установить собственные правила, можно держать окружающий мир под контролем.

Он твердо решил действовать не так, как отец, тот вечно поднимал шум, привлекал к себе внимание и – попадался. Разумеется, как и отец, он выработает свои правила, но не станет о них распространяться, другим о них знать не надо.

Этот кабинет Джон Бронкс занимал с того дня, когда сменил мундир на гражданский костюм, перестал быть одним из полицейских, которым надлежало первыми явиться на место преступления, с оружием в руках, был дознавателем, который подъезжал позднее и собирал мозаику случившегося из оставшихся фрагментов – эха угрожающих голосов, жара тела, готового к бегству, – медленно выстраивая географию насилия.

Он открыл папку, перелистал протоколы допросов свидетелей, разыскные отчеты, экспертные заключения – увеличенные фотографии осколков стекла на сиденье машины, пулевых отверстий в дверцах. Некоторое время вертел фотографии так и этак, но в конце концов сдвинул их с компьютерной клавиатуры и открыл базу под названием “Рациональный порядок регистрации” (РПР). Надо вернуться обратно, как предложила Санна, туда, где последний раз видели Джафара и Гобека, искать человека, связанного с заброшенным пляжем в Шёндале, человека, который постарался замести все физические следы, но тем не менее оставил четкий поведенческий след – применение избыточного насилия.

Большая карта лежала во втором ящике стола. Он развернул ее и красным маркером прочертил линию вдоль берега Древвикена, затем по черной линии одной улицы и другой, а в итоге опять к берегу, откуда начал, где закончился след. Территория площадью три квадратных километра.

Внутри этой зоны он задерживал палец у каждой новой улицы, вводил в компьютер адреса для первичного поиска – людей, проживающих в пределах зоны и осужденных в прошлом за преступления, связанные с насилием.

– Привет.

Второй поиск – люди, которые там не жили, но были осуждены за насильственные преступления, совершенные в этом районе.

– Джон?! Привет!

Он оторвал взгляд от экрана. Даже не слышал, как она вошла.

– Я тебя разбудила?

Санна слегка прислонилась к дверному косяку, с пачкой бумаг в руках.

– Все гильзы помечены цифрами восемь-ноль-семь-ноль-ноль, что подтверждает уже установленный факт – шведское производство, армейский заказ.

Она с любопытством огляделась и протянула ему бумаги. Казенное помещение. Картонные ящики у стен и на полу. Он словно никогда и не собирался обживать этот кабинет.

– Давно у тебя этот офис?

– С тех пор как начал здесь работать.

– Почти десять лет. И ни единого твоего следа. Ни одного личного предмета. Ни фотографии, ни… вообще ничего.

– Угу.

– Джон… здесь даже не пахнет тобой.

– Это мне и нравится. – Не поднимая глаз, он перелистал бумаги. – Итак, мы закончили, Санна?

Он не видел, как она повернулась и пошла прочь.

– Да, закончили, Джон.

Только слышал, как ее шаги, такие знакомые, удаляются по коридору.

Смотрел на экран компьютера, на РПР и результаты двух первых поисков.

В общей сложности семнадцать вариантов.

Все еще сжимая в руке первый чертеж – фантомовской Пещеры Черепа, которая решала проблему хранения, – Лео глянул в единственное окно комнаты, выходящее на фасад, и увидел, как они подъехали, все трое на переднем сиденье.

Остановились у входной двери, рядом с невысокой лесенкой и утлым крыльцом над ней. Не опоздали. И одеты как положено. Феликс снял с кузова брезент, и Яспер с Винсентом сгрузили тридцатикилограммовый перфоратор, четыре заступа, четыре совковые лопаты, деревянный сундучок с инструментом, пакет хирургических масок и перчаток и ящик кока-колы.

Они занесли все это в комнату, и Лео сказал:

– Мы сдвинули границы, изменили правила. Но лишь до того дня, когда они откроют арсенал.

Он достал из сундучка длинную монтировку, отдал Феликсу, а ту, что покороче, оставил для себя. Первым делом они оторвали тонкий плинтус, потом сняли желтое пластиковое покрытие и, наконец, слой мейсонита и ДСП. Яспер и Винсент выносили обломки и складывали их возле грузовика.

– Сейчас мы передвинем границу еще немного дальше. Опять пересмотрим правила, чтобы к тому времени, когда они обнаружат кражу, у нас был собственный арсенал.

Он стал на колени и с помощью складного метра и карандаша разметил в середине комнаты прямоугольник, 202x160 см.

– Мы их опережаем. И воспользуемся своим преимуществом – нанесем быстрый удар. Возьмем банк у круговой развязки через тринадцать дней. – Лео вооружился тяжелым перфоратором и продолжил: – А если поблизости объявится патруль, дадим понять, что любое количество насилия – для нас не проблема.