Мартина Хольцмана колотило. Накамура мог быть кем угодно, в том числе и убийцей. Им ничего не стоит избавиться от неудобного человека. Он весь вспотел, сердце бешено колотилось.

В таком виде Анне на глаза не покажешься.

– Покатаемся вокруг квартала, – велел он бортовому компьютеру.

За это время Хольцман успел принять дозу опиатов и плеснуть сверху норадреналина. Он вздрогнул от удовольствия, затем потянулся всем телом, насколько это было возможно в машине: изогнул спину, покрутил головой, наслаждаясь несколькими мгновениями счастья, охватившего все его существо.

Вот бы всегда так. Всегда.

Автомобиль припарковался в гараже.

Что-то засело в голове. Накамура о чем-то ему напомнил, надо бы встряхнуть память и разобраться…

Анна вышла ему навстречу и поцеловала. Хольцман тут же про все забыл.

По телевизору показывали президентские дебаты.

Когда Хольцман вошел, сенатор Ким говорил:

– …понять, что нексус можно использовать не только во зло, но и во благо. Не выплеснем ли мы вместе с водой и ребенка?

Публика зааплодировала. Стрелка на шкале, отображающей предпочтения зрителей, качнулась влево, и рейтинг Кима медленно пополз вверх, а с ним и вероятность победы на выборах. Восемь процентов. Девять. Хольцман даже поймал себя на мысли, что еще не все потеряно.

После короткой паузы заговорил Стоктон:

– Сенатор Ким прав. Нексусу можно найти разное применение. Это не только наркотик, пагубно влияющий на мозг невинных детей. Это еще и смертоносное орудие террора. – Стоктон на секунду замолчал. – Дамы и господа, если меня переизберут на второй срок, я запрещу любое применение нексуса.

На сей раз грянули оглушительные овации, кто-то даже одобрительно завопил. Стрелка резко перескочила вправо. На глазах Хольцмана рейтинг Кима ухнул вниз, вероятность победы упала ниже плинтуса. Карта избирательных округов в углу экрана еще больше покраснела.

Хольцман упал духом.

– Идиот! – Анна выключила телевизор.

– Который из них?

– Да оба!

Спать он ложился с тяжелым сердцем. Мир был обречен. Хольцман больше не мог представить себе светлое будущее, да что там – он не представлял, как пережить эту неделю. Он неподвижно лежал в кровати, обливаясь холодным потом, пока не услышал, что Анна заснула.

Тогда он принял небольшую дозу опиатов. Почти без толку. Хольцман нажал на ментальную кнопку второй раз: его с головой накрыла волна эйфории, и на секунду Вселенная сжалась до крошечной точки безоблачного счастья.

Следующие несколько дней прошли как в тумане. По утрам Хольцману нездоровилось, но он это скрывал. Днем он изучал результаты тестов, пройденных детьми, следил за разработкой лекарства и вакцины.

Ночью, перед сном, он позволял себе слабость и принимал дозу опиатов. Или две. А то и три. Иногда он успевал закинуться уже по дороге домой, в машине.

В свободные минуты Хольцман прокручивал в уме список из двадцати двух подозреваемых – снова и снова. Как он ни старался, сократить этот список и уж тем более вычислить вора не получалось. На третий день он решил переключиться, отменил несколько встреч и посвятил освободившееся время изучению полного досье на ФОПЧ.

За годы работы УПВР удалось предотвратить более двадцати преступлений, организованных ФОПЧ. Они поймали и посадили в тюрьму пятьдесят семь человек, но в основном это были просто исполнители, пешки, ничего не знающие о своих руководителях. Хольцман листал их анкеты, донесения разведки, заключения следователей.

Поразительно: до июльского покушения на президента они потеряли всего несколько человек. Со стороны УПВР даже раненых почти не было. Да и в нескольких последующих атаках пострадало в основном имущество, а не люди.

Безусловно, отчасти дело в профессионализме агентов УПВР. Но неужели ФОПЧ настолько непрофессиональны? Допустим.

Тогда почему не удалось предотвратить июльское покушение? И теракт в Чикаго? ФОПЧ внезапно стали умнее и хитрее? Агенты УПВР допустили ошибку? Что изменилось?

Хольцман просматривал досье на ФОПЧ и пытался понять, в чем дело. И тут он наткнулся на нечто удивительное.

Похищение Спирс в 2030 году. Злоумышленники похитили дочь медиамагната, унаследовавшую Американское информационное агентство, накачали ее наркотиком ДЧГ («делай-что-говорю») и вынудили перевести на их счет изрядную сумму денег. УПВР тогда еще не существовало. Дело раскрыло ФБР, где работал Уоррен Беккер.

Хольцман вспомнил его рассказ о том деле. То ли в 32-м, то ли в 33-м году они встретились на Международной конференции по пресечению возникающих технологических рисков и вечером вместе выпивали в баре. «Мексиканские картели эволюционируют, – говорил Беккер. – Если раньше они занимались наркоторговлей и проституцией, то теперь взялись за вымогательство и промывание мозгов».

Однако в досье говорилось, что за преступлением стоит ФОПЧ. Неужели он что-то напутал?

Запищал терминал, судя по сигналу – важный звонок. Хольцман взглянул на дисплей – звонил Максимилиан Барнс. Хольцмана охватил внезапный ужас. Барнс его вычислил, как пить дать… На лбу Хольцмана мгновенно выступил пот.

Возьми себя в руки, Мартин! Ответь на звонок!

Он перевел дух. Да ладно, наверняка ничего серьезного. Просто появились вопросы по работе. Терминал снова запищал. Сделав еще один вдох, Хольцман нажал «принять вызов».

На экране появилось спокойное лицо Барнса с холодными темными глазами.

– Мартин.

– Директор. – Хольцман старался говорить спокойно и вежливо. – Чем обязан?

– Мартин, президент на следующей неделе не сможет встретиться с нами по поводу детей. Предвыборная кампания.

Хольцман с трудом сдержал вздох облегчения.

Барнс продолжал:

– Совещание переносится на завтра, на одиннадцать утра.

Хольцман заморгал, сердце опять заколотилось как ненормальное…

– Но… я еще не готовился. Я не успею…

Барнс поднял руку, пресекая любые оправдания:

– Не переживайте, Мартин, встреча неформальная. Просто будьте готовы отвечать на его вопросы, вы и так все знаете. К тому же вы президенту нравитесь.

Барнс отключился, а уже через минуту Хольцман сидел в мужском туалете, склонившись над унитазом. Прощай, обед!

Он вытер рот туалетной бумагой и спустил воду. Сейчас ему хотелось только одного.

Мартин Хольцман открыл в уме нужный интерфейс, набрал дозу и окунулся в безбрежное счастье.

Позже он привел себя в порядок и поехал домой, по дороге думая о завтрашнем дне.

Понятное дело, тему совещания он знает как свои пять пальцев. Однако президент наводит на него ужас. Не дай бог уличат в краже…

Надо срочно набраться уверенности.

Ночью, пока Анна спала рядом, Хольцман написал простой скрипт, который должен прямо во время встречи повысить уровень серотонина и дофамина в его крови. Не резкое повышение, а постоянный и равномерный приток нейромедиаторов – для спокойствия и уверенности.

Закончив, он похвалил себя за находчивость и в качестве поощрения принял солидную дозу опиатов. В мире воцарились покой и благодать.

Встреча проходила в Овальном кабинете. Хольцман и Барнс прошли через детекторы нексуса, терагерцевые сканеры, затем их обыскали вручную, и только тогда помощник президента провел их в пустой зал. Секретарь принесла кофе и воду.

Хольцман ощутил противоестественное спокойствие и уверенность в своих силах: спасибо нейрохимическому коктейлю, который он себе прописал. В кабинете было очень светло, четко выделялась каждая деталь, и голова работала на удивление ясно. Ни намека на нервозность или растерянность. Он вновь был самим собой – как до взрыва. Даже лучше.

Вошел президент, и Хольцман с Барнсом встали.

– Доктор Хольцман! – Стоктон пожал ему руку. Ладонь у него была теплая и крупная, рукопожатие – крепкое и сильное. Как у профессионального спортсмена. Президент сел за письменный стол и жестом предложил им занять стулья. – Директор Барнс прислал мне краткую информацию по детям с нексусом. Я лишь хочу убедиться, что правильно понимаю ситуацию.

– Конечно, господин президент.

– Эти дети умнее обычных человеческих детей?

– Не совсем так, господин президент, – ответил Хольцман. – Поодиночке они все разные – кто-то сильнее, кто-то слабее. Но когда они живут и учатся вместе, то осваивают новые знания и навыки гораздо быстрее простых людей и могут решать задачи, которые не по зубам человеческому мозгу.

Президент Стоктон кивнул:

– Понял. Значит, в группах они становятся умнее. Имеет ли значение то, в каком возрасте они впервые столкнулись с нексусом?

Хольцман кивнул:

– Да, господин президент. Обучение происходит намного быстрее в группах людей, использующих нексус. Чем раньше они его они получили, тем более ярко выражен эффект. У взрослых резко повышаются способности к коллективному познанию. В детских группах эффект еще заметней. А самые невероятные результаты показывают те дети, которые впервые получили нексус еще в утробе матери.

– Каковы долгосрочные перспективы? Вредит ли это их здоровью?

Хольцман развел руками:

– Пока нексус не вызывает у нас опасений такого рода, но ведь изменения в человеческом организме могут иметь неявный характер. Или проявиться спустя много лет.

– А какие-то границы развития у этих детей есть? – спросил президент. – Насколько может развиться их мозг, особенно у тех, кто получил нексус в утробе матери?

Хольцман помотал головой:

– Господин президент, увы, пока сведений не хватает. Самым старшим детям, которые могли получить нексус в утробе матери, всего восемь лет. И мы с такими практически не сталкивались.

– А догадки у вас есть?

Хольцман не хотел отвечать на этот вопрос. Он взглянул на Барнса, но тот лишь приподнял бровь и слегка склонил голову набок.

Президенту не перечат, подумал Хольцман.

Он посмотрел в глаза Стоктону:

– Господин президент, если уж гадать, то я бы сказал так: у этих детей, при условии, что они будут жить вместе или поддерживать постоянный контакт друг с другом, есть шансы на удивительное будущее. Такого человечество еще не видело. В группах они могут обрабатывать колоссальный объем информации, у них невероятные способности к анализу и решению задач.

Президент сверлил его взглядом:

– Способности, значительно превышающие человеческие, – правильно я вас понимаю, доктор Хольцман?

– Да, сэр. Значительно превышающие. Людям такое и не снилось.

Президент кивнул.

– Как продвигается разработка вакцины?

Хольцмана передернуло. Ему был неприятен столь резкий переход от описания чудесных способностей детей к разговору о том, как предотвратить их появление на свет.

– Потихоньку, господин президент. Мы ставим эксперименты на мышах и наконец-то начали получать обнадеживающие результаты. Нам удалось научить иммунную систему реагировать на компоненты нексуса прежде, чем они попадут в мозг.

– Когда вакцина будет готова?

– Пока говорить об этом рано, господин президент. В лучшем случае еще год или два будем доводить ее до ума на мышах. Когда появятся стабильные положительные результаты, года три или четыре будем ставить опыты на людях.

Президент нахмурился:

– Итого – минимум пять-шесть лет? Совершенно неприемлемо, доктор Хольцман. Вакцина нужна нам уже в следующем году. Ускорьте процесс.

Хольцман заморгал:

– Господин президент, я и так назвал вам минимальные сроки. Быстрее уже некуда. Мы пренебрегаем всеми возможными требованиями Управления по надзору за качеством продуктов и лекарственных средств, срезаем все углы.

Стоктон забарабанил пальцами по столу. Он явно был раздосадован.

– Расскажите про лекарство.

Если вопрос о вакцине неприятно задевал Хольцмана, то вопрос о лекарстве резал по живому. Взять сверходаренного ребенка, который может мысленно общаться с другими, и лишить его этого дара…

Хольцман перевел дух, собрался с мыслями.

– Господин президент, пока нам не удалось разработать безопасного и эффективного лекарства.

– Как это понимать?

– Мыши от него умирают, господин президент. Есть ряд других наработок… – он подумал о лазейке Шанкари, – однако их эффективность пока не доказана.

Стоктон продолжал барабанить пальцами по столу.

– Доктор Хольцман, позвольте, я вам объясню, что стоит на кону. Эти дети представляют угрозу обществу. Если мы не сможем предотвратить распространение нексуса среди детей и вылечить тех, кто уже получил нексус, то выход только один: интернировать их. Интернировать тысячи детей. Чтобы вы знали, я этого делать не хочу. Народ тоже не хочет. Тем не менее я сделаю это, если у меня не останется выбора.

Хольцман хотел возразить. Почему? Почему нельзя просто принять их в общество? Но Барнс его опередил:

– Можно подвергнуть их эвтаназии, сэр, – сказал исполняющий обязанности директора УПВР. – По закону вы имеете на это право. Те дети, которые уже родились с нексусом в мозгу… они из неблагополучных семей, их матери – наркоманки. Так что широкую публику мы как-нибудь вразумим, не переживайте.

Убить?! Убить детей?!! Несмотря на повышенный уровень серотонина и дофамина в крови, Хольцману показалось, что его ударили под дых.

– Я не стану убивать детей, – отрезал Стоктон.

– По закону они даже не люди, – сказал Барнс.

– Мне все равно, Барнс, они дети! Разве они сами выбрали такую участь? Ради безопасности американского народа я готов посадить их в лагеря и держать там до тех пор, пока не изобретут лекарство. Но выносить им смертный приговор я не стану.

Барнс не унимался:

– Президент Джеймсон подверг эвтаназии клонов Арийского восстания.

– Барнс! – рявкнул Стоктон.

Воцарилась тишина. И тут Хольцман услышал собственный голос:

– Зачем? Зачем держать их в заключении или пытаться излечить? Почему нельзя просто принять их в общество?

И Стоктон, и Барнс в ужасе уставились на него.

Первым заговорил Барнс:

– Мартин, ну что вы такое…

Стоктон поднял руку.

– Пусть договорит, – перебил он Барнса. – Продолжайте, мистер Хольцман.

Что я делаю?! в ужасе подумал Хольцман.

То, что должен, ответил внутренний голос.

– Господин президент, эти дети… Они – наше будущее, сэр. Они будут умнее, будут лучше понимать друг друга. И эта технология… она необязательно должна нести хаос и разлад. Она может подарить удивительное будущее нашим детям, внукам…

Стоктон ответил совсем не так, как ожидал Хольцман. Он не огрызнулся, не закричал, не забарабанил пальцами. Не рассердился. Вид у него был скорее растерянный.

– Доктор Хольцман, вы сами сказали: о долгосрочных перспективах говорить пока рано. И дети, которые получили нексус в утробе матери, намного превосходят остальных в умственном развитии. А о родителях, которые не хотят рисковать здоровьем детей и испытывать на них новый наркотик, вы подумали? Исходя из ваших слов, нормальные человеческие дети в подметки не годятся этим детям. Дети с нексусом будут строить блестящую карьеру, зарабатывать огромные деньги – а обычные останутся ни с чем. Это вас не беспокоит?

Хольцман на минуту прикрыл глаза. Конечно, слова президента не лишены смысла. Не каждый родитель захочет давать нексус своему ребенку. И им не понравится, что их дети отстают в развитии от детей с нексусом.

Отрицать это было бессмысленно. И Хольцман заговорил от всего сердца:

– Господин президент, вы когда-нибудь слышали по дилемму неандертальцев?

Стоктон помотал головой:

– Нет.

– Про нее рассказывают на курсе «Этические проблемы возникающих технологий».

– Мартин, – вмешался Барнс, – ну какой смысл сейчас…

Стоктон вновь оборвал Барнса:

– Продолжайте, доктор Хольцман. Наши предки превзошли неандертальцев, мы стали причиной их полного вымирания, так?

Хольцман кивнул:

– Да, господин президент. Куда бы ни ступала нога современного человека, неандертальцы там рано или поздно вымирали. Группы даже смешивались, но современные люди были попросту умнее и быстрее, они лучше соображали, лучше общались между собой и изобретали новое. Их инструменты были эффективнее, поэтому им проще давались охота и собирательство. Неандертальцы не могли за ними угнаться.

Стоктон кивнул:

– Да. Вот именно. Нам грозит участь неандертальцев! Поэтому мы должны задушить эту угрозу на корню, пока сами не оказались на грани вымирания.

Хольцман всплеснул руками и в мольбе протянул их к президенту:

– Господин президент! Но ведь если бы неандертальцам удалось задушить угрозу на корню, нас бы с вами не было! Ни Белого дома, ни Соединенных Штатов Америки. Наука, искусство и культура не получили бы такого развития. В этом и заключается дилемма, господин президент. Допустим, вы неандерталец и можете остановить появление на свет современных людей, не дать им распространиться по земному шару. Да, тем самым вы продлите существование своего вида, однако мир от этого станет хуже!

Стоктон уже мотал головой – впрочем, миролюбиво и беззлобно.

– Доктор Хольцман, никакой дилеммы тут нет. Мы живем здесь и сейчас. Мой долг – защищать американский народ. И я никому не позволю мешать развитию и процветанию граждан США, каким бы чудесным мир ни стал после этого – когда мы вымрем.

Хольцман понурил голову.

– Итак, доктор, вернемся к разговору о лекарстве и вакцине. Вам необходимо ускорить их разработку. Я не стану губить невинных детей, однако через заявленные вами пять-шесть лет на моем месте будет сидеть другой человек. Ни вы, ни я не знаем, какое решение примет новый президент. – Он выдержал эффектную паузу. – Если вы хотите, чтобы эти дети выжили, советую вам поскорее изобрести лекарство.